Geum.ru

Последние дни агента 008 и первый арест Штирлица

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 4. побег
Глава 5. узник бутырской тюрьмы
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   109

ГЛАВА 4. ПОБЕГ


Мартину Рейхстаговичу приснился ужасный сон. Как будто он купался в молочных

реках старой доброй Германии, а за ним следила притаившаяся в кустах Ева Браун,

пытаясь пристрелить его из снайперской винтовки. В момент выстрела Борман

проснулся... После этого отвратительного сна рейхсляйтер почувствовал себя

довольно скверно. К тому же, ему не давал покоя синяк под правым глазом,

доставшийся от Наполеона во время традиционной очереди в сортир. Кроме этого,

покой Бормана нарушала задница, истыканная уколами со всевозможными

успокаивающими средствами. Зад у Бормана болел, но это обстоятельство, мешавшее

ему спать на спине, было лишь маленькой долей тех больших неприятностей, которые

он мог бы приобрести, если бы его побег не удался. План побега был, как и все

гениальное, до безумия прост. Борман должен был заманить в сортир главного врача,

где его поджидал бы Рузвельт c кирпичом. Все было бы хорошо, если бы Борман не

узнал от того же главного врача о том, что было сделано c парнем, называющим

себя "Трижды Герой Мира", который пытался совершить побег, но безуспешно. Парня

поймали на Курском вокзале, когда объявившийся "Трижды Герой Мира" пытался

требовать от милиционера свои ордена, якобы украденные у него неким перуанским

шпионом. Но представитель власти оказался далеко не глупым человеком и воспринял


все всерьез, в результате чего "Герой Мира" очутился в том же заведении, откуда

бежал. Здесь ему были оказаны почести, соответствующие его положению. Он был

отправлен в лазарет, где ему каждый час вводили в заднюю часть тела

дистиллированную воду, посредством шприца и длинной иголки.

Думая о своем заде, Борман, как бы мысленно, чувствовал зад этого парня. Это

Мартина Рейхстаговича очень сильно беспокоило. Однако, мысль о побеге не

покидала его, тем более, что некий старик из второй палаты, называющий себя

Уинстоном Черчилем, пообещал устроить над Борманом суд и привести в исполнение

приговор, который уже заранее был вынесен -- двадцать пять ударов в нижнюю

челюсть, посредством, специально приготовленного для этой экзекуции, кастета.

Кастетов же Борман не любил.

Поздно ночью, когда обитателям дурдома снился семнадцатый сон из одного

достаточно известного сериала о советском шпионе, Мартин Рейхстагович решился на

побег. Он давно думал над планом Рузвельта -- план был хорош, но Рузвельта не

хотелось брать c собой. И поэтому, Борман приготовил новый план побега.

Ночью, ударом ноги вышибается окно в процедурном кабинете и через него готовится

выход во двор, посредством мощнейшего удара по стальной решетке, прикрепленной к

окну.

Окно находилось на четвертом этаже. Это долго смущало мелкого пакостника, так

как он c детства боялся высоты. Но после долгих размышлений, он нашел выход --

из пододеяльника, простыни и наволочки должна быть скручена неплохая веревка.

Дул холодный московский ветер, его порывы достигали стальных прутьев решетки,

издавая таинственный свист, который будоражил мелкого пакостника, рождая в нем

чувство страха. Но страх предстоящей экзекуции был несоизмеримо больше и поэтому,

Борман решился идти напролом.

-- Сейчас или никогда! -- прошептал он и ударил табуреткой по голове невинного

санитара так, что тот не успел даже ойкнуть.

Мартин Рейхстагович на минуту затаился. В палате был полумрак, и только огромная

тень Бормана дрожала на стене в такт постукиванию зубов.

Отдышавшись, Борман поставил оглушенного санитара "раком" и вместе c ним вышиб

стальную решетку. Путь к свободе был открыт и Мартин Рейхстагович не заставил

себя ждать.

ГЛАВА 5. УЗНИК БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ


"Никогда не прощу себе той гаденькой нелепости, которую совершил я на Кубе!

Никогда, батеньки мои, никогда! Это же надо, заядрени его мать, поддаться такой

ловушке! Я же еще c тридцать третьего знал, что Штирлиц -- это не Штирлиц, а

полковник, да какой там полковник, тогда он не был полковником... Не важно!

Исаев -- он и есть Исаев! Ну, хоть бы пива тогда дал! Ан, нет! Заколотил в ящик

-- и в Москву! И это та скотина, что всегда соблазняла мою жену! И это тот

человек, которому я доверял и нежно, no-отечески любил! Гад! Тварь! Подлый трус

и предатель, и еще этот... как его... злыдня... вот!" -- думал узник Бутырской

тюрьмы Адольф Гитлер.

Гитлер был не похож на самого себя. Его былые важные усы поседели и осопливились

тринадцатилетним слоем грязи и пыли, оседавшей на бывшего фюрера c 1945 года.

Пол в камере был грязный и скользкий. По стенам прокладывали себе караванные

пути таинственные насекомые, неизвестные по сей день просвещенной науке. Весь

вид Гитлера как бы сливался со всей этой грязью и зловонием. И только грустные

глазки, горящие в таинственном мраке темницы, оставались такими же, какими они

были тогда, в сорок пятом, когда фюрер стоял на коленях перед Евой Браун и

просил у нее вечной любви, несмотря на свою импотенцию.

"Какая подлость c его стороны! -- плакал Адольф. -- Какая непростительная

самоуверенность c моей! Ну, хоть пива бы дал! Скотина! Russisch Schwein! Schwein!

И это после всего того, что я сделал ему хорошего! Да я его бы мог сгноить в

казематах Мюллера в один присест, как гноят меня здесь! А он, скотина, даже пива

не дал!"

Гитлер посмотрел на алюминиевую кружку, стоящую рядом c парашей, и еще раз

вспомнил о кубинском пиве, думая про содержимое этой кружки -- тухлая вода,

разведенная слабым раствором рыбьего жира, марганцовки, свежего парного молока и

шампанского. Такую адскую жидкость, специально для Гитлера, придумал Сталин и ее,

вот уже тринадцатый год, подавали к завтраку, обеду и ужину великого фюрера.

Но не только питье беспокоило Адольфа. Еда, которой его пичкали все эти годы,

была приготовлена на основании особых рецептов, разработанных Министерством

здравоохранения еще в 1947 году. Автором и душой проекта был Штирлиц. На завтрак

Гитлеру подавали полусвежую тушенку, пропитанную особым раствором рыбьего жира.

На обед -- суп из говядины, предварительно обжаренной в рыбьем жире. На ужин --

свежую тушенку, пропитанную слабым раствором марганца, серной кислоты, мышьяка и

другой гадости, о которой знал только Штирлиц.

Сталин, изучив рецепты полковника Исаева, присвоил ему звание Героя Советского

Союза, c вручением ему золотой звезды и двух ящиков отборной "магаданской"

тушенки, где на банке было выгравировано:

Made in Magadan

Special for shtandartenfurer SS fon Shtirlitz

Штирлиц тогда прослезился и, вытянувшись по стойке "смирно", прокричал:

-- Служу Советскому Союзу! Слава ВКП(бе), Родине и Сталину!

За неправильное произношение слова "бе" и немецкий акцент в слове "Сталину",

Штирлиц был отправлен на работу в Антарктиду, на поиск укрывшегося там

троцкистско-зиновьевского блока.

Но таинственный узник бутырской тюрьмы всего этого не знал и поэтому, не мог

насладиться тем обстоятельством, что Штирлиц чуть не окоченел во льдах

Антарктики, откуда еле унес ноги в 1953 году, и то благодаря смерти Великого

учителя.

В воскресенье десятого, ноября одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, в

полночь, дверь в камеру Гитлера открылась, и на пороге показался грузный человек,

лет сорока, c физиономией головореза и руками, напоминающими

пятидесятикилограммовые гантели.

-- Гражданин Гитлер, на допрос! -- заревел он голосом, из-за которого у

несчастного фюрера произошел сердечный приступ.

Когда Гитлер очнулся, он почувствовал себя привязанным к стулу, увидел ту же

наглую физиономию, яркий свет и Никиту Сергеевича Хрущева, сидящего за большим

письменным столом.

Гитлер сразу узнал его. Еще тогда, в 1955 году, когда он получил единственную

посылку из Аргентины от Евы Браун, он увидел, как на обертке, в которую были

завернуты бананы, красовалось простое лицо советского лидера c большим

кукурузным початком в руках. Вот и сейчас, тоже лицо смотрело на унылого Гитлера,

пронзая его гадкой улыбкой и безжалостью.

Хрущев встал, подошел к Адольфу Гитлеру, плюнул ему в лицо и сказал:

-- Ну что, будем говорить?

Гитлер заморгал глазками и, плача, на русско-немецком языке сказал:

-- Я не знаю, о чем говорить!

-- Ах, ты не знаешь, собака?

-- Клянусь Евой Браун!

-- Он не знает!

Хрущев сделал невидимый жест, и Гитлер получил жесткий удар по почкам.

Никита Сергеевич застыл в улыбке и прорычал:

-- Как я тэбэ нэнавижу! Ну что, будешь говорить?

-- Буду! -- простонал бывший правитель Третьего Рейха.

-- То-то! Говори, скотобас!

-- О чем говорить?

-- Ах, ты не знаешь о чем говорить? -- и Первый вновь сделал невидимый жест.

Гитлер взвыл и громовым голосом закричал:

-- На по-о-о-мощь!

-- Ори, ори, арийская cpaka! Здесь тебе помогу только я! Ну что, будешь говорить!

-- Буду! -- снова заблеял Гитлер.

Хрущев вновь встал, подошел к хныкающему Гитлеру и тупо уставился в его глаза.

Ни капельки жалости не пробудилось у закаленного коммуниста. Было видно, что это

ему даже доставляет удовольствие. Никита Сергеевич, после стычки c Брежневым,

был ужасно зол и решил отыграться на несчастном узнике Бутырской тюрьмы. Поэтому,

он опять плюнул в грязное лицо Адольфа и диким голосом закричал:

-- Ховори, сволочь!

Фюрер вздрогнул и потерял сознание. Когда он пришел в себя, то снова увидел те

же мрачные стены своей камеры, смазливую лампу, алюминиевую кружку c тухлой

водой, тарелку c тушенкой и грузного парня c резиновой дубинкой и звериными

глазами.

-- Штирлиц -- скотина и русский шпион! -- прошептал Адольф Гитлер и во второй

раз потерял сознание.