Книга перемен" "

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46

Заключение

Обзор основных результатов

Реконструкция древнекитайской арифмосемиотики (сян ши чжи сюэ), предпринятая во второй части монографии, показала, что это учение до его деградации представляло собой сложную многоуровневую систему, составные части которой были проникнуты тесными взаимосвязями и образовывали подсистемы со схожими структурами. Было показано, что арифмосемиотика обладала достаточно стройным концептуальным аппаратом, высокоорганизованной нравственно-этической составляющей и развитыми формами репрезентации. При реконструкции использовалась модель субъект-объектных взаимодействий, согласно которой целостная непротиворечивая картина мира складывается именно из этих трех компонентов:

X — концептуальный;

Y — нравственно-этический;

Z — чувственно-образный.

Фактически, подобная триадичная структура одинаково характерна для всех разделов арифмосемиотики, но при ее реконструкции часто было необходимо смещать акценты, чтобы показать те ключевые моменты, которые использовались для осуществления реконструктивных процедур или определяют специфику первичных форм арифмосемиотического учения на фоне поздних традиционных китайских знаний.

Что касается системности данного учения, то ее демонстрация несколько затушевывалась конкретными задачами реконструкции, требовавшими поэтапного обращения к исследуемому материалу и выяснения множества частных, а порой и второстепенных проблем. Однако эта самая поэтапность осуществлялась в основном по принципу “от простого — к сложному” и в рамках системного подхода, что в целом дает возможность увидеть в результатах реконструкции не собрание неких частностей, а высокоорганизованную систему знаний.

Фундаментом этой системы являются триграммы. Использование реконструктивной модели субъект-объектных взаимодействий позволило рассматривать их в качестве специфических кодовых знаков, значение которых образуется на основе суммирования значений их позиций, определяемых традиционной в Китае корреляцией с понятиями “Небо”, “Человек” и “Земля”. Был проведен анализ некоторых пассажей из “Шо гуа чжуани”, который показал, что данные смысловые значения триграмм можно также вычленить из семантических полей иероглифов, обозначающих названия триграмм, и они образуют некую стройную семантическую систему, находящуюся в единстве со структурными закономерностями математико-символьного среза комплекса триграмм и призванную служить инструментом описания китайского космоса как мира тех или иных взаимодействий обменного типа, проходящих между Небом и Землей при посредстве Человека.

Далее были выявлены порядки триграмм, образующие шестеричную систему взаимоотношений Неба и Земли. Из этой системы китайцы сохранили знание только порядка Фуси. Однако закономерности ее построения латентным образом присутствуют во многих отделах поздней традиционной арифмосемиотики. На основе этой шестеричной системы было показано, что главные порядки стихий (“взаимопорождения”, “взаимопреодоления”, “современный” и “космогонический”) являются производными комплекса триграмм и получаются из него путем простого однотипного преобразования с использованием известной корреляции стихий и триграмм, данной, например, в сочинении неоконфуцианца Шао Юна “Мэй хуа и шу” (“Числа перемен цветов сливы”). Развивая далее эту тему, были приведены доводы того, что учение о стихиях имеет свою основу в системе знаний о триграммах, обладающей более высокой по организованности структурой, большей логичностью и концептуальной подкрепленностью.

Доказательство производности стихий от триграмм позволило увидеть связи триграмм с некоторыми другими так или иначе коррелирующими со стихиями наборами понятий и схемами, использовавшимися в древнекитайской арифмосемиотике. В частности, был показан принцип построения на основе закономерностей комплекса триграмм зафиксированной в “Нэй цзине” одной из схем шести пневм-ци, важность которой заключается в том, что в ней совершенно явным способом присутствуют выводимые в ходе реконструкции преобразования по типу гексанемы.

Не менее важным результатом стало выяснение того факта, что схема циркуляции пневмы-ци по 12-ти парным меридианам, использующаяся в традиционной китайской медицине, не только определенным образом связана с аппаратом триграмм, но и последовательно выводится из неких первичных триграммных конструкций, если в ней совершить перестановку в названиях двух меридианных пар — тай инь и шао инь. Иначе говоря, реконструкция показала, что традиционная схема (активно применяемая в медицинской практике!) содержит в себе ошибку, которую китайцы не замечали более 2 тыс. лет и которая может быть исправлена посредством обращения к триграммному формализму в его первичной форме. Причем высокая организованность выводимой при реконструкции схемы меридиан оставляет только очень низкую вероятность для случайности всего многоуровневого комплекса получившихся ее совпадений с традиционным аналогом, а значит, позволяет считать проведенную реконструкцию адекватной. Другое дело, что недостатком данного метода реконструкции является то, что он не указывает, как соотнести меридианы с конкретными физиологическими органами. Можно только полагать, что китайские мыслители руководствовались в этом вопросе соображениями не столько медицинского характера, сколько символьно-психологического, устанавливая сквозь призму своей картины мира некоторые ассоциации между функционированием данных органов и психо-эмоциональными состояниями, которые также могут быть сведены в систему на основе триграмм.

Реконструкция древнекитайской психологической системы, которая имеет самое непосредственное отношение к схеме меридиан, является достаточно важной темой настоящей монографии. Однако после вывода данной схемы, прежде чем развернуть психологические реконструкции, для большей их обоснованности пришлось обратить внимание на другие разделы арифмосемиотики, также исходящие из комплекса триграмм.

При рассмотрении пространственных моделей древних китайцев было показано, что главнейшие пространственные модели — вертикальная, обозначаемая категориями “Небо”, “Человек”, “Земля”, и плоскостная, строящаяся на основе учения о пяти стихиях, являются частью трехмерной модели, задаваемой структурой отношений триграмм. Было отмечено, что триграммы как символы направлений пространства выгодно отличаются от стихий, поскольку их внутренняя структура позволяет производить четкую кодировку координатных осей. Символизация же пространственных направлений пространства стихиями, если не брать во внимание их корреляцию с триграммами, может основываться только на вторичных ассоциациях.

Обращение к древнекитайским представлениям о времени, которые опираются на структуру триграмм и их порядков, подобную той, что используется и при описании пространства, позволило выявить теорию сложной структурированности времени, разномасштабные части которого связываются с позициями триграмм и проявляются по отдельности как кратные друг другу временные ритмы. Поскольку пространственные и временные отношения в китайской модели мира виделись не только как нераздельные, но и определяющие структуру слитных с ними “вещей” (у), то следствием указанной теории является положение, что одна из них — человеческое существо — также может быть рассмотрена как состоящая из разномасштабных уровней, описываемых посредством триграммного аппарата.

При рассмотрении закономерностей “магического квадрата” Ло шу пришлось несколько отступить от генеральной линии реконструкции арифмосемиотики и окунуться в “нумерологические” построения, дабы разобраться в отношениях чисел Ло шу с числами гюрджиевской эннеаграммы. Было показано, что структурная связь между ними, безусловно, имеется, но она представлена в поздней китайской традиции в достаточно искаженном виде. В целом, говоря об эннеаграмме, приходится признать ее неотделимость от первичных форм китайской мысли, подтверждающуюся многочисленными обнаружениями тех или иных ее закономерностей в арифмосемиотической символике, которые показывались ранее (Еремеев 1993, 1996) и на протяжении настоящей монографии. В частности, по эннеаграммному принципу строится схема циркуляции пневмы по меридианам, вокруг которой и группируются все существенные идеи арифмосемиотики.

Анализ музыкальной теории древних китайцев также несколько отходит от главной темы реконструкции, а именно в той части, где показывается связь музыкального звукоряда с различными астрономо-астрологическими реалиями. Но этот экскурс был важен — посредством него можно было выявить общие закономерности построения музыкальной теории, которые оказались впоследствии забытыми китайской традицией. Главным же выводом исследования этой теории является доказательство того, что логика организации звукоряда люй, основной прием построения которого — квинтовый ход, в значительной степени совпадает с закономерностями преобразования порядков триграмм. Привлечение теории музыки в арифмосемиотический аппарат, построенный на триграммах, интересно тем, что музыкальная символика и триграммы отражают в определенном срезе временные ритмы, которыми пронизывается китайский космос. Кроме того, теория музыки содержит в себе такие представления о числе, которые качественно отличаются от чисто нумерологических идей, в некотором смысле противопоставимых первичной арифмосемиотике. Также в части арифмосемиотической сборки на основе схемы циркуляции пневмы по меридианам музыкальная теория занимает не последнее место, поскольку, как было выявлено, нисходящий октавный звукоряд, коррелирующий с этой схемой, позволяет численно и с выходом на физические категории описывать преобразование циркулирующей в организме человека пневмы как последовательное уменьшение частоты ее вибраций. Из этого можно было сделать вывод, что и иерархия психических уровней, реконструкции представлений о которых были посвящены главы 2.9 и 2.10, выстраивается в соответствии с нисходящим рядом вибрирующих пневм.

Важное место в монографии занимает реконструкция этической теории древних китайцев, поскольку именно в этой области значения триграмм, выявленные в главе 2.1, находят наиболее яркое подтверждение. С другой стороны, этика китайцев, выходящая за рамки общественных отношений, космологичная по своей сути, при взгляде на нее сквозь призму триграммного аппарата стала доступной для рационального осмысления и предстала как сложноорганизованная система, призванная описывать любые взаимодействия между Небом, Человеком и Землей. В ходе реконструкции была показана связь так называемой “мантической формулы” сы дэ из “И цзина” с триграммами, на основании анализа которой к четырем терминам этой формулы было добавлено еще два (верность-фу и предназначение-юн). Были также выявлены принципы привязки к триграммам “пяти устоев”, что поставило под сомнение бытующее в синологии представление об их конфуцианском происхождении. Наконец, триграммный анализ комплекта этических категорий из “Шу цзина” позволил выстроить полную категориальную систему, к которой в той или иной степени сводятся все нормированные этические представления древних китайцев.

По причине неразрывности этики со всеми сторонами китайской культуры, оказалось совсем просто перейти к триграммному анализу традиционной психологии, который было удобнее начать с теории эмоций, поскольку терминология этой теории частично совпадает с терминологией этического учения. Проблема выявления базального набора эмоций в китайской психологии нашла свое решение в той же системе категорий, что была реконструирована для этического учения и требовала лишь незначительных переформулировок. Данный подход позволил продемонстрировать, во-первых, что приводимые в китайской литературе списки эмоций всегда оказывались неполными по сравнению с тем потенциалом, который был заложен в этическом учении в пору его соединенности с триграммным аппаратом, во-вторых, что довольно-таки часто некоторые иероглифы из этих списков могли в разных контекстах обозначать разные эмоции, и в-третьих, что весь набор упоминаемых в традиции эмоций следует подразделять на различные по иерархии группы.

Для реконструкции древнекитайских представлений о структуре психики пришлось дополнить модель субъект-объектных взаимодействий некоторыми новыми соображениями, что привело к созданию расширенной триграммной модели психики, которую только в отдельных аспектах можно сопоставить с известными наработками китайцев. Этот “запас прочности” был необходим для демонстрации описательного потенциала триграммного аппарата, на фоне которого возможно “системно-контекстное” уяснение сути древнекитайских психологических воззрений, значительно отличающихся от принципов современной европейской психологии и в некоторой степени, что было показано, сближающихся с древнеиндийскими.

Использование данной модели позволило переформулировать синологические определения понятий хунь и по, которые в свете арифмосемиотики видятся не в качестве архаических душеописательных примитивов, а как играющие роль, подобную индийским философско-религиозным категориям пуруша и пракрити.

Выстраивание социопсихокосмологической шкалы на основе анализа связи психологических категорий с триграммами и стихиями сделало возможным упорядочить и систематизировать некоторые представления древних китайцев о структуре космоса, социума и психической составляющей человека. Кроме того, был выявлен особый род практики самосовершенствования, который в востоковедении ранее никогда не связывался с Китаем, а именно практики духовного восхождения, подобной той, что обычно приписывается только индийским религиозно-философским учениям. Причем было показано, что, связанная тесными узами с идеологией “Книги перемен”, эта практика перенимается до известной степени не только даосами, но и Конфуцием и конфуцианцами.

Все проведенные здесь реконструкции триграммных аспектов арифмосемиотики позволили подойти к анализу гексаграмм как со стороны их структуры, так и семантики. Было показано, что гексаграммы можно рассматривать как символы проходящих во времени шестеричных процессов, соотносимых с циклами “младших” триграмм. При этом из данных циклов наиболее значимым является “современный” порядок, совмещенный со схемой циркуляции пневмы по меридианам. Именно в корреляции с ним гексаграммы могут рассматриваться в качестве некоего специфического кода психофизических состояний человека и их проявлений в тех или иных жизненных ситуациях, несущих этическую компоненту и разворачивающихся во времени по позициям гексаграмм сверху вниз. Данная характеристика гексаграмм была учтена при переводе с древнекитайского языка основной части “Книги перемен”, приводимом в Приложениях.

При исследовании порядка расположения гексаграмм в “Книге перемен” (порядок Вэнь-вана) оказалось возможным, выделив в нем 4 пары “чистых” и 28 пар “нечистых” гексаграмм, соотнести последние с системой 28-ми стоянок-сю. При этом были выявлены некоторые структурные связи данного порядка с “дворцами” Цзин Фана и показаны астрономо-календарные приложения системы гексаграмм. В частности, было сделано предположение, что при условии, что все пары “нечистых” гексаграмм сопоставляются с суточными циклами, гексаграммы Да го (“Большой переход”, “Большое переразвитие”) и Сяо го (“Малый переход”, “Малое переразвитие”) могут использоваться при их удвоении в качестве символов вставных дней, необходимых для перехода от сидерического месяца (приблизительно 28 дней) к календарным малому и большому месяцам в 29 и 30 дней соответственно.

Анализ семантики гексаграмм проводился по тем же принципам, которые применялись для толкования значений триграмм. Только теперь пришлось иметь дело не с простыми первичными смыслами теории субъект-объектных взаимодействий, а с многосложными семантическими блоками, окружающими каждый конкретный гексаграммный символ за счет его включенности в арифмосемиотическую систему. Эти принципы нельзя было приложить к анализу шести “младших” “чистых” гексаграмм, по причине того, что их наименование было образовано в традиции отличным от других гексаграмм способом, а именно на основе входящих в них триграмм. Если исключить эту досадную неувязку, то можно констатировать, что все остальные гексаграммы по своему строению и содержанию так или иначе корреспондируют друг с другом, образуя единый структурно-смысловой континуум. Данный структурно-смысловой континуум в основе своей содержит полярные смыслы шести позиций гексаграмм, которые, как было показано, коррелируют с “младшими” триграммами. Последние задают тон и в других отделах древнекитайской арифмосемиотики: учение о стихиях и пневмах, этическая теория и теория эмоций, представления о меридианах и проч. Концепция триграмм связывает все это в единую систему. Началом установления этой системы в историческом развитии и в проводимой здесь реконструкции были простейшие представления о принципах инь и ян, серединой — триграммы и их приложения, а завершением — комплекс гексаграмм.

Датировка

В монографии не ставились задачи хронологического характера, но все-таки некоторые аспекты датировки арифмосемиотики здесь следует отметить. Хотя реконструкция базировалась на анализе текстов, относящихся в основном по времени написания к V—IV вв. до н.э., однако выявление системного характера арифмосемиотики позволяет говорить о более раннем происхождении схожих ее форм по причине более ранней датировки ее некоторых компонентов, которые не могли существовать сами по себе, не будучи частями целостного учения.

Так, если на основании упоминания отдельных названий гексаграмм в “Цзо чжуани” (описывающей некоторые события истории Китая с 722 по 448 г. до н.э.) полагать, что комплекс гексаграмм существовал уже в VII в. до н.э., то и для остальных главнейших компонентов реконструированной арифмосемиотической системы можно воспользоваться той же датировкой, поскольку без них было невозможно наименование гексаграмм. Например, этого нельзя было сделать без схемы циркуляции пневмы по меридианам, пары которых символизируются “младшими” триграммами. При этом триграммы должны иметь корреляцию с полярными этическими категориями, а построение этой схемы предполагает знание алгоритмов преобразования порядков триграмм. Наконец, должно быть развитое представление о структуре психокосмоса человека, с которым корреспондируют гексаграммы как кодовые описания его состояний.

Учитывая свидетельства “Цзо чжуани”, Ю.К. Щуцкий полагал, что “И цзин” написан между VIII и VII вв. до н.э., поскольку “гадательные надписи на костях, доходящие до VIII в. до н.э., представляют более архаическую форму языка, чем в древнейших частях “Книги перемен””, под которыми в данном случае подразумеваются названия гексаграмм и общие “изречения” при них (Щуцкий 1993: 210, 187). Но для выяснения датировки арифмосемиотики нет надобности обращаться к подобному лингвистическому анализу, поскольку формальная сторона текстов при гексаграммах не составляет ее суть. Ясно, что “изречения” при гексаграммах и при чертах опираются на некоторые заложенные в гексаграммах смыслы, о которых и следует говорить. Минимум, который при этом необходимо учитывать, это названия гексаграмм, так или иначе выражающие данные смыслы. В отношении же датировки происхождения этих названий, состоящих из одного или двух иероглифов, языковедческие методы оказываются мало эффективным. Кроме того, если содержание гексаграммных “изречений” указывает на то, что они создавались при династии Чжоу, поскольку в них отражаются некоторые реалии первых ее шагов, то названия гексаграмм не имеют никаких параллелей с событийной историей Чжоу и, в принципе, могли быть составлены ранее ее начала. В целом, приходится согласиться с мнением Ю.К. Щуцкого, что первый слой “И цзина”, куда по его реконструкции входят названия гексаграмм и “мантические формулы” сы дэ (выделенные в общих “изречениях” при гексаграммах), представляет собой такой текст, истоки которого “теряются в недостаточно документированном прошлом” (Щуцкий 1993: 205). Поэтому, пока можно зафиксировать определенно только существование арифмосемиотической системы в VIII—VII вв. до н.э., а для того, чтобы установить гипотетический “верхний” предел в ее датировке, необходимо прибегнуть к дополнительным соображениям.

В отношении выяснения самого раннего времени существования арифмосемиотики дела обстоят достаточно сложно. Если не брать во внимание китайские легенды о совершенномудрых правителях первой половины III тысячелетия до н.э., открывших народу Поднебесной основы арифмосемиотических знаний, и подвергать сомнению традиционные данные династийной истории, то опереться в китайской литературе в вопросе датировки, практически, не на что. Не решает напрямую эту проблему и археология. Имеются археологические свидетельства о знании иньцами некоторых созвездий из набора 28-ми сю и об использовании в уже XIII в. до н.э. двенадцатеричных и десятеричных комплексов “циклических” знаков. Приблизительно к этому же времени относятся найденные археологами литофоны, имеющие настройку по принципам системы 12-ти люй, и бронзовые приборы тулу для красок, содержащие остатки краски традиционной цветовой гаммы, которые, как было выяснено, уже тогда использовались в качестве символов пространственных направлений. Все эти арифмосемиотические частности не дают оснований полагать, что в данное время арифмосемиотика существовала как целостная мировоззренческая система со своим специфическим формализмом. Однако и без них она не могла состояться. Поэтому можно утверждать, что арифмосемиотическая система содержит в себе представления, в разрозненном виде начавшиеся складываться в XIII в. до н.э. или даже раньше.

Касательно происхождения триграмм, являющихся базовыми символами арифмосемиотики, у исследователей существуют самые разные мнения (см. подборку А.И. Кобзева в книге: Щуцкий 1993: 35—38). Имеются предположения, что они сформировались в уходящем в неопределенную архаику периоде перехода от узелкового письма к зарубкам на бамбуковых планках или возникли из практики гадания иньцев на панцирях черепахи как развитие символики мантических трещин чжао, трансформировались из десяти “небесных стволов”, имеют прототипы в значках на керамике неолитической культуры баньпо (IV тысячелетие до н.э.) и т.д. Общей тенденцией данных гипотез является отнесение времени происхождения триграмм в дочжоускую эпоху. Однако все их авторы берут во внимание численно-графическую структуру комплекса триграмм и не касаются той его содержательной стороны, которая позволяла бы видеть в нем символически фиксируемое развитое мировоззренческое учение с категориальным строем, подобным описанному в настоящей монографии.

С другой стороны, в эпоху Чжоу, в самом ее начале, в процессе формирования чжоуской династией нового мировоззрения, политической доктрины и религиозно-ритуальной практики, являвшимися неотделимыми друг от друга, возникает несколько категорий, без которых данное учение было бы немыслимым. Прежде всего, это “Небо” (тянь), “благая сила” (дэ) и “небесное предопределение-приказ” (тянь мин). Они определенным образом взаимосвязаны и влекут за собой применение других понятий, в которых раскрывается внутренняя сущность раннечжоуского ритуала как акта встраивания человека в космическую вертикаль. Последнее, по сути, символизируется и триграммами. Поэтому, хотя других исторических подтверждений на то не имеется, все же приходится признать, что триграммный аппарат с выявленным при вышеприведенной реконструкции содержанием мог начать формироваться в древнем Китае только с приходом к власти династии Чжоу и, видимо, получил свое более-менее определенное выражение в середине западночжоуской эпохи вместе с институционализацией ритуальной деятельности.

Далее, можно полагать, что в Западном Чжоу арифмосемиотика существовала на уровне элитарного учения, поддерживаемого администрацией при дворе вана. После поражения Ю-вана в борьбе с цюань-жунами и переезда в 771 г. до н.э. нового чжоуского правительства во главе с Пин-ваном в восточную столицу Лои, что ознаменовало начало эпохи Восточного Чжоу, система передачи арифмосемиотического знания прерывается. Возможно, утрачиваются важные документы из чжоуских архивов, часть чиновников остается на завоеванных жунами территориях, а остальные, последовавшие за Пин-ваном, оказываются не в силах по тем или иным причинам обеспечивать сохранность и функциональную пригодность арифмосемиотики на должном уровне. Чжоуская династия теряет реальную власть в стране, которую потрясают крупные социально-политические перемены и в которой нарождаются слои общества с новым мировоззрением. Вследствие всего этого учение начинает приходить в упадок так быстро, что ко времени Конфуция уже практически никто в Китае не знает его первичных положений. Благодаря деятельности Конфуция и других мыслителей в Поднебесной происходит пробуждение интереса к философствованию, и на осколках величественного ранее учения создаются его упрощенные во многих отношениях и уступающие по целостности модификации, на долгие века определившие традиционные формы мировоззрения.

Разумеется, история арифмосемиотического учения более сложная, чем в вышеприведенном эскизе, а конкретные его выражения в разные исторические эпохи могли отличаться теми или иными чертами от экстраполяционно-обобщающей реконструкции, проводившейся в настоящей монографии. Дальнейшие исследования, возможно, исправят встречающиеся в ней частные неточности и ошибки, искупаемые тем, что выявленные автором общие принципы могут дать начало совершенно новым подходам в изучении древнекитайской арифмосемиотики, позволяющим перевести наше знание о ней на качественно иной уровень.

Blog

Книга перемен" "