К проблеме духовной революции

Вид материала

Содержание

И ты, кого терзал я новым
Свой верный продолжая путь.
Александр блок - пророк
Поют, о том, что бродят светы

Подобный материал:

1 2 3 4 5

Иль нищих на мосту зимой?

На непроглядный ужас жизни

Открой скорей, открой глаза ...^⁶¹

Именно через испитие яда земного главной темой Блока становится тема Родины, России, её судьбы. Центральным событием истории России Блок считал Куликовскую битву, причём не только бывшую в 1380 году, но главным образом - грядущую. Здесь прямая перекличка с Рерихами, что будет рассмотрено подробно ниже. Вечно-Юная, Вечная Женственность (Матерь Мира) явила себя Блоку в полной силе именно на Поле Куликовом, понимаемом, как поле битвы Сил Света с силами тьмы.

И с туманом над Непрядвой спящей,

Прямо на меня

Ты сошла, в одежде свет струящей,

Не спугнув коня.

......................................................................

И когда, наутро, тучей чёрной

Двинулась орда,

Был в Щите Твой лик нерукотворный

Светел навсегда.^⁶²

Именно во имя грядущей победы Света сходил Блок в Ад современной ему жизни. Хождение по кругам Ада далось ему дорогой ценой. Но он ясно сознавал, что иного пути у него не было: «Едва моя невеста стала моей женой, лиловые миры первой революции захватили нас и вовлекли в водоворот. Я первый, как давно хотевший гибели, вовлёкся в серый пурпур, серебряные звёзды, перламутры и аметисты метели. За мной последовала моя жена, для которой этот переход (от тяжёлого к лёгкому, от недозволенного к дозволенному) был мучителен, труднее, чем мне. За миновавшей вьюгой открылась железная пустота дня, продолжавшего, однако, грозить новой вьюгой, таить в себе обещания её. Таковы были междуреволюционные годы, утомившие и истрепавшие душу и тело. Теперь - опять налетевший шквал (цвета и запаха ещё определить не могу)».^⁶³ Это запись в дневнике, сделанная 15 августа 1917 года; «налетевший шквал» - Февральская революция. Ещё большим шквалом была Октябрьская революция, в стихию которой Блок погрузился так глубоко, как никто другой. На поверхности революция несла разрушительное начало, но Блок искал в ней начало созидательное. И, опять-таки, благодаря такому погружению - без остатка! - во тьму революции Блок увидел то, что увидеть не смогли вожди революции: Свет духовного созидания, к чему Блок звал всеми своими силами. Не случайно Блок сравнивал большевиков с первохристианами. К сожалению, это духовное начало не увидели в революции сами большевики и впоследствии погрузили Россию в новую тьму. Обязанность художника, как творца, как созидателя, Блок в разразившейся социальной революции видел в том, чтобы отчётливо, ясно понимать «то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух». Блок ставит вопрос: «Что же задумано?» И подчёркмвает: «Переделать всё». Что значит переделать всё? «Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, весёлой и прекрасной жизнью». На первом месте для Блока переустройство на духовных началах: «Когда такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотину, обсыпая лишние куски берегов, - это называется революцией. Меньшее, более умеренное, более низменное - называется мятежом, бунтом, переворотом. Но это называется революцией».^⁶⁴ Блок, принимая и хорошо понимая значение Октябрьской революции, как революции духовной, понимал и возможные последствия: « ... все узлы были затянуты туго - оставалось только рубить. Великий Октябрь их и разрубил. Это не значит, что жизнь не напутает сейчас же новых узлов; она их уже напутывает, только это будут уже не те узлы, а другие».^⁶⁵ Сама революция оказалась для Блока разрушительной. Громадное напряжение духовных сил, потребовавшее вмещение сил Света и сил тьмы в период написания «Двенадцати» разрушило чуткий музыкальный аппарат поэта, тот орган, которым он воспринимал мир. Но без этого постоянного вслушивания в музыкальную сущность мира, в мировую симфонию со всеми оттенками звучания и на Плотном плане бытия не было бы и самого Блока, т.е. осуществления его творчества. Духовная составляющая революции потерпела поражение. Но ВЕСТЬ о Свете, о светлом будущем России и человечества Блок пронёс до конца. Незадолго до смерти в письме Н. А. Нолле-Коган Блок, как бы подводя итог жизни, оценивая смысл своих «падений», писал: «Я бесконечно отяжелел от всей жизни, и Вы помните это и не думайте о 99/100 меня, о всём слабом, грешном и ничтожном, что во мне. Но во мне есть, правда, 1/100 того, что надо передать кому-то, вот эту лучшую мою часть я бы мог выразить в пожелании Вашему ребёнку, человеку близкого будущего».^⁶⁶ Блок завещал нам Свет: «... если Вы любите мои стихи, преодолейте их яд, прочтите в них о будущем».^⁶⁷ И более верно, чем Даниил Андреев, увидела это автор «Истории русского символизма»: «С точки зрения Блока, искусство, как и сама жизнь, - ад, через который надо пройти, чтобы выйти за пределами жизни и искусства в освещённую невообразимым светом новую Жизнь. В этот ад Блок, уже будучи автором «Стихов о Прекрасной Даме», долго не решался погрузиться, и Белый, взяв на себя роль «сына света», отчаянно пытался его удерживать. Иванов же, помнивший о скитаниях Данте и не сразу разобравшись в максималистской тяге к гибели младшего поэта, в 1906 году и позднее благославлял его на хождение по мукам».^⁶⁸ Блок же выбрал этот путь осознанно:

Благославляю всё, что было,

Я лучшей доли не искал.

О, сердце, сколько ты любило!

О, разум, сколько ты пылал!

Пускай и счастие и муки

Свой горький положили след,

Но в страстной буре, в долгой скуке -

Я не утратил прежний свет.

И ты, кого терзал я новым,

Прости меня. Нам быть - вдвоём.

Всё то, чего не скажешь словом,

Узнал я в облике твоём.

Глядят внимательные очи,

И сердце бьёт, волнуясь, в грудь,

В холодном мраке снежной ночи

Свой верный продолжая путь.^⁶⁹

Это стихотворение написано в середине творческого пути. Но тоже скажет Блок и в конце пути»: «Но какое освобождение и какая полнота жизни (насколько доступна была она): вот - я - до 1917 года, путь среди революций; верный путь».^⁷⁰ Этот путь привёл Александра Блока к многим прозрениям, которые сегодня звучат, как пророчества. Вот одно из них: «Трудно бороться против «русской заразы», потому что - Россия заразила уже здоровьем человечество. Все догматы расшатаны; им не вековать. Движение заразительно».^⁷¹ Это запись в дневнике, сделаная в феврале 1918 года. И это не голословное утверждение, как это может показаться при современном «поверженном» состоянии России. Блок говорил, конечно же, о духовном здоровье.

На необходимость же испития полной чаши яда земного для обретения прозрения много говорится в Живой Этике.

«Русла Благодати и приемники яда земного» - так называются избранные, готовые принести себя на пользу мира. Приём яда непосилен без сил Благодати, но без земного яда сила Благодати унесла бы; так устремление кверху имеет земное основание. Конечно, приём яда непосилен многим, но и для утверждения Благодати тоже нужна явленная испытанность сердца. У нас отмечают как сокровище, когда сердце уже без напряжения всегда готово звучать на окружающее ...»^⁷²

«Кто же может утверждать, что легко идти за Учением, если недостаточны накопления? Но зато когда переполнена чаша, тогда путь Учения неизбежен. Мы мождем понять трудность приёма яда земного, ибо каждый из нас принял неисчислимое количество яда. Как магнит притягивает известные металлы, так сердце принимает Благодать. Как губка впитывает жидкость, так поры кожи набирают яд земной. Но прана, сознательно поглощёная, умиротворяет истечение ядов».^⁷³

Эти положения в полной мере можно отнести и к Александру Блоку, избравшему самый трудный путь, путь испития яда земного во имя накопления Света, которое он в виде светлой вести о Новом Мире пердаёт нам.

Простим угрюмство - разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь - дитя добра и света,

Он весь - свободы торжество!

АЛЕКСАНДР БЛОК - ПРОРОК

Аврил Пайман не склонна понимать Блока как пророка: « ... как Блок сам вскоре убедился, он не обладал голосом пророка».^⁷⁴ И, действительно, некоторые высказывания Блока дают какие-то основания для такого заключения. Но это имеет отношение скорее к пониманию пророка в библейском смысле. Но Блок признавал, что пророческий дар поэта - это особый дар: «Не называйте поэтов пророками, потому что этим Вы обесцените великое слово. Достаточно называть их тем, что они есть, - поэтами. Поэзия имеет свою правду, как и свой язык».^⁷⁵ Этот дар Блок приравнивал к дару библейских пророков.

О, как смеялись вы над нами,

Как ненавидили вы нас,

За то, что тихими стихами

Мы громко обличали вас!

Но мы - всё те же. Мы, поэты,

За вас, о вас тоскуем вновь,

Храня священную любовь,

Твердя старинные обеты ...

И так же прост наш тихий храм,

Мы на стенах читаем сроки ...

Так смейтесь, и не верьте нам,

И не читайте наши строки

О том, что под землёй струи

Поют, о том, что бродят светы ...^⁷⁶

Блок был пророком в том же смысле слова, как пророками были Пушкин, Лермонтов, Гоголь и другие великие русские художники. Для подтверждения этого хочется обратиться к пророчеству Блока, выраженному им в следующей форме: «Куликовская битва принадлежит к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их ещё впереди».^⁷⁷ Это пророческое предвидение напрямую перекликается с духовидением Рерихов, что ясно выражено в книге Елены Ивановны Рерих «Знамя преподобного Сергия Радонежского»: «Пробьёт час, Свыше предуказанный, и народ Земли Русской в порыве любви пламенной к родине своей, в подвиге духза, подымется под стягом Преподобного против безбожных за Святыню отечества, за достоинство своё, за благо народов».^⁷⁸

У Блока есть статья «Владимир Соловьёв и наши дни», написанная за год до смерти. Статья - провидческая. Статья - завещание. Слово Блоку: «Всё отчётливее сквозят в нашем времени черты не промежуточной эпохи, а новой эры, наше время напоминает не столько рубеж ХVIII и ХIХ века, сколько первые столетия нашей эры».^⁷⁹ На сегодня можно встретить самые разные оценки русской революции 1917 года: и уничижительные, и оправдательные, и умаление значения Октябрьской революции, и попытки вернуться в общественно-политической практике к её исходным позициям, и восприятие её как досадного недоразумения и т. д. Насколько глубже видение Блока! Открывается «новая эра», - утверждает Блок. И это понимание сущности революционных событий не укладывается для Блока в рамки только политические и социально-экономические. Соотнесение событий 1917 года с событиями начала нашей эры говорит о том, что для Блока главным в Революции было духовное начало, сопоставимое с тем, которое в начале нашей эры было дано Учением Иисуса Христа. А по сути своей это ближе к тому, что дано Учением Живой Этики, тому, что А. И. Клизовским обозначено заглавием книги «Основы миропонимания Новой Эпохи», той эпохи, в которую в силу непреложности космических законов устремилось человечество и сделало свой первый трудный шаг в первой четверти ХХ века. Те, кто одержим ностальгией по предреволюционному и послереволюционному прошлому вслушайтесь в слова Блока: «Вл. Соловьёву судила судьба в течение всей его жизни быть духовным носителем и провозвестником тех событий, которым надлежало развернуться в мире. Рост размеров этих событий ныне каждый из нас, не лишившийся зрения, может наблюдать почти ежедневно. Вместе с тем каждый из нас чувствует, что конца этих событий не видно, что предвидеть его невозможно, что совершилась лишь какая-то часть их - какая, большая или малая, мы не знаем, но должны предполагать скорее, что свершилась часть меньшая, чем предстоит».^⁸⁰

Нам, живущим в начале ХХI века, яснее ли смысл событий, которые совершались в начале ХХ века? Ясен ли нам смысл событий совершающихся сейчас? Смысл событий открывается провидцам, которые и стремятся оповестить об этом других. Зная, что история повторяется, но на другом витке спирали, Блок с полным основанием сравнивает своё время первым столетием нашей эры: «К тому времени, о котором мы стараемся вспомнить, на теле Римской империи уже не было ни одного не наболевшего места; оно во всех направлениях было покрыто ранами сверх рубцов от старых ран ... Конечно, мир, как и у нас в Европе, был расколот прежде всего пополам; старая половина таяла, умирала и погружалась в тень. Новая вступала в ситорию с варварской дикостью, с гениальной яростью. Но сквозь величественные и сухие звуки римских труб, сквозь свирепое и нестройное бряцание германского оружия уже всё явственнее был слышан какой-то третий звук, не похожий ни на те, ни на другие; долго, в течение двух-трёх столетий, заглушался этот звук, которому суждено было покрыть собою все остальные звуки. Я говорю, конечно, о третьей силе, которая тогда вступала в мир и быстро для истории, томительно долго для отдельных людей - стала равнодействующей между двумя мирами, не подозревающими о её живучести. В те времена эта сила называлась христианством».^⁸¹ В понимании Блока эта третья сила, конечно, духовная сила. И то, что эта сила проявляется не через большевиков, Блоку было совершенно ясно; не случайно, он называл большевиков - «варварами».

Уникальность русской революции 1917 года состояла в том, что духовная и социальная революция совпали по времени и пришлись в первую очередь на пространство России. Эта ситуация и её последствия глубоко проанализированы в ряде работ Людмилой Васильевной Шапошниковой: «Духовная революция, в недрах которой формировалось новое мышление, несла на смену социологическому мироощущению космическое. Руководители же и идеологи социальной Революции действовали в рамках старого социологического мировоззрения и старого мышления. Им было глубоко чуждо космическое мироощущение. В результате две мировоззренческие системы, старая и новая, вошли в крайне противоречие, приведшее к противостоянию двух революций».^⁸² Теоретик и практик социальной революции, Ленин, больше всего боровшийся с мелкобуржуазным сознанием, в том числе и в рядах своих соратников, писал, что после завоевания власти главнейшей задачей является культурная (духовная) революция, проводимая глубоко и последовательно.^⁸³ Не случайно, Александр Блок, активно следивший за борьбой политических партий, о чём можно судить по его письмам, дневникам и записным книжкам, активно работавший в Чрезвычайной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров царского правительства и написавший на основе этого интересный исторический труд «Последние дни императорской власти», высоко отзывался о Ленине, выделяя его среди других политических деятелей: «Вчера - в Совете рабочих и солдатских депутатов произошёл крупный раскол среди большевиков. Зиновьев, Троцкий и пр. считали, что выступление 20-го нужно, каковы бы ни были его результаты, и смотрели на эти результаты пессимистически. Один только Ленин верит, что захват власти демократией действительно ликвидирует войну и наладит всё в стране.

Таким образом, те и другие - сторонники выступления, но одни - от отчаянья, а Ленин - с превиденьем доброго».^⁸⁴ И дальше: «Выступление может, однако, состояться совершенно независимо от большевиков - независимо от всех - стихийно». Социальная и духовная революция в России назрели, и Блок это прекрасно понимал. Ленин взвалил на себя всю тяготу направления революции в русло добра. Это отмечено и в Живой Этике, как «чуткость Космоса», которая жила в Ленине и «позволяла ему выбирать нужные пути в этом вселенском хаосе, охватившем тогда Россию».^⁸⁵

С наибольшей силой императив духовности проявил себя в творчестве философов, поэтов, писателей, художников Серебряного Века, так или иначе включённых в события социальной революции. И наиболее близкими в этом плане по своей глубинной внутренней сущности представляются как это Николай Рерих и Александр Блок. Думал ли Блок, что главным носителем этой духовной силы, третьей силы по терминологии Блока, будут любимый им художник Рерих и его жена Елена Ивановна, также отзывавшаяся о Блоке как об очень близком друге.

В Живой Этике эта третья сила обозначена, как «Иван Стотысячный» или тот миллион, который решит исход битвы между силами Света и тьмы: «Итак, соберу под знаменем духа 1 000 000 000 - это будет знак Моего войска».^⁸⁶

Блок творчески не умер после Октябрьской революции, представлялось многим критикам и исследователям. Происходило отнюдь не разрушение, как порой об этом думал и сам Блок, а преображение: все его душевные и духовные силы были устремлены в будущее сквозь революционный и послереволюционный хаос, водоворот, нагромождение событий. И поэма «Двенадцать» в этом в этом плане очень показательна. Почему - «Двенадцать»? Потому, что это - предтечи этой третьей силы, сопоставимой с двенадцатью апостолами, вышедшей на историческую арену, пока ещё не преображёной, но устремившейся к преображению.

А почему впереди «двенадцати» Иисус Христос? Это - символ, некая Божественная сила, ведущая к преображению, к Новому миру; отнюдь не исторический Иисус Христос, а сила, сопоставимая с Христом, и видевшаяся Блоку реально-символически: «Христос с флагом» - это ведь - «и так и не так». Знаете ли Вы (у меня - через всю жизнь), что, когда флаг бьётся под ветром (за дождём или за снегом и главное - за ночной темнотой), то под ним мыслится кто-то огромный, как-то к нему относящийся (не держит, не несёт, а как - не умею сказать). Вообще, это самое трудное, можно только найти, но сказать я не умею, как может быть, хуже всего сумел сказать и в «Двенадцати» (по существу, однако, не отказываюсь, несмотря на все критики)».^⁸⁷ Это «огромное», имеющее отношение к флагу, как к символу духовного движения, в Живой Этике названо ёмко: Иерархия светлых Сил Космоса. И Иисус Христос оявляется в цепи этой Иерархии. Так что Блок прав, дав этот образ в революционной поэме, ибо явление Блока - это тоже «знак чуткости Космоса».

И как поэт, обладавший космической чуткостью, Блок проницательно увидел наступление Новой Эпохи, сопоставимой с Новой эрой, открывшейся Учением Христа, но уже качественно иной. С какой болью Блок пишет о том, что современному духовенству невозможно это понять, и что эта невозможность влечёт за собой многие беды: «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно давно бы «учуяло» то обстоятельство, что «Христос с красногвардейцами». Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нём. У нас, вместо того, они «отлучаются от церкви», и эта буря в стакане воды мутит и без того мутное (чудовищно мутное) сознание крупной и мелкой буржуазии и интелегенции».^⁸⁸ Как современно это звучит! Увидел бы Блок, что в число отлучённых от церкви попал в конце ХХ века и Николай Рерих! Впрочем, действительно, увидел, ибо был провидцем, хорошо понимал исторические и духовные закономерности.

Блок проницательно вслушивался и всматривался в грядущее: «Далеко не все черты новой эры определились. Нам предстоит много неожиданного; предстоят события, ставящие крест на жизнях и миросозерцаниях дальновиднейших людей, что происходило уже в ближайшие к нам годы не однажды ... Не все черты нового мира определились отчётливо, ... музыка его ещё заглушена, ... имени он ещё не имеет, ... третья сила далеко ещё не стала равнодействующей и шествие её далеко не опередило величественных шествий мира сего».^⁸⁹ Как носитель и провозвестник этой «третьей силы» Блок не был понят и оказался в одиночестве. Это хорошо прочитывается в отклике-ответе на стихотворение В. Маяковского «Радоваться рано»: «Не так, товарищ! Не меньше, чем вы, ненавижу Зимний дворец и музеи. Но разрушение так же старо, как и строительство, и так же традиционно, как оно. Разрушая постылое, мы так же скучаем и зеваем, как тогда, когда смотрели на его постройку. Зуб истории гораздо ядовитее, чем вы думаете, проклятие времени не избыть. Ваш крик - ещё только крик боли, а не радости. Разрушая, мы всё те же ещё рабы старого мира: нарушение традиций - та же традиция. Над нами - большое проклятье: мы не можем спать, мы не можем есть. Одни будут строить, другие разрушать, ибо «всему своё время под солнцем», но все будут рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение»^⁹⁰ Блока убивало (и убило!) «отсутствие воздуха». Духовная слепота людей, разбуженных социальной революцией, но оказавшихся не готовыми к революции духовной, оказывается исторически трагической, что мы и испытываем сейчас в полной мере: «Чем решительнее и грознее изменяется окружающий мир, тем чаще человек стремится не заметить этого, заткнуть уши, потушить сознание и притвориться, что ничего особенного не происходит. В этой косной спячке человек надеется выиграть время, протянуть его незаметно, и всегда, между прочим, проигрывает, как жук, притворяющийся мёртвым слишком долго, до тех пор, пока его не клюнет птица.

Вот почему я думаю, что в эпоху, когда мир уже весь был охвачен огнём, когда уже всё его тело, и физическое и социальное, было покрыто трещинами и ранами, - люди спали крепче, чем когда-либо; сон этот можно сравнить со сном иных людей вчерашнего и сегодняшнего дня».^⁹¹

Александр Блок был духовным продолжателем того пассионарного заряда, который нёс Вл. Соловьёв. Очень хорошо это проследил Даниил Андреев в книге «Роза Мира»: «Он (Соловьёв - В.Ж.) оказался ... предтечей того движения, которому в будущем предстоит ещё определиться до конца и к которому православная ортодоксия, во всяком случае сначала, быть может, отнесётся как к чему-то, недалёкому от ереси. Великим духовидцем - вот кем был Владимир Соловьёв ... Через три года (после смерти Соловьёва - В.Ж.) в книжных магазинах появились «Стихи о Прекрасной Даме». Соловьёва - единственного человека, который мог бы понять эти стихи до последней глубины, поддержать своего молодого последователя на трудном пути, предупредить об угрожающих опасностях, - уже не было в живых. Но литературной молвой Александр Блок был признан как приемник и поэт-наследник пророка Вечной Женствености».^⁹²

Соловьёв ещё ничего не говорит о третьей силе, о которой возвестил Блок, она только угадывается в его философии Всеединства, осуществляющегося на новом этапе развития человечесва - Богочеловеческом. Соловьёв видел свою задачу в подготовке - теоретической - этого этапа, о чём заявил уже в начале своего творческого пути: «Сознательное убеждение в том, что настоящее состояние человечества

Blog

К проблеме духовной революции

Содержание