Дело было на станции Тайга. Я, изрядно поддатый, шатался по перрону, ожидая прибытия своего поезда
| Вид материала | Документы |
- Дважды мне посчастливилось видеть Нильса Бора собственными глазами. Дело было в Москве, 7274.62kb.
- Программы для школьных групп ПрограммЫ по приему школьных групп в москве 1 день, 91.71kb.
- Ядержу в руках пожелтевшую и изрядно потрёпанную почтовую карточку, 26kb.
- Начинают цикл публичных лекций для студентов, профессорско-преподавательского состава, 18.81kb.
- * Законный представитель, 30.63kb.
- Задачи банка олимпиады по физике тема 1: Кинематика, 751.18kb.
- Это была, как казалось, самая обычная осенняя ночь. Точнее, еще вечер. Солнце село, 473.6kb.
- Мальчики и девочки, 161.1kb.
- Замяткина Валентина Иннокентьевна, тел.: (301-45) 95-3-40; ответственное лицо за подготовку, 82.34kb.
- Зинька была молодая синичка, и своего гнезда у нее не было, 692.11kb.
Я жил тогда в строительной общаге в самом центре Кемерова, на улице Кирова возле кафе «Улыбка». У меня была там отдельная комната. И через несколько минут уже сидели там, разливая в стаканы вино, которого набрали на Томины деньги.
Мы пили, а Тома с Петей все продолжали вспоминать. Да, у них тогда в техникуме возникла любовь – первая любовь в их жизни.
- Так почему же тогда вы не соединили свои судьбы? - резонно спросил я.
- А это все он – разлучник! – хмуро сказал Петя.
- Кто – он?
Оказывается, неподалеку от техникума поселился Марк Рудольфович – известный писатель, драматург, не так давно вышедший из Мариинской тюрьмы. Он туда попал по пятьдесят восьмой статье. И этот драматург стал ухаживать за Томой!
- Как сейчас, его помню, - рассказывал Петя. – Седой, высокий, худой, с тростью – он прихрамывал немного. Каждый день приходил к ограде техникума – ждал ее. И чего только, Тома, ты в нем нашла?!
- Петя, и сама не знаю … - виновато, со вздохом, призналась Тамара. Все дело, наверное, было в литературе. Я ведь очень любила ее – литературу, писала стихи. А тут – настоящий писатель ухаживает за мной. Разве не лестно?
А Марк Рудольфович вскоре написал пьесу «Серые глаза», посвященную Тамаре Родионовой, которая и в самом деле была сероглазой. Эта пьеса в течение одного лишь сезона была поставлена на сцене многих провинциальных театров страны. К автору пьесы повалили деньги.
- И когда он сделал мне предложение, я согласилась, - рассказывала Тома. – А Петя? Он казался мне тогда совсем ребенком.
- Тамара, вы и сейчас живете с тем писателем? – спросил я
- Да, - ответила она.
Оказывается, живут они с ним в Крыму, где у драматурга имеется огромный двухэтажный дом на берегу моря, купленный им за бесценок еще в начале пятидесятых, - на гонорар от «Серых глаз». По словам Томы, у них очень шикарная обстановка, имеется коллекция часов – произведенных разнообразнейшими фирмами разных стран мира.
В этом доме бывают очень именитые гости. Солженицын, например, с которым муж Томы дружит еще со времен лагерной жизни.
- А недавно у нас в гостях был Женя Евтушенко! – рассказывала Тома. – Читал нам стихи, очень понравился мне …
Все это было для меня и для Пети очень удивительным. Но удивляться пришлось и Томе. Она была уверена, что Петя Шмаков, закончив сельскохозяйственный техникум, работает зоотехником где- нибудь в забытой Богом деревне.
А она закончила пединститут – литфак и сейчас в Кемерове, была на какой-то всероссийской педагогической конференции.
Да, очень удивилась Тома, узнав, что Петя Шмаков умудрился за это время закончить литературный институт им. М. Горького в Москве, издать две книги в столице.
- Даже как-то не верится, что ты – настоящий писатель! – говорила Тома, раскрасневшаяся от выпитого вина.
- Самый настоящий! – очень хороший! – уверял я ее.
Так мы разговаривали и пили до ночи. А на ночь я оставил их двоих, а сам ушел ночевать к другу.
И любовь, та, что когда-то только зарождалась, - вспыхнула у Пети с Томой с новой силой.
Они неделю не отходили друг от друга ни на шаг. Они из общаги почти не выходили. Ели там и пили вино, а потом спали на моей узкой общежитской постели. Я каждый день навещал их, не спускающих друг с друга влюбленных глаз.
Тома исправно давала деньги на вино, и я каждый день бегал за ним, а к вечеру оставлял влюбленных одних.
Однажды Петя сказал:
- Знаешь что, Тома? Бросай-ка ты своего Марка Рудольфовича! Будем жить вместе. Все равно я со своей женой очень плохо живу. Я разведусь с ней – женюсь на тебе! А? Как ты на это смотришь?
- Петр, а как ты представляешь нашу совместную жизнь? – спросила Тома.
- Представляю очень даже прекрасной! – воскликнул Петя. – Ну, во-первых, сразу перейду на профессиональную работу.
- Это как?
- Ну, уволюсь из газеты, где сейчас работаю, буду сидеть дома и писать рассказы и повести! – пояснил Петя. И оживившаяся было Тамара сразу помрачнела.
Что-то ее « профессиональная работа» Пети не очень-то вдохновляла. Она видела, что и теперь-то он получает гроши, а когда уволится с работы, то лишится и их. Разве проживут они оба на ее учительскую зарплату?
Да, было видно, что она очень любит Петю, но – оставить дом на берегу моря, где живет человек, дающий ей деньги и положение в обществе – это было свыше ее сил.
И, как ни уговаривал ее Петя, она не решилась оставить мужа.
… Через неделю, хорошо погудевшие в моей общаге, мы расстались. Тома улетела в Крым, Петя уехал в Белово, где он работал в многотиражке завода «Кузбассрадио», я – остался в Кемерово.
Через месяц от Томы мне пришла посылка – тяжеленная чугунная пепельница в форме сапожка. Она и сейчас стоит у меня на столе.
Эта пепельница – все, что осталось у меня от того жаркого и пыльного лета 1971 года, - когда судьба неожиданно дала шанс Пете Шмакову и Томе, его первой любви, изменить их жизнь.
Да, еще с тех пор я иногда повторяю то загадочное Петино выражение. Когда мы ссоримся со своей Раей, я говорю ей:
- Вот возьму и перейду на профессиональную работу. Запоешь тогда!
«МАЛЬЧИК, НЕ ЖМУТ ЛИ ТЕБЕ ТВОИ БОТИНКИ?»
Петя Шмаков рассказывал о своих беспризорных путешествиях по стране:
- Едем на крыше вагона. Вдруг один парень, гораздо старше меня, говорит мне:
- Пацан! А не жмут ли тебе твои ботинки?
- Нет, - говорю. – Не жмут. В самый раз.
- А вот мне кажется, что – жмут. Снимай их!
И – снял с меня силой мои ботинки. Это у них поговорка такая – у блатных – «жмут ботинки – не жмут …». Чтобы было за что зацепиться.
ПРОСТУЮ ВОДУ НЕ ПЬЮ!»
Петя Шмаков очень плохо жил со своей женой Шурой. Наконец, он развелся с ней и женился на женщине, проживающей в деревне. Через какое-то время он приехал ко мне в гости в Кемерово.
- Ну, как живется тебе с новой женой? – спросил я у него.
- Прекрасно! Никакого сравнения со старой жизнью. Меня ведь Шура била иногда, а эта … - Тут Петя гордо посмотрел на меня и заявил: - Я ведь сейчас, Володя, простую воду не пью!
- В каком это смысле? – удивился я.
- А самом прямом. Я пью только морс. Положу в чашку несколько столовых ложек варенья, налью туда воды, размешаю – и пью. А простую воду - ни-ни!
Да, в Петином представлении пить морс, игнорируя «простую воду», было высшей мерой жизненного благополучия! …
ДЛЯ МУЗЕЯ – НИЧЕГО НЕ ЖАЛКО!
Однажды Петя Шмаков получил письмо из родной деревни. В нем говорилось, что учителя и ученики школы, где он когда-то учился, организуют литературный музей. И хорошо бы, мол, этому музею заиметь вещь, некогда принадлежащего известному сибирскому писателю Петру Федоровичу Шмакову.
Петя подумал-подумал, покряхтел, да и снял с себя рубашку и послал ее – для музейной экспозиции.
Я уверен, что организаторы музея были очень рады.
«ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ ПЕРЕДАВАЛИ ПО ШВЕЙЦАРСКОМУ РАДИО!»
В конце шестидесятых годов два рассказа Пети Шмакова были переданы по «Маяку». И надо же такому случиться: эти рассказы понравились, видать, и швейцарцам. Потому что те переписали их, и вскоре они прозвучали в их, швейцарском, эфире.
Радоваться бы, но с этой Швейцарией Петр хлебнул горя. О том, что его произведения прозвучали в эфире чужой страны, он узнал из уст кагэбешников. Его вызвали в эту организацию и несколько часов подряд допрашивали: каким образом его рассказы оказались в Швейцарии? Через каких людей он действовал?
Тогда наша партия взяла курс на усиление идеологической борьбы, и ей срочно нужны были враги. Петя Шмаков стал одним из таких врагов.
Его долго таскали в КГБ, но, в конце концов, от него отстали. Он дешево отделался тогда. Кажется, лишь по партийной линии получил выговор.
Почему кагэбешники все же отстали от Пети? Не помню точно. Кажется, потому, что он все время – кстати и некстати – показывал им квиток – бланк почтового перевода, из которого следовало, что его рассказы передали по «Маяку», и он получил за них соответствующий гонорар. Да, именно это его и спасло.
КАК ПОГИБ НИКОЛАЙ РУБЦОВ?
В середине семидесятых мы с Петей Шмаковым выступали в одной из кемеровских школ.
Желая придать Пете «больше веса», я сказал:
- А сейчас перед вами, ребята, выступит замечательный писатель Петр Федорович Шмаков. Между прочим, он учился в Литинституте имени Горького – на одном курсе с Николаем Рубцовым.
Тут подняла руку белокурая девочка:
- Можно вопрос?
- Можно, - сказал я.
- Я где-то слышала, что Николай Рубцов умер не своей смертью. Так ли это?
- Да! – охотно подтвердил Петя Шмаков. Его задушила его любовница поэтесса Д.
Девочка от изумления разинула рот. И тут же задала еще один вопрос:
- А почему она его задушила?
- Да потому, - объяснил Петя, - что в то время у Коли Рубцова была сломана рука, и он был в гипсе. А то бы он никогда этой Д. не дался.
Глаза у девочки раскрылись еще более широко: какая, мол, все-таки интересная вещь – эта литература.
- Петр Федорович, расскажите, пожалуйста, - как дело было? – попросила она.
- Пожалуйста, - стал рассказывать Петя. - Дело было так. В Вологде состоялось заседание литературной группы, на котором разбиралось творчество этой самой Д.. Рубцов разбил ее стихи в пух и прах. Несмотря на то, что она была его любовницей! Ну, она и затаила в своем сердце злобу на Николая. После литкружка они как обычно, решили выпить. Благо, деньги были – Коля получил гонорар за свою вторую книгу – «Звезда полей». Они с Д. взяли семнадцать бутылок водки (цифру «семнадцать» Петя произнес с видимой завистью), и отправились на квартиру Николая Рубцова, он ее только что получил за свои заслуги перед литературой. Зашли в квартиру, опорожнили несколько бутылок, легли в постель … Заспорили о чем-то … И тогда…
- Хватит, Петя! – сказал я, ибо видел, что и директор школы, и все учителя смотрят на нас с Петром, как Ленин на буржуазию. Я знал, о чем Петя хочет сейчас рассказать: о том, как эта поэтесса, голая, села на Николая Рубцова, и тот задохнулся под весом ее тела.
Так и не дал я Петру в тот вечер закончить свой рассказ. И та белокурая девочка не узнала, как на самом деле умер замечательный поэт Николай Рубцов.
P.S. – Да, вот еще что интересно: в тот вечер кто-то из учителей спросил:
- Если ваш рассказ правдив, то почему во всем мире так широко печатают Николая Рубцова?!
- Очень просто, - ответил Петя Шмаков. – Потому что он вырос в детском доме, и родни у него нет. – Гонорар за переиздание его книг никому не надо платить. Вся прибыль идет нашему государству.
(Не знал Петя, что говорит неправду)…
«ДОРОГОЙ, МИЛЫЙ ВАЛЕРИЙ НИКОЛАЕВИЧ!..»
Да, надолго запомнился мне тот зональный семинар молодых писателей, состоявшийся в декабре 1992 года в Новосибирске.
В числе прочих на этот семинар были направлены и мы с Сашей Катковым – пламенным романтиком, родившимся и выросшим в казачьем хуторе под Пятигорском, но юность проведшим в Германии (закончил там филфак Лейпцигского университета).
В последние два месяца перед семинаром Саша жил у меня, так как развелся с женой. И вот мы собрались в Новосибирск, где лучшие писатели страны должны были по достоинству оценить наши творения.
Перебирали свои стихи, читали их друг другу. Пили всю ночь … А утром стали одеваться.
- Володя, ты паспорт-то взял с собой? – спросил Саша перед тем, как мы вышли из квартиры.
- Ой, забыл! Спасибо, что напомнил. – поблагодарил я его и взял паспорт.
-А у меня - четкая немецкая привычка: никуда без аусвайса не отправляюсь, - сказал Саша.
И мы двинулись в путь.
На автовокзале нас ждали остальные кузбасские поэты, тоже уже успевшие «принять на грудь».
Сели в подошедший «Икарус» и через несколько часов оказались в Новосибирске. Нас поселили в лучшую гостиницу города – «Обь». Мы с Сашей оказались в разных номерах.
Не знаю, как Саша, а я продолжал пьянствовать. Пил и со своими соседями по номеру – томичами и с ребятами из номера соседнего – красноярцами. Лишь к вечеру вспомнил о Саше Каткове. Пошел в номер, куда его поселили, но Саши там не было.
- Где Катков? – спросил я у тех, кто находился в номере.
- Вы знаете … - объяснили мне. – К нам заходила милиция – проверяла документы. И что-то у вашего друга оказалось не в порядке. И милиционеры его куда-то увели.
Как же так?! Мне Саша сам хвалился, что документы у него в полном порядке. Нет, тут что-то не так! – думал я.
И я, изрядно подпитый, вышел из гостиницы и побежал по мосту через Обь – к моей тетушке Анне Петровне Ширяевой, которая жила в Кировском районе Новосибирска, по улице Карла Маркса. Добежал я до нее. И стал звонить из ее квартиры по всем отделениям милиции Новосибирска. Ни в одном из них о Каткове и слыхом не слыхивали.
И тогда мне в голову пришла, можно сказать, безумная идея. Я решил позвонить в Кемерово – город, откуда мы недавно выехали.
Позвонил на свою квартиру. Рая оказалась дома. Объяснил ей ситуацию: Катков исчез. Загляни, пожалуйста, к Свете … (Катков недавно познакомился с молодой женщиной, живущей неподалеку от нас, и уже несколько раз ночевал у нее.)
- Рая, чует мое сердце, что Саша у нее. Как только вернешься, - звони в Новосибирск! – И я дал Раисе номер теткиного телефона.
Минут через двадцать раздался телефонный звонок. Звонила Рая.
- Света сказала, что Саша у нее, - сообщила Рая. – Но каким образом он там очутился, - она мне не объяснила. И вообще – не стала открывать дверь.
- Спасибо, Рая! – закричал я в трубку. – Не знаю, как благодарить тебя!
Будто камень свалился с моего сердца. Саша жив! Он в целости и сохранности. Но как он очутился у Светы в Кемерово, откуда мы выехали меньше суток назад?! Непонятно!
А семинар тем временем шел своим чередом. Мы, кузбассовцы, почти все прошли «на ура». Окрыленные похвалами московских мэтров, вернулись через четыре дня в Кемерово. И только тут я, наконец, узрел Каткова. Вот что он рассказал:
- Расстались мы с тобой – и я продолжил пьянку со своими новыми знакомыми, - в том номере, куда меня поселили. Вдруг – звонок в дверь: милиция.
- Проверка документов!
Протягиваю свой аусвайс. Мне говорят:
- А вас просим выйти с нами на минуточку – надо кое-что уточнить.
Выхожу. Меня ведут вниз. Выводят на улицу. Надевают на меня наручники – и запихивают в «черный воронок».
Куда-то везут. Везут очень долго … И утром привозят в Кемерово.
Привезли меня в областное управление милиции. Наставили на меня яркую электролампу – как в фильмах про гестапо – и начали допрашивать.
Все вопросы почему-то крутились вокруг Валерия Николаевича
Н-ва, преподавателя технологического института, где я работал несколько лет. Я сказал, что хорошо его знаю, что Валерий Николаевич любит поэзию, и я не раз дарил ему газеты и журналы, где были напечатаны мои произведения. С соответствующими надписями: «Дорогому Валерию Николаевичу на память от автора …» Ну, как обычно в таких случаях пишется …
- А еще у вас с ним что-нибудь было??
- Что было? – переспрашиваю я и все никак не могу понять, куда они клонят.
Но постепенно стал понимать … - На какие отношения они намекают. И, наконец, сказал:
- Грехов за свою жизнь я наделал достаточно. Но среди них такого греха – мужеложества – за мной не числится. В этом я, ей-богу, не грешен!
Поглядели на меня с недоверием, но – пока отпустили, взяв подписку о невыезде.
А потом выяснилось, что тот Валерий Иванович Н-в, добрый знакомый Каткова, и в самом деле был «голубым». И он был зверски убит – как раз накануне открытия литературного семинара в Новосибирске. На его теле нашли одиннадцать ножевых ран. К тому же содрали кожу.
Милиция осмотрела вещи убитого и сразу же нашла газеты и журналы со стихами Каткова, где было написано рукой Саши: «Дорогому Валерию Николаевичу …».
То, что убитый был «голубым», в милиции знали. Валерий Николаевич давно стоял у них на специальном учете. И, увидев на печатной продукции трогательные надписи, милиционеры решили, что и Катков – гомосексуалист. И что он имеет к убийству партнера прямое отношение.
Поэтому и снарядили за Катковым милицейскую машину в Новосибирск …
… Только через месяца три с Саши были сняты последние подозрения. Но, надо отметить, что даже и не извинились перед ним в милиции. На них это похоже …
А настоящего убийцу не нашли.
Теперь, подписывая друг другу только что вышедшею книгу, мы
каждый раз вспоминаем эту историю. Начинаем кашлять, перемигиваться. «А вдруг залетишь в милицию из-за нежной надписи?» - думаю я. А потом, плюнув на все, беру ручку и пишу: «Дорогому, милому Иксу … На память от автора с любовью …» И ставлю дату.
«УЧАСТНИК УГОНА САМОЛЕТА …»
Захожу однажды в Союз писателей, а там висит на стене афишка, написана от руки: « Сегодня вечером состоится лекция участника угона советского самолета в Китай … и – указаны имя и фамилия «участника угона …»
Ну, думаю, дожили. Неужели сам бандит будет читать нам лекцию? Но вечером выяснилось, что просто афишка была не очень грамотно составлена. Лекцию читал нам не бандит, а пассажир того злополучного самолета.
- Мы должны были лететь из Читы в Кемерово, - рассказывал нам «участник», мужчина средних лет – рябоватый, в тонких очках, ежеминутно курящий «Беломор». – Сели в самолет, летим. Потом чувствую: что-то не то … И командир экипажа говорит по внутреннему радио: «Граждане, не волнуйтесь. Из-за некоторых непредвиденных обстоятельств нам придется изменить маршрут … Оказывается, один из пассажиров вломился в кабину к пилотам, наставил на них оружие и приказал лететь в Китай. (Он совершил какое-то преступление, вот и решил таким образом уйти от возмездия). …Летели мы довольно долго. Наконец, приземлились. Не на аэродроме, а прямо на крестьянском поле. Смотрю, к нам бегут узкоглазые люди. Я их сразу за китайцев не признал – думал, что это наши буряты или монголы.
- Ну, какие же впечатления остались у вас от Китая? – спросил я лектора.
- Всякие. Тогда, в начале восьмидесятых, у нас у всех создалось впечатление, что мы находимся в Советском Союзе, но в Союзе шестидесятых годов. – Тот же уровень жизни. Даже портреты Сталина те же самые повсюду висят. Правда, они висят рядом с портретами Мао-Цзе-Дуна. Нас отвезли в Пекин, и в течение двух недель мы очень весело жили. День-деньской принимали участие в различных банкетах! Пили рисовую водку, произносили тосты за китайско-советскую дружбу. Я научился есть палочками всевозможные блюда – очень, кстати, удобно. Да, жили мы весело. Но советский посол сказал перед нашим отлетом на Родину, что нам просто крупно повезло. Дело в том, что лишь в последний год отношения между Китаем и Советским Союзом потеплели. А лет пять назад, когда советский военный самолет потерпел аварию над Китаем, к его экипажу было совсем другое отношение. Летчиков посадили в железную клетку, и беснующиеся толпы плевали в них, издевались всячески над ними.
А нам, повторяю, повезло. И я совсем не жалею, что попал в тот переплет. Я познакомился с великой страной – Китаем, который был для меня книгой за семью печатями».
Такими словами закончил свою «лекцию» «участник угона советского самолета».
ПОМОГЛА «ДЖОКОНДА»
Когда мне и моим друзьям было уже лет под тридцать, Валера Баранов однажды сказал:
- Мы должны поддерживать друг друга в жизненной борьбе! Давайте создадим тайную организацию – в нее войдут: ты, я, Володя Соколов, Боря Бурмистров, Валера Ковшов. Создадим – и с ее помощью придем к власти. По крайней мере, в Союзе писателей.
- А как назовем эту организацию? – спросил я.
- Джокондой! – сказал Валера. – Неплохо ведь звучит?
Его мысль мне, в общем-то, понравилась. Но остальные потенциальные члены «Джоконды» отнеслись к этому замыслу с насмешкой. И вскоре я о «Джоконде» совсем забыл.
И вдруг такой случай. Каким-то образом Володя Соколов остался один на один с опасным уголовным типом – в помещении Союза писателей, запертым на замок. Уголовный тип сказал Володе, что сейчас его зарежет. И тогда Володю вдруг озарило – он вспомнил про «Джоконду». Соколов позвонил мне домой. Трубку сняла Рая, которая, кстати, о «Джоконде» от меня лишь краем уха слышала.
Володя обрисовал ей в двух словах ситуацию. И попросил позвонить через несколько секунд.
Рая позвонила. Телефонную трубку взял уголовный тип.
- Говорит дежурный диспетчер организации «Джоконда», – сказала Рая. – Наша машина подъедет к вам через десять минут.
Уголовник испугался и отстал от Володи Соколова.
Так что все-таки не зря мы придумали «Джоконду».
ВДОХНОВИЛ!
«В ЭТОМ ГОРОДЕ БЫВШИЙ «КУМ» …»
Писатель Виль Рудин когда-то работал следователем МГБ. И вот в году примерно девяносто пятом он рассказывал писателю Владимиру Мазаеву о своей нелегкой жизни:
- Да, очень трудно было. Как сейчас помню место своей работы – длинное, очень мрачное здание. По обеим сторонам коридора – наши, следовательские кабинеты. По коридору ходит специальный инспектор, прислушивается. Если из кабинетов доносятся крики допрашиваемых, значит, все нормально. Но, если в каком-то из кабинетов – тишина, это очень подозрительно … И, сами понимаете, Владимир Михайлович, нам приходилось стараться …
… После МГБ Виль Рудин в лагере – зам. начальника по режиму, то есть был «кумом», некоторое время возглавлял милицейскую школу, а потом подался в писатели. Написал трилогию про некоего Гурина, чекиста из Сибири.