Geum.ru

Конкурс на лучшую работу по русской истории «Наследие предков молодым. 2008»

Вид материалаКонкурс
Витальные ценности
Подобный материал:
1   2   3
Социальные ценности

Отношение к этому институту брака и процедуре его оформления у писателей-модернистов было различным. «...В том, что всякие «свадьбы» и «пиры» - противны, - писала З. Гиппиус, - что надо сделать все попроще, днем, без всяких белых платьев и вуалей, - мы (она и Д. С. Мережковский – прим. О. Е.) были согласны. ...Я не хотела даже шаферов, но оказалось, что они необходимы: венцы нельзя надевать на головы, как шляпу, надо их над головами держать»61; «Как не похоже было это венчание на толстовское, которое он описал в «Анне Карениной» - свадьба Китти!»62. Ощущение после венчание молодая З. Гиппиус определяет фразой: «Мне кажется, что ничего и не произошло особенного»63.

Совершенно иное восприятие собственной свадьбы описывает в дневниках В. Я. Брюсов: "Недели перед свадьбой не записаны. Это потому, что они были неделями счастья. Как же писать теперь, если свое состояние я могу определить только словом "блаженство"? Мне почти стыдно делать такое признание, но что же? Так есть"64.

Различным было не только восприятие брака, но и его понимание. Для одних писателей-символистов был характерен взгляд на брак как на «постоянный союз мужчины с женщиной» с целью создания семьи, семейного уклада (В. Я. Брюсов «по-своему любил свой дом, налаженную семейную жизнь и тот порядок, при котором ему так хорошо работалось...»65).

Некоторые (А. Белый, А. Блок) искали в нем воплощения Небесной Любви, а в своей половине стремились обрести «Подругу Вечную», «Жену, облеченную в Солнце» или окутанную «голубым покровом»: «Брак и романтическая любовь – писал А. Белый, - только тогда принимают надлежащий оттенок, когда являются символами иных, еще не достигнутых, сверхчеловеческих отношений»66. «Мне она — юный ангел <…> - писал поэт о своей первой жене Анне Алексеевне Тургеневой, - и — любовался я издали ей; мне казалось: она — посвятительный вестник каких-то забытых мистерий»67. Любовь А. Белого ко второй жене – Клавдии Николаевне Васильевой - тоже была мистической: «Клодя, — не могу о ней говорить! Крик восторга — спирает мне грудь. <…> вместо нея вижу — два расширенных глаза: и из них — лазурная бездна огня <…> Она — мой голубой цветок, уводящий в небо»68.

Иным отношение к браку было у З. Гиппиус и Д. С. Мережковского. Для них брак был, прежде всего, видом творческого взаимодействия: «Наша нерушимая взаимная привязанность (чтобы не сказать лишний раз слова «любовь») была слишком истинной, имела другие основы, чем какая-нибудь ослепляющая страсть или бездумное благоговение перед знаменитым супругом (у меня)»69. Брак З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского – это свободный союз равноправных личностей, основанный на уважении. В своей любви к мужу З. Гиппиус сумела воплотить то понимание свободы, «перерожденной в высшее подчинение», идеал которой виделся ей в далеком будущем («Совершенная любовь - совершенная свобода»70 Д. С. Мережковский). Супруги прожили вместе 52 года и не разлучались со дня свадьбы «ни разу, ни на один день»71. «Это был поистине «восхитительный брак» - вспоминает Ирина Одоевцева, - «Они никогда не знали скуки, разрушающей самые лучшие браки. Им никогда не было скучно вдвоем. Они сумели сохранить каждый свою индивидуальность и не поддаться влиянию друг друга. Они были далеки от стереотипной, идеальной супружеской пары, смотрящей на все одними глазами и высказывающей обо все одно и то же мнение. Они были «идеальной парой», но по-своему. Неповторимой идеальной парой»72.

Общей особенностью всех авторов Серебряного века в их восприятии семьи, брака было стремление уйти от «семипудового быта» («происходили между нами ссоры, мало похожие на обычно супружеские»73 З. Н. Гиппиус), сохранить в отношениях красоту и остроту чувств.

Для писательской интеллигенции рубежа XIX – XX вв. было характерно отрицание мещанства, в каких бы сферах жизни оно ни проявлялось – в межличностных отношениях, в отношении к работе, профессии, образе жизни и т. д. Под мещанством писатели понимали, прежде всего, отказ человека от духовной жизни и духовной красоты («божественного голода и божественного первородства») ради материального комфорта74 (Д. С. Мережковский). О своей литературной деятельности авторы Серебряного века пишут не как о профессии, т. е. роде занятия, а как о «назначении», или «предназначении», исполняя которое они «священнодействуют». Труд играл для писателей большое значение, все они были очень трудолюбивыми. З. Гиппиус писала, что ее поражало в Д. С. Мережковском «полное отсутствие лени»: «Он, кажется, даже не понимал, что это такое»75; «Бальмонт при всей разбросанности своей, бурности и склонности к эксцессам... дома вел жизнь даже просто трудовую: кроме собственных стихов много переводил – Шелли, Эдгара По. По утрам упорно сидел за письменным столом»76.

В литературном труде для писателей был важен сам процесс. К его результатам большинство из них относилась более чем спокойно, почти равнодушно: «Говорят, что видеть себя в печати впервые – приводит молодого автора в особо неистовый восторг. Я этого восторга не испытала...»77 (З. Н. Гиппиус); Д. С. Мережковский «о своей в последние десятилетия «знаменитости» не только никогда не думал – просто ею не интересовался. Частные письма со всякими hommages78 даже не сохранял, да и рукописей своих не сохранял. ...Может быть, - отмечала З. Гиппиус, - в этой небрежности к собственным работам, когда они были уже кончены, ..., было преувеличение (не искусственное)»79.

Материальная сторона труда, безусловно, волновала писателей-символистов (Д. С. Мережковский «очень радовался, когда удавалось пристроить ту или иную книгу в какой-нибудь стране, радовался и тому, если за нее хорошо было заплачено...выдавать его за особого героя или святого, - писала З. Гиппиус, - довольного своей нищетой, я совсем не намерена»80). Многое приходилось писать из финансовых соображений, «на злобу дня»: «...наш более чем скромный бюджет - вспоминала З. Гиппиус, - пополнялся все-таки отдельными работами Д. С. в разных местах... Когда же он принялся за «Юлиана» - все это кончилось и наступила моя очередь; тут-то я и принялась, как умела, за свои романы... Романов этих я не помню, даже заглавий, кроме одного, называвшегося – «Мелкие волны». Что это было за «волны» - не имею никакого понятия и за них не отвечаю»81; «Мои 65 статей напоминают мне тугие колбасы, набитые двумя начинками: начинкою «темы дня» с подложенными в тему кусочками мыслей о символизме...», ««Символизм» построен не планом автора, а 1) заказами минут, 2) бешенным темпом набора...»82 (А. Белый).

Однако, если учесть тот факт, что большинство из них на протяжении всей жизни испытывали недостаток в денежных средствах («...наша вечная бедность (да, бедность, это был русский писатель и, можно сказать, европейский писатель (Д. С. Мережковский – прим. О. Е.), проживший всю жизнь и ее кончивший в крайней бедности)»83 З. Гиппиус; «...часто без единого франка в кармане, Константин Бальмонт доживал свои дни то в доме призрения для русских»84), станет очевидным, что нравственные, духовно-эстетические ценности и творческие принципы играли для авторов Серебряного века первостепенную роль: «Их (З. Гиппиус и Д. Мережковского – прим. О. Е.) денежные дела были очень плохи. Из Парижа шли вести, что их квартиру хотят описывать за неплатеж. Вот уж действительно, никто не посмеет сказать, что Мережковские «продавались» немцам. Снисходительность Мережковского к немцам можно было объяснить только одним – «Хоть с чертом, да против большевиков»85.

Описывая процесс работы над серьезными, большими произведениями или отдельными стихотворениями авторы почти не касаются их дальнейшей судьбы – издания или получения гонорара. З. Гиппиус писала о ставшей знаменитой статье Д. С. Мережковского «О причинах упадка русской литературы»: «Эта статья, довольно интересная, ни в одну книгу не вошла, и я не знаю, куда она девалась»86. О работе Д. С. Мережковского над романом «Юлиан Отступник» З. Гиппиус пишет: «...он только ею (работой над романом – прим. О. Е.) и занимался и вне писания, днем, читал почти всегда то, что ее касалось»87. После того, как роман был закончен, рассказывает З. Гиппиус, к Д. С. Мережковскому пришли «две незнакомые дамы», одна из которых попросила разрешения перевести роман «Юлиан» на французский язык и издать во Франции. «Разрешение она, - как пишет З. Гиппиус, - конечно, получила», однако, «материально издание не принесло нам ничего – с Россией у других стран не было конвенции. ...И со следующих переводов, которых было вскоре много, особенно в Германии, мы получали какие-то гроши лишь тогда, когда издатель этого желал или желал переводчик, чтобы имелась надпись «autorisè»88...»89. Перевод «Юлиана Отступника» на иностранный язык имел для писателя более глубокое значение, нежели финансовая прибыль – «Это был первый шаг Д. С. в Европу»90.

По воспоминаниям современников, авторы Серебряного века мало были приспособлены к «социальной» жизни, к ее бытовой стороне: «Жили Мережковские странно и до такой степени реальной жизни не понимали, что даже удивительно было слышать из уст Мережковского такие простые слова, как "уголь", "кипяток", "макароны". Еще "чернила" легче было вынести,- все-таки это слово имеет отношение к писанию, к идее... Жили они оба в мире идей, ни человека, ни жизни они не видели и совершенно не понимали. В их писаниях вы не найдете ни одного живого человека. 3. Гиппиус откровенно признала, что я права, утверждая, что в ее рассказах действуют не люди, а идеи»91 (Н. Тэффи). О К. Бальмонте вспоминала М. Цветаева: «Возьмем быт. Бальмонт от него абсолютно свободен, ни малейшей — даже словесной — сделки. «Марина, я принес тебе монеты...» Для него деньги — именно монеты, даже бумажные жалкие ассигнации для него — червонцы. До франков и рублей, частности, он не снижается никогда. Больше скажу: он с бытом незнаком»92.

По воспоминаниям И. Одоевцевой, Д. С. Мережковский был «существом более духовным, чем физическим»: «Душа его не только светилась в его глазах, но как будто просвечивала через всю его телесную оболочку»93.

Эта некая «отстраненность» от реального мира проявлялась писательской интеллигенцией и в непонятной остальному обществу своеобразной манере поведения, в основе которой лежало стремление притворить искусство в жизнь: «Поэт Божьей милостью, он был и в жизни поэтом. – вспоминала Л. Рындина. – Как-то весной приходит домой муж и говорит: «Знаешь, кого я встретил? Бальмонта. Иду по Козицкой, еще не растаявший грязный снег, падает что-то вроде дождя. Вижу, идут в своей крылатке Бальмонт и что-то кидает. Подхожу, у него корзиночка с фиалками, и он их раскидывает по пути. Увидел меня, страшно смутился: «Не смейся, Гриф, Благовещение – праздник весны, а видишь, какая скверность вокруг, вот я и решил»...»94.

Безусловно, из сказанного выше не следует вывод о том, что писатели-символисты были нестяжателями и вели аскетический образ жизни. Конечно, нет. З. Гиппиус любила красивые вещи, украшения, эпатировала публику дорогими и сложными туалетами («Одевалась она сложно: какие-то шали, мех...»95, «... носила мужской костюм, вечернее платье с белыми крыльями, голову обвязывала лентой с брошкой на лбу»96; «Бальмонт был наряден, пестр, не по-русски шантеклер»97), испытывала желание нравиться, «будить повсюду восхищение»98. Все писатели-символисты любили путешествовать, жить в комфорте («всякое житейское неустройство они (З. Гиппиус и Д. С. Мережковский – прим. О. Е.) принимали как личную обиду»99). Однако, их «заинтересованность» в средствах не перерастала в накопительство, а главное, не заслоняла собой творческого мироощущения: «Бальмонт мне всегда отдавал последнее. – писала М. Цветаева, - Не мне — всем. Последнюю трубку, последнюю корку, последнюю щепку. Последнюю спичку.

И не из сердобольности, а все из того же великодушия. От природной — царственности.

Бог не может не дать. Царь не может не дать. Поэт не может не дать.

А брать, вот, умел — меньше»100.

Марина Цветаева приводит один случай из жизни К. Бальмонта. Однажды, в тяжелые для поэта и его семьи времена (голод после революции), К. Бальмонт встретил на улице одну знакомую, которая предложила ему свою помощь: «У меня есть всё — мука, масло, сахар, я на днях уезжаю...», - но поэт отказался: «И тут, Марина, я сделал ужасную вещь: я сказал: — Нет. Я сказал, что у меня все есть. Я, Марина, физически отшатнулся. И в эту минуту у меня действительно все было: возвышенная колесница, чудесное соседство красивого молодого любящего благородного женского существа — у нее совершенно золотые волосы — я ехал, а не шел, мы парили, а не ехали... И вдруг — мука, масло? Мне так не хотелось отяжелять радости этой встречи. А потом было поздно, Марина, клянусь, что я десять раз хотел ей сказать: — Да. Да. Да. И муку, и масло, и сахар, и все. Потому что у меня нет — ничего. Но — не смог. Каждый раз — не мог»101.

Наиболее полно отношение к «социальной» жизни писательской интеллигенции на примере З. Гиппиус и Д. Мережковского определила Н. Тэффи: «... они были совсем особенные, совсем необыкновенные, и с обычной меркой к ним не подойдешь. Каждый из них - и Дмитрий Сергеевич, и Зинаида Николаевна Гиппиус - мог бы быть центральным лицом большого психологического романа, если даже совершенно вычеркнуть их литературные дарования, а просто рассматривать их как людей, которые жили-были. Их необычайный, почти трагический эгоизм можно было понять, если найти к нему ключ. Ключ этот - полное отделение себя ото всех, отделение как бы органическое, в котором они и не чувствовали себя виноватыми»102.

Таким образом, авторы Серебряного века не отрицали традиционные ценности – брак, семью, - однако, стремились наполнить их новым содержанием, прежде всего, с учетом своих духовно-эстетических воззрений. Писатели-символисты боролись против мещанства, однообразия, повседневного быта, стремились привнести во все сферы жизни творческое начало.


Витальные ценности

Отношение к собственной жизни и здоровью у писателей Серебряного века было очень противоречивым. С одной стороны, заботились о своем самочувствии – старались соблюдать режим: «после завтрака они (З. Гиппиус и Д. Мережковский – прим. О. Е.) шли гулять в любую погоду – в холод и дождь, считая прогулку не менее необходимой, чем сон и пищу»103.

С другой стороны, вели нездоровый образ жизни («они (З. Гиппиус и Д. с. Мережковский – прим О. Е.) оба курили»104, В. Я. Брюсов «еще с 1908, кажется, года ... был морфинистом. Старался от этого отделаться, но не мог»105), имели «свои особые, довольно странные понятия» о лечении и гигиене. «Так, например, - вспоминает И. Одоевцева, - на мой совет поехать летом в Виттель или в Виши Мережковский в ужасе замахал на меня руками:

- Бога побойтесь. Смерти вы нашей хотите, что ли? Минеральная вода – яд!

И Зинаида Николаевна поддержала его:

- Лучше уж, чем минеральную воду, скипидар пить...»106.

Своеобразным было и отношение писателей к жизни. Многие из авторов Серебряного века неоднократно пытались покончить жизнь самоубийством (А. Белый, К. Д. Бальмонт).

Постоянное эмоциональное напряжение, обостренная чувствительность, болезненное и очень тонкое восприятие действительности сказалась для многих писателей на их психическом здоровье: «Бальмонт ушел из мира живых давно, за десять лет до своей физической смерти. – писал А. Седых. – Он страдал душевной болезнью, о нем забыли, и мало кто знал, как борется со смертью непокорный дух Поэта, как мучительна и страшна была его десятилетняя агония»107.

Во многом, душевная нестабильность авторов Серебряного века была обусловлена стремлением изведать «ничем не ограниченную жизнь», новые ощущения: "…Вольно подчиняться смене всех желаний - вот завет Бальмонта. Вместить в каждый миг всю полноту бытия - вот цель. Ради того, чтобы взглянуть лишний раз на звезду, стоит упасть в пропасть. Чтобы однажды поцеловать глаза той, которая понравилась среди прохожих, можно пожертвовать любовью всей жизни. Все желанно, только бы оно наполняло душу дрожью, - даже боль, даже ужас…»108.

Перед этим «заветом» все остальные заботы отступали на второй план. Главным была жажда новых творческих экспериментов и стремление при любых обстоятельствах нести в мир Красоту: «Зинаида Николаевна ложилась поздно, проведя полночи в писании писем, дневника, стихов, рассказов и статей, и вставала очень поздно. Ее утро было занято «обрядностями туалета». К ним она относилась крайне серьезно и добросовестно, никогда не забывая произвести над своим лицом все то, что могло «обратить вспять необратимое время».

Она выходила из своей комнаты только к завтраку, уже вполне одетая, причесанная, подкрашенная и подтянутая»109.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что ценности писательской интеллигенции рубежа XIX – XX вв. – это, прежде всего, ценности эстетические, моральные, религиозные, в меньшей степени гражданские, в незначительной степени – социальные и витальные.

Авторы Серебряного века совершили «эстетический переворот», противопоставив эстетический опыт в целом, и искусство в частности, реализму и рационализму второй половины XIX в.

Все эстетические ценности – красота, искусство, художественное творчество, сам художник-Творец – рассматривались писательской интеллигенцией Серебряного века в предельно возвышенном, духовно заостренном, часто в сакрализованном модусе, что позволяет назвать эстетику Серебряного века «теургической эстетикой»110.

Художественное Творчество представлялось в русле этой эстетики идеальной парадигмой, на основе которой должна не только строиться человеческая жизнь и культура будущего, но и завершаться процесс творения мира усилиями «художников-творцов-теургов»111.

Важнейшей, высшей ценностью для писательской интеллигенции рубежа XIX-XX вв. была свобода. Под свободой в широком смысле авторы Серебряного века понимали, прежде всего, свободу творческого самовыражения.





Писатели начала ХХ века показали, что искусство и культура не противоположны религии, что имеют общую ориентацию на высшие духовные ценности; что искусство в сущности своем выражает смысл бытия и главной его функцией является творчески-преображающая; что личное, индивидуальное творчество может активно способствовать преобразованию мира.

Авторами Серебряного века была выявлена особая роль эстетических ценностей в культуре и человеческой жизни в качестве действенных стимулов, посредников, инициаторов на пути восхождения человека от ущербной земной жизни к полноте бытия. Как отмечал Н. А. Бердяев, на рубеже XIX-XX вв. русская литература и ее творцы впервые поставили себе не социальную, а чисто духовную задачу: «строительства» Красоты и спасение души отдельного человека. Писатели-символисты утверждали индивидуальное начало в качестве главного. Они вывели человека за пределы общества и стали рассматривать его как самостоятельную величину, равную по значению обществу и Богу.

Сделанные выводы позволяют говорить о том, что писательская интеллигенция Серебряного века обладала особым типом сознания – художественно-эстетическим, что отразилось на особенностях ее поведения, образа жизни, языке, деятельности и т. д.

Писательская интеллигенция начала ХХ века, наряду с другими представителями интеллектуальной элиты, стояла у истоков формирования нового типа личности и новых культурных связей. Она способствовала актуализации в модернизирующемся российском обществе идеи свободы личности как высшей ценности.

Обращение к интеллектуальному наследию писателей-модернистов дает возможность дальнейшего исследования феномена русской интеллигенции, а, следовательно, и феномена русской культуры, поскольку интеллигенция является одним из создателей и трансляторов русской культурной традиции.


Используемая литература

  1. Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. - М., 1996.
  2. Антон Крайний (Гиппиус З.Н.). Литературный дневник (1899 - 1907). - СПб.,1908.
  3. Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века: Библиогр. очерки. - М., 1993.
  4. Бальмонт К. Д. Автобиография // Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. - СПб.,1904. – Т. 6.
  5. Бальмонт К. Д. Без русла. - Прага, 1924.
  6. Бальмонт К. Д. Птицы в воздухе. Строки напевные. – СПб., 1908.
  7. Бальмонт К. Д. Церковь //Москва. - 1993. - № 4.
  8. Бальмонт К. Д. Ясень. Видение Древа. - М., 1916; Бальмонт К. Д. Белый Зодчий. Таинство четырех светильников. -СПб., 1914.
  9. Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья.1892-1936.
  10. Бальмонт К. Революционер я или нет // Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья.1892-1936.
  11. Банников Н. Жизнь и поэзия Бальмонта // Бальмонт К. Д. Солнечная пряжа: стихи, очерки. - М., 1989.
  12. Белый А. Дневник 1933 г. Рукописный фонд музея Андрея Белого (отдел ГМП).
  13. Белый А. Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития. - М., 1994.
  14. Белый Андрей. Записки чудака // Белый Андрей. Собрание сочинений: Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. - М.,1997.
  15. Белый Андрей. Священные цвета // Белый Андрей. Символизм как миропонимание. - М., 1994.
  16. Бердяев Н. А. Бердяев Н. А. Самопознание. - Л., 1991.
  17. Березовая Л. Г. Серебряный век в России: от мифологии к научности (к вопросу о содержании понятия) // Новый исторический вестник № 3 (5), 2001.
  18. Брюсов В. Я. Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. М., 1912.
  19. Брюсов В. Я. Дневники. Письма. Автобиографическая проза. - М. 2002.
  20. Брюсов В. Я. К. Д. Бальмонт. Статья первая. Будем как солнце! // Мир искусства.- 1903. - № 7 – 8. Брюсова В. Я. Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. - М.,1912.
  21. Бычков В. В. Эстетика Серебряного века: пролегомены к систематическому изучению // Вопросы философии. – 2007. - № 8.
  22. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. - М., 2001.
  23. Вишняк М. В. «Современные записки»: Воспоминания редактора. - СПб., 1993.
  24. Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский // Гиппиус З. Ничего не боюсь. - М., 2004.
  25. Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский. - Нью-Йорк, 1951.
  26. Гиппиус З. Н. Дневники: В 2 Кн. – М., 1999. – Кн. 1.
  27. Гиппиус З. Необходимое о стихах // Сочинения. Стихотворения. Проза. - Екатеринбург, 2005.
  28. Гиппиус З. Собр. соч. - М., 2001. - Т. 3.
  29. Зайцев Б. Бальмонт // Воспоминания о серебряном веке. - М., 1993.
  30. Зайцев Б. Далекое. - М., 1991.
  31. Зайцев Б.К. Серебряный век. Из воспоминаний и размышлений. – Собр. Соч. - Т. 2.
  32. Злобин В. А. Тяжелая душа. - М., 2004.
  33. Маковский С. К. Из воспоминаний об Иннокентии Анненском. - Берлин, 1922.
  34. Маковский С. К. Маковский С. К. На Парнасе «серебряного века». - Мюнхен, 1962.
  35. Маковский С. К. Силуэты русских художников. - М., 1999.
  36. Мережковский Д. С. Грядущий Хам//Больная Россия: Избранное. -Л., 1991.
  37. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Ф. Достоевский. Вечные спутники. - М., 1995.
  38. Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы//Мережковский Д. С. Полн. Собр. соч. В 24 т. Т. 18.
  39. Одоевцева И. На берегу Сены. - М., 1989.
  40. Пахмусс Т. Дневник З. Н. Гиппиус «О Бывшем» // Возрождение. Париж. - 1970. - № 217.
  41. Погорелова Б. М. Валерий Брюсов и его окружение // Воспоминания о Серебряном веке. - М., 1993.
  42. Рус. лит. XX века: 1890-1910/Под ред. С. А. Венгерова. - СПб., 1910. – Кн. III.
  43. Рындина Л. Ушедшее. - М., 1961.
  44. Седых А. Далекие, близкие. - М., 1995.
  45. Терапино Ю. К. Д. Бальмонт // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. - М., 1994.
  46. Терапино Ю. Памяти З. Гиппиус // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. - М., 1994.
  47. Тэффи Н. Зинаида Гиппиус // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. - М., 1994.
  48. Тэффи Н. О Мережковских // Тэффи Н. Смешное в печальном. Рассказы. Авантюрный роман. Портреты современников. - М. 1992.
  49. Ходасевич В. Ф. Валерий Брюсов // Воспоминания о серебряном веке. - М.,1993.
  50. Цветаева М. Автобиографическая проза. - Париж, 1930.
  51. Цветаева М.Слово о Бальмонте // Цветаева М. Собрание сочи. В 7 т. - М.,1994.
  52. Чегодаева М. А. России черный год: (Психологический портрет художественной интеллигенции в преддверии Октября). - М., 1991.




1 Маковский С. К. Силуэты русских художников. - М., 1999. – С. 133, 135.

2 Бальмонт К. Д.