Защиту интеллектуальной собственности и прав издательства «Ад Маргинем» осуществляет адвокатская контора «Глушенков и партнеры» www legalhelp

Вид материалаДокументы
Сложный день для Владыки Судьбы Совершенномудрого — важный, но не терпящий ошибок день.
Полнолуние способствует неконтролируемым всплескам эмо­ций.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
* * *

Длинный-длинный стол. Красивый зал. Картины очень кстати, и радикально дорогие. Из окон — вид на лужайку размером с хорошее колхозное поле. Пруд виднеется. Мы в доме Березовского на запад от Лондона, в городочке Игэм. За столом - философ Александр Дугин. Ест грузинский сыр, что самолетом вчера из Тбилиси — от друзей Березов­ского. Сам хозяин говорит по мобильному телефону. Ря­дом — мажордом Питер, он держит еще одну телефонную трубку наготове. Еще кто-то звонит, надо полагать. Оче­редь звонков и очередь приемов, гостей, переговоров. Ду­гин смотрит на Березовского с улыбкой. Что в этой улыб­ке? Любознательность скорее всего. Это не первая их встре­ча, но Дугину по-прежнему интересно. Березовскому тоже интересно. Но он не может удерживать в поле зрения один и тот же объект дольше двадцати секунд. Он, может, и смог бы, но только ни разу не пробовал — на восемнадцатой се­кунде любого начинания ему кто-то звонит или он сам зво­нит. Как знать, если бы он хоть раз сумел подумать о чем-то двадцать одну секунду подряд, может, произошло бы что-нибудь глобально необычное. Планета, скажем, стала бы вращаться в другую сторону. Но, спокойно, не волнуйтесь, у него в голове микрочип встроен, он никогда двадцати одной секунды ничему подряд не уделит.

Но Дугин-то чему радуется? Он смотрит на Березов­ского, будто на восьмилетнего мальчика, которого поста­вили на стул, чтобы он продекламировал Тютчева. Умиле­ние уже во взоре какое-то. Потом вдруг опасливое восхище­ние почти, а ведь Березовский никакой не шпагоглотатель, чему же восхищаться? Я знаю чему. Березовский вдруг на­поминает собеседнику Луи де Фюнеса в роли комиссара Жюва. Скорость мимики? Ну, есть что-то неуловимое. Если бы Березовский вдруг, отложив все телефоны, вскричал: «Берегись, Фантомас!» — Дугин бы не удивился. Или там: «Берегись, Путин!» — тоже бы органично вышло.

Березовский страшно вежлив, ему неловко, что телефон­ные звонки не смолкают, восьми из десяти позвонивших он, из уважения к гостю, говорит: «У тебя что-то срочное? Сей­час не могу. Абсолютно занят, перезвони мне, пожалуй­ста, через час. Нет. Лучше я сам перезвоню. По какому те­лефону?» Потом он берет другую трубку и говорит тот же текст. И так далее. Выглядит ужасно деликатно.
  • Ну так, о чем мы? Извините. Судьба России. Вы зна­ете, существует ось от абсолютно ответственного либера­лизма англичан к абсолютной тоталитарности русских,подменяющих свободу как компромисс так называемойволей, вольностью — свободой без ответственности. Нем­цы — промежуточный вариант. Русским имманентно при­суща покорность перед диктатором, рабство, давайте на­зывать вещи своими именами. И именно потому, что бездиктатора они отдаются хаосу и анархии и совершенно неспособны ни к какой самоорганизации, понимаете?
  • Я безусловно разделяю вашу оценку, только все, что увас со знаком минус, у меня со знаком плюс. Да, мы такие,но я предлагаю рассматривать эти особенности русских некак недостаток, а как особость, некую самоценную сущ­ность, евразийство. Не надо сравнивать евразийство рус­ских с иными цивилизациями. Сравнивая, не сможем до­говориться о критериях оценки. Следует принять русскоеевразийство таким, какое оно есть.

Потом они гуляли по дорожкам из гравия. Березовский говорил слово «либерализм»-, Дугин «евразийство». На обо­чинах за мужчинами с любопытством наблюдали лани. Времени было девять утра по местному. А по московско­му, значит, двенадцать часов дня. Лариса уже летела по направлению к собеседникам, ровнехонько над осью «ли­берализм—рабство». Рабство, вопреки Березовскому, по мере приближения к Лондону слегка усиливалось, Рига была внизу, и от Минска поддувало с юга чем-то не вполне либеральным. Но это не мешало пассажирам неплохо пе-

рекусить. Лариса летела в бизнес-классе. А в эконом-клас­се от рабства к либерализму летел майор ФСБ Понькин. Андрюха Понькин. Он собирался предложить Березовско­му совершить покушение на Путина. Идея так себе, но на­чальство велело лететь с этой идеей, а он человек военный. Он потом перекусит - в эконом-классе еще не подавали. Вот, значит, вам диспозиция: двенадцать часов в Москве — Путин потренировался в бассейне, позавтракал и едет на работу, несмотря что суббота. Березовский с Дугиным по­завтракали, но обошлись без бассейна. Лариса — посол от Путина - наворачивает семгу за обе щеки, а другой посол — носитель идеи убийства Путина Понькин — голодный си­дит между двумя чужими дядями в 38-м ряду. Скоро пер­сонажи станут встречаться друг с другом. Дугин, например, встретит Ларису случайно в холле Хилтона, что у угла Гайд-парка. Он в ней соотечественницу не узнает. И о папило-мах ее не узнает. А она про него подумает, что это англича­нин странный — на русского попа похож. Что художник, подумает. Понькин в это время будет слоняться тоже око­ло Хилтона, оттуда метров пятьдесят до офиса Березов­ского. В Хилтоне, в кафе «Вике», с ним должен будет пред­варительно переговорить один из помощников Березов­ского — бывший полковник ФСБ Александр Литвиненко. Литвиненко бежал в Англию из-под следствия и считался в ФСБ за предателя. Когда они встретятся, Дугин будет ря­дом с ними есть суп по-креольски - со злым перцем и мол­люсками. Он выберет эту некошерную в смысле евразий­ства еду, чтобы отдохнуть от своей возведенной в куб рус-скости. Тоже достает, знаете ли, — быть правильным 86400 секунд в сутки. Дугин сядет в кабинетике крошечном за бамбуковой стеночкой, прикрытой плотной циновочкой. И он будет удивлен, когда услышит сбоку, совсем рядом, то тихий бубнеж, то громкий шепот Понькина и Литви­ненко. Вход в бамбуковый кабинетах так организован, что Понькин с Литвиненко не видят ни Дугина, ни входа.

Мыслитель прислушается, поймет о чем речь, замрет и ста­нет слушать этот в высшей степени евразийский план убий­ства верховного правителя. Лариса же есть не захочет, она закажет блюдо фруктов в свой номер «1704», и в момент обсуждения плана убийства своего вчерашнего полового партнера она будет брить ноги в ванной, чтобы не опло­шать и перед партнером грядущим. Сам же Березовский в этом самом своем офисе рядом с Понькиным, Душным и Ларисой будет извиняться по телефону перед десятками срочно необходимых ему людей, что не сможет перегово­рить прямо сейчас, что потом перезвонит, хотя вопросы горящие есть. Только Путин не сможет оказаться в их ком­пании. Потому что материя и антиматерия не должны встретиться. Сами знаете.

Понькин сначала не очень хотел план выкладывать. Он понимал, если Литвиненко все разузнает, то сам же и до­ложит Березовскому. А Березовский почему-нибудь не ста­нет с ним, с Понькиным, говорить, забудет как обычно. Потом решит, что ерунда все это. И план пропадет. Итак: задача номер один была проникнуть к Березовскому, лич­но встретиться, лично переговорить. Задача номер два: убе­дить. Убедить, что убийство Путина вполне осуществимо. Заставить Березовского поговорить об этом под запись, на спрятанный диктофон. Задача номер три: убедить Березов­ского настолько, чтобы тот отдал команду начать финан­сирование убийства, чтобы, кроме диктофонных слов, были бы конкретные дела, поездки доверенных лиц в Рос­сию, переводы денег. Операцию задумал один из замести­телей директора ФСБ Патрушева, генерал Кормилицин. Патрушев был в курсе, но с Кормилициным по этому делу говорил один раз только. Старался поменьше обсуждать. «Что зря языком чесать*, — говорил. И еще говорил Кор-милицину: «Ты действуй, а будет получаться, на продви­нутом уже этапе каком-нибудь доложишь. Пореже с этим

приходи, пореже со своими говори, не надо об этом бол­тать. Сам знаешь, ни хера не сделаем, а звон пойдет. Луч­ше — наоборот». Идея простая совсем — вовлечь Березов­ского в операцию по физическому устранению Путина с целью компрометации. С целью же компрометации про­вести операцию почти до самого убийства, чтобы Березов­ский и его люди прошли весь путь заговора. А потом, Кор-милицин не говорил этого Патрушеву, но и так ясно, что потом можно уже решить, что с этим сделать. Например: можно собранные материалы передать в Интерпол. Дока­зательно представить Берёзу террористом. Еще: можно продать Берёзе собранные доказательства. Или, например: дать Берёзе убить-таки Путина. В последнем случае, если у Березовского и вовлеченных в операцию сотрудников ФСБ убить не получится, можно на ходу обосновать, что таков и был замысел. А если получится — тогда другая власть при­дет, тогда и видно будет — при этой новой власти благо­денствовать или от нее героем демократии поправшим сат­рапа скрываться в том же Лондоне. Игра была задумана острая, интересная, обещавшая неподотчетные олигархи­ческие деньги по ходу дела. Планировалось взять с Бере­зовского от 10 до 20 миллионов долларов на такую непрос­тую операцию.

Понькин же патриотично считал себя провокатором, он считал, что заманивает зверя в ловушку, зверем же полагал Березовского. Он не знал, что жертву этой игры решено выбрать в последний момент.
  • Саша, мне нужна встреча с Борисом Абрамовичем.Ты просто скажи ему, что я серьезно, что серьезных людейпредставляю.
  • Андрюш, а ты помнишь наш разговор старый? Когдаты угрожал мне? Звонил в Лондон, не помнишь? Говорил,что под поезд меня бросите в Англии.
  • Саша, не прав... Ты не прав, и все. Ты зло на менядержишь до сих пор, а сколько лет прошло. Я сказал тебе,

что наши все равно тебя шлепнут, что в Англии не скро­ешься. Тут же тоже наши ребята работают. Саш, я о тебе заботился, а ты говоришь — угрожал. Если бы у меня на душе против тебя что-то было, я бы не стал предупреждать, а ведь предупреждал.

— Андрей, я напомню. Я должен был политическое убе­жище получить, а ты открытым текстом в ультимативнойформе, прямо по телефону от имени Главной военной про­куратуры РФ предложил мне немедленно вернуться в Мос­кву, при этом, опять же от имени прокуратуры, гарантиро­вал решение всех моих вопросов, а именно то, что в случаемоего добровольного возвращения в Россию меня не убъ-ют и не посадят. Что условно дадут, и все, не помнишь?
  • Так что тут плохого? Я за тебя впрягся, договаривал­ся, выходил на следователя Барсукова, от него гарантии по­лучил.
  • Андрюша, ты когда над легендой работал, находилсяпод обаянием фильмов с Брюсом Уиллисом. Или ты Сти­вен Сигал у нас сейчас? Ты говоришь: «Я, я, я». Теперь по­слушай, это не Америка и не кино. Как только бы якобыотставной майор вроде тебя полез наводить мосты в ген-

прокуратуру и в ФСБ, ему бы, тебе бы, немедленно дали по шапке. Впрягся за меня? Хрена! Тебе поручили позво­нить, ты позвонил. Велели сказать, что дают гарантии, что не посадят и не убьют, — ты сказал. Ты же не от себя гово­рил, ты фамилии называл, кто гарантирует. Тебе сказали, что не захочу по-хорошему, сказать тогда, что из Англии выкрадем или прямо тут грохнем. Ты сказал. Ты мартыш­ка у них, Андрюша. Я не знаю, на чем тебя держат, но тебя крепко держат.

— Саша, ты так понимаешь, потому что у тебя мозги ужезагнанного зверя. Ты так говоришь, потому что и сам зна­ешь, что ты каждый день в опасности. Если бы не боялся,ты бы друзей не подозревал. А я друг тебе. Если они не убилитебя, то убьют еще, подожди. Либо автокатастрофу устро-

ят, либо еще чего. Мне тебе рассказывать, что ли? Контора не прощает. Я с тобой резко говорил? Ну, хорошо, было. Причина есть, я тебе тогда говорил, сейчас повторю — не­красиво, что ты пишешь статьи свои для «Чечен-пресс». Ты же русский офицер. При любых обстоятельствах не дол­жен так делать. Россию позоришь. Думаешь, что на Пути­на наезжаешь, а получается, что врагам России помогаешь. Но это ладно. Не об этом сейчас. Ты трезво рассуждай. Мне нужна встреча с Борисом Абрамовичем. Пойми ты. Не про­сто встреча. Важная встреча. Ну ладно, есть план убрать Путина. Это, кстати, единственное на сегодня, что и тебе и Борису дает полную гарантию безопасности.
  • Андрей, словами не бросайся. Кого ты убрать мо­жешь? Ты, брат, даже если остался законспирированнымсотрудником, убрать, как я понимаю, можешь редиску, там,на огороде. Или озимые какие-нибудь.
  • Ты передай, пожалуйста, а я объясню при встрече.Дело очень серьезное.
  • Андрей, я дорожу доверием шефа, я с херней всякой кнему подходить не стану. А то он и по реальным делам сомной говорить не станет.
  • Ладно, слушай, передай Березовскому, что в ФСБ~тоже не все под питерскими. Есть группа старых москов­ских кадров, выкованных еще до начала коммерческой де­ятельности генералов. Суровые мужики, дзержинцы такие,настоящие. Им то, что сейчас происходит, — не нравится.Они Путина ненавидят. За всё. За то, что бабки гребет ло­патой, за то, что Родиной торгует. А патриоты-то остались.Сидели затаившись, надеялись пересидеть. Теперь понят­но — не пересидят. Во-первых, страна рушится — кругомворовство одно, путиноиды всё через бабло считают, ветердунет — поклонятся любому, хоть американцам, хоть ки­тайцам. У них в голове одно — как еще украсть и как укра­денное сохранить, понимаешь? Легализовать бабки свои наЗападе — и нету других забот. А тех, кто не замазан, сажа-

ют. Под любым предлогом. Что они, мол, подпольные тер­рористы, что подпольная хунта, что переворот готовят и так далее. Размажут всех по стенке. Поэтому ждать больше нельзя. Надо быстро что-то делать. Поговорите с чеченами, пусть дадут снайпера, а мы его выведем на позицию. Я серь­езно, Саша...
  • Знаю, как ты его выведешь. Расскажешь по секрету,что Путин ежедневно в двенадцать часов пять минут проез­жает через Жуковку, по Рублевке. И посоветуешь чеченско­му снайперу сесть на крышу магазина «Дача». Или еще луч­ше - подкатить зенитное орудие на рынок в Жуковку в ку­зове «Камаза», а потом врубитьпо кортежу прямо из кузова.
  • Все смеешься, Саша, а мне не до смеха. Я тебе ужестолько наговорил, что мне бы не хотелось глупые насмеш­ки выслушивать.

—Ладно, ты маленький еще, неотесанный. Из кузова гру­зовика из гаубицы диктатора Самосу завалили в Никарагуа. Нет, не сегодня, ты не волнуйся. Я, как видишь, тему изу­чал. Это не глупости. Не дуйся, рассказывай, террорист. Что там надумали? Да, кстати, как там семья твоя, дочка как?

— Нормально, спасибо. Скоро в школу пойдет. Ты проЮру Калугина знаешь? Он теперь молодец — растет, онтеперь генерал. При Путине неразлучно. У него работаеткореш твой, Вадик Медведев. Вадик в выездном отделе.Они оба с нами. На сто процентов. Да они меня и послали.Я от Юры привез тебе записочку, если почерк помнишь —посмотри. Тут прямо сказано: Понькин — классный парень,мы ему доверяем. Больше они не могли написать. Начнемработать над операцией, удостоверишься, что ребята снами. Первый же визит за рубеж или в любой город в Рос­сии, чтобы вы с Борисом Абрамовичем проверили, Юра сВадиком дадут вам за две недели поминутный график пе­редвижения Путина. Чего тебе еще? Только надо до выбо­ров, на разгон времени нет. Вы недолго проверяйте. Выпроверяйте, но уже начните действовать. Пусть Закаев под-

готовит группу своих чеченов. Мы дадим вам детальней­шее описание охраны, организацию, людей на объектах поименно, кто где, кто за что отвечает, возможные пути отхода, если вам понадобится спасать своих шахидов. Это серьезно. Совсем серьезно.

— Андрей, мы с Борисом Абрамовичем не террористы, мы заинтересованы в открытом и честном суде над Пути­ным. Суде, на котором Путин ответит за все свои преступ­ления. Подожди тут, я в туалет.

Литвиненко встал, ему и правда надо было в туалет, тут без подвоха. Он в туалете хотел выключить диктофон. Он боялся, что, когда пленка домотается, диктофон щелкнет. Он мог бы писать и на цифровой диктофон, который не щелкает, сами понимаете. Но обычный, аналоговый, пле­ночный у спецслужб котируется выше - монтаж легче заме­тить. Отсутствие монтажа, то есть истинность записи, тоже легче установить. Ну, он пошел, выключил диктофон. Пока он ходил, Понькин выключил свой диктофон — цифровой. Понькину аналоговый не нужен, он же для своих пишет.

Курсируя по залу, полковник-расстрига Литвиненко не увидел ни мыслителя евразийского Душна, ни вход в его кабинетик бамбуковый. А Дугин записал на чью-то старую визитку имена: Саша, Андрей, Вадим Медведев, Юрий Калугин. И стал думать, что с этим делать. Вот в каких па­раметрах стал думать: доложить Патрушеву или уж сразу Сечину. Трудно на эту тему думалось. Мыслительному про­цессу отчасти препятствовало неудобство — очень хотелось смыться из ресторана поскорей, очень не хотелось, чтобы в кабинетик вошел официант и спросил бы, не подать ли чего? Или догадался бы официант, что перед ним русский и спросил бы громким голосом: «We have Russian desserts today, would you like to choose some?»* И слово это преда-

* У нас сегодня есть русские десерты. Не хотите выбрать что-нибудь? (англ.)

тельское «Russian» рассекретило бы философа. И все бы в зале зашептались: «Русский, русский...» Все бы стали ог­лядываться по сторонам в поисках русского. И небеса бы разверзлись, и сам Бог-отец указал бы на Дугина перстом и рек бы громоподобно: «Узрите! Вот он — сука евразий­ская». Но нет, обошлось. Пересидел мыслитель. Тут чуть-чуть ему уже осталось. Не больше минуты. Вот смотрите:

Когда Александр Литвиненко вернулся, он сухо сказал Понькину: « Давай рассчитаемся, мне надо идти. Шефу — доложу, это единственное, что я тебе обещаю».

Договорились созвониться. И разошлись.

А времени было уже четыре часа дня в Лондоне. И у Путина в Москве было семь вечера. Мы на целый день ос­тавили его без присмотра. И вот: он ни черта не делал. Ра­ботал с документами. Подписывал пачки всякой всячины. Бумаги, которые управляют жизнью на семнадцати мил­лионах квадратных километров. Циркуляры, декреты, за-коноуложения, уставы, правила, инструкции, распоряже­ния, кодексы. Ну что там еще бывает? Да, и резолюции тоже. Эти он накладывал. К семи вечера много уже нало­жил. Мы не станем заглядывать ему через плечо, да и кто станет в здравом уме читать все эти тексты, что он подпи­сывал. Он и сам-то не читал. Пробегал глазами сопрово­дительную записочку на полстранички, да и только. А Бе -резовский в этот момент тоже читал краткие аннотации. Это были набранные курсивом составы блюд в ресторане «Nobu». Скажем, написано: «снежный краб», а внизу рас-шифровочка, что да - краб. С Аляски. И еще какие-то под­робности. Ах, если бы Путину сейчас меню, да посиживать в лондонском «Nobu», пока Лариса ноги бреет. Ах, если бы Березовскому сейчас в Кремль, да подписывать декреты и прочую хрень! Но нет: каждый из них будет имитировать удовольствие от своего рода деятельности, завидовать ан­тагонисту, втайне зная, что жизнь не удалась.

Литвиненко подъехал прямо в ресторан. Березовский интересно отреагировал на новости. Он сказал: «Реально хотят, чтобы мы Володю грохнули. Абсолютно реально. Это не шутка, Саша. Им сейчас объективно надо убрать Пути­на. Так что вот что: иди с пленочкой своей в МИ-5 или в МИ-6, в контрразведку английскую, одним словом. Звони прямо тем, кто тебя допрашивал раньше, звони и ступай — сдавай этого Понькина и всю его компанию. Будем спасать Володю. Если его генералы грохнут, то они засядут в Кремле лет на десять, понимаешь? Нам это ни к чему. У нас, Саша, нет этих десяти лет. Нам ведь нужна Россия, а не Путин как таковой».
  • Ферзя подставляют, Борис Абрамович. Качается Пу­тин, — подсказал Литвиненко.
  • Расскажи, как англичане отреагируют.
  • С Понькиным как себя вести? Встречаться? Может, уних на случай отказа вашего от встречи продумано разви­тие? Новый сюжет какой-нибудь? Интересно...
  • Неинтересно. Все понятно. Не надо больше Понькина.

Автор по справедливости должен был бы описать лю­бовную сцену Березовского с Ларисой. Иначе читатель был бы вправе упрекнуть автора в предвзятости. На каком та­ком основании автор не позволил Березовскому трахнуть Ларису? И так далее. Найдутся ведь правозащитники сре­ди читателей. Но: если вам не нравится — сделайте это сами. А мы с Ларисой поступим так: к Березовскому подойдет прямо в ресторане его охранник Ришар. Здоровенный бу­гай — то ли араб, похожий на негра, то ли негр, похожий на араба. Из марсельской оргпреступной группировки. Ну, он раньше был в марсельской оргпреступной группировке, а теперь у него на оргпреступность времени нет — все время при охране шефа. А шеф специально таких отпетых гро­мил нанимает во Франции — французская разведка их ис-

пользовать для слежки не станет, английская контрразведка не завербует. Ну, есть такая надежда. Что если и завербуют громил марсельских спецслужбы, то не сразу. Так вот, под­ходит громила Ришар и говорит, что «молодая леди» зво­нила из гостиницы в офис. Что, мол, с ней делать? А Бере­зовский говорит: «Отправьте ее в "Harrods", пусть порез­вится там пока, чтобы не скучала». Порезвиться — это накупить модных нарядов. У сопровождающего будет с со­бой кредитка. Тысяч на пять фунтов можно потратиться. Обратите внимание, автор ловко избавился от Ларисы за чужой счет. А то пришлось бы автору сейчас по новой вставлять Ларисе — невыразительной покорной дуре с па-пиломами. Ну ее совсем. Лучше Березовский у нас вызво­нит какую-нибудь бразильскую модельку. Пойдет с ней в модный ресторан, встретит там русских друзей, пробол­тает с ними о политике по-русски. И напьется под конец. А бразилка будет весь вечер сидеть с видом любезного мане­кена с волнующе большим ртом. Она этим ртом и искрис­тыми глазами станет улыбаться всем за столом. И в какой-то момент поднагрузившиеся вином присутствующие, по­няв, что она—Албертинья — единственная, кто внимательно всех слушает и никого не перебивает, станут ей излагать про ФСБ, про Украину, про стоимость земли в Испании. Она еще сильней станет улыбаться, а собеседники все настой­чивей будут повествовать, убеждать, агитировать. Разговор этот безупречен как вид коммуникации. Сигналы никак не искажаются приемным устройством, в нашем случае — бра­зильской корой головного мозга. Вот русской бабе вы бы втолковывали, так она бы воспринимала и текст и кон­текст. Она бы думала, почему такой вот текст в таком вот контексте. Она бы думала, на что это вы намекаете? А бра­зильская кора головного мозга лучше и адекватнее. Она воспринимает посылающих сигналы коммуникаторов, в нашем случае — пьяных русских, — как выразительно ар­тикулируемый шум. Как гиперконгекст вообще без текста.

И вот почему: красивая бразилка с волнующе большим ртом ни хрена ни слова по-русски не понимала и представ­ляла собой черную дыру в чистом виде: шумы в виде слов поглощались ею без остатка. Видимой же была только улыбка большого рта — как воронка вещества, образован­ная им перед всасыванием. Это их, пьяных русских, слова, интересы, гнев, апломб и самовлюбленность - это метаве-щество, ввинчиваясь воронкой в черную дыру, образовы­вали ее улыбку. Улыбка-воронка, таким образом, была не вполне ее приветствием и не вполне их прощанием. Впол­не и точно была - границей чувственного мира и беско­нечности непознанного.

Так было до четырех утра, а потом Березовский увез ее куда-то от компании. Лапал небось по дороге, подонок. И это было уже воскресенье, 20 января, про которое нам добавить нечего. Только что силы и стихии для покинуто­го нами Путина на этот воскресный день мы предъявим чи­тателю, строго следуя за методой: коли для каждого дня есть рассчет сил, то и для этого отчего же ему не быть. Вот он:

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Цзи Вэй

Почва главенствует в раскладе дня, некоторая ее избыточ­ность склоняет Совершенномудрого к консерватизму и не­творческой простоте, туповатости даже, упрямой реши­тельности, без оглядки на чужое мнение. Месяц ЧОУ оказывается сильнее дня ВЭЙ, возможны конф­ликты, движения и перестановки в действии сил.

21 января

понедельник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу

День: Гэн Шэнь

Изменение в структуре времени — появляются два янских Металла. Это — аспект Богатства для Владыки Судьбы. Расклад дня для всех людей, независимо от их знаков судь­бы Печать. Печать располагает к четкости и собранно­сти, а также к занятиям, связанным с культурой, законо­творчеством и образованием. Это очень важный рубеж в шестидесятиричном календарном цикле. На этом рубеже все получают по заслугам. ГЭН для месяца ЧОУ несет Небесную добродетель — Дэ и Лунную добродетель — Дэ, а также ас­пект Знатного Человека — небесного покровителя. День весьма благоприятный для всех существ. В цикле установлений это день Опасности: важно не расслаб­ляться. Приближается полнолуние, эмоциональный фон по­вышается.

Сложный день для Владыки Судьбы Совершенномудрого — важный, но не терпящий ошибок день.

— Президент решил зайти, он примет участие в совещании. Все сильно дисциплинировались. Лица присутствовав­ших стали в разной степени государственническими. При­сутствовали высочайшие светила традиционного и нетра­диционного крыльев медицины. Иначе говоря — врачи и колдуны. Из врачей были: выдающийся российский ней­рохирург Николай Агафонов, авторитетнейший терапевт

Владимир Сапелко. На полосе отчуждения между врачами и колдунами помещался доктор Тепляшин — его опыты по применению стволовых клеток были не бесспорны, но бес­спорно смелы. Впрочем, смелость — не только его качество, но и доблесть его пациентов. Пациенты представляли свои тела для опытов добровольно. Потом еще был лозоходец, экстрасенс и штатный Мерлин ФСБ генерал Лукьянов. И Ли Мин сидел среди совещавшихся — даос, маг, чародей и учитель китайского языка. А вот Маши Собчак не было — не позвали ее, впечатлила она Пациента еще в прошлый раз своими кастрированными лососями. Решено было больше не звать. Временное содружество научного и антинаучного знания образовано было для обсуждения проблемы бессмер­тия. Путин решил прийти, послушать. Он позвонил Сечи-ну, когда совещание уже началось. Спросил, как там дела, кто присутствует. Потом спросил, Сапелко этот — не еврей? Услышал, что нет, что нормальный парень этот Сапелко. Из Кремлевской больницы, а фамилия белорусская. Потом же все не только проверены на благонадежность, но и строжай­ше предупреждены. Понимают, осознают.

С кратким вступительным словом выступил генерал Лукьянов. Он охарактеризовал Ли Мина как последовате­ля Гэ Хуна, известного китайского авторитета в области бессмертия. Он сказал, что Гэ Хун жил и творил в четвер­том веке нашей эры. Это сообщение заставило Путина со значительным видом оглядеть присутствовавших. Путину нравилось, что теория выдержанная и проверенная века­ми. Агафонов же и Сапелко сделали лица потупее, чтобы не выдать раздражения. Генерал представил и профессора Тепляшина, стоявшего в авангарде науки — впрыскивав­шего богатым москвичам за 20 тысяч евро собственные их стволовые клетки, извлеченные и размноженные непрос­тым способом. О светилах официальной медицины Лукь­янов сообщил, что их пригласили для всесторонней оцен­ки и критики услышанного.

Тут сразу два официальных врача оживились. Они что? Они уже бы и рады начинать критиковать.

Но сперва пришлось слушать Тепляшина. Профессор рассказал, что его уникальные лаборатории — единственные в стране. «Мы не будем считать серьезными те лаборато­рии, где абортный материал пропускают через мясорубку и вкалывают потом доверчивым больным, таких — много, таких, как моя, — нет», — увлеченно вводил в заблуждение Тепляшин. Клетки извлекаются из костного мозга паци­ента, выращиваются в уникальном расстворе, привезенном из США. Удается отделить всего пять, может быть, ауто­генных клеток, а через месяц их уже миллионы. Их можно вкалывать адресно в пораженные болезнями органы. И -чудо — клетки начинают достраивать поврежденный орган. Сами! Человек молодеет на десять лет. «Посмотрите на меня, — предложил профессор, — а вы знаете, сколько мне на самом деле лет?»

Путину очень хотелось, чтобы кто-нибудь спросил Теп­ляшина, а сколько же ему на самом деле лет. Интересно было, а не хотелось самому проявлять заинтересованность и вмешиваться в совещание. Но никто не спросил, потому что вмешались скептики, выскочили из засады на неизве­стно скольколетнего коллегу.

- Скажите, коллега, - сказал терапевт Сапелко, - ведь клетки вы берете из организма пациента, верно? Почему же сам организм ввиду нарушений, безусловно известных и самому организму, не направляет собственные стволо­вые клетки на «ремонт», если можно так выразиться? Ис­ходные условия таковы: во-первых, у организма есть неко­торый запас стволовых клеток. Он, организм, оставляет их на запас с некоей целью. Во-вторых, имеются поврежде­ния органов. Из этого прямо следует, что если и когда ство­ловые клетки предназначены для восстановления органов, они должны быть немедленно задействованы. В обратном же случае, если сам организм их не задействует, мы вы-

нуждены поставить вопрос о том, что клетки эти и не пред­назначены для упомянутых вами целей. — Сказал, поло­жил ногу на ногу, посмотрел горделиво на коллегу-нейро­хирурга и остался собой доволен.

— А что если они начнут делиться бесконтрольно, про­фессор? — это уже нейрохирург Агафонов проявил въедли­вость. - Вы вводите пациенту культуру клеток, способныхцеликом создать новый организм. Ведь именно в этом ихосновное природное предназначение. Почему, достроив,скажем, поврежденную печень, клетки не продолжат свойтруд и не выстроят печеночной ткани гораздо больше обыч­ного? Ссылки на то, что организм сам отрегулирует, мне некажутся убедительными. Мы знаем: организм уже отрегу­лировал. Организм, согласно его собственной регулировке,предпочитал не задействовать собственный запас стволовыхклеток. Мы уже нарушили регулировку, верно? Почему бывыведенным из обычного цикла стволовым клеткам не пе­реродиться и не начать наращивать опухоль?

Выслушивая критику, Тепляшин все время улыбался. Улыбка увеличивалась и достигла неправдоподобно гро­моздких размеров. Видно было, что стволовик-клеточник гордится своим умственным превосходством над коллега­ми и прощает им их отсталость, нелепость и ограничен­ность. Когда Тепляшин начал отвечать, улыбка легко сду­лась, а сравнительно гладкий до этого лоб, наоборот, на­морщился.

— Да организм вовсе не так разумен, как это вытекаетиз ваших слов. Ровно наоборот, возможно, цель организ­ма — гибель индивидуума. И это подтверждают многие ис­следования, по завершении репродуктивного периода при­рода старается избавиться от особи. Особь занимает своеместо в ареале, потребляет ресурсы, но не служит уже це­лям эволюции — выживания, приспособления, биологичес­кой экспансии вида. Организм запускает болезни старо-

сти, которые ведут к освобождению места в ареале для но­вых особей и кускорению эволюции. Но мы-то почему дол­жны следовать этой логике? Ведь роль медицины не в рас­чистке ареала. Иначе мы все занимались бы только и ис­ключительно репродуктивностью, лечением травм и инфекционных заболеваний. Нам пришлось бы оставить лечение рака, болезней обмена, гипертонии. Ведь вы пред­лагаете не вмешиваться в замысел природы.

— Не совсем так, коллега. Дело именно в том, и особен­но в том, что мы с вами согласны. И именно нашим согла­сием объясняется наша тревога и осторожность. Смотри­те: человек отодвигает болезни одну за одной, продолжи­тельность жизни растет, как следствие, мы сталкиваемся со все более изощренными естественными способами пре­кратить жизнь индивидуума по внутренним причинам. Из-за все новых и новых болезней. Давайте предположим, что человечество научилось излечивать или уменьшать леталь­ность смерти от сосудистых заболеваний и рака. Что про­изойдет? Я думаю, что мы столкнемся с новыми, неизвест­ными заболеваниями или с новыми формами уже извест­ных. Применительно к вашим опытам со стволовыми клетками механизм запрограммированной смерти может оказаться настолько могущественным, что не допустит пол­ного восстановления нездоровых органов. Стволовые клет­ки могуть отмереть, а могут и переродиться в раковые. И в таком перерождении, кстати, будет заключаться большая ирония. Ирония эволюции. Мы добивались продления жизни или бессмертия — и вот результат. Ведь раковая клет­ка отличается от соматической в первую очередь именно бессмертием, она делится бесконечно. Культура раковой опухоли мыши, взятая в начале XX века в Германии, до сих пор живет в большинстве лабораторий мира. Вот вам и бес­смертие. Ведь нам не известны болезни раковых клеток, такие болезни, которые в неизменной среде обитания при­водили бы к их гибели.

Путин слушал очень внимательно. Он запоминал. Зна­ете, есть такой способ восприятия школьных отличников — напряженное запоминание. Это не хуже, чем если бы он сразу просто понимал. Но он не понимал. Он потом пой­мет. Он запомнит все хорошенечко. Целыми абзацами за­помнит. А потом эти абзацы всплывут в памяти. И побудут там некоторое время. Потом опять станут всплывать. Лоб­ные доли мозга совершенно не затруднятся — все само про­изойдет, безо всякого обдумывания из этих абзацев вычле-нится сама какая-нибудь фраза, которая и станет выводом, плодом трансцендентального анализа. Фраза-вывод, добы­тая из бессознательного внутреннего созерцания запомнен­ного текста.

Тут у генерала Лукьянова обнаружились черновички. Он чувствовал, что если сейчас же не блестнет, то потом уж и не блестнуть. Докладывать самому президенту! И, глядя все-таки из вежливости на Сечина, он начал быстро-быстро:
  • Знаменитый китайский маг-даос Гэ Хун в четвертомвеке говорил о том, что достижение бессмертия возможно.Смерть - всеобщий закон, но есть множество исключений,подтверждающих, что нельзя обо всем судить по общеймерке. Тела людей исчезали из гробов, а потом этих сбро­сивших с себя тлен бессмертных видели многочисленныесвидетели. Люди также могут возноситься в теле на небо,где становятся небесными бессмертными. И такое виделисвидетели. А бывают бессмертные, что не оставляют себебренное тело, но странствуют по миру духом. Ихдуши Хуньи По не распадаются, их личность сохраняется и послесмерти.
  • Тут поподробнее, пожалуйста, — Сечин попросил. Непопросилдаже, аразрешил и порекомендовал. — Хуньичто?
  • По китайской традиции, личность человека состав­ляют десять душ. Чаще всего десять, потому что и на этотсчет разные есть трактовочки. Первые семь душ - По - зем­ные души. Они с человеком с момента его зачатия. Еще три

души — Хунь — небесные души, они влетают в рот ребенка при первом крике. Так человек становится местом, где со­единяются небо и земля. Души По движимы страстями, они ими питаются, сводя человека в могилу. Души Хунь — воз­вышенные, им свойственны мудрость и взвешенность. После смерти человека души Хунь улетают к себе на небо. Души По, в свою очередь, находятся в месте захоронения покойного. Вот почему, если человека не похоронить как подобает, души По - бесприютные и недовольные — будут слоняться по земле в месте, где жил покойный, мстить по­томками бедокурить всячески. Ау наиболее мощных, цело­стных личностей, людей «небесного пути», у выдающихся бессмертных, которых на сегодняшний день числится во­семь человек, идентичность не распадается после смерти. Личность становится бессмертной и может жить где ей заб­лагорассудится , то появляясь в телесной форме, то исчезая.

Ли Мин выслушивал генерала очень одобрительно. Он кивал и поглаживал бородку — проводил слабо сжатым ку­лачком вниз, забирая бородку в кулачок. Генерал же то и дело поглядывал на Ли Мина, опирался на авторитет Учи­теля. Потом вдруг бросал взгляд на Путина, испрашивал одобрения. И снискал одобрение. Главнокомандующий стал посматривать на него с участием. Лицо его сделалось напряженно сопричастным, лоб напряжен от старательно­сти, бровки — домиком. Генерал почувствовал себя вооду­шевленным.

— Однако, и тут я прошу уважаемого Ли Мина меня по­править, если я ошибаюсь, Гэ Хун слишком настойчив в требовании употребления пилюли бессмертия. Это лекар­ство принимается внутрь, а все сопутствующие диеты-по­сты, медитации, упражнения динамические и статические признаются вспомогательными и даже не очень необходи­мыми. То есть психофизическая тренировка, развитие сверхспособностей путем медитативных практик — все это вторично перед древней мистической фармакопеей. Надо

пить снадобье и, если бы я изложил тут самый простень­кий рецептик, желающих отведать это лекарство не на­шлось бы, я думаю.
  • Излагайте. — Это Сечин сказал. С одновременнымкивком головы сказал. Он подумал, что генерал кокетни­чает. Что шутит так. Мол, не скажу. Ждет, чтобы попроси­ли. Не было бы Путина, Сечин бы прямо Лукьянову так исказал. Что не надо кочевряжиться. А то пришел на сове­щание и торгуется, цену себе набавляет. А ведь не граж­данский же человек.
  • В состав самой простой, классической пилюли вхо­дит ртуть, сера, а также хлорид ртути. Пилюля позатейли-вее сочетает треххлористое золото, ацетат меди, силикатоксида магния, некоторые соединения мышьяка, а такженепременную серу и ртуть. В результате приема такого ле­карства жизнь обещана вечная. Считается, что ВершительСудеб вычеркивает человека, принявшего Золотую пилю­лю, из списка смертных. И такой человек живет до Концасвета. Конца же света у даосов как такового нет, в отличие,скажем, от тех же майя. Да, чуть не забыл, в состав пилюливходит сплошь и рядом вино. Перегнанное до девяти раз.В нем иногда еще варят золотые пластинки, многократнодавая вину закипеть. Потом пластинки съедают. И живутот этого даже без Золотой пилюли до восьмисот десяти лет.
  • Вы сказали, Вершитель судеб. Его имя не Яньло-ван? — спросил Путин.

Лукьянов не знал. Спрашивали у Ли Мина, которому долго объясняли, что Вершитель, Хозяин, Распорядитель и так далее судеб, это вот бог такой, который ведет списо­чек судеб и положительных и отрицательных поступков. Так не Яньло-ван ли его звать? А если это один и тот же бог, то нельзя ли его как умилостивить, допрашивал Пу­тин. А если разные это боги, то нельзя ли у одного просить заступничества перед другим. Долго они это Ли Мину разъясняли. Коммушщировали не без труда. Бесило, что

Ли Мин со всем соглашался и, ласково улыбаясь, все твер­дил: «Да, да, очень хорошо!» Вы, например, спрашиваете его, так ли это или наоборот, а он твердит, что да, что очень хорошо. Это ж сколько нервов надо. Одного добились: Вер­шитель судеб — это не Яньло-ван. А действует ли поедание мышьяка, серы и ртути на Начальника Пятой канцелярии, не вызнали точно. «Потом, с переводчиком доверенным надо будет окончательно все порасспросить», — задумал Путин.

В разговоре выходило, что более революционные иссле­дователи больше предлагали, а Агафонов и Сапелко все ос­паривали. Сами же бессмертия не обещали. При слове же «бессмертие» лица делали вежливо-саркастические. А при слове, скажем, «мышьяк», вы сами себе представьте ихлица. Стволовому авангардисту Тепляшину, которому, может быть, даже и семьсот лет уже, мышьяк тоже не нравился.

Вот она - диалектика. Сторонники антинаучной меди­цины полагают бессмертие в разной мере реальным. И этим опровергают традицию. Традиция такова, что результатом каждой жизни становится смерть.

Стороннники же официальной рутинной медицины, люди в <5елых халатах, которые с тетрациклином напере­вес, - утверждают и упрочивают стопроцентную смерт­ность индивидуума как конечную перспективу любого ле­чения. И в силу этого становятся непреклонными тради­ционалистами.

- Живицу бы еще попробовать применить, - советовал в это время генерал. —Живицу привозят из Алтая. Нет-нет, это не прополис. Это минеральное соединение, неоргани­ческое. Но очень действенное.

Чувствовалось как-то, что в интересах драматургии этой встречи надо генерала отключать. Пока он до уринотера­пии не докатился со своей живицей. Доктор Сапелко, бо­лезненно переживавший наметившуюся негармоничность

происходящего, принялся покашливать в кулак. Докашлял-ся — посмотрел на него Сечин, а за ним и президент.
  • Может быть, подумать об отдыхе для пациента, - Са-пелко из вежливости говорил о якобы неизвестном паци­енте отстраненно. Мол, не знаем, о ком речь, да и знать нехотим. Это же просто теоретические рассуждения, не прав­да ли? - На двадцать четыре дня в обычный советский са­наторий. И процедур побольше, а телефонных звонков по­меньше. А визитеров вообще никаких. Общение только смедперсоналом. Нянечки живо на ноги поставят. Дело упациента, предположительно готового глотать серу с рту­тью, конечно же, в нервах. Стресс самый обычный. Опи­санный в специальной литературе многократно. Стресс,независимо от качества и количества интеллектуальныхпроблем, носит характер эмоциональный. Разочарование,постоянная тревожность. Надо разгрузить кору головногомозга, она не будет возгонять гипоталамус, гипоталамус небудет постоянно мобилизовывать организм, доводить егодо стресса.
  • Коллега прав, - вступил нейрохирург Агафонов. Какхирург он был прямым и решительным человеком. Вполнехирургическим был и приведенный им пример.
  • Эмоциональный мир настолько же необходим, на­сколько опасен. Организм без эмоционального мира со­храняет важнейшие жизненные функции. В опытах, приудалении у крысы коры головного мозга, подопытныеживотные сохраняли репродуктивную функцию: оплодот­ворение, нормально протекающие роды и кормление по­томства. Это блестяще иллюстрирует, что гипоталамуссправляется с основными функциями организма вообщебез высшей нервной деятельности. И наоборот, если кры­су подвергапъ сильному эмоциональному стрессу, посто­янному перенапряжению, например с помощью интенсив­ных звуков, то в опытах происходит выключение репродук­тивное, повышение артериального давления, другие

виды дисфункции. Отсюда вывод: эмоциональные стрес­сы, возможно, первая причина сокращения срока жизни. В этой связи, если позволите, разговоры о живице, мышь­яке и ртути уже сами по себе свидетельствуют о целом ряде расстройств психики. Прием же этих веществ будет нефи­зиологичным ответом на эти расстройства.

Сказал. Сказал и отпустило. Полегчало. Просто он очень хотел сказать, что сидит среди придурков. И вот прорвало, сказал про психические расстройства присутствовавших адептов антинаучного знания.

Совещание еще продолжалось, а Путин вышел. Нелов­кость почувствовал. Пусть без него ругаются.

Позже сказал Сечину, что стволовые клетки Тепляши-ну сдаст, потом ведь можно еще подумать, что с ними де­лать, а пусть себе спецы их пока размножают в своих неправ­доподобных, из Америки выписанных растворах. И еще: одного из этих врачей-критиканов надо взять с собой в поездку. Ну, из тех, что бухтели все время, недовольные. Хоть кто-то критичный нужен. Совсем оторваться от двад­цать первого века и погрузиться в средневековье китайское страшновато. А ехать-то решили в среду, обратите внима­ние. В Китай. К Восемнадцатому патриарху Школы дра­коновых врат. Все было готово. Китайцы ждали. Два дня оставалось.


22 января

вторник

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Синь Ю

Этот день проходит под знаком Богатства, требующего ос­торожности, особенно с 9 до 11 утра. Богатство ведет к проблемам с Чиновниками, общепринятыми нормами, уста­новлениями.

Полнолуние способствует неконтролируемым всплескам эмо­ций.

В цикле установлений это Завершение — благоприятно от­правиться в длительное путешествие. Хорошо в этот день зафиксировать успех по прежним делам, предпринять выход на новый, более высокий уровень, заняться конструктивной общественной деятельностью.

— Сегодня не забыть, Владимир Владимирович, принять вдо­ву Юрия Михайловича. До вашего отъезда мы обещали ей.
  • Ну, ты же знаешь, что я сегодня решил не лететь — неуспеваю, дела. А что ей надо?
  • Она, Владимир Владимирович, станет вам предлагатьпроекты всякие по увековечению памяти покойного мужа.Будет рассказывать, как москвичи просят. Принесет пись­ма от представителей творческой интеллигенции, от дело­вой элиты, подписные листы от комитета их специально­го. Миллион подписей уже собрали по городу, знаете?
  • Знаю, что-то слышал. Не точно. За что они подписисобирают? Памятник хотят, или Москву переименовать,

или хрен ли им надо? И потом — пусть к Диме Козаку идут. Он — мэр, он — преемник. Пусть это его будут проблемы, а не наши.

— Она к нам идет по двум причинам. Первая: Дима от встречи уклоняется. Диме сейчас как раз не хочется гру­зить себя обязательствами. Он их группу уже теснит, а после 9 марта, после выборов, вообще выкорчевывать будет. Ему не хочется сейчас входить в контакт со старомосковскими, чтобы потом не чувствовать дискомфорта, когда их сажать начнет. А вам, Владимир Владимирович, все равно терять нечего, как она думает. Вы подпишите какую-нибудь бу­магу, которая даст основания московским депутатам пере­именовать какой-нибудь проспект в имени Юрия Михай­ловича или как уж там они хотят. Опираясь на ваш автори­тет. За Ахмада Кадырова вы просили, продавливали, а тут буквально намекнуть надо. Они бы и без нас сделали, но считают, с вашей поддержкой понаряднее будет. Народу понравится, москвичи будут довольны. И еще, во-вторых, ведь она дает нам коридор для перехода в Китай через базу отдыха Юрия Михайловича на Алтае. И единственная просьба, чтобы за это вы ее просто приняли на полчаса.

Разговор этот происходил между Путиным и Сечиным в комнате отдыха президента в Кремле. Смотрели, что сроч­ного осталось перед отлетом завтра в Китай. Путин выгля­дел нервным. Он все время двигал плечами, головой, жел­ваки ходили ходуном. Похож был в этот момент на атлета, собирающегося прыгнуть с шестом в победное олимпий­ское небо. Молчал. А Сечин привык к тому, что шеф игра­ет бицепсами, трицепсами, разминает шею и сжимает че­люсти. И он думал всегда: «Спортивный, всех переживет, молодец какой!» А сегодня он подумал: «Как качок-подро­сток в питерском подвале, выпендривается, мускулом иг­рает. Комплексами играет. С челюстью что у него? Гвоздь перекусить хочет, тренируется?» Само так получилось, мысль сама такая случилась недоброкачественная.
  • Хорошо, пусть зайдет, посмотри там сам по расписа­нию. Покойному мы запросто дадим не только проспект,чего скромничать? Пусть будет Проспект Юрьевский, вме­сто Варшавки, поляки — засранцы, не заслуживают. А Пло­щадь Ильича пусть будет Площадью Михалыча, нам не жал­ко. Слушай, Игорь, — за меня так вот кто-нибудь колба-ситься будет, как московская братва за своего Папу? Я прямзавидую, честное слово. В мою-то честь что переименуют?
  • Они этими переименованиями свою жопу прикрыва­ют, бабки свои. Они теперь покойничком станут размахи­вать при любой угрозе их бабкам, вот и все.
  • Игорь, насрать, понимаешь. Они о нем помнить будут.Он и мертвый их покрывает и руководит ими с того света.Они без него при жизни были говном — нулем без палоч­ки. И после смерти его говном остались — но сплоченнымговном, твердым таким брикетом говняным, понимаешь?
  • Потому что их теснят, у них отнимают. Это не спло­ченность, это просто страх. Шаманство же с именем мерт­вого — нормальная попытка заговорить, заколдовать, за­клясть ситуацию. Прикрыть жопу, чего там, я же говорил.Извините.
  • А у наших жопа прикрыта? Поэтому всем насрать наменя? Ты заметил, Сурок, сука, не заходит уже даже. Ад­министрация вся под Диму Козака легла.
  • Владимир Владимирович, вы сами распорядились.Администрация вся заточена под преемника по вашемуприказу. Потом, люди замечают, с Нового года вы и неочень интересуетесь. Зачем вам голову морочить? Сурков,кстати, просил его принять, сказать, чтобы зашел? Он не­сколько раз пытался уже, говорит — не получилось.
  • Да. Пусть приходит. Завтра перед самолетом. Пусть вНово-Огарево прямо приезжает часам к десяти. По выбо­рам пусть доложит. Тут, Игорь, проблема серьезнее. Вы до­бираете от меня, что можно взять напоследок, а по серьез­ным делам уже ходите к новому хозяину. Вы, именно что­бы гарантировать свое будущее, от меня отходите. Я не о

тебе, а вообще, не возражай. Вы от меня отползаете, пото­му что я передал власть. Передал, выдал, отдал, сдал. Еще выборы, еще инаугурация, еще черт знает что может про­изойти, но вы уже уверены, что сама мистическая субстан­ция власти уже не в моем кабинете, что я уже умер для вла­сти. Что я уже выметал семя власти — и все, нет меня. Как лососи, знаешь про лососей? Ты слушай, не встревай. А Юрий Михайлович, покойный, ничего своей кодле не гарантировал. Он как бы сказал им: уйду — всем вам кир-дык, мрази. И ушел, и зашевелились мрази. Вернуть его хо­тят. Любят. Страшно им без него. А ведь вам, потаскушьему племени, без меня не страшно. Обустроились уже при но­вом начальнике кормушки. А вот если бы я никакого пре­емника не дал бы вам? Запрыгали бы? Хотя нет, не думаю. Выбрали бы постепенно себе сами. Горло бы поперегрызли друг другу вначале, а потом бы выжившие определились с начальником. И секрет тут прост. Московская братва дей­ствует в условиях доминирующих внешних обстоятельств. У них форс-мажор — это мы. Все, кого мы не приняли пере­бежчиками, вынуждены сплотиться. А у вас такая нависаю­щая непреодолимая сила отсутствует. Поэтому и дружбы от вас не дождешься. И вот еще: Дима Козак — сопляк еще в политике. Не понимает. Если собрался душить москов­скую Семью, должен, наоборот, возглавить комитет по уве­ковечению памяти Юрия Михайловича. Днем ходить, лен­точки у памятников разрезать, ночью душить их, паскуд, пачками. Сунь-цзы сказал: «Путь войны — обман». И еще Сунь-цзы сказал: «Хочешь нанести решающий удар спра­ва, напади слева». А про стратагему «Ворон в облаках» вы хоть слыхали? Думаете, справитесь без меня, зайчики?