Природоохранная эстетика
Вид материала | Документы |
СодержаниеВажность и глубина эстетической оценки Эстетика и этика Эстетическая ценность и наука Эстетика и благополучие |
- Вопросы питания, 2, 1999 международный симпозиум, 396.14kb.
- Курсовая работа, 657.26kb.
- Программа 11-13 ноября 2009 г. Мирэа конференция проводится при финансовой поддержке, 317.74kb.
- Доклад на Всероссийской научной конференции «От СССР к рф: 20 лет итоги и уроки», 140.15kb.
- В г. Хабаровске на базе Института горного дела дво ран под методическим руководство, 78.02kb.
- Культурологи и другие специалисты, сфера научных интересов которых связана с теоретико-методологическими, 53.69kb.
- При физическом соединении двух или более компьютеров образуется компьютер¬ная сеть, 1009.79kb.
- Тепло-электродинамические механизмы макроскопического формирования сверхпроводящих, 2637.04kb.
- 7ой Международный семинар по структуре, 424.88kb.
- М ахутов Н. А. член-корреспондент ран, гл н. с. Имаш ран грот, 90.14kb.
Природоохранная эстетика
Эстетика на практике: оценивание природного мира*
*Сокращенный перевод КЭКЦ. Опубликовано: Environmental values, 2006. — V. 15, №3. — Р. 277–291.
Эмили Брэди
Введение
Я озаглавила эту работу «Эстетика на практике», чтобы передать, как глубоко эстетические оценки пронизывают всю практическую деятельность человека, от взаимодействия с обыденной окружающей его средой до наслаждения дикой природой, принятия моральных решений, научного изучения природы. Эстетика не ограничена только музеями искусств, концертными залами или красивыми видами. Будучи особым видом оценивания, она не отделена и не отрезана, а скорее интегрирована в те взаимоотношения, которые мы строим с природным миром посредством разнообразных видов человеческой деятельности. Я не стану тратить время на обсуждение здесь этого вопроса, но вообще говоря теоретические основы этого подхода к эстетике можно найти в философии Джона Дьюи. Верный своему философскому прагматизму, он утверждает, что эстетический отклик бесконечен в практическом и интеллектуальном опыте. Дьюи критически относился к элитарности эстетических теорий, которые подняли эстетику над жизненно-важным потоком человеческого опыта. Проще говоря, он заменил эстетику раритетов эстетикой повседневности.
Цель этой работы — показать, почему эстетические оценки природы так важны для дебатов о природоохранной политике. Эстетическая ценность — важная, а отнюдь не пустяковая характеристика природы; ее нельзя упускать. Я здесь не ставлю своей стратегической задачей доказывать, что эстетическая ценность — независимая изначальная ценность, присущая природе, и что ее можно использовать как аргумент в пользу защиты природы ради нее самой (подход, которым следует руководствоваться при принятии решений и разработке политики). Вместо того, чтобы связываться с метафизическими аргументами, я хочу поразмыслить над тем, как эстетическая ценность находит путь к человеческой практической деятельности в прагматическом смысле. Моя стратегия состоит в том, чтобы пояснить, как эстетическое оценивание вовлекается в наши взаимоотношения с природой или уже обосновывает их, и далее, как оно подкрепляет многие из наших мнений об окружающей среде. Если это может быть установлено, мы докажем, какую существенную роль играет эта ценность, как она серьезна и глубока.
Важность и глубина эстетической оценки
Так же, как в общественной сфере финансирование искусства, школьного образования и т.д. всегда идет позади прочих видов деятельности, это имеет место и в природоохранном планировании и политике. Хотя эстетическая ценность (иногда считают, что она совпадает с «ценностью ландшафта») и упоминается, ее приоритет очень низок, — гораздо чаще отдают предпочтение научным или экономическим соображениям. Почему же? Есть по крайней мере две взаимосвязанные причины. Как правило, эстетическое относят к сфере декоративного. Оно принадлежит к тем человеческим заботам и интересам, к которым обращаются только после того, как обеспечены базовые потребности жизни — пища и жилье. Эстетическая ценность считается менее важной, даже просто мелкой, незначительной, по сравнению с более серьезными ценностями окружающей среды, к примеру, научными.
Вторая причина связана с общепринятой точкой зрения, что «красота — вопрос вкуса», — в высшей степени спорной позицией философской эстетики. Много критических работ, касающихся эстетических суждений, посвящены тому, чтобы доказать их объективность или интерсубъективность. Этот тип аргументов считается особенно важным в эстетике окружающей среды, поскольку, если будет доказано, что эстетические ценности объективны, то им будет придаваться большее значение в дебатах о природоохранной политике. Потому что именно восприятие эстетических ценностей как субъективных предпочтений привело к тому, что их позиции в таких дебатах весьма слабы. А ценности, основанные на научных или количественных соображениях, ценности, которые считаются объективными, обычно воспринимаются гораздо серьезнее. Печальным результатом того, что эстетические суждения идентифицируются с субъективными предпочтениями, является, к примеру, пренебрежение городскими зелеными насаждениями, которые, опять-таки, выбрасываются из уравнения как просто вопрос личных, субъективных мнений. А вот утверждениям, которые кажутся более объективными, скажем, экономического, бытового характера, или касающимся застройки данного района города, всегда уделяется значительно больше внимания.
В соответствии с более широкими задачами данной работы, я не могу углубляться в сложные доказательства того, что эстетические суждения не являются субъективными. Я постоянно доказываю, что они носят межличностный (интерсубъективный) характер. Они не являются личным выражением вкуса отдельных индивидуумов, а основываются на неком наборе критической деятельности, формируемой и практикуемой лишь в общественном контексте. Посредством обмена нашими эстетическими взглядами мы делимся своими эстетическими реакциями, их причинами, отмечаем также поводы для разногласий. Конечно же, есть возможность прийти к соглашению относительно тех или иных вопросов, касающихся эстетики, даже при том, что остается гораздо больше разногласий. Ален Карлсон приводил более сильные аргументы в пользу эстетической объективности в природоохранном контексте, обосновывая эстетические суждения теорией научного познания, подтверждая их, где уместно или возможно, данными естественных наук. Помимо эстетики окружающей среды, философы, занимающиеся эстетическими характеристиками и суждениями, тоже доказывают их объективность. К примеру, Джеррольд Левинсон утверждает, что хотя эстетические свойства и относительны, они вытекают из прочих объективных, не-эстетических характеристик. Концепция Дэвида Хьюма об идеальном судье предлагает альтернативную стратегию установления объективности. Эстетические суждения обосновываются обращением к компетентным судьям — людям с соответствующим опытом и развитым эстетическим чутьем. Таким образом, хотя ведутся постоянные споры, существуют и различные вполне основательные аргументы против тривиального здравого смысла, утверждающего, что красота — вопрос индивидуального восприятия.
Я не недооцениваю тех трудных битв, которые ведутся в защиту природы от уничтожения и наносимого ей вреда, и я вовсе не считаю, что эстетическую ценность следует поставить выше всех прочих ценностей окружающей среды. Я, скорее, хочу сказать, что через критическое понимание эстетической ценности мы можем лучше понять, почему оно заслуживает серьезного отношения в политических дебатах.
Эстетика и этика
Протянуть нить между эстетикой и нравственными ценностями — идея не новая. Существует ряд аргументов, высказанных разными мыслителями, прежними и нынешними, которые считают, что эстетика — существенная составляющая этики. Сложная и многоаспектная природа взаимосвязей между этими двумя сферами ценностей делает эту тему трудной для подробного рассмотрения в данной работе, но мне хотелось бы подчеркнуть одно убедительное направление аргументации. Сторонники этой точки зрения, разработанной такими философами как Кант, Шиллер, а позднее Марша Итон, доказывают, что человеческие способности, активизирующие развитие нравственного характера и принятие более искусных моральных решений, являются теми способностями, которые используются более целенаправленно и глубоко посредством привлечения эстетики. Они могут включать чувствительность восприятия, свободное воображение, креативность и эмоциональную выразительность. Тонкое перцепционное внимание, которое требуется и практикуется в искусстве, дает возможность более тщательно наблюдать важные характеристики и детали сложной моральной проблемы. Хорошо развитое воображение может усилить сочувствие человека к другому живому существу и мотивировать этим надлежащее моральное действие. Этот подход может быть полезен для поддержки связи мораль — эстетика, даже если не забывать о том, что эстетически восприимчивые существа далеко не всегда являются морально чувствительными. Как подчеркивает Итон, имеется «множество противоположных примеров утверждению о том, что эстетический опыт делает людей нравственно совершенными вообще».
Некоторые природоохранные философы высказали предположение, что развитие взаимоотношений с природой посредством эстетического опыта, то есть своими глазами, всеми органами чувств, вовлекая и эмоции, и воображение, способствует моральному к ней отношению. В своей «Этике Земли» Олдо Леопольд призывает нас развивать нашу эстетическую чувствительность по отношению к природе для того, чтобы иметь возможность судить о том, что есть «эстетически правильно», предлагая таким образом связь между эстетикой и этикой. Эти взгляды показывают, насколько существенным является эстетический отзыв для оценивания природы, и направлены они на построение фундамента, являющегося достаточно демократичным с точки зрения огромного диапазона людей и их сообществ, имеющих эстетический подход к природной среде, будь она дикой или превращенной человеком в парки и сады. Такой подход признает, что эстетическое восприятие иногда является самым глубинным, интуитивным, чувственным впечатлением, какое только мы можем иметь от природы. В этом смысле оно может быть всепроникающим, оказывать очень мощное влияние и просто навсегда оставаться с нами.
Однако принимать это положение требуется с определенной осторожностью. Нет обязательной связи между позитивной эстетической оценкой природы и этическим отношением к окружающей среде. Однако в этой идее есть, как минимум, интуитивная сила. По крайней мере в тех случаях, когда мы знаем и любим данную природную среду или те уголки, которые посещаем снова и снова, мы, по всей вероятности, будем относиться к ним с уважением — из эстетических или иных соображений (к примеру, если мы наслаждаемся некой горой не только за ее величественный вид, но и за возможность прекрасно отдохнуть на ее лоне). Поговорка «не в моем огороде» имеет очень существенное отношение к нашей теме, поскольку на нем основывается наша тенденция охранять среду, которую мы лелеем только потому, что она, по существу, является «нашим огородом» — или местом, близким к нему. Однако это указывает также на определенные проблемы эстетического обоснования этики охраны природы. Если наиболее надежная связь между «красотой и долгом», пользуясь формулой Холмса Ролстона, возникает из взаимоотношений между людьми и теми уголками природы, которые они берегут и лелеют, что же происходит с незнакомыми, чуждыми, уродливыми местностями? Как сможет оценивание, основанное на эстетическом восприятии, мотивировать заботу и уважение по отношению к той среде, с которой мы не установили никаких взаимоотношений?
Не совсем ясно, сможет ли, если то, что способствует установлению важных взаимоотношений, — это либо непосредственное впечатление и влияние на нас эстетических качеств — холмистого сельского ландшафта, цветущих лугов, зелено-голубых гор вдали, ароматных сосновых лесов или одушевляющая, мощная волна океана, — либо частота таких контактов. Можем ли мы развить в себе заботливое отношение к так называемой «неживописной природе», к тому, что кажется нам просто уродливым, даже если мы понимаем, что должны знать ее лучше? Болота и трясины на вид отнюдь не привлекательны, однако более близкий контакт с ними открывает их эстетический, а также и экологический интерес. Юрико Саито, так же как и другие современные философы, пишущие об эстетике природы, убедительно доказывает, что эстетическое оценивание должно двигаться за пределы живописности, удовольствия от красивого пейзажа к более широкому восприятию, которое включает и вот эту «неживописную природу». Позитивная эстетическая оценка неживописного — даже какой-нибудь ползучей твари — может стать возможной при непосредственном, острочувственном к нему отношении, коренящемся в научном понимании, дающем нам экологическую основу того, что иначе могло бы поверхностно показаться уродливым.
Что касается пока что неизведанного, то вполне возможно эстетически оценить места, с которыми мы не установили еще тесных взаимоотношений. Я никогда не была в Сикстинской капелле или Гранд Каньоне, однако видела фотографии и другие их изображения, и я знаю, что существует общее мнение об их красоте и величии. Однако это все же не решает проблемы в целом. Все это знакомо и хорошо известно очень многим людям, в то время как остаются отдаленные и незнакомые места вне эстетической и нравственной оценки. Можно пытаться доказать, что если я забочусь о конкретной среде, потому что я часто видела ее красоту, я смогу распространить свое отношение и на другие прекрасные пейзажи на том основании, что они тоже достойны охраны, даже если я не убедилась в их красоте непосредственно, своими глазами. Возникает еще два досадных вопроса: что же делать с теми местностями, которые по той или иной причине недоступны нашим чувствам, или, хуже того, производят на людей очень негативное впечатление? Ответ здесь, по-видимому, таков: мы должны выйти за пределы нашего эстетического опыта, чтобы расширить наше понимание того, что мы хотим защитить. Здесь может идти речь об экологическом понимании, как убеждают нас Леопольд, Саито и др., или о том, чтобы, не думая об установлении тесных взаимоотношений с данным уголком природы, опереться на какой-либо иной тип природоохранной этики. В самом деле, ведь может быть просто невозможно позитивно оценить некие природные объекты, процессы или события.
Наконец, еще одним тревожным моментом в обосновании этики эстетикой может быть тот факт, что нравственные и эстетические ценности часто противоречат друг другу. То, что мы находим прекрасным в природе, может каким-то образом вредить ей. Например, бывают красивые виды растений, несвойственные данной среде, которые могут стать опасными для нее и даже привести к полному уничтожению других видов в этой экосистеме. Яркое, привлекательное цветущее растение, rhododendron ponticum, ввезенное в Великобританию, создает вокруг себя ядовитую атмосферу, убивая в ней насекомых и растения. Однако многие другие ценности окружающей среды, которые обычно считаются гармоничными, иной раз тоже конфликтуют между собой, и в таких ситуациях следует внимательно каждую из них, чтобы принять верное решение. То, что в некой ситуации существует конфликт, не означает, что эстетическая ценность не может служить поддержкой моральной оценки природы в других случаях. Но бывает много случаев деградации окружающей среды, совпадающих с ее низкой эстетической оценкой. Однообразные площади сельскохозяйственных растений, выращиваемых с применением вредных для природы удобрений и пестицидов, помимо других проблем, разрушают среду обитания диких животных и приводят к жесточайшей эрозии почв. Резкое сокращение популяций, особенно птиц, из-за разрушения мест их обитания, означает потерю важнейшего элемента, создающего привлекательность данного ландшафта: наличие птиц и их замечательных песен.
Эстетическая и этическая ценности с точки зрения человека часто совпадают, пересекаются, вмешиваются одна в другую, находятся в гармонии или в конфликте. Я показала уже, что эстетические ценность и опыт играют зачастую узнаваемую роль в формировании нашего морального отношения к окружающей среде, пусть не всегда позитивную. Хотя не все близкие взаимоотношения являются отношениями заботы, все равно стоит способствовать непосредственному восприятию природы, эстетическому и любому другому, с целью развития заботливости по отношению к окружающей среде, даже если это будет означать просто преодоление предрассудков и невежества. Это должно стать основной предпосылкой природоохранного образования. Мое мнение сформировано также под влиянием недавних философских споров, в которых высказывалась мысль о том, что активное участие в добровольном восстановлении окружающей среды может способствовать возрождению позитивного отношения к природе вообще. Эндрю Лайт утверждает: «Те, кто занимается восстановлением природы, на собственном опыте (а не по рассказам и не из учебников) непосредственно убеждается в последствиях господства человека над нею. Более глубокое понимание проблем биоактивации почвы, к примеру, дает нам лучшее представление о сложности того вреда, который мы причинили и продолжаем причинять природным процессам ... Восстановление — это обязанность, которую мы осуществляем в интересах формирования положительного сообщества с природой...».
Хочу предположить, что эти взаимоотношения не односторонни, только в направлении человек — природа. Возможно и обратное направление — от природы к человеку. Тонкая, интимная связь с природой может вдохновить заботливое к ней отношение, но подобным же образом вполне может быть, что такие занятия как экологическая реставрация, садоводство, искусство на лоне природы и различные виды рекреаций — туризм, пешие прогулки, плавание — привлекут человека к активному участию в целом ряде природоохранных акций, способствующих его процветанию.
Эстетическая ценность
и наука
Еще одно направление, которым эстетические ценности проникают в человеческую практику — применение различных эстетических концепций в науке и математике. Иногда их эстетика очевидна — например, когда некое доказательство или теорию называют красивыми. Но чаще это такие концепции, в которых доминантная роль принадлежит эстетическому значению, однако они используются вне эстетического контекста, так что их связь с эстетикой стала более удаленной, хотя даже и в этих случаях их ассоциации с эстетикой понимаются именно в научном дискорсе. Наиболее часто обсуждаемые примеры таких концепций — гармония, симметрия и цельность. Гармония и цельность -важнейшие свойства красоты в классической и средневековой философии (особенно у Аквинаса); они тесно связаны с такими качествами как порядок, равновесие и симметрия.
Аркадий Плотницкий подчеркивает роль гармонии в математике на основании работы Кеплера, написанной под сильным влиянием Пифагора: «В качестве парадигматического примера этой идеологии математической эстетики можно рассмотреть знаменитые кеплеровские «тоску по гармонии» и «благородные пропорции», а также его великое видение «гармонии мира»... Эстетика Кеплера и эстетическая идеология имели не менее, а иногда и более решающее значение в развитии современной математики, физики, астрономии, чем научные или поясняющее аспекты его открытий. Джеймс Мак-Алистер рассказывает, как современные ученые применяют эстетические критерии для оценки своих теорий. Ученые «осуществляют два типа оценки теорий: один направлен на оценку того, насколько данная теория соответствует эмпирическим данным, другой же основан на применении терминов эстетической оценки». Эстетическая оценка играет роль в развитии научной теории посредством «эстетической индукции», как он именует этот процесс: «Эстетические предпочтения научного сообщества достигаются посредством индукции эмпирических проверок теорий: сообщество придает каждому качеству теорий некую степень эстетической ценности пропорционально степени эмпирического успеха теорий, продемонстрировавших данное качество».
Эстетические предпочтения ученых специфицируются в соответствии с различными эстетическими концепциями, особенно с разными формами симметрии. Используя примеры из теории относительности Эйнштейна и другие, Мак-Алистер показывает, как формы симметрии соотносятся с различными эстетическими свойствами теорий. Определенные формы симметрии будут характеризовать успешность теории в зависимости от самой этой теории и других факторов.
Пытаясь показать, почему симметрия, гармония и др. подобные концепции важны для научных теорий, я вовсе не имею намерения занизить роль критических проблем, окружающих теории красоты. Обсуждаемые здесь концепции имеют давнюю историю в теориях красоты, однако существуют резкие разногласия между реалистическими и субъективистскими мнениями. Один из важнейших аргументов против идентификации красоты с такими свойствами как порядок и логичность, утверждает, что, к примеру, произведение искусства может демонстрировать логичность, связность, не вызывая при этом реакции удовольствия, обычно ассоциируемой с красотой. Другими словами, утверждается, что принципов красоты вообще не существует. Можно также сказать, что концепции, которые я сочла эстетическими, на самом деле являются математическими, и не обязательно считать, что специфически эстетические концепции перекочевали в науку, — быть может, все как раз наоборот. Однако с учетом некоторых примеров, вряд ли можно подвергать сомнению тот факт, что какими бы ярлыками мы ни снабжали гармонию, симметрию, цельность и т.д., их связь с эстетической оценкой исторически всегда была очень тесной, и они свободно перемещались между сферами эстетики и науки. Поэтому, несмотря на проблемы, связанные с трудно определимым понятием красоты, концепции, безусловно связанные с ним и с эстетическими соображениями, оказываются ключевыми в некоторых формах научного мышления.
В биологических науках «гармония», «цельность», «логичность», «разнообразие», «множественность» играют роль в выяснении желаемых состояний природы.
Когда Леопольд сказал: «Верно то, что имеет тенденцию сохранять целостность, стабильность и красоту биотического сообщества, а неверно — если тенденция обратна», он вполне мог иметь в виду, что понятия «целостность», «стабильность» и «красота» вытекают одно из другого, а не резко различаются. Множественность и многообразие — центральные концепции биологического разнообразия, которое в широком смысле касается количества, разнообразия и изменчивости живых существ. Биологическое разнообразие — желательное качество здоровых экосистем, и большее разнообразие видов добавляет привлекательности окружающей среде. Но я хочу здесь заглянуть глубже, чтобы понять, как научная концепция биологического разнообразия влечет за собою эстетические концепции множественности и разнообразия. «Биологическое разнообразие» состоит из двух слов, первое из которых определяет тот тип разнообразия, о котором идет речь.
Здесь, конечно, можно утверждать, что в данном случае «разнообразие» употребляется в другом смысле, чем в эстетике, однако я бы сказала, что это понятие (и многообразие) само по себе имеет эстетическое значение, и это значение вносится в его биологическое употребление. В широком смысле «разнообразие» и «множественность» предполагает богатство и противопоставляется однообразию, отсутствию интереса, тусклости — некой обедненной одинаковости. Разнообразие, множественность, сложность — центральные качества эстетической теории 18-го века, а также «живописного» ландшафта, когда разбивка сада (парка) и пейзаж ценились за разнообразие их элементов, множество форм и красок.
Существует также и психологическое подтверждение того, что в элементах ландшафта предпочтительны богатство и разнообразие, а также связность, логичность. Изучение эволюционной психологии показывает, что люди отдают заметное предпочтение саванне с деревьями, пейзажам «с водой, разнообразными открытыми и залесенными пространствами .. .деревьями, что начинают ветвиться у самой земли ... красивыми видами, уходящими вдаль, включающими реку или тропинку, теряющиеся из виду и все же манящие последовать за ними ... и облаками, непрерывно меняющими свои очертания и формы». Биологические основания таких предпочтений (саванны и подобных ей пейзажей, воспроизводимых в парках и садах) излагает Джей Эпплтон в своей теории потенциального убежища. Хотя его теория была и остается весьма спорной, другие исследования подтверждают некоторые из ее положений. Комар и Меламед обнаружили удивительное совпадение предпочтений в разных культурах: художники самых различных направлений любят писать пейзажи, изображающие разнообразные открытые пространства в сочетании с такими элементами ландшафта как вода, деревья, дикие и домашние животные и люди. Другие эстетические концепции и ценности вступают в игру в биологическом контексте, особенно когда речь идет об охране растений и животных. Применительно к позитивным эстетическим оценкам такие выражения как «забавный», «симпатичный», «красивый», «харизматический» стали также употребляться в практике охраны видов (и составляют часть антропоморфного восприятия), где привлекательность того или иного вида влияет на решения и политику, касающиеся их защиты. В природоохранных кампаниях и литературе широко принято также подчеркивать привлекательность различных растений и животных путем демонстрации их фотографий и других изображений. В таких случаях ученые, заинтересованные в охране конкретных видов, признают ту важную роль, которую играет эстетика в мотивации интереса к ним и привлечении общественности к их защите. Я не говорю, что биологи охраны природы стремятся защищать только эстетически привлекательные виды, — я хочу только сказать, что они признают важность эстетики — к лучшему ли это или к худшему — в притягательности животных и растений, в стимулировании желания самих активистов охраны природы и публики защищать эти виды. Далее, я не утверждаю, что уродливое в природе игнорируется; хотя некоторые философы доказывают, что в дикой природе уродство просто не существует.
Наконец, позвольте мне завершить этот раздел кратким рассмотрением термина «чудо», на который часто ссылаются как на фундаментальный стимул в мотивировании поиска научных знаний, а также нашей заинтересованности в охране природного мира. Чудо можно понимать как квази-эстетическую концепцию, которая как минимум частично совпадает с эстетическим, духовным и интеллектуальным опытом. У него общие с эстетикой как созерцательные, так и оценочные аспекты; как чудо, так и эстетический отзыв описывают восприятия, впечатления, которые называют «концентрированными», «сосредоточенными» и «восхищенными», и которые имеют тенденцию быть «возвышенными» и «расцветающими». Рональд Хепберн замечает, что «чудо, возникшее благодаря разглядыванию и пониманию отчетливых и ясных видов природы» действует как мотивационный фактор научного исследования, и обращается за поддержкой к рассуждению Артура Кестлера о роли чуда в работах известных ученых, приведенного им в работе «Акт сотворения».
Эстетические концепции и ценности обосновывают или играют роль в развитии научных теорий, а также в формировании некоторых ключевых научных концепций и ценностей, к примеру, биологического разнообразия или охраны природы. Можно сказать, что таким путем эстетика уже вошла в число важных ценностей окружающей среды, пусть и через кухонную дверь.
Эстетика и благополучие
Выше я подчеркивала уже, что эстетической оценке уделяется недостаточное внимание в природоохранных дебатах, по меньшей мере потому, что она воспринимается как роскошь, как нечто, к чему мы прибегаем лишь после удовлетворения наших жизненно важных нужд — физиологических и социальных. Эстетический опыт ассоциируется скорее с самореализацией, чем с самосохранением. Но не исключена возможность доказательства того, что эстетические и другие впечатления природного мира способствуют нашему благополучию, что без них мы существенно обедняем свою жизнь. Во многих работах об эстетической ценности ее относят к нематериальным, несущественным, — в их числе и эстетическая теория Канта, одна из наиболее важных и влиятельных в этом отношении. Одна из причин такой стратегии — потребность отличить эстетическую ценность от гедонизма, выделить специфический тип удовольствия, «пристрастия», связанного с эстетической реакцией, в частности, с бескорыстным удовольствием. Однако придерживаемся ли мы кантианских взглядов или более прагматических воззрений Дьюи, пытающегося с большей очевидностью внедрить эстетическое в нашу повседневную жизнь, и в тех, и в других признается благотворное воздействие эстетического опыта. Дьюи, например, доказывает, что эстетический опыт является жизнеутверждающим, взбадривающим, вселяющим энергию; он является жизненноважным видом человеческой деятельности, хотя в общем он больше пишет об эстетической реакции на искусство. Кант, больше интересовавшийся красотою природы, утверждая ее несомненное превосходство над искусством, показывает, как эстетические занятия всячески оживляют и расширяют воображение и усиливают наше ощущение жизни. Хепберн, базируясь на кантианских взглядах, в частности, подчеркивает элемент рефлексивности в эстетической реакции, когда занятия искусством и связь с природой могут привести к самооткровениям или способствовать лучшему пониманию самого себя.
В связи со всеми этими идеями, стоит вспомнить устойчивую традицию художественной литературы, особенно поэзии, прославлять восстанавливающую, укрепляющую ценность природы, действующую на человека через опыт, который можно считать эстетическим. Романтизм изобилует гуманистическим благоговением перед красотою и величием природы, ее возвышающим воздействием на эмоции и воображение человека. Поэзия Вордсворта проникнута идеями о целительной энергии природы (см., например, «Тинтернское аббатство», «Экскурсия»). Приводим строки из автобиографической поэмы «Прелюдия» (1850):
«Есть благость в этом нежном
ветерке, —
Пришельце, обвевающем щеку,
Не сознающем радость,
что приносит
С сияющих небес и от зеленых нив.
Какой ни будет миссия его, но не
найдет тот бриз
Того, кто будет благодарнее меня, сбежавшего из города, где я
Томился долго в ожиданьи воли;
теперь свободен —
Волен я, как птица — сесть
на любую веточку и петь.
Где поселюсь я? Где мой будет дом,
под сенью рощи
Иль в долине мирной
Устрою гавань тихую свою?
Где светлый ручеек
Журчаньем убаюкает меня?
Я отдохну. Земля передо мною.
С веселым сердцем, что не убоится
Ему дарованной свободы,
Гляжу вокруг — и даже если просто
Я выберу в проводники
Лишь облако, плывущее высоко
Неведомо куда, — не заблужусь.
Я вновь дышу!
Здесь природа не просто целительна — она направляет формирование личности, руководит чьей-то жизнью в позитивном духе. Не менее хорошо известен такими же рефлексиями, основанными на собственном опыте, и Торо: он много писал о возвышающих свойствах контактов с дикой природой: «Чем дремучее природа вокруг меня, тем выше мой дух. Дайте мне океан, пустыню, дикий лес! ... Когда мне захочется восстановить силы, отдохнуть, взбодриться, я найду самый темный лес, самый густой и непроходимый ... самое унылое болото ... Дикий лес прячет первозданные, девственные формы — одна и та же почва хороша и для деревьев, и для людей. Здоровье человека требует для своего благополучия столько же акров лугов, сколько навоза дает его ферма». Дикую природу издавна ценят как мирную гавань — убежище от хаоса, шума и загрязнений больших городов, лекарство от стрессов современной жизни, однако и сельская местность также может оказывать целительное действие. Британский натуралист, специалист по охране природы и писатель Ричард Мэйби в своей новой книге «Природа лечит» приводит глубоко трогательный рассказ о своем постепенном выздоровлении от серьезной депрессии благодаря восстановительному воздействию своих исследований и открытий в британской глубинке: «Что, как я думаю, исцелило меня — это ощущение возврата к себе, а не выхода из себя. Я чувствовал, как природа входит в меня, возжигает самые нетронутые уголки моего воображения».
Эволюционные и психологические исследования говорят в пользу многих таких размышлений. В отношении дикой природы «гипотеза биофилии» Эдварда О.Вильсона, которую он определяет как «врожденную тенденцию сосредоточиваться на жизни и подобных ей процессах» (вовлекающих эстетическое восприятие природы), автор доказывает, что «углубляться в природу, воссоединяться с ней — это сложный процесс ментального развития ... Наше существование зависит от этого стремления в такой высокой степени, которую пока что не оценили ни религия, ни философия; наш дух соткан из него, надежда возникает из его течений». Дуглас Портеос приводит целый ряд психологических исследований, показывающих, как и пассивное созерцание природы, и такие активные занятия как огородничество, рекреация способствуют благополучию и процветанию человека. Эти работы подтверждают давнишнюю «гипотезу спокойствия природы», признающую разностороннюю полезность природы для человека и сыгравшую немаловажную роль в городском планировании и ландшафтном дизайне, включая работу Фредерика Лоу Олмстеда, спроектировавшего Центральный парк и Проспект парк в Нью-Йорке, помимо прочих городских зеленых насаждений.
Одно из наиболее интересных подтверждений оздоровительной ценности природы находим в дискуссиях об отношениях человек-растение. Занятие садоводством создает чувство умиротворения и спокойствия и может положительно влиять на физическое и ментальное здоровье. Широко распространено мнение о том, что общественные сады «способствуют коммуникабельности, уменьшают вандализм, возрождают добрососедские отношения». Помимо развития позитивных отношений с родней и соседями, общественные сады могут также давать человеку счастливую возможность относиться с заботой к природе в пределах городского контекста. Айзис Брук показал, как «взаимоотношения человек — растение — место» перерастают в заботливое отношение к местности, и обосновывает привязанность к месту: «самым мощным способом установления взаимно заботливых отношений является собственноручные занятия: посев, терпеливое взращивание, изучение свойств семян этих растений, формирование их и своей окружающей среды посредством такого взаимодействия». Польза дикой и культивированной природы для человеческого благополучия очевидна. Занятия в свободное время — садоводство и отдых на лоне природы — связывают нас более тесно, более конкретно с целым рядом мест, и эстетический опыт лежит в самом сердце таких занятий. Такие качества как спокойствие и красота ценятся и сами по себе, но также и за то, как славно они помогают отдохнуть и поднять настроение. Это — серьезные причины для того, чтобы охранять и дикую, и окультуренную природу, и некоторые ее защитники уже используют их для обоснования новой политики природопользования. Например, инициатива «Дикий Эннердейл» в английском озерном районе имеет целью «соединить городские потребности с сельскими возможностями, используя возрождающие и духовные качества дикой природы». Как подчеркивает Брук, взаимоотношения, которые мы можем развить, являются отношениями «двойной заботы» — так же, как мы заботимся о себе, мы можем, в свою очередь, позаботиться и о природе. Вместе с Бруком я хочу сделать акцент на возможности взаимовыгодных отношений человек-природа. Более глубокая увлеченность природной средой путем более или менее эстетически мотивированных занятий предлагает потенциал заботы о природе, а также и о себе. Однако было бы ошибкой делать слишком сильный акцент на позитивном восприятии природы, поскольку многие проявления ее мощи и жестокости могут быть пугающими и разорительными для людей. И все же культивирование позитивного опыта и попытки преодолеть следствия негативного все равно в целом должны принести только пользу.
Заключение
В заключение я должна отметить, что мало сказала о том, как эстетическая ценность обосновывает нематериальное оценивание природы, или как эстетическая оценка помогает ценить природу ради нее самой, а не за какие-либо выгоды для людей. Эта стратегия может служить поддержкой не-антропоцентрической природоохранной этики. Однако это уже тема другой работы, поэтому здесь я просто предлагаю это как ее направление. Я хотела не столько найти аргументы в пользу собственной изначальной ценности природы, сколько показать другие, более прагматические пути понимания того, как эстетическое оценивание природы может способствовать ее охране, в частности, продемонстрировав, как оно уже используется в числе других ценностей окружающей среды. Я сделала это совершенно независимо от доказательств в пользу очевидных и явных примеров того, как мы уже ценим природу с богатой эстетической точки зрения. Если эстетическая ценность уже внедрена в практическую деятельность, описанную мною выше — нравственную, научную, рекреационную и прочую, следовательно, она занимает ключевое место и должна быть соответствующим образом признана. Вероятно, именно таким путем фундаментальная важность эстетического опыта станет очевидной.