И. И. Мечникова Философский факультет И. В. Голубович биография
| Вид материала | Биография |
- І.І. Мечникова хімічний факультет кафедра фармацевтичної хімії навчально-методичний, 1685.99kb.
- Уральский государственный университет им. А. М. Горького философский факультет философский, 197.01kb.
- 23 апреля 2011 года состоится региональная интегрированная Олимпиада школьников «Гигиена, 7.03kb.
- Чопівська К. Г. Судова медицина: [Підручник для студентів мед. С89 вузів] / В. В. Білкун,, 7203.13kb.
- С. В. Гиппиус тренинг развития креативности, 5128.29kb.
- И. И. Мечникова рамн 19 ноября 2009 года 11. 00-14. 00 Вступительное слово директора, 31.52kb.
- Философский факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, 63.46kb.
- Интернет-биография факультета журналистики, 3234.04kb.
- И. И. Мечникова Органические и симптоматические психические нарушения. Литература, 335.62kb.
- План приема преподавателей на факультет повышения квалификации и профессиональной переподготовки, 96.86kb.
Заключение
- Валевский А.Л. Основы биографики. – К.:Наукова думка, 1993. – 111с
- Голубович І.В. Методологічні проблеми ситуаційного підходу та його застосування в сучасних гуманітарних дослідженнях/ Автореферат ...канд. філос.наук. – Одеса, 1997. – 17 с.
- Голубович И.В. Ситуационный поход в контексте современного гуманитарного знания//Ситуационные исследования. Вып 1. Ситуационный поход. По материалам Всероссийского семинара/ Под общ. ред. Н.М.Солодухо. – Казань, 2005. – С. 15-20.
- Гротгейзен Б. Предисловие немецкого издателя// Дильтей В. Собрание сочинений в 6 тт. Под ред. А.В.Михайлова и Н.С.Плотникова. Т.3. – М., 2004. – С. 34-40.
- Малахов В.А. Этос философии/ Малахів В.А.Уязвимость любви – К.,2005. – С. 59-109.
- Рикер П. Время и рассказ. Т.2. Конфигурация в вымышленном рассказе/ Пер. с франц.Т.В.Славко - М.-СПб: Университетская книга, 2000. – 218 с.
- Соловьев Э.Ю. Биографический анализ как вид историко-философского исследования// Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. - М., 1991. - С. 19-66.
- Соловьев Э.Ю. Личность и ситуация в социально-политическом анализе Маркса// Вопросы философии. - 1968. - №5. - С. 15-29.
- Lejeune, Ph.. Le Pacte Autobiographique. – Paris: Edition de Seuil, 1975. – 357 p.
«Детская комната»: Биографические разведки
(Вместо приложения)
В этом разделе мы предлагаем собственные прикладные биографические разведки, объединенные общей темой – автобиографические и биографические нарративы о детстве. Мы назвали наши опыты «Детской комнатой». Предлагаемые материалы можно рассматривать также как собственные авторские разведки в сфере социальных или культурных технологий, в сфере практического применения научно-теоретических наработок.
Первый фрагмент «Детской комнаты» - «Онтология детства: П.Флоренский и В.Пелевин». Это – своего рода case-study в области выявления в автобиографических воспоминаниях о детстве слоя своеобразной «онтологии детства», некоего «метафизического ландшафта» детства. Он оказывается определенной инвариантой в самых разнообразных опытах автобиографического осмысления детского опыта, причем в различных модусах этого осмысления: стремление по возможности аутентично передать опыт детства (П.Флоренский) и искусственное конструирование в литературном произведении воспоминаний детства героя, на первый взгляд, сюжетно совершенно не совпадающих с личным опытом автора (В.Пелевин). Согласно нашей исходной установке, ни в том, ни в другом случае речь не идет о реальном детстве («как оно было на самом деле», почти по Ранке), детство оказывается функцией, качеством, модальностью текста (модальностью внутреннего опыта), организующими смыслоконституирование. Данный фрагмент является основой доклада, который был нами представлен на заседании международного междисциплинарного семинара «Культура детства: нормы, ценности, практики» 6 ноября 2007 г. (кафедра истории и теории культуры РГГУ, г.Москва, руководитель семинара – д.пед.н., проф. В.Г.Безрогов (сайт семинара: ссылка скрыта; информация о докладе : Нарративы о детстве в культуре: философско-герменевтический подход («Онтология детства: П.Флоренский и В.Пелевин) размещена на сайте РГГУ: ссылка скрыта)
Второй фрагмент «Детской комнаты» - записанные нами личные воспоминания Р.М.Мак-Маевской (Овчаренко) о школьном детстве. В качестве статьи под названием «Родом из 25-й образцовой. Воспоминания «одесской москвички» они были опубликованы в информационно-аналитическом журнале ДНК [14]. В стремлении воспроизвести драматичный и трагичный опыт советской истории через личные свидетельства очевидцев, «простых людей», через реконструкцию тех смыслов, которые они придавали событиям и тех смыслов, которые они воспроизводят, рассказывая о них, мы ориентировались на социологические исследования в русле качественной стратегии, посвященные судьбам людей, живших в СССР (См.: [20, 40]). Этот текст с письменного разрешения Р.М.Мак-Маевской (Овчаренко) также вошел в архив, создаваемый в рамках работы международного семинара «Культура детства: нормы, ценности, практики». Записывая воспоминания героини, стремясь сохранять максимально возможную близость к ее рассказу, автор настоящего исследования исходил из презумпции доверия жизненному опыту рассказчицы, подразумевая под «историей жизни» историю смысла. Как подчеркнула Н.Н.Козлова: «проблема онтологического соучастия, ключевая для рассмотрения специфики социальной реальности, постоянно присутствует в процессе исследования индивидуальных практик» [20, с. 13]. Мы также, записывая и неизбежно реконструируя воспоминания Риммы Михайловны, попытались пребывать в установке «онтологического соучастия», позволяющего избежать позиции превосходства и сверх-знания, ведь только так можно «спасти смысл оболганных жизней» (См.: [33, с. 3]) тех, кого презрительно назвали «совками» или homo soveticus. Мы попытались отказаться от интеллектуального судейства изначально, чтобы увидеть рассказанные нам «сцены из истории» во всей их сложности, противоречивости, парадоксальности. Даже приступая к изучению подобного опыта с уже готовой теоретической и морально-идеологической схемой, в ходе исследования отказываешься от нее, признавая именно через столкновение с индивидуальным опытом проживания/претерпевания, что действительность гораздо сложнее схем. Так было и в случае с написанием истории той самой 25-й образцовой московской школы, где училась наша героиня. Участники семинара «Культура детства» рассказали об американском историке, который приехал в Москву специально, чтобы написать историю этого уникального учебного заведения в тональности «школа-тюрьма». Однако почти все воспоминания выпускников школы пронизывал лейтмотив «школа-рай». Ученому пришлось отказаться от исходной гипотезы и писать совершенно другую книгу. Между тем, в самом содержании воспоминаний, событийной канвы, не содержалось ничего «райского». Из таких личных свидетельств, ностальгически приукрашающих время и не клеймящих ни эпоху, ни строй, проступает еще более страшная картина, чем та, которую может создать теоретик: картина обыденности функционирования репрессивной машины, тотальности тоталитарного и, возможно, самое страшное – рутинизации восприятия режима. И все-таки что-то заставляет нашу героиню всю свою жизнь, а ей уже около 90-та, действительно чувствовать себя «родом из 25-й», измерять события и впечатления меркой школьного детства (таким, каким оно было и таким, как трансформировалось в памяти). И это «что-то» она попыталась передать в своем рассказе, который автор стремился как можно точнее записать.
Третий фрагмент «Детской комнаты» - это собственно «Детские комнаты», серия статей, объединенных единой рубрикой. (Они опубликованы в журнале «ДНК» [10, 11, 12]). Эти работы – авторское развитие темы «интерпретирующего воображения» как стратегии создания автобиографического нарратива и, одновременно, пути его осмысления. Тема «воображение и детский опыт (опыт самостановления и освоения/конструирования социокультурной реальности») рассматривается через интерпретацию автобиографических (в той или иной мере) текстов выдающихся мыслителей, писателей, поэтов, деятелей культуры (Августин, В.Соловьев, П.Флоренский, В.Набоков, А.Белый, С.Эйзенштейн, М.Лейрис и т.д.). «Детские комнаты» изначально были предназанчены для СМИ (сначала в журнальном варианте, готовится и телеверсия). В связи с этим теоретические и методологические допущения содержатся в них в «свернутом» виде, как незаметная «подкладка». Тем не менее, идеи, изложенные в основной части данного исследования, стали основой для легких и незамысловатых, смеем надеяться, не лишенных иронии и самоиронии, журнальных публикаций. Именно поэтому мы отважились представить их здесь в виде приложения.
Фрагмент первый: Нарративы о детстве в культуре: Онтология детства: Павел Флоренский и Виктор Пелевин
1. Предварительные замечания. К постановке проблемы.
Движение к постановке проблемы «онтологии детства» осуществлялось нами, как минимум, в трех направлениях.
Во-первых, в рамках философского осмысления феномена биографии и социокультурных основаниях биографического (в том числе, автобиографического) дискурса. Как нам представляется, одна из главных задач философского анализа феномена биографии – синтез ее экзистенциального и нарративного измерений. (См.: [7, 9, 15]). Проблематика детства - одна из ключевых в рамках указанного синтеза. Однако детство в автобиографической перспективе способно открыть еще одно измерение – онтологическое. Философски описать структуру, язык «онтологии детства», ее трансформации и рефигурации во «взрослом» опыте – интереснейшая исследовательская задача. Она во многом пионерская даже на фоне повышенного внимание к «детству» и «детскому» в современной культуре и гуманитаристике. Однако, часто дальше тезиса о детстве как «конституирующем мифе» и сакраментальной констатации «все мы родом из детства» осмысление роли детства в индивидуальной судьбе-биографии дело не идет.
Изучение биографической методологии автор настоящего сообщения осуществляет также в рамках деятельности научного семинара по биографической методологии на философском факультете Одесского национального университета им. И.И.Мечникова (руководитель – д.филос.н., проф. Ирина Яковлевна Матковская). Семинар действует с 2002 года. За это время было организовано три международные конференции по биографической методологии, их материалы отражены в украинских изданиях «Философськi пошуки», «Наукове пiзнання:методологiя та технологiя», «Докса» [18, 42, 43]. Одно из первых заседаний семинара было посвящено концепции „автобиографической памяти” В.Нурковой [32], где «детская» проблематика занимает одно из центральных мест. Идеи и наработки В.Нурковой также легли в основу настоящего исследования. В частности, ею подчеркивается сущностно повествовательный характер автобиографической памяти («автобиографическая память – память-рассказ»). Одновременно автобиографическая память, по мнению исследовательницы, допускает сравнение с «палимпсестом» - сложившиеся воспоминания при новом обращении к ним («писание по полусмытому тексту манускрипта») меняют конфигурацию, смысл и иерархическую роль в общей структуре судьбы.
Во-вторых, в данном сообщении представлена попытка применения методологии философской герменевтики для сравнительного анализа конкретных текстов (в данном случае, мемуарно-автобиографического и литературного), анализа, нацеленного на выявление онтологичности детского опыта. Эта попытка предпринимается на основе многолетнего участия автора в работе герменевтического семинара в рамках научно-просветительского общества «Одесская гуманитарная традиция» (председатель - проф. Одесской музыкальной академии им. Н.В.Неждановой А.Н.Роджеро). Результатом более чем 20-летней работы семинара стал выпуск сборника «Герменеус», журнала «Докса», проведение международных конференций «О природе смеха», а также образовательные семинары и мастер-классы по феноменологии, постмодернизму, стратегиям интертекстуальности. Последняя акция «Одесской гуманитарной традиции» - школа-семинар «Стратегии интерпретации текста: методы и границы их применения». Участники проекта представили такие стратегии на примере осмысления повести Н.В.Гоголя «Нос». Результаты зафиксированы в сборнике трудов «Одесской гуманитарной традиции» «Докса» [18]. Для автора настоящего сообщения опыт участия в данной акции [13] позволил четче сформулировать метод работы с текстами П.Флоренского и В.Пелевина, а также выбрать собственную стратегию в рамках синтеза герменевтической, феноменологической и эксзистенциалистской традиции. На герменевтическом семинаре выбор в пользу гоголевского «Носа» был сделан не сразу. Первый вариант, над которым шла достаточно долгая и по-своему плодотворная работа, - это «Онтология детства» В.Пелевина. Отказ от этого варианта был обусловлен тем, что здесь трудно было бы осуществить демонстрацию различных стратегий интерпретации, поскольку внутри самого пелевинского текста встроена феноменологическая интерпретационная «машинка» - это десакрализованный вариант scriptura sui ipsus interpres. Однако идеи, совместно высказанные участниками семинара по поводу «Онтологии детства» легли в основу представляемого текста.
В-третьих, настоящее сообщение стало результатом работы над серией публикаций в информационно-аналитическом издании «ДНК», объединенных общей рубрикой «Детская комната» [10, 11, 12] и разработкой телепроекта «Детской комнаты» на одном из одесских каналов ТВ.
По нашему мнению, существует достаточно большой разрыв между теоретико-методологическими наработками современного гуманитарного знания и практикой работы СМИ («четвертой ветвью власти»), а также сферы «паблик рилейшнз». Здесь идеи гуманитариев остаются почти невостребованными, часто по вине самих ученых, которые не могут выйти за рамки чистой теории. Осмысление и постановка этой проблемы стала для автора импульсом к многолетнему участию в программе обучающих семинаров Управления информации Одесского горсовета «Поддержка региональных СМИ» (руководитель Е.Г.Варичева). К участию в семинаре на протяжении 2004-2007 годов приглашались ведущие украинские философы (М.В.Попович, В.А.Малахов, С.В.Пролеев, Н.Б.Вяткина, В.И.Менжулин, А.Л.Богачев, В.И.Кебуладзе, А.Н.Роджеро, Э.И.Мартынюк, М.И.Найдорф и т.д.) В сентябре 2007 года по итогам работы семинара прошла Международная конференция «Информационные процессы на постсоветском пространстве», участие в котором приняли члены Дискуссионного клуба «Свободное слово» (Институт философии РАН, руководитель д.филос.н. В.И.Толстых): В.С.Степин, А.А.Гусейнов, М.Н.Громов, В.И.Аршинов, В.М.Межуев, Б.Ф.Славин, В.Н.Шевченко, Я.И.Свирский и др.
Можно говорить о необходимости разработки теорий «среднего уровня» и о демонстрации учеными-гуманитариями особого прикладного мастерства (в идеале «искусства») интерпретации (как текстов, так и внетекстовых феноменов современной культуры, прочитанных как текст), где глубина могла бы органично сочетаться с простотой и доступностью выражения, чтобы теоретические конструкции не "торчали" снаружи, как строительные леса.
Речь может идти также и о своеобразном преломлении понятий «социальные технологии» и «культурные проекты» в отношении содействия учеными-гуманитариями проникновению в общественное, массовое сознание (в данном случае без негативных коннотаций) новых идей, концепций, парадигм гуманитаристики. В этом отношении существует две крайние позиции. Одна – пребывать в «башне из слоновой кости», всеми силами защищаться от взаимодействия с масс-культурой, дышать исключительно высокогорным воздухом «высокой культуры» и «чистой теории». Вторая, обозначенная М.Вебером как «соблазн социологов» (шире – гуманитариев) - передать концептуально-теоретический «новоиспеченный пирог» изумленной практике. Однако здесь неизбежно сопротивление самой действительности, а если уж желание «теоретиков» накормить практику своим «пирогом» оказывается слишком велико, то неизбежно насилие над действительностью, «жизненным миром» обычных людей. В этом смысле роль социальной технологии оказывается неоценимой, если понимать ее в контексте «гуманитарной парадигмы» (См. об этом: [36, с. 23-25]). Примем определение, предложенное В.И.Подшивалкиной: социальная технология – неподдающийся полной рационализации процесс эффективной деятельности, способ создания и многократного воспроизведения содержания научного или другого вида знания (См.: [36, с. 82]). Выделяется также два типа социальных технологий: первый ориентируется на массовидные явления, второй – на единичные случаи, на жизненный путь, на учет личностных особенностей. Говорится и о «социотехнологических аспектах процессов жизнедеятельности», о «технологии организации собственной жизни» (См: [36, с. 148, 213-214]). Возвращаясь к связи современного понимания «социальной технологии» с «гуманитарной парадигмой» и «гуманистической гуманитаристикой» (двойной гуманитарностью), о чем у нас ранее шла речь, подчеркнем существенный момент. В данном гуманитарно-гуманистическом контексте речь идет о «мягких» социальных технологиях, основа которых – пластичность, не воспроизводство, а готовность к новому, рациональность выбора наряду с инструментальной рациональностью, «самонастраиваемость». Такие технологии в определенном смысле являются интерпретативными и смыслоконституирующими, организующими ценностно-смысловую картину социокультурного мира и собственной жизни-биографии, формирующими одновременно и «операциональный смысл»; обеспечивающими право на личностный смысл и оговаривающими ответственность за его содержание. Однако при данном подходе такой элемент социальной технологии как know how нельзя представить в виде четкого алгоритма и схемы, а лишь в виде case-study или «экземплы».
2. Онтология: многообразие смыслов
Для осмысления детского опыта нами используется два значения «онтологии». Во-первых, традиционное, относящееся к фундаментальным основаниям бытия и мироустройства. Во-вторых, - «онтология социокультурного мира», представленная, в частности, в гуссерлевском «историческом априори» или в концепции «исторической трансцендентальности» у П.Бурдье. (См. в: [4, с. 62-63]). Эти два региона онтологии (как минимум два, их может быть больше, в этом же смысле можно говорить и об освоении языка как «дома бытия» ) осмысливаются и осваиваются в детском опыте.
Кроме того, речь должна идти и об онтологичности самого детского опыта. Детство – своеобразное «онтологическое априори» человеческого существования, индивидуальной жизни-судьбы-биографии.
3. Выбор текстов
Мы обращаемся к двум разножанровым произведениям. Это - воспоминания Павла Флоренского «Детям моим. Воспоминания прошлых лет»[34] (написаны между 1916-1926 годом) и рассказ Виктора Пелевина «Онтология детства» (1991 г.) [41]. Выбор текстов обусловлен тем, что в них очень ярко раскрывается онтология детства и онтологическое во всех указанных нами выше смыслах, причем оно обнаруживается в парадоксальных взаимопереплетениях и очертаниях. Обращение к избранным тестам дает возможность тщательно, неспешно, в режиме «близковидения» осуществить анализ онтологических оснований детства и способов возвращения к детскому онтологическому восприятию, возвращения, балансирующего на грани «возможно-невозможно».
Основными для нас являются воспоминания Павла Флоренского, рассказ Виктора Пелевина лишь дополняет и оттеняет базовый текст, позволяя выявить в предельно-персональном и надличностные контуры «онтологичности детства», язык «онтологии детства».
4. Методология
Выбор сделан в пользу методологии философской герменевтики, сформулированной, в первую очередь, В.Дильтеем и Г.-Х. Гадамером. Особенность философской герменевтики – осмысление понимания не как методологии, а как онтологии человеческого бытия. Это, по выражению одного из ведущих современных американских представителей философской герменевтики Дж.Капуто (J.D.Caputo) [45] – «онтогерменевтика» или «радикальная герменевтика». В ее рамках создается возможность осуществить исследовательский синтез нарративного и онтологического при рассмотрении феномена биографии и осмысления опыта детства. В контексте указанного синтеза герменевтика тесно переплетается с феноменологией, предлагающей дескриптивный подход для анализа актов смыслоконституирования и ноэтико-ноэматических единств.
Метод работы с текстами базируется в данном случае на одном из важнейших принципов герменевтики - максимально исходить из текста и только из текста. Мы сознательно не рассматриваем выбранные нами произведения в контексте творчества П.Флоренского как православного богослова, математика и выдающегося философа Серебряного века или, пелевинскую «Онтологию детства» сквозь призму творчества писателя. Однако мы отдаем себе отчет в том, что полностью устранить этот контекст, вынести его за скобки, совершив феноменологическое «эпохе», невозможно. Следует лишь по возможности избегать того, чтобы этот внешний контекст предписывал модель объяснения «детских» произведений. Допустимо в этой установке, чтобы «детские» тексты сами объясняли (осторожно объясняли) последующие трансформации своих героев.
Несколько слов о подходе к художественному произведению, в том числе, литературно оформленной автобиографии, в свете той или иной философской методологии, или, другими словами, о стратегии одновременной и взаимодополнительной работы с методологией и литературным текстом. Вряд ли стоит «давить» такой текст всей категориально-теоретической мощью и «тяжелой артиллерией» той или иной «методологической машины». В противном случае сам исходный литературный/автобиографический материал превратится лишь в источник для примеров, подтверждающий или опровергающий эвристические возможности самой методологии. Л.Баткин, обосновывая принцип «научной гуманитарности», призывает гуманитариев, работающих с текстами культуры, не «торопиться со своей концепцией», не играть сразу «эвристическими мышцами», «ощущать робость перед текстом», «желание быть ему верным: слушать и услышать» [1].
5. Павел Флоренский «Детям моим. Воспоминания прошлых лет».
5.1. Семья – уединенный остров и островной рай. Конституирование социокультурного мира «из нулевой точки».
Изначальная ситуация в семье Флоренских: родители, сознательно порвали со своими семейными и родовыми корнями, отгородились от социума, его норм, условностей, мишуры. Отец - «Новый Адам»- основной своей жизненной задачей считал создание семьи на новых идеальных, гармоничных основаниях и защиту ее границ от вторжения внешнего мира. Это был «эксперимент с жизнью» – попытка на чистом поле семейной жизни возрастить рай (утопический проект «идеального социального»), которому не страшны «холод и грязь общественных отношений и даже сама смерть» [37, с.5]. Жизнь семьи - жизнь на уединенном, необитаемом острове…люди – похитители чистоты этого островного рая - лишь терпелись, «брезгливость к житейским сторонам общественной жизни у отца и горделивая боязнь жизни у матери». «И в пространстве и во времени были мы «новым родом», новым поколением» [41, с. 3, 4]. В семье табуированы разговоры о чинах, доходах, сплетни и пересуды.
В отличие от других, «нормальных» семей, где социальное и природное даны ребенку изначально и синкретично, в данном случае стандартно социальное почти отсутствует. Павлик Флоренский оказывается в некой нулевой точке («я рос без прошлого» [41, с. 7]), где начинается его собственная индивидуальная работа по именованию и смыслоконституированию социокультурного мира. В этом контексте его ситуация сходна с ситуацией героя Пелевина – в «нулевой точке», где отсутствуют нормальные социальные связи и где никто не объясняет суть «ненормальных» связей, ребенок в тюремном бараке сам на свой лад конструирует социум.
«Отец и мать моя выпали из своих родов…, нить живого предания выпала из рук их» [41, с. 5]. Внутреннее детское переживание отсутствия родовых корней («затрудненности дыхания в без-исторической среде») – один из главных импульсов для возвращения взрослого П.Флоренского к родовой «почвенной жизни». «Тщательное уединение семьи от всего иного» [Там же]. Социальное, которое для большинства – свое, родное, обжитое пространство, здесь – Иное. Проблематика Иного – одна из наиболее актуальных для современного гуманитарного знания. В разнообразных типологиях выделяются: Другое, Не-Свое, Чужое, Отторгаемое (См. например: [5, 6, 17, 31]). Социальное пространство для родителей Флоренского – это Чужое и Отторгаемое. Для маленького Павлика, который застает его как уже отторгнутое, оно – просто Чужое, Не-Свое, Незамечаемое, лежащее за пределами его собственного горизонта, на периферии видения. Отталкивание от социума – скорее интуитивное, нежели сознательное. Вместе с тем в отторгнутом родителями социальном пространстве для него есть не только Иное-Отторгаемое, но и Иное-как-ценное. Это – родовые корни, семьи дедушек и бабушек, их родители Павла Флоренского тоже отторгли, как органическую часть ненавистного им социального мира. История семей Флоренских и Сапаровых для автора воспоминаний - это то Иное, по которому бесконечно тоскует душа и куда как к заветной цели устремляется мысль.
Во многом тяга к родовому - это тяга к всегда притягательному Иному, которое все равно своим так никогда и не станет. Знания о родовых семейных корнях для автора воспоминаний - «не были знаниями, всосанными с молоком матери, не были жизненным, навек неотделимым от ума моего впечатлением, но были археологической реставрацией прошлого, научной работой…мне скорбно и тоскливо, что это так» [41, с. 6].
Среди этого высокогорного воздуха «семейного рая» Павлик задыхался без корней. (Он называет семью «островным раем», как нам представляется, подходит и эпитет «высокогорный», учитывая кавказский ландшафт детства Флоренского и его особое внимание к горным породам). Рай на вершине горы, сюда добираются родители – лучшие из людей, с большими усилиями и жертвами, а Павлик здесь уже как дома, без всяких усилий, ему легче критически оценить «идеальный социум» в миниатюре.
Именно в такой «нулевой точке», где оказался герой, обнаруживается исток и тайна социального, демоническое и «райское» в нем.