Международная конференция, проведённая Институтом Европы ран совместно с Фондом им. Розы Люксембург (фрг) 10 декабря 2003 года в г. Москве
| Вид материала | Документы |
- Малая рериховская библиотека ю. Н. Рерих: материалы юбилейной конференции, 1507.37kb.
- Информационное письмо международная конференция, 25.97kb.
- Фонда Розы Люксембург (Берлин, фрг) Информационный сборник составлен по стенографическому, 1830.35kb.
- Международная гумбольдтовская конференция "Роль фундаментальных наук в современном, 18.26kb.
- Семинар "нелинейный анализ и экстремальные задачи", 47.15kb.
- Уполномоченный Российской Федерации при Европейском суде по правам человека Пленарное, 42.02kb.
- Андию, Испанию, Италию, Люксембург, Нидерланды, Португалию, фрг, Францию, экономическая,, 443.4kb.
- Ix конгресс этнографов и антропологов России г. Петрозаводск, 4 8 июля 2011, 229.59kb.
- Международная конференция молодых ученых, 77.46kb.
- С 31 мая по 2 июня 2012 года в Москве пройдет Международная гумбольдтовская конференция, 28.36kb.
К
онференция 
ЦЕНТРЫ СИЛЫ
В СОВРЕМЕННОЙ СИСТЕМЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Международная конференция, проведённая Институтом Европы РАН
совместно с Фондом им. Розы Люксембург (ФРГ)
10 декабря 2003 года в г. Москве
В конференции участвовали:
Арбатова Н.К., руководитель Центра международных отношений и внешнеполитических исследований ИЕ РАН; Бальке Фриц, научный сотрудник Фонда Розы Люксембург (ФРГ); Белов В.Б., заведующий Отделом стран и регионов Европы ИЕ РАН; Борко Ю.А., руководитель Центра исследований европейской интеграции ИЕ РАН; Виттих Детмар, д-р, эксперт ФРЛ (ФРГ); Вяткин К.С., старший научный сотрудник ИЕ РАН; Володин Л.Н., учёный секретарь ИЕ РАН; Грабовски Вольфганг, руководитель Московского представительства ФРЛ (ФРГ); Гринберг Р.С., директор ИМЭПИ РАН; Кроме Эрхард, руководитель международного отдела ФРЛ (ФРГ); Кудров В.М., руководитель Центра международных социально-экономических сопоставлений ИЕ РАН; Максимычев И.Ф., главный научный сотрудник ИЕ РАН; Масленников А.А., руководитель Центра “Банки и кредитная политика” ИЕ РАН; Монтаг Клаус, д-р, эксперт ФРЛ (ФРГ); Носов М.Г., заместитель директора ИСК РАН; Орлов А.А., заместитель директора департамента внешнеполитического планирования МИД РФ; Пех Норман, профессор, специалист по международному праву (ФРГ); Потёмкина О.Ю., завсектором региональных исследований ИЕ РАН; Рогов С.М., директор ИСК РАН; Рыкин В.С., заместитель руководителя Центра германских исследований ИЕ РАН; Тимофеев Т.Т., руководитель Центра цивилизационных исследований ИЕ РАН; Фёдоров В.П., заместитель директора ИЕ РАН; Фоменко В.А., координатор проектов ФРЛ; Шенаев В.Н., заместитель директора ИЕ РАН; Шмелёв Н.П., директор ИЕ РАН; Шюнеманн Манфред, вице-президент Общества внешней политики и международного права (ФРГ) и другие.
Ниже публикуется основное содержание выступлений участников.
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
директора Института Европы РАН академика Н.П. Шмелёва
В самом названии нашей конференции заложена мысль, что мир однополярным не является и не будет таким, что он многополярен не только по политическим устремлениям тех или иных государств, но объективно. Это неоспоримо теоретически. Жизнь за последнее время доказала, что это неоспоримо и практически – при всем высокомерии, самоуверенности и действительно невероятном могуществе Соединённых Штатов Америки. Уже первые попытки соорудить в мире какую-то однополярную конструкцию показали, что ничего не получается. Не получилось в Югославии, и только наивные люди считают, что там всё уже закончилось, у меня же, например, ощущение, что там всерьёз всё только начинается. Сложной остаётся ситуация в Афганистане. Происходящее в Ираке – тоже ещё только начало, а каким будет продолжение, никто не знает. И даже в Северной Корее Соединённые Штаты вынуждены прибегнуть к посредничеству других мировых центров силы. Таким образом, ход международных событий подтверждает, что без участия других центров силы какой-то новый баланс, новое равновесие в мире не устанавливаются, да, вероятно, и не могут быть установлены.
Другая часть нашей конференции целиком посвящена европейским проблемам, Европе как второму по влиянию центру силы в мире. Здесь, конечно, дискуссии не избежать, особенно в таких вопросах, как: обретёт ли когда-нибудь объединённая Европа полную самостоятельность, успешным ли будет расширение европейской интеграции – никто не знает пока, до каких пределов оно будет продолжаться. Сумеет ли Евросоюз “переварить” новых членов или эта рискованная игра может парализовать достигнутый прогресс Европейского союза, как далеко расползётся влияние Большой Европы, которое сейчас обсуждается? С одной стороны, здесь видна некая мудрость Старого Света, много видевшего на своём веку, в подходе к решению, казалось бы, неразрешимых проблем: вместо того, чтобы пытаться силой преодолеть назревающий конфликт цивилизаций в районе Средиземноморья, Европа предлагает диалог, экономическое сотрудничество и постепенное полустихийное втягивание всех стран континента в систему отношений, которая позволит установить стабильность, некий баланс сил и принцип хотя бы мирного существования в этом регионе.
Нам предстоит также сформулировать своё видение будущего: уйдут ли когда-нибудь Соединённые Штаты из Европы или не уйдут? Насколько реальна военно-политическая составляющая самостоятельной Европы и что вообще будет с НАТО как организацией: останется ли она дееспособным военным союзом, с расширяющейся сферой компетенции, или действительно превратится в политический клуб без особых военных амбиций? И где в этом рисунке место России? Мы не можем миновать этого вопроса.
Вы видите, что в программе конференции Россия остаётся главным образом фоном, а не прямым обсуждаемым вопросом. Но Россия – это тоже центр влияния, центр пассивного влияния, и лично мне даже очень хотелось бы, чтобы она такой и оставалась на видимую перспективу. Думаю, многие со мной согласятся, что лучшим периодом в российской истории последних двух веков было время Александра III, когда мы ни во что в мире не вмешивались и спокойно строили свою Транссибирскую магистраль. Это была очень конструктивная позиция, она не уменьшала влияния страны в мире. Но оно было пассивно, и ответственность в делах мира мы тогда на себя не брали.
Пока мы говорим о двух центрах силы, но существует ещё Китай, и я лично глубоко убеждён, что лет через 50 Соединённые Штаты будут спрашивать у Китая разрешения, что можно делать, а что нельзя (а не наоборот). Образуется центр силы в Индии. Появился и такой центр силы, как не имеющий ни границ, ни формальных структур, но реально набирающий размах международный терроризм, выступающий как самостоятельная сила.
И, наконец, последний круг вопросов – судьба Организации Объединённых Наций. Все мы являемся свидетелями того, что старые принципы международных отношений, на которых держался мир последние 300–350 лет: суверенитет, невмешательство во внешние дела государств, уважение границ (хотя они часто нарушались, но всё-таки существовали, были ориентиром для человечества) – эти старые принципы сегодня закачались. Откуда-то вырастает принцип превентивного вмешательства, превентивного удара, который обсуждают всерьёз. И даже рассуждения некоторых наших политических деятелей оставляют впечатление, что они не прочь присоединиться к этому принципу упреждающего удара, превентивного гуманитарного или какого угодного вмешательства.
С одной стороны, это очень привлекательно: действительно, если было бы право превентивного вмешательства, то мир был бы избавлен от Гитлера, от Пол Пота и от многих, многих им подобных. А с другой стороны: где критерий, кто судья и каковы принципы такого вмешательства, может ли оно быть индивидуальным или это вмешательство должно быть коллективным? А если коллективным, тогда должны быть выработаны принципы, в каких случаях такое вмешательство объективно и обоснованно. Наверное, всё-таки единственная более или менее действенная международная структура, которая как-то пытается управлять миром, это Организация Объединённых Наций и Совет Безопасности. Вряд ли они будут уничтожены до конца при всем презрительном к ним отношении Соединённых Штатов. Но если ООН сохранится, значит, надо думать, на какие принципы она будет опираться и каким механизмом станет в будущем как ведущая сила коллективного регулирования международных отношений, как своего рода мировое правительство.
______________________________________________
НАУЧНЫЕ ДОКЛАДЫ
чл.-корр. РАН Рогов С.М.
Хотелось бы добавить к вступительному слову Н.П. Шмелева, что прислушиваться к мнению Китая американцы будут не через 50 лет, а через 20. Даже сегодня США требуют, чтобы Тайвань не проводил референдума, поскольку не хотят портить отношения с КНР.
Переходя собственно к теме конференции, я считаю необходимым отметить, что процесс глобализации, который я понимаю в первую очередь как процесс создания действительно глобального рынка, начался в конце XIX – начале XX века. Но Первая мировая война и Октябрьская революция в России этот процесс затормозили.
Окончание “холодной войны”, т. е. прекращение раскола человечества на две разные социально экономические, политические, идеологические системы придало большой импульс этому процессу. В начале XXI века наступил качественно новый этап глобализации.
Мой первый тезис – роль США в сегодняшнем мире связана главным образом с тем, что они стали лидером процесса глобализации и получают от этого процесса максимальную выгоду. В целом выигрыш от глобализации получают развитые государства, Западное сообщество, в то время как многие страны и целые регионы остаются в проигрыше. Выигрыш США бьёт все рекорды. Именно этим объясняются американские претензии на роль единственной сверхдержавы. Я не считаю, что мир является однополярным, но реальны попытки США придать миру однополярную структуру.
Для этого есть некие объективные обстоятельства. Американский ВВП по паритету покупательной способности составляет примерно 21% мирового ВВП, а по обменному курсу – около 32%. Если мы возьмём военные расходы, то в истории ещё не было такого случая, чтобы одна страна тратила на эти цели в год 400 млрд из общей мировой суммы 800 млрд долларов. Иными словами, половина всех глобальных военных расходов приходится на США. По закупкам вооружений доля США составляет 65%, а по расходам на военные НИОКР – 75–80%. Этот ряд цифр свидетельствует об экономическом обосновании американских сверхдержавных претензий, точнее, о важной роли военного фактора, с помощью которого США пытаются подкрепить свои глобальные претензии. Сегодня администрация Буша ведёт гонку вооружений сама с собой, поскольку ни Россия, ни Китай, ни ЕС в этой гонке по существу не участвуют. США пытаются уйти в отрыв в военной сфере, чтобы стать единственной страной в мире, которая в начале XXI века перейдёт на вооружение пятого и даже шестого поколения. Военная однополярность мира заслуживает особого внимания, поскольку в экономической сфере ситуация куда менее однозначная – там есть и Европейский союз, и экономический конгломерат в Восточной Азии. В экономической сфере однополярности нет.
Между тем в военной сфере тенденция к однополярности усиливается. Единственным сдерживающим фактором перед лицом абсолютного военного превосходства США является ядерное оружие России. Но через 10–20 лет останутся только воспоминания о былом ядерном паритете СССР и США. А в сфере обычных вооружений превосходство США будет подавляющим. Сам термин “обычные вооружения” в данном случае обманчив, поскольку неядерное вооружение пятого поколения – это военная техника, позволяющая решать задачи, которые раньше поддавались решению только с помощью ядерного оружия. К тому же США опираются на систему институтов Западного сообщества, что приводит к мультипликации американской мощи.
Конечно, Организация экономического сотрудничества и развития формально демократическая организация, но её лидером являются США. Европа тоже играет свою роль, но тем не менее ОЭСР, Всемирный банк, Международный валютный фонд – это институты, где главенствуют США. НАТО – институт, с помощью которого США контролируют военную политику объединённого Запада; для Японии и Южной Кореи существуют двусторонние союзы. Таковы те факторы, на которые опираются американские претензии на сверхдержавность.
И все же, я думаю, США не в состоянии реализовать ту цель, которую поставила администрация Буша. Предыдущая волна гонки вооружений была 20 лет назад, при Рейгане, когда военные расходы США достигали 6,5% ВВП, а дефицит федерального бюджета США составлял 3–3,5% ВВП. Она подвела Америку в конце 1980-х вплотную к перенапряжению сил. Клинтон был вынужден сократить американские военные расходы до 3% ВВП в 2000 году. И вместо дефицита возник профицит – 3%. Тогда Гор и Буш-младший спорили о том, как делить этот профицит. За несколько последних лет Буш вернул Америку в то состояние, в котором она находилась в конце 1980-х годов. Сегодня военные расходы США составляют 4,5% ВВП, а если добавить расходы на внутреннюю безопасность – 5%. К тому же Буш, в отличие от Рейгана, не сокращает социальные расходы. Траты на образование, на медицинскую сферу растут – Буш реализует лозунг: “И пушки, и масло”, при этом резко сократив налоги. Результат – колоссальный недобор средств. В этом году (точнее говоря, в прошлом, поскольку 2003 финансовый год в Америке кончился в октябре) вместо 3%-го профицита налицо 3,5%-й дефицит федерального бюджета. И дальше этот разрыв будет увеличиваться.
Для войны в Ираке, на мой взгляд, нефтяной фактор играл второстепенную роль. Главное – это идеология неоконсерваторов, которые ещё в 1990-е годы ругали Клинтона за то, что он не реализовал колоссальное военное превосходство, не показал всему миру, что с Америкой связываться не надо. Ирак был избран в качестве мальчика для битья. Ясно, что режим Саддама был отвратительным, диктаторским, кровавым, но били его не за это. И цена войны в Ираке оказалась слишком высокой. В этом календарном году администрации Буша дополнительно потребовалось 160 млрд долларов. И никакого света в конце тоннеля для американцев не видно.
Сегодня в США идёт серьезный разговор о том, чтобы объявить победу, быстренько удалиться, и пусть НАТО делает грязную работу. Но НАТО не хочет идти в Ирак. Система союзов, которая мультиплицировала американскую мощь, начала трещать по вине президента Буша. Такого пренебрежительного отношения к своим собственным союзникам не проявлял ни один американский президент. В НАТО разразился острейший кризис. Это фактор весьма серьёзный. Всё-таки НАТО – это уникальный военно-политический союз, который не развалился после окончания “холодной войны”. Вспомним, антигитлеровская коалиция как только победила, тут же развалилась, а НАТО выстояла и, видимо, не развалится, хотя очень трудно быть военно-политическим союзом, если нет общего врага. Но когда Джордж Буш-младший сказал: наш враг – это Ирак, Саддам, в НАТО возник раскол. Франция и Германия оказались в одной лодке с Россией. И теперь Пентагон объявил о санкциях против этих трех государств: они не будут допущены к дележу нефтяных контрактов в Ираке. НАТО оказалась в какой-то странной ситуации. Этим объясняется, помимо других причин, процесс консолидации, который идёт в Европейском союзе и в экономической, и в политической, и в военной сферах. Развивается процесс формирования собственной европейской идентичности. Такое впечатление, что в администрации Буша есть немало людей, которые очень боятся этого. Хотя идеологически есть попытка представить Китай врагом США номер один, но политически в Вашингтоне сильны настроения против ЕС: дескать, эти гады за спиной у Америки пытаются создать самостоятельную политику, их надо душить в зародыше, не должно быть никакой консолидации Европейского союза.
В сфере российско-американских отношений налицо колоссальная асимметрия. Если США сегодня страдают от избытка силы, то Россия страдает от избытка слабости. Психологически нам трудно поставить себя на место “младшего брата”, ведь мы всегда были “старшим братом”. Но сегодняшняя Россия по отношению к главным центрам силы – США, ЕС, Китаю – “младший брат”. С этим психологически очень трудно смириться. Отсюда колоссальная асимметрия в отношениях между Россией и США.
В Америке по отношению к России сегодня существуют три линии. Одна линия – это Бжезинский, старые антисоветчики, которые говорят: Россия слаба, вот и надо её добить, чтобы она больше никогда не появлялась в числе игроков на мировой арене. Вторая линия – Россия слаба и нечего на неё обращать внимания. Вот через 20 лет крышку откроем, посмотрим, что там сварилось, тогда и решим, что делать, а сейчас просто с Россией не надо считаться, не стоит обращать на неё внимания. Наконец, третья линия, которая широко представлена и в Совете Национальной Безопасности, и в Госдепартаменте, в то время как в Пентагоне господствуют приверженцы первых двух. Сторонники третьей линии опасаются перенапряжения сил Америки. В ходе избирательной кампании 2000 года Буш и Кондолиза Райс ругали Клинтона за то, что он ввязывается в любой конфликт, а сегодня США делают именно это. Отсюда стремление вернуться к роли балансира в системе баланса сил, отказаться от той линии, которую США ведут вот уже 50 лет, когда Америка не играет в баланс сил, а держит свои войска в Европе, в Корее, в Японии, в Ираке и т. д., то есть делает всё сама. Но если играть в баланс сил, то Америке нужна Россия, которая была бы не слишком сильна, чтобы угрожать США, но достаточна сильна, чтобы можно было использовать её в игре против исламского мира, против Китая, а если потребуется, то и против Европы и Японии.
Пока рано говорить о том, что попытка США закрепить за собой роль единственной сверхдержавы захлебнулась, видимо, потребуется ещё какое-то время, возможно, политическое поражение США в Ираке. Сегодня шансы на переизбрание Буша через год в лучшем случае фифти-фифти. Но нельзя исключать, что Буш – это всерьёз и надолго. Если он будет переизбран на второй срок, тогда американская линия одностороннего доминирования в мире усилится. Однако не стоит исключать и того, что маятник качнётся в другую сторону и американская политика вернётся к более традиционному курсу.
____________________________________________
Клаус Монтаг (ФРГ)
Нынешняя конфликтная ситуация в отношениях США – ЕС является более сложной, чем это имело место прежде. В данном случае возникло нечто более фундаментальное. Во-первых, это американское стремление реализовать преимущества силы в такой степени, чтобы обеспечить себе возможность самостоятельно устанавливать новые правила мирового порядка. И это не новый “заскок” администрации Буша. С данным процессом мы имеем дело на протяжении последних десяти лет. Вторая тенденция заключается в том, что западноевропейские страны предпринимают попытки отмежеваться от американской гегемонии, с тем чтобы не утратить равноправия, по крайней мере на словах. Обе тенденции создали в настоящее время область устойчивого конфликта. Здесь мы столкнулись с конфликтной ситуацией между США и ЕС, а также с расколом Европы, который вызван не только иракской проблемой, но и имеет множество других причин, порождаемых внутриполитической борьбой.
Мы имеем дело с небывало широкой мобилизацией социальных сил в Европе и опирающихся на них правительств, выступающих против политики США. Рост антивоенных сил принял ярко выраженные черты антиамериканизма. Это явление многих сильно раздражает. Принимаются меры, чтобы уйти от расширяющейся полемики, замаскировать её лозунгом “стабилизации”, в том числе и в отношении Ирака, не продолжать дискуссию по спорным вопросам стратегии, снять остроту проблемы путём изъятия неудобных формулировок из документов социал-демократической партии, чтобы лишний раз не раздражать администрацию Буша. Это своего рода смягчение конфликтной ситуации, выбор других терминов, движение навстречу американской стороне по некоторым вопросам.
Несмотря на это, некоторые принципиальные разногласия сохранятся и в долгосрочной перспективе как следствие смены парадигмы в американской политике. Не имеет никакого значения, находится ли сейчас Польша или другая страна в фарватере США по современным проблемам, поскольку всем придётся столкнуться с этими факторами: и с попыткой США осложнить равноправное партнёрство государств, обеспечить себе положение гегемона и не допустить появления многополярной структуры, и с американским проектом “расширяющейся демократии”, который в конечном счёте сводится к постоянному применению силы в целях изменения общественного строя в решающих регионах. Вопрос в том, сохранится ли в такой ситуации трансатлантическая общность в долгосрочной перспективе?
Поддержание американского превосходства означает применение силы или ведение войны как средства достижения политических целей, несмотря на все разговоры о превентивной или упреждающей военной реакции, и это противоречит традиционным европейским представлениям о политике. Неуважение к международным организациям, к их правилам нацелено на минимизацию их влияния и доведения до абсурда принципов международного права, которые формировались начиная с 1945 года при участии США. Конечно, необходима дискуссия по остающемуся открытым вопросу о том, насколько необходимой является реформа международной системы в условиях новой расстановки сил, новых угроз, новых взаимозависимостей. Но главное другое: можно ли считать новые аспекты в долгосрочной политике США фактором отчуждения или европейская концепция безопасности сможет повлиять на политику США таким образом, чтобы те отказались от некоторых своих позиций? На мой взгляд, предполагать, что такое возможно, было бы иллюзией.
В условиях отчуждённости НАТО будет и в дальнейшем играть решающую роль, однако её особое положение ослабеет в результате превращения в резервуар временных коалиций, имеющих целью политическую легитимизацию американских военных интервенций или ограниченную поддержку США.
В Германии продолжаются горячие споры о её позиции: правильно ли было встать в ряды тех, кто отклонил американский курс, пошёл на конфронтацию и за отсутствием других возможностей превратился в “отказника”, поскольку для неприятия американской политики не было других средств. Занятая Берлином позиция вызвала долгосрочные последствия для отношений между США и Германией. В то же время обе стороны сознают, что вследствие вовлечённости в трансатлантическую систему они нуждаются друг в друге. Вопрос в том, в какой мере? В какой степени ФРГ при красно-зелёной коалиции играет ведущую роль для реализации американских интересов в Европе? Как известно, вскоре после 1990 года и самоустранения СССР появилось решение Совета национальной безопасности США, согласно которому центральная роль в Европе предназначалась Германии. В современных условиях данный фактор приходится поставить под вопрос.
____________________________________________
Эрих Кроме (ФРГ)
Мы должны исходить из того, что существуют общеевропейские структуры, или Большая Европа, с одной стороны (что в известном смысле находит своё институциональное выражение в существовании ОЭРС), и Европа в более узком значении, представленная ЕС. С точки зрения интересов западноевропейской элиты совершенно очевидно, что Россия никогда не станет членом ЕС, который всегда останется актором, отличным от России и других государств на востоке Европы. В некоторых странах ЕС ведётся дискуссия о том, есть ли пределы расширению ЕС, рассматриваемому как единое правовое пространство, имеющее единые правила для экономических и иных процессов на всей его территории, то есть как пространство, практически управляемое из Брюсселя. В этом смысле ЕС имеет свои естественные пределы. В дискуссиях уже звучат опасения, не приведёт ли расширение ЕС до 25 членов к тому, что он превратится в неуправляемый организм, не запрограммирован ли в результате этого расширения его возврат к зоне свободной торговли?
Общая заинтересованность основных стран ЕС (Германии, Франции, Италии), или “ядра Европы”, внутри которого движение происходит с различной скоростью, в существовании данной интеграционной структуры сильнее, чем акцентировка различий между ними или опасность её раскола. Альтернатива такова: либо сохранить и расширить общие интересы, либо предпочесть национальные интересы в ущерб ЕС, как правило, его ядру, в ущерб экономическому, социальному и правовому сообществу, которое заинтересовано в сохранении единства. В первую очередь это сказывается на общей внешней политике и политике безопасности, а также в области военной политики, где проявились расхождения в связи с войной в Ираке.
Здесь налицо разногласия, прежде всего, между континентальными членами ЕС, с одной стороны, и Великобританией – с другой. Поддержка Италией и Испанией американской политики в Ираке является делом временным. Бывший федеральный канцлер Гельмут Шмидт на вопрос о Великобритании, которая уже давно проводит политику, ориентированную на США, ответил: ей надо выйти из состава ЕС и войти в состав США. Именно здесь проходит линия разлома, и ЕС придётся определяться со своим дальнейшим политическим развитием. В остальном же я исхожу из долгосрочного единства интересов государств, образующих сегодня ЕС.
Поскольку в военной области США в количественном и качественном отношении находятся на таком уровне, что их невозможно догнать, внутри ЕС постоянно звучат призывы даже и не пытаться создавать военный потенциал, который мог бы составить серьёзную конкуренцию США. Несмотря на неясную и непрогнозируемую ситуацию, большинство стран ЕС готово принять Европейскую конституцию, в которой чётко прописаны положения о совместной внешней политике и политике в области безопасности, выходящие за рамки того, что до сих пор практиковалось. Там есть пункт, предусматривающий принципиальное обязательство членов ЕС участвовать в наращивании вооружений, а также в создании европейского Ведомства вооружений, которое будет руководить данным процессом. Этот пункт побудил многие левые партии, включая Партию демократического социализма, требовать отклонения этой конституции, хотя в ней заложены многие базовые положения и права.
Параллельно существует намерение создать войска быстрого реагирования ЕС численностью 60 тысяч человек (примерно треть составят немцы), которые смогут независимо от США действовать в различных частях мира. Пентагон пытается через НАТО воспрепятствовать обретению ЕС самостоятельной способности к действиям в военной области или “приручить” новые структуры, чтобы они не выпадали из рамок НАТО. Но определённые круги в странах ЕС хотели бы иметь интервенционистские силы в качестве средства, конкурирующего с возможностями США, хотя понятно, что в случае, когда ЕС вознамерится ввести куда-либо свои войска, США смогут заблокировать это. Силы быстрого реагирования ЕС в обозримом будущем не будут в состоянии выступить против воли США. Я полагаю, что дело кончится тем, что всё будет оставлено как есть. Мощь ЕС будет увеличена за счёт сил поддержания порядка на случай угрозы гражданских конфликтов. Создание собственных вооруженных сил ЕС, конкурирующих с США, не получится.
Франция и Германия продемонстрировали в политико-дипломатической области исключительно высокую дееспособность в связи с войной в Ираке. И я подтверждаю своё мнение о том, что США, возглавляемые администрацией Буша, конечно же, приложили усилия, чтобы нанести урон Организации Объединённых Наций, что, несмотря на это, ООН была и остаётся важным инструментом международных отношений, что Совет Безопасности ООН не дал США полномочий на ведение этой войны, что война как таковая с самого начала противоречила международному праву, а новая резолюция Совета Безопасности является попыткой произвести дипломатический ремонт [ситуации] и включить в игру ООН. Однако это не одно и то же, как если бы США заранее получили полномочия вести эту войну. И это является принципиально важным для оценки иракского кризиса.
В экономической и политико-экономической областях, а также в мировой торговле ЕС выступает как единая величина. Соответствующий брюссельский комиссар разъясняет в ВТО или какой-либо аналогичной организации, в чём состоят интересы ЕС. ЕС выступает в качестве сильного игрока, принуждающего иногда даже администрацию США предпринимать такие шаги, которые она не хотела бы делать. Военное превосходство США не может быть использовано для эквивалентной компенсации их экономико-политической слабости.
В сфере отношений между США или Северной Америкой, с одной стороны, и ЕС – с другой, переплетаются сотрудничество и противоборство. Имеются значительные общие интересы, обусловленные тесным переплетением капиталов Северной Америки и ЕС, которые в торгово-политической и политико-экономической сферах вступают в противоречие с интересами Китая и других мировых акторов. Обороты дочерних компаний немецких концернов в шесть раз превышают торговый оборот между ФРГ и США. Опасения немецких консерваторов, что политика ФРГ в отношении Ирака приведёт к торговым санкциям США, не оправдались. Ничего такого не произошло даже в отношении Канады, хотя она на 80% зависит от экономики США и не может рассчитывать на поддержку ЕС. Общность позиций североатлантического сообщества сказалась и на Всемирной торговой конференции в Канкуне. Если проанализировать выдвинутые там предложения, то требования ЕС к странам Юга по важным параметрам были острее и серьёзнее, чем претензии США. Использование невоенных способов не означает отказа от проведения политики силы.
Что касается социального измерения международных отношений, включающего общественные и социальные движения, то мощные демонстрации в защиту мира и против надвигающейся войны в Ираке, которые состоялись 15 февраля 2003 года по всему миру и имели мощный политический резонанс также в странах ЕС, являются частью новой социальной силы.
На всемирных социальных форумах (Порто-Аллегро, Париж и т. д.) происходит объединение очень различных социальных и политических сил – крестьян, выступающих за здоровое питание и против международных зерновых и овощных монополий; движения геев и лесбиянок; движения сторонников мира и защитников окружающей среды.
Серьёзные аналитики, такие как Иммануэль Валленстейн, говорят, что это движение порождает новые силы, которые всё более активно участвуют в решении вопроса о том, каким образом должны развиваться процессы глобализации. Эта проблема становится делом не только капиталистической элиты западных стран, но и весьма значительной части населения, избирателей.
Я не согласен с тезисом о том, что движение сторонников мира в Европе носит антиамериканский характер. Оно направлено только против политики Буша. Существует тесная связь между американскими и западноевропейскими сторонниками мира. Социальные движения и движения сторонников мира являются важным самостоятельным международным фактором.
____________________________________________
Академик Журкин В.В.
Все последние десятилетия Европейский союз был мощным центром влияния в мире, он им и остаётся и будет впредь одним из глобальных центров влияния. Но главный вопрос, который должен нас волновать сегодня, состоит в том, усилится ли ЕС как центр влияния в XXI веке, ослабеет или останется примерно в тех же нынешних относительных параметрах.
Мне кажется, что мы настолько сжились с успехами Евросоюза, настолько привыкли относиться к нему с чувством эйфории, что как-то легкомысленно подходим к тем серьёзным кризисам, которые поразили его в начале нынешнего века во всех главных сферах деятельности.
Основа европейского центра влияния или центра силы – это экономика, в военном отношении Европа пока ещё, если говорить о Европейском союзе, – сила почти нулевая. К большому сожалению, в наше время впервые за несколько десятилетий, а может быть, и за всё время существования ЕС, европейская экономика забуксовала и забуксовала очень серьёзно. В 1990-е годы выявилось замедление темпов роста европейской экономики по сравнению с Соединёнными Штатами и другими схожими странами, возможно за исключением Японии и стран Юго-Восточной Азии, которые поразил свой кризис.
В начале нынешнего века произошло определённое падение производства и ВВП даже в главных локомотивах Евросоюза – во Франции и особенно в Германии. И когда мы сегодня с большим удовлетворением узнаём, что в каком-то квартале в Германии произошёл рост на треть процента или на полпроцента, это уже само по себе отражает ту степень депрессии, которая поразила Европу. Мы как-то спокойно прошли мимо такого совершенно скандального факта европейской экономической жизни, как нарушение Германией и Францией Пакта стабильности, что резко осудили крупнейшие европейские экономисты, руководители Евробанка (и прежний – Дуйзенберг, и нынешний – Трише), а также многие политики, но они не смогли противостоять этому подлинному вызову, брошенному европейской интеграции. Этот яркий факт, как и множество других, – очень серьёзный показатель трудностей в экономике Евросоюза.
Тревогу бьют многие эксперты, причём иногда даже довольно драматически, вплоть до сверхалармистского прогноза такого серьёзного и даже осторожного аналитика, как Чарльз Грант, руководитель Центра европейских реформ в Лондоне. Он заявил, что если так дела пойдут и дальше, то на протяжении одного поколения ВВП Европы будет составлять половину американского, что американцы вдвое обгонят Европу. Экономисты должны исследовать, в чем причины этих кризисных явлений. В отставании Европы в информатике, вообще в информационной сфере, в целом в высоких технологиях? В тяжеловесности ЕС, его раздутой бюрократии? В том, что Европа слишком далеко зашла в своих социальных реформах, социальной направленности своей экономики? Или в чём-то ещё? Здесь широчайшее поле для анализа, дискуссий, научного поиска.
Кстати, если говорить о социальной сфере, то её принялись усердно урезать (с большим ущербом для трудящихся) чуть ли не все правительства Европы, причём не только консервативные, как в Испании, Франции, Италии, но и социалисты. Так, сегодня германские социал-демократы в своей новой социальной политике больше похожи на самых настоящих христианских демократов, чем на былых социал-демократов. А лейбористы в Великобритании схожи с консерваторами, а не с бывшими лейбористами.
Разумеется, нельзя отрицать, что руководители ЕС крайне озабочены кризисными явлениями в экономике, пытаются и будут пытаться что-то сделать. Но перспективы всё же туманны. Конечно, Европа была и останется центром влияния, но экономические неурядицы могут серьёзно ослабить её роль.
Следующая проблема – это расширение Евросоюза до 25 членов, которое произойдет в мае 2004 года. Как отразится расширение на будущей роли ЕС? Сейчас об этом в Европе спорят, потому что вся новая десятка – это страны более отсталые, чем, скажем, Испания, а большинство из них даже более отсталые, чем Португалия и Греция, субсидировавшиеся на протяжении многих лет. Так что, к примеру, шумливая Польша, которая постоянно пытается добиться для себя каких-то особых прав, – это далеко даже не Испания, не говоря уже о главных, самых мощных членах Европейского союза.
Поэтому почти наверняка следует ожидать в экономике, а может быть и не только в экономике, наряду с количественным ростом ЕС его качественного внутреннего ослабления. И уж при всех обстоятельствах процесс ассимиляции этой новой десятки, а потом ещё вдобавок Болгарии и Румынии, может занять десятилетия, и это, мне кажется, тоже будет серьёзным фактором, который станет, как минимум, сдерживать усиление роли Европы.
Все мы с изумлением (а кое-кто, к сожалению, и с удовольствием) наблюдаем, как идёт формирование конституции Европейского союза. Мне кажется, что здесь вещи также следует называть своими именами. Борьба вокруг проекта новой конституции является острейшим внутренним кризисом ЕС. И возможно, что Евросоюз никогда таких мощных кризисов ещё не переживал. Если вы помните (многие обратили на это внимание), когда Берлускони начал борьбу за то, чтобы до конца года принять новую конституцию, Франко Франтини, итальянский министр иностранных дел, сказал, что, если мы начнем изменять конституцию, то откроем ящик Пандоры с непредсказуемыми последствиями для сегодняшних ситуаций и в принципе для всего будущего Европы. К прискорбию, именно это сейчас и происходит. Ящик Пандоры открыт, и открыт с непредсказуемыми последствиями.
Сегодня самые разнообразные новости на эту тему появляются одна за другой. Например, во Франции и в Германии всерьёз задумываются над тем, что, может быть, вообще стоит отказаться от этой конституции, если Польша и Испания не пойдут на уступки. Возможно, это средство нажима, но ситуация остаётся достаточно острой. Вполне вероятно, если конституция будет принята на основе компромисса между, скажем, большими и малыми членами Евросоюза, между его новобранцами и ветеранами, между более проамериканскими членами ЕС и более независимыми, то вполне можно ожидать, что ситуация в этой острейшей сфере внутренней жизни ЕС успокоится. Но последствия этого кризиса (даже если он будет урегулирован) будут ещё долго, долго ощущаться.
Что касается внешней политики, то мы привыкли за последние десятилетия к тому, что в этой области Европейский союз выступал единым голосом. Европейские послы в Москве регулярно собираются для того, чтобы совместно выработать общую позицию, европейские представители в ООН формулируют единую политику по всем крупнейшим вопросам, будь то ближневосточный кризис или иные многочисленные международные проблемы. ЕС всегда занимал единообразную, однозначную позицию.
В связи с кризисом вокруг Ирака Европа раскололась. Я сейчас даже не затрагиваю вопрос о том, кто был прав, кто виноват, хотя тут, мне кажется, у нас расхождений нет. Но впервые произошёл раскол, причем даже между крупнейшими четырьмя или четырьмя с половиной странами (не знаю, считать ли Испанию полностью крупнейшей страной). Две страны, наиболее мощные и наиболее инициативные державы Европы – Германия и Франция, оказались по одну сторону баррикад, три (или две с половиной) другие – Британия, Италия и Испания – по другую сторону. Поэтому, когда мы говорим о центрах влияния в мире, то, может быть, уже не столько Европейский союз в военно-политическом плане является центром влияния, а его наиболее крупные державы, т. е. Германия является центром влияния, Франция является центром влияния, Британия, Италия и т. д.
Два слова о том, как отнестись к полюбившейся СМИ и некоторым нашим политикам “оси Москва–Берлин–Париж”, которая, де, возникла в связи с нашими общими выступлениями против интервенции Соединённых Штатов и Британии в Ираке. В моём понимании, эта “ось” мифическая, это более или менее случайное совпадение интересов, правда, по достаточно крупному и острому международному вопросу. Но всё это никак не мешает Франции портить отношения с Россией по другим проблемам, Германии сталкиваться с Россией по третьим вопросам. Поэтому, мне кажется, что наши российские СМИ и некоторые политики очень уж увлеклись этим несерьёзным мифом. Но всё-таки фактом остаётся важнейшее историческое событие: впервые в 2003 году произошёл раскол Евросоюза по крупнейшей международной проблеме. Конечно, это раскол внутри НАТО, наверное, точнее было бы сказать, что он произошёл среди европейских союзников Соединенных Штатов, поразив и НАТО, и Европейский союз. Но тем не менее это несомненно новое явление в Евроатлантическом сообществе, в Европе да и просто в современной мировой истории.
Теперь об общей обороне, бесспорно новой тенденции в развитии ЕС, Европы, европейской интеграции. Её начало лет пять тому назад было многообещающим. Достаточно вспомнить франко-британский саммит в Сен-Мало в конце 1998 года, призвавший к созданию собственной европейской системы обороны, саммиты ЕС (сессии Европейского Совета) в Кёльне и Хельсинки, чётко определившие параметры строительства еврообороны в следующем, 1999 году. Но вот прошло полдесятилетия, а основные достижения остаются на бумаге. Творцы европейской обороны, по существу, завязли в своих организационных проблемах. Пока что эти силы, численностью 60 ли тысяч солдат или 100 тысяч, как заангажировались члены ЕС (в том числе 18 тысяч человек от Германии), реально не созданы.
Некоторые наши политики и военные беспокоятся, что ЕС мало что делает практически в сотрудничестве с Россией в сфере безопасности и обороны, хотя подписано на эту тему уже несколько очень содержательных совместных деклараций. Но, видимо, обижаться тут не стоит, потому что сама Европа ещё во многом не определилась, процесс формирования европейской обороны оказался затяжным, более сложным, чем ожидалось ранее. Евросоюз, правда, проводит отдельные конкретные операции, такие как “Конкордия” (в ЕС очень гордятся этой миротворческой операцией в Македонии), размещение его полицейских сил в Боснии–Герцеговине и маленькая военно-гуманитарная акция за пределами Европы под названием “Артемис” в Конго. Но всё это не идёт в сравнение с радужными планами, звучавшими четыре-пять лет тому назад.
Сказанное отнюдь не значит, что Европейский союз разваливается. Нет! Он функционирует, все его механизмы действуют, комиссии заседают, комиссары работают, бюрократия занята своими бюрократическими делами, правда очень часто больше ухудшая ситуацию, чем улучшая её. И всё же целый комплекс негативных тенденций, столь несвойственных Евросоюзу в прошлом, сегодня налицо. Они, естественно, дают право поставить вопрос: каков этот комплекс – это временное, случайное, преходящее явление, своего рода болезнь роста или здесь есть элементы системного кризиса, который поражает все звенья Европейского Союза? Ответа на этот вопрос пока нет. Встает и другой вопрос: как эти проблемы будут решаться? Обычными паллиативными мерами, к которым привык ЕС, или он нуждается в каких-то более радикальных реформах? И третий вопрос, в чём всё-таки причины? Не получилось ли так, что лидеры Евросоюза, его крупнейшие державы просто-напросто переоценили свои силы и просчитались, взявшись сразу и за расширение, и за углубление, и за решение целого круга других проблем, которые ЕС оказались не по силам…
Всё это крайне важно для России. Встав на путь продвинутого сотрудничества с Европой, олицетворяемой для нас Евросоюзом, наша страна очень заинтересована в том, чтобы ситуация там складывалась нормально, чтобы ЕС как центр влияния в современном мире укреплялся, а не слабел.
Вполне возможно, что я слишком сгустил краски, говоря о кризисах и проблемах Европы, Европейского союза в начале XXI века, несколько драматизировал оценку реально существующих тенденций. Впрочем, для целей нашей дискуссии это, может быть, даже и неплохо.
_____________________________________________
Орлов А.А.
В развернувшихся в мире жарких дискуссиях о перспективах развития системы международных отношений важное место занимают проблемы будущего ООН и её реформировании. Я не отношусь к ооноскептикам и не считаю, что Организация Объединённых Наций переживает какой-то кризис. Его переживают отдельные государства, которые пытаются выйти за рамки ООН и особым образом поставить себя в современном мире.
“ООН переживает затяжной и глубокий кризис, будучи по своей сути реликтом прошлой исторической эпохи, и не отвечает новым реальностям”, – такое категоричное суждение является весьма расхожим среди определённой части политологов и учёных. Пессимистические оценки перспектив ООН характерны и для многих государственных деятелей и политиков, прежде всего заокеанских. Да и в Старом Свете не всем люб этот ветеран международных отношений, повидавший на своём полном бурными событиями веку немало всевозможных катаклизмов. Критикуют ООН за разное. Одни – за неэффективность в критических для мира ситуациях, другие – за недемократичность, третьи – за недостаток внимания к проблемам развивающихся стран, четвертые – за бюрократизм, раздутость штатов и непомерный бюджет, пятые – за невосприимчивость к реформам и т. д. У всех есть своя доля правды. Только вот общая картина не всегда получается объективной, в полной мере отражающей действительность. А посему и выводы зачастую делаются скоропалительные, весьма далёкие от реального положения вещей.
Историческим предшественником ООН была Лига наций, идея создания которой возникла в годы Первой мировой войны. Это обстоятельство роднит Лигу наций и ООН – обе они вышли из мировых войн с целью избавить страны и народы от новых трагических испытаний. Однако Лига наций оказалась неспособной противостоять деструктивному ходу развития событий в мире в 30-е годы прошлого столетия.
Принято считать, что одной из причин банкротства Лиги наций явилось организационно-правовое несовершенство этой международной организации. С этим трудно не согласиться. Главными органами Лиги нации были Ассамблея, Совет и постоянный секретариат во главе с Генеральным секретарём. Это напоминает нынешнюю ООН. Однако все решения Ассамблеи и Совета Лиги наций, за исключением процедурных, принимались единогласно. И это очень напоминает другую организацию, которая существует сейчас, а именно ОБСЕ. Таково первое существенное отличие Лиги наций от ООН. Другое важное несовпадение в методах работы Лиги наций и ООН заключалось в том, что при разбирательстве спора двух сторон, являвшихся членами совета Лиги наций, их голоса не учитывались при принятии решения. По этой схеме 14 декабря 1939 года из Лиги наций был исключён СССР, являвшийся постоянным членом её Совета.
Творцы ООН обладали необходимой информацией о том, что себя оправдало и могло пригодиться в будущем из практики деятельности Лиги наций, и одновременно знали, чего делать не следует. Тем не менее потребовалось время и политическая воля на самом высоком уровне, чтобы избавиться от инерции прошлых ошибок. В 1943 году на Тегеранской конференции Сталин и Рузвельт пришли к общему пониманию важности обеспечения в первую очередь единства действий великих держав, необходимого для борьбы с агрессией в будущем. В принципиальном же плане вопрос о единогласии постоянных членов Совета Безопасности (СБ) как краеугольном камне ООН был согласован на высшем уровне чуть позже, в ходе Крымской, или Ялтинской, конференции. Этот принцип, называемый чаще правом вето, стал своего рода красной тряпкой, которая с момента создания ООН и до сих пор возбуждает острые дискуссии.
Ещё в ходе конференции в Сан-Франциско, где вырабатывался устав ООН, принцип единогласия постоянных членов СБ подвергся серьёзной критике. Аргументация, которой оперировали противники права вето более полувека тому назад, мало чем отличается от той, которой пользуются их современные единомышленники. В её основе был тезис о том, что принцип суверенного равенства государств, заложенный в фундамент ООН, несовместим с тем положением, когда ряд стран обладает дополнительными существенными полномочиями, ставящими их в особое положение по сравнению с остальными государствами-членами Организации. Не ограничившись фронтальными атаками на принцип единогласия постоянных членов СБ, его критики прибегли и к различным обходным манёврам, в частности к сужению сферы применения права вето. Была, например, идея вывести из сферы компетенции СБ кризисные ситуации в Латинской Америке, а для их разрешения использовать соответствующие межамериканские механизмы.
В наши дни многие критики ООН связывают появление антидемократичного, по их мнению, права вето постоянных членов, ставящего их в особое положение, с победой государств антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне. Действительно, принцип единогласия великих держав во многом явился следствием их выдающейся роли в Победе, освободившей человечество от фашистского Третьего рейха и японского милитаризма. Некоторые хотят об этом забыть, как о делах давно минувших дней. Но делать это не следует.
Принцип единогласия постоянных членов СБ стал, по сути дела, выдающейся международно-правовой находкой, позволившей избавить новую всемирную организацию от многих родимых пятен Лиги наций, ограничивавших её эффективность. Нахождение разумного баланса в компетенциях главных органов ООН, прежде всего Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности, позволило создать прочный каркас Организации, предотвратило открытое соперничество между её структурами.
Почему тема реформы ООН вновь встала в начале 90-х годов прошлого века? На мой взгляд, к тому привело несколько причин.
Первой стала политическая причина, связанная с распадом СССР, разрушением целой системы союзнических отношений и вследствие этого прекращением длившейся без малого полвека “холодной войны”, в орбиту которой было втянуто большинство государств мира. Многие развивающиеся страны, традиционно ориентировавшиеся на СССР, потеряли в его лице своего рода маяк в океане мировой политики и, посчитав, что новая, демократическая Россия встанет в кильватер политики США в международных делах, начали атаку на право вето, как на механизм, с помощью которого развитые страны могли диктовать свои условия “третьему миру”, не имея противовеса, каким до этого был СССР.
Вторая причина носила формально объективный характер: количество членов ООН в первой половине 90-х годов приблизилось к цифре 190 (сейчас в ООН 191 государство). Естественно встал вопрос о том, как обеспечить более или менее регулярный доступ суверенных государств-членов к участию в работе главных органов ООН и прежде всего СБ.
Третья причина – политико-экономическая. За полвека после создания ООН в мире произошли серьёзные перемены. Ряд государств, которых обычно скорее по инерции, нежели по объективным критериям, относят к категории развивающихся, совершил мощный рывок, выйдя на новый уровень развития. У этих стран возникло вполне объяснимое желание расширить возможности своего влияния в ООН, в том числе и путём институционализации своего нового статуса. Изменилось за это время и положение в мире Германии и Японии: из государств-врагов Объединённых Наций, по смыслу статьи 107 Устава, они превратились во влиятельных и уважаемых членов международного сообщества, также претендующих на повышение своего статуса в ООН, с учётом той заметной роли, которую они играют в современной системе международных отношений. Поэтому необходимость приведения структуры и механизмов ООН в соответствие с новыми международными реалиями воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Любой сложный организм, в том числе и такой многогранный, по сути всеобъемлющий, как ООН, нуждается в периодической профилактике, балансировке, подстройке. Это вполне естественно.
Но требует ли система ООН коренной перестройки, пересмотра главных принципов, заложенных в её основу, составляющих её становой хребет? Действительно ли ООН настолько отстала от современной жизни, что не способна, как ей предписано в первой статье Устава, “поддерживать международный мир и безопасность и с этой целью принимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру”. Как мне представляется, ответ на эти вопросы, если взглянуть на современные проблемы трезво и объективно, вполне очевиден: отнюдь не ООН повинна в том, что в конкретных случаях что-то не склеивается в современных международных отношениях.
Каковы же возможные, по моему мнению, перспективы ООН и пути её реформирования?
Первое. Постепенное превращение ООН в некое подобие не снискавшей славы Лиги наций. Шагами на таком пути могло бы стать ограничение и последующее упразднение права вето, разбухание СБ до таких размеров, когда его работа по определению стала бы неэффективной. Итог такой линии: ослабление СБ, передача его главных функций Генеральной Ассамблее и превращение ООН во всемирную говорильню. Как следствие, многие государства потеряли бы интерес к такому форуму. В результате сложилась бы, на мой взгляд, новая система международных отношений, когда ООН превратилась бы в некий декоративный форум, основными центрами принятия решений стали бы региональные и субрегиональные организации или группы по интересам, типа “восьмерки”.
Второе возможное направление развития ООН – однозначная ориентация на США, к чему собственно Вашингтон и стремится. С помощью ООН США могли бы в этом случае реализовать своё “историческое стремление” осчастливить весь мир, навязав ему свои стандарты жизни и поведения. Устроит ли это Россию, Западную Европу, Китай, Индию, да и другие страны? Едва ли. Перспектива та же самая – кризис ООН.
На мой взгляд, наиболее рациональный путь – эволюционное развитие ООН, не разрушающее базовые принципы Организации, заложенные в её Уставе. Принцип единогласия постоянных членов СБ ООН должен оставаться своеобразным стимулятором для того, чтобы великие державы старались найти взаимоприемлемые решения в кризисных ситуациях. Иначе будут возникать ситуации типа иракской, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Настраивание или налаживание работы ООН должно постоянно проходить в рабочем режиме. Такая поднастройка в принципе и происходит. Вот конкретные примеры. Одним из главных органов ООН являлся Совет по опеке. В своё время шли жаркие споры о его функциях, но сейчас этот орган потерял своё былое значение. Такая же ситуация сложилась и с Военно-штабным комитетом, хотя Российская Федерация неоднократно предлагала его реанимировать. С другой стороны, в связи с появлением угрозы терроризма решением СБ создан Контртеррористический комитет. Это тоже элемент реформы ООН – комитет призван координировать усилия международного сообщества в борьбе с терроризмом.
ООН – это, по сути дела, стержень существующей системы международных связей, главный координатор и регулятор отношений между суверенными государствами, центр согласования решений по кардинальным международным проблемам. Но совершенно очевидно, что ООН будет настолько эффективной, насколько этого захотят её члены, и прежде всего постоянные члены СБ. Если кто-то из постоянных членов сознательно или в силу каких-то причин нарушает Устав ООН, то никакая ООН помочь не может. Здесь уже вступают в действие, как говорится, форс-мажорные обстоятельства, и винить за такую ситуацию ООН не стоит.
_____________________________________________
Норман Пех (ФРГ)
Объединённым Нациям исполнилось почти 60 лет. ООН вдвое старше Лиги наций, своей неудачливой предшественницы. Однако всё чаще высказываются сомнения относительно того, способна ли ООН достичь своей главной цели: “поддерживать мир и безопасность… развивать дружественные отношения между нациями на основе уважения принципа равноправия и самоопределения народов” (ст. 1 Устава ООН). Устарела ли ООН? Или является просто нежизнеспособной конструкцией? Не наступил ли тот исторический момент, когда на смену неоднократно дававшей сбои системе поддержания мира в рамках коллективной безопасности, именовавшейся Лигой наций или ООН, приходит новый мировой порядок?
Нет недостатка в проектах реформы ООН. Немало соответствующих предложений лежит на столе переговоров с момента основания Организации. Чего не хватает, так это воли великих держав пойти на уступки в отношении своих привилегий и суверенитета и самим подчиниться правилам системы коллективной безопасности, умерив свои имперские амбиции.
Это относится и к праву вето пяти постоянных членов Совета Безопасности, которое является одним из вызывающих наибольшую критику элементов конструкции ООН, и к обладанию ядерным оружием. Ясно, что миру жилось бы легче без этих проблем, но державы, обладающие правом вето и ядерным оружием, ревностно следят за тем, чтобы никто другой не получил к ним доступа. Многие считают, что не механизмы и инструменты ООН, а равновесие страха между ядерными державами и сдерживание более мелких держав обеспечили десятилетия “холодного мира” и вытеснение войн за пределы Европы на другие континенты. Однако система нераспространения ядерного оружия без собственного разоружения остается гегемониальной системой, которая будет функционировать чем дальше, тем хуже. Государства, которым угрожают США и их партнеры по коалициям, будут и впредь стремиться обзавестись собственным ядерным оружием или другим оружием массового поражения. Они будут проделывать всё больше дыр в системе нераспространения.
С другой стороны, никто до сих пор не утверждал (и убедительно мотивировать подобные утверждения было бы крайне трудно), что без права вето мир стал бы более мирным, более свободным и более демократическим. Хотя угроза применения права вето со стороны Франции, России и Китая не предотвратила в конечном счёте вторжение в Ирак, она продемонстрировала изоляцию военной коалиции и лживость провозглашённых ею оснований для войны. Слабость ООН, связанная с продиктованным ею самой себе правом вето, может в целом ряде случаев расцениваться как её сила, поскольку она принуждает государства искать иные способы воздействия, чем военные санкции.
Остаётся нереализованной мечта об ООН как “открытой миру Организации, которая действовала бы в качестве глобального парламента, располагающего постоянными вооружёнными силами поддержания мира и способного добиться всеобщего разоружения”. Об этом писал недавно американский философ Ричард Рорти. Однако даже претворение в жизнь этого смелого проекта парламентаризации ООН вряд ли смогло бы остановить антииракскую военную коалицию. Рорти сам признаёт, что “подобная концепция усиления ООН проникнута бесполезным идеализмом, тождественна отказу от признания реальностей и является романтическим бегством в воображаемый мир”. Конечно, следует поддержать предложение о включении в состав Совета Безопасности в качестве его постоянных членов представителей тех континентов, которые пока в нём не представлены, но и его реализация вряд ли что-либо изменила бы в принципиальных проблемах ООН.
Какова же альтернатива? Различные политические силы в США и в Германии рекомендуют примириться с “мировым насильственным порядком” под руководством самой сильной в экономическом и военном отношении державы. Но это было бы трагедией не только для либерально настроенных демократов США, но и для международного права, которое уже сейчас под предлогом его совершенствования собираются “освободить” от основополагающих принципов запрещения применения силы и интервенций под тем предлогом, будто запрет вмешательства во внутренние дела устарел. Отказ от обязательных принципов Устава ООН сломал бы хребет самой Организации, поскольку без признанной за ней монополии на применение силы (в соответствии с главой VII Устава ООН) она была бы лишена в сфере решения центральной задачи обеспечения мира главного преимущества по отношению к великим державам с их военной мощью. Тот, кто в обеих важнейших военных доктринах новейшего времени – стратегии НАТО от апреля 1999 года и национальной оборонной стратегии США от сентября 2002 – оставил за собой право на военное вмешательство в кризисной ситуации без мандата ООН и действовал соответственно в последних войнах на пространстве от Югославии до Ирака, уже вернул себя, с точки зрения исторических категорий, во времена, предшествовавшие Лиги наций.
Мир столкнулся с парадоксальной ситуацией, когда даже самые яростные противники ООН постоянно стремятся заручиться её легитимирующей поддержкой. В то же время мы должны признать, что заложенной в фундамент ООН системе коллективной взаимной безопасности на основе права, одинакового для всех государств, которая должна была сменить старую систему равновесия сил, грозит крах именно в тот момент, когда старое равновесие сил (НАТО – Варшавский договор) развалилось. Неужели основополагающая идея ООН нежизнеспособна без того, что она должна была преодолеть – без равновесия сил? Если таков урок, преподаваемый нам самыми уважаемыми державами, которые некогда стояли у колыбели новой системы, а ныне скатываются назад, к международно-правовому варварству, то нам остаётся только надеяться на то, что в других государствах исторический прогресс оставил такой глубокий правовой, то есть цивилизационный след, что они смогут успешно противопоставить международно-правовому нигилизму создание равной ему силы.
В далеко идущих новых предложениях о реформах в ООН недостатка нет. Ещё в 1992 году Генеральный секретарь Бутрос Бутрос-Гали выдвинул под названием “Повестка дня для мира” логичную концепцию развития возможностей Объединённых Наций действовать в сфере обеспечения мира. В 2000 году она была дополнена рекомендациями комиссии Брахими, содержавшими многочисленные предложения (в целом 57) в отношении миссий ООН по поддержанию мира. В том же 2000 году Генеральный секретарь Кофи Аннан обнародовал свой доклад о реформах, приуроченный к тысячелетия. В нём были сформулированы три решающие стратегические цели, реализация которых должна позволить государствам-членам ООН более адекватно реагировать на требования, предъявляемые глобализацией: свобода от нужды (“Повестка дня для развития”), свобода от страха (“Повестка дня для безопасности”) и обеспечение экологически устойчивого будущего (“Повестка дня для окружающей среды”).
Идея и философия ООН не устарели и не опровергнуты её многочисленными неудачами. В качестве основного организационного и цивилизационного принципа международного порядка у ООН по-прежнему нет альтернативы. Её проблемой является не отсутствие концепций реформ содержательного или структурного характера, а также конкретных предложений по приданию работе ООН большей эффективности. Проблемы создаёт поведение сильнейших держав-членов Организации, постоянно стремящихся уклониться от выполнения законов ООН, которую они сами же создали. Будущее Объединённых Наций зависит от того, удастся ли убедить эти государства в том, что они смогут надёжнее защитить свои интересы при соблюдении правил международного сообщества, чем при их нарушении.
__________________________________________