Ларьков Н. С

Вид материала

Документы

Содержание В эпицентре массовых репрессий

Подобный материал:

• Н. С. Ларьков  документоведение, 1507.6kb.
• Н. С. Ларьков  документоведение, 1467.6kb.
• Программа V всероссийская, 224.42kb.
• Программа V всероссийская, 224.84kb.
• Пошаговое приближение распределения стоимости покупки к но­р­мальному закону распределения, 1035.82kb.
• Программа IV всероссийская научно-практическая конференция с международным участием, 242.02kb.
• Е. Г. Гимпельсон Современная деловая риторика: Учебное пособие, 15862.19kb.
• Исторический факультет вопросы истории, международных отношений и документоведения, 3853.43kb.

В ЭПИЦЕНТРЕ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ

Радикальные социально-экономические преобразования, сопровождавшиеся стремительной урбанизацией, массовым раскрестьяниванием, крутой ломкой векового уклада и бытовых традиций большинства населения страны, существенно усложнили криминогенную обстановку как в городе, так и в деревне. Экономические трудности, сознательное обострение партийно-политической верхушкой социальной вражды, поиск «врагов народа», голод начала 1930-х годов в ряде регионов страны – всё это не могло не способствовать разжиганию низменных инстинктов среди значительной части населения, распространению пьянства, воровства, хулиганства, росту детской беспризорности и безнадзорности.

Советские власти, разумеется, осознавали это. Не случайно в начале 1930-х годов была проведена реорганизация органов милиции и акцент в её деятельности на территории Западной Сибири был сделан, во-первых, на усилении профилактической работы и, во-вторых, на более решительной борьбе с преступностью. В качестве одного из предупредительных мероприятий явилась проведённая с широким размахом изоляция «социально-опасного элемента». Её итогом стало «изъятие» в 1931 г. на территории края 1831 чел. и за восемь месяцев 1932 г. – 1540 чел.⁶³

В 1930-е годы, как и в предыдущее десятилетие, томская милиция широко привлекалась к выполнению целого ряда обязанностей, которые не соответствовали её прямому назначению. Она активно участвовала в проверках готовности колхозов к севу, в проведении хлебозаготовительных кампаний, займов и т.д. Милиции приходилось в этот период обеспечивать выполнение многочисленных обязательных постановлений горсовета, носивших чрезвычайный характер и касавшихся, в частности, трудовой, гужевой и других натуральных повинностей. К примеру, обязательными постановлениями Томского горсовета от 4 и 17 февраля 1931 г. была введена гужевая повинность с целью доставки дров. Для владельцев лошадей – как частных лиц, так и учреждений – устанавливалась норма перевозки дров в течение определённого срока. Контроль за выполнением этого постановления возлагался на чрезвычайную тройку по проведению гужповинности, уполномоченным которой был назначен начальник городского управления милиции и уголовного розыска Рогаев. От каждого отделения милиции выделялось по 15 милиционеров. В июне того же года президиум Томского горсовета ввёл трудгужповинность для разгрузки железнодорожных станций и пристаней от хлебных и других грузов. В этой связи объявлялась мобилизация автомобильного и гужевого транспорта на период с 28 июня по 8 июля 1931 г. Для её проведения был создан штаб из трёх человек под руководством всё того же Рогаева⁶⁴.

Однако, пожалуй, главной особенностью в деятельности советской милиции и уголовного розыска в 1930-е годы стало активное их использование в целях политического сыска, их участие в проведении массовых политических репрессий. Именно для реализации этой задачи и было в первую очередь осуществлено организационное объединение милиции с органами государственной безопасности, одновременно в целом несколько повысившее уровень её работы.

В декабре 1929 г. сталинское руководство страны провозгласило курс на «ликвидацию кулачества как класса». Зажиточные крестьяне – «кулаки» – были разделены на три категории, из которых первые две подлежали выселению в отдалённые районы, прежде всего в Сибирь. Одним из основных мест их размещения стала территория Томского округа.

Массовое принудительное переселение началось уже в 1930 году. Томск превратился в своеобразный перевалочный пункт для огромного потока людей, вырванных из родных мест и насильственно водворяемых в малообжитые районы. Их доставляли в город целыми железнодорожными эшелонами и здесь, точно скот, перегоняли на речные баржи, отправлявшиеся вниз по Томи и Оби на север, в таёжные и болотистые места. Для обслуживания сборно-разгрузочных пунктов ОГПУ были созданы специальные команды милиции. Окружной административный отдел обеспечивал также конвоирование спецпереселенцев в Нарым, поскольку местный аппарат ГПУ не располагал для этого необходимым количеством сотрудников.

В 1931 году с открытием речной навигации операция по переброске спецпереселенцев на Север была продолжена. Только за период с 10 мая по 30 июня 1931 г. в Нарымский край были переправлены 43852 семьи или 182327 чел. Расселение репрессированных крестьян по посёлкам было закончено к 1 августа 1931 г. В результате количество населённых пунктов в Нарымском крае увеличилось на 270. В каждом из них насчитывалось в среднем по 150 хозяйств. Для сравнения, накануне в крае проживало 191942 чел. Таким образом, за неполных два месяца население здесь почти удвоилось. А всего в течение 1930 – 1931 годов в комендатурах Сиблага в Нарымском крае было размещено 68 тысяч семей, или 284 тысячи человек, что намного превысило численность коренного населения⁶⁵. Не случайно в мае 1932 года в составе Западно-Сибирского края был образован Нарымский округ (непродолжительное время именовавшийся Северным) с центром в с. Колпашево. В его состав вошли как раз те районы, которые приняли наибольшее число спецпереселенцев: Александровский, Каргасокский, Колпашевский, Кривошеинский и Чаинский. В ноябре 1938 года Колпашево было преобразовано в город районного подчинения.

Спецпереселенцы, оказавшиеся в суровых сибирских условиях без запасов продовольствия, без необходимых вещей, испытывали огромные, порой нечеловеческие трудности и лишения. Они были вынуждены заниматься тяжёлым, непосильным принудительным трудом, так как ещё в апреле 1931 г. Западно-Сибирский краевой исполком Советов принял специальное решение об освоении Нарымского края силами «кулаков»-спецпереселенцев. Только за год после начала массового заселения Нарымского края спецпереселенцами было расчищено, раскорчёвано 38800 гектаров таёжных земельных площадей. И за это же время умерло, по официальным данным, 25213 чел. (11,7 %), а родилось всего лишь 3841 чел. (1,6 %). Многие репрессированные крестьяне пытались бежать из этих гиблых для них мест. Так, в течение первого года количество бежавших составило 27178 чел. (12,6 %). Почти четверть из них (7721 чел.) тогда же была поймана и возвращена обратно⁶⁶.

В сложившихся условиях часть спецпереселенцев становилась на криминальный путь и, наряду с уголовниками, способствовала резкому увеличению преступности и бандитизма. Как уже отмечалось в предыдущей главе, Нарымский край не только в дореволюционный период, но и при советской власти, с начала 1920-х гг. продолжал оставаться местом массовой политической и уголовной ссылки. Только в 1929 г. сюда прошло 3000 уголовников, а в январе–феврале 1930 г. – ещё 800 человек. В результате к марту 1930 г. численность политических и уголовных ссыльных в Нарымском крае достигла 5 тысяч человек. Кроме того, около 7 тысяч заключённых находились в Нарымских лагерях, входивших в систему Сибирского управления лагерями особого назначения (СибУЛОН)⁶⁷.

В соответствии с приказом Управления Рабоче-Крестьянской милиции ЗСК от 10 апреля 1932 г. наиболее опасные и неисправимые ссыльные должны были направляться подальше на север, в Александровский и Каргасокский районы, менее опасные и подающие надежды на исправление – в Колпашевский и Чаинский районы, а наименее опасные и неспособные к физическому труду – в районы близ Томска. После этого решения только за период с мая по октябрь 1931 года в Александровский район было ввезено около 800 судебно-ссыльных уголовников-рецидивистов. Отправка судебно-ссыльных в северные районы осуществлялась и в последующие годы, а Томск продолжал исправно выполнять роль перевалочного пункта. Этим занимался специальный пересыльный пункт при Томском межрайонном секторе милиции, находившийся по адресу ул. Водяная, 23⁶⁸.

Между тем для большинства ссыльных в северных районах не было работы, а следовательно, и средств к существованию. Часть их пыталась бежать на украденных крестьянских лодках по Оби. Другие занимались воровством. В результате, по свидетельству автора одного из официальных документов, в Александровском районе «случаи краж с каждым днём всё увеличивались и увеличивались, впоследствии необворованным не осталось ни одного домохозяина». Административные органы района до поры до времени не принимали мер по пресечению действий уголовников, а в ответ на заявления местных жителей отвечали: «Вы помогайте нам ловить их и бейте». И лишь когда преступники добрались до квартиры секретаря райкома ВКП(б) Перепелицына, забрав у того «все штаны и рубахи», чаша терпения властей оказалась, наконец, переполненной. По указанию товарища Перепелицына ссыльных собрали, насильно перевезли на один из островов на реке Оби, где не было ни одного кустика, и продержали там почти неделю. Подобное «воспитание», разумеется, не пошло впрок. После возвращения ссыльных на «большую землю» они снова занялись кражами. Тогда отчаявшиеся крестьяне стали устраивать самосуды, избивать и убивать ссыльных. Подобное самоуправство вполне соответствовало заявлениям партийного руководителя района, считавшего, что ссыльных направляли в Нарымский край не исправляться, а для того, чтобы «к весне они все передохли»⁶⁹.

Участие милиции в проведении репрессивных акций в период массовой коллективизации было высоко оценено Западно-Сибирским краевым исполнительным комитетом Советов. В одном из его документов в январе 1932 г. констатировалось «достаточно успешное выполнение органами милиции своих задач по содействию проводимым хозяйственно-политическим компаниям». Отмечалось, в частности, «успешное проведение мероприятий по ликвидации кулачества как класса, активное участие в борьбе с антисоветскими элементами, сопротивляющимися проводимым мероприятиям»⁷⁰.

В 1933 году население Томского Севера вновь существенно пополнилось за счёт очередной волны депортированных сюда так называемых «деклассированных элементов» (нищих, бездомных, бродяг, цыган, беспризорников, уголовников и т.п.), которых задерживали в различных городах страны в связи с введением паспортной системы и отправляли в необжитые районы. Западная Сибирь приняла тогда 132 тыс. человек, значительная часть которых опять же оказалась в Нарымском округе⁷¹.

Между тем «великий перелом» конца 1920-х – начала 1930-х годов вполне закономерно обернулся усилением сопротивления со стороны тех, кого коммунистическая власть обрекла на раскулачивание, выселение, репрессии. Не случайно в докладе о работе органов РКМ Западно-Сибирского края за 1931 – 1932 гг. отмечался рост по группе преступлений «против порядка управления за счёт сопротивления капиталистических элементов политико-хозяйственным мероприятиям партии и правительства и усиление имущественных преступлений». Эти виды преступности нашли своё проявление в массовых беспорядках (рост с 9 до 53 случаев) и бандитизме (увеличение с 24 до 49 случаев). Бандитские шайки состояли исключительно из числа ссыльных, а также лиц, бежавших с мест спецпоселений, и уголовных рецидивистов. «Рост имущественной преступности в 1931 г…. идёт главным образом за счёт уголовно-ссыльного элемента, бегущего с мест ссылки ввиду слабой организации надзора», – отмечалось в одном из докладов⁷².

Невыносимое положение, в котором оказались ссыльнопоселенцы, вынуждало их порой прибегать к открытым вооружённым восстаниям, бунтам. В частности, только в 1931 году в Нарымской ссылке на почве голода и издевательств администрации вспыхнуло два крупных бунта. Мятежники устраивали засады, вылавливали советско-партийный актив и комсомольцев, захватили двух милиционеров. Однако в июле 1931 года повстанцы были уничтожены в открытом бою присланным из Новосибирска карательным отрядом.

Крупнейшее вооружённое восстание вспыхнуло в конце июля 1931 года в Парбигской комендатуре Чаинского района, где на борьбу поднялось около двух тысяч крестьян. Восстание проходило под лозунгом «Долой коммунизм, да здравствует вольная торговля, свободный труд и право на землю, советской власти быть не должно, а должно быть учредительное собрание с выбором президента». Повстанцы под руководством Г.Е.Ускова разоружили охранников, убили и ранили нескольких работников комендатуры и представителей власти. На подавление восстания были брошены, наряду с дивизионом войск ОГПУ, также конный отряд томской милиции, наспех сформированные партийно-комсомольские отряды из Колпашевского, Кривошеинского, Чаинского районов. Эти карательные формирования под общим командованием начальника Томского оперативного сектора ОГПУ Плахова своими решительными действиями быстро навели порядок, потеряв при этом четырёх человек убитыми и трёх ранеными. Повстанцы были разгромлены. Свыше ста человек из них погибли в ходе вооружённых столкновений. Ещё 135 человек впоследствии были репрессированы во внесудебном порядке⁷³. А всего в начале 1930-х годов на территории края было ликвидировано 66 так называемых «бандшаек», многие из которых являлись повстанческими отрядами, состоявшими из спецпереселенцев-крестьян, выступивших с оружием в руках против политики коммунистов.

Участие органов внутренних дел в проведении массовых политических репрессий не ограничивалось только широкомасштабным спецпереселением раскулаченных крестьян. В 1930-е годы в Томске и на территории современной Томской области были сфабрикованы многие десятки дел о никогда не существовавших «контрреволюционных» организациях, тысячи «участников» которых были репрессированы. Поиск и обезвреживание сотрудниками органов внутренних дел «врагов народа» проходили в обстановке истерии, нагнетавшейся в средствах массовой информации, на многочисленных собраниях и митингах.

Своего апогея политические репрессии в Томске достигли во второй половине 1937-го и первой половине 1938 года. За это время на территории современной Томской области подверглись аресту 12099 человек, или почти две трети репрессированных за период с 1927 по 1953 год, причём абсолютное большинство их были расстреляны. Основанием для массовых арестов и расстрелов стал изданный в июле тридцать седьмого оперативный приказ НКВД за номером 00447, предписывавший органам госбезопасности «с 5 августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников». Тогда же появилась серия так называемых «линейных» приказов – их было двенадцать, – в соответствии с которыми осуществлялись аресты людей по национальному признаку – поляков, латышей, эстонцев, немцев и др.⁷⁴

Именно в тот период в практику вошли так называемые «контрольные цифры» на аресты, спускавшиеся сверху местным органам НКВД в качестве минимальных. Томск получал подобные цифры на 1500, 2000, 3000 человек. Уничтожение людей было поставлено на конвейер. В тюремных камерах города, рассчитанных на 5–6 человек, помещалось по 30–40. Арестованные подвергались физическим и моральным пыткам и истязаниям. В таких условиях подавляющее большинство их «признавались» в антисоветской деятельности, шпионаже, подготовке террористических актов и диверсий. После этого следовал скоротечный суд, завершавшийся зачастую расстрельным приговором.

«Врагов народа» находили повсюду, начиная от городских руководителей и заканчивая подростками и беспомощными стариками. В частности, «работники горотдела НКВД «обнаружили» будто бы готовившиеся диверсии с целью отравления томичей на городском водопроводе и пивзаводе. «Троцкистско-бухаринские агенты фашизма» были «найдены» в комсомоле, результатом чего стал арест секретарей горкома ВЛКСМ Л.Г.Машкина и Р.Я.Спрингиса. Из состава Томского горсовета за один лишь год выбыл 151 человек, треть которых была арестована, в том числе члены президиума, сотрудники аппарата. Всего же за время сталинских репрессий горотдел НКВД «выявил и ликвидировал» свыше сотни «подрывных» организаций, а общее число арестованных по обвинению в «контрреволюционных преступлениях» составило в Томске 6228 человек⁷⁵.

В застенках Томского горотдела НКВД во второй половине тридцатых годов оказались и вскоре погибли известные представители российской культуры и науки – поэт Николай Клюев, философ Густав Шпет, член-корреспондент Академии Наук СССР, славист Григорий Ильинский, один из основателей сибирской палеогеографии Ростислав Ильин, заведующий кафедрой цитологии, генетики и селекции растений в Томском университете (одной из первых в СССР) Владимир Чехов, директор Научно-исследовательского института математики и механики ТГУ Лев Вишневский и многие-многие другие.

В проведении массовых арестов участвовали как сотрудники госбезопасности, так и томская милиция. Для ускорения ведения следственных дел были привлечены даже работники фельдсвязи, ЗАГСа и других структур, входивших в состав НКВД. Многие их сотрудники, общей численностью до 30 человек, сами оказались тогда репрессированными. В частности, аресту подверглись начальник Томского городского управления милиции Н.А.Жданов, якобы «вредительски проводивший руководство милицией», начальники 1-го и 2-го отделений милиции г. Томска Т.Т.Шульц и К.И.Паршута, сотрудник управления милиции А.Д.Иванов и другие.

В самый разгар массовых репрессий, когда нескончаемо росло число заключённых, осенью 1937 года был создан Томско-Асиновский лагерь (Томасинлаг), являвшийся составной частью печально известного ГУЛАГа. Управление лагеря находилось сначала в Томске, а затем было переведено в Асино. Основной контингент узников Томасинлага – до 80 процентов общей численности – составляли «контрреволюционные элементы», то есть лица, осуждённые по 58-й статье Уголовного кодекса. Заключённые занимались лесоразработками, нередко в таких местах, где, по свидетельству лагерного начальства, «не ступала нога человека». В воспоминаниях одного из немногих оставшихся в живых узников Томасинлага Алексея Кравца, отмечалось, что «в этом лагере смерти больше двух лет редко кто выживал».

В томских колониях тогда содержались тысячи детей, в том числе и дети «врагов народа». В одной лишь трудовой колонии «Чекист» в 1936 году содержалось 2900 малолетних воспитанников⁷⁶. Нередко они совершали побеги. Только за полтора месяца осени 1935 г. из колонии «Чекист» бежали 193 чел., что составило почти две трети от общего числа совершивших тогда побеги заключённых томских колоний (311 чел.)⁷⁷.

Участие органов внутренних дел в проведении массовых политических репрессий не освобождало их, разумеется, от выполнения важнейшей функции – борьбы с уголовной преступностью. Главную роль в этой борьбе по-прежнему играл уголовный розыск, являвшийся основным оперативным подразделением милиции. Однако более чем трёхлетнее оперативное руководство угрозыском со стороны ОГПУ носило противоречивый характер. С одной стороны, в эти годы в Западной Сибири акцентировалось внимание, помимо прочего, на усилении оперативно-розыскного состава для борьбы с преступностью. С другой стороны, в начале 1930-х годов в оперативной работе в целом в стране произошли существенные изменения. В частности, резко сократилась негласная сеть милиции, состоявшая из агентов, осведомителей и других подобного рода источников информации. Это негативно сказалось на результатах деятельности уголовного розыска, специфической чертой в деятельности которого как раз является использование подобных методов работы⁷⁸.

Особенно напряжённым в работе уголовного розыска, вследствие названных выше причин, выдалось начало 1930-х годов. Как сообщалось в одном из документов, уже к марту 1930 г. бригадой Томского окружного угрозыска в Нарыме было арестовано до 200 человек за грабежи и убийства. В самом Томске осенний и зимний период 1931 г. ознаменовался «зверскими разбоями и грабежами». Расследованием было установлено, что эти убийства и ограбления осуществила шайка во главе с рецидивистами Тарасом и Фёдором Назеевыми при соучастии заведующего пивной по ул. Иркутской. Грабители заманивали в пивную намеченную жертву, спаивали её, а затем убивали, снимали с трупа всю одежду, которую затем их сообщница продавала на местном рынке. Трупы убитых вывозились на городские окраины. Благодаря активным действиям правоохранительных органов, в конечном счёте все грабители были задержаны⁷⁹. В следующем, 1932 г. в Томске были ликвидированы ещё две грабительских шайки. Одна из них совершила в городе до десятка вооружённых ограблений, сопровождавшихся в большинстве случаев убийствами потерпевших.

Массовая коллективизация привела к резкому сокращению в стране поголовья скота и, как уже отмечалось, резко обострила продовольственную проблему. В этой связи 8 февраля 1932 г. всем оперсекторам был направлен специальный циркуляр «Об усилении борьбы со скотокрадством и хищническим убоем скота». В нём отмечался большой рост на всей территории Западной Сибири в конце 1931 – начале 1932 гг. скотоконокрадства и хищнического убоя скота, особенно лошадей. В регионе появились целые шайки, занимавшиеся исключительно кражей скота. Причём преступления такого рода стремительно росли. Так, если в последнем квартале 1931 года в Томском и Кожевниковском районах было зарегистрировано только по 1 случаю скотокрадства, то в первом квартале 1932 г. их уже было отмечено 12 и 10 соответственно. В 1932 году в Томске была раскрыта и задержана группа скотоконокрадов из 7 чел., имевших богатое уголовное прошлое. На протяжении длительного времени она занималась кражами и убоем скота в черте города. Мясо сдавали в столовую. Материалы на эту группу были переданы в тройку ПП ОГПУ для рассмотрения во внесудебном порядке⁸⁰.

Вследствие названных выше причин, в начале 1930-х годов широкое распространение получили такие виды уголовных преступлений, как спекуляция и хищения социалистической собственности. Для усиления борьбы с ними ЦИК и СНК СССР в августе 1932 года были вынуждены принять специальное постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Согласно этому постановлению, лица, посягавшие на социалистическую собственность, рассматривались как «враги народа» со всеми вытекающими последствиями. Суровые наказания предусматривались и в изданном в августе 1932 года постановлении ЦИК и СНК СССР «О борьбе со спекуляцией»⁸¹.

Хищения социалистической собственности получили тогда довольно широкое распространение и на территории Западной Сибири. Они совершались путём кражи денег, подделки аккредитивов, получения денег по подложным переводам. Выполняя постановления ЦИК и СНК, томские работники милиции и уголовного розыска, в частности, только в 1932 г. выявили в сберегательных кассах города хищения на сумму в 130 тыс. руб. ⁸²

Необходимость дальнейшего усиления борьбы со спекуляцией и хищениями социалистической собственности потребовала во второй половине 1930-х годов использования более совершенных форм и методов, дальнейшей специализации сотрудников органов внутренних дел. С этой целью 16 марта 1937 года из уголовного розыска был выделен в качестве самостоятельного отдел борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС)⁸³.

Огромную работу томским органам внутренних дел пришлось провести по паспортизации населения. В последний день марта 1933 года Томский горсовет принял постановление «О прописке и выписке населения г. Томска». Выдача паспортов началась с 15-го октября того же 1933-го года, на основании ещё одного, сентябрьского постановления горсовета «О проведении паспортизации»⁸⁴.

При проведении паспортизации органы ОГПУ и милиции, на основании изданного в 1933 году циркулярного распоряжения ОГПУ № 72, наряду с учётом «социально-чуждого и уголовно-паразитического элемента», должны были «провести выявление наиболее засорённых предприятий и учреждений и произвести через местные партийно-советские органы очистку таковых от указанной категории лиц»⁸⁵.

В ходе проведённой паспортизации в г. Томске было выдано в общей сложности 65255 паспортов. При этом было выявлено 1654 (2,5 %) «социально-чуждых элементов»⁸⁶. А всего в Советском Союзе к 1 ноября 1935 года было изъято, по неполным данным, 265720 «социально вредных элементов», причём дела о многих из них рассматривались внесудебными органами – тройками НКВД. В результате в стране произошло некоторое снижение уровня преступности. Так, в 1935 году по сравнению с 1934 годом число вооружённых грабежей уменьшилось на 45 процентов, невооружённых грабежей – на 46 процентов, квалифицированных краж – на 32 процента, конокрадства – на 55 процентов⁸⁷.

Таким образом, введение паспортной системы явилось, с одной стороны, важным элементом в созданной коммунистической партией системе жёсткого контроля над жизнью членов общества. С другой стороны, оно способствовало более эффективной борьбе с преступностью⁸⁸.

Больше внимания стало уделяться профилактике преступлений. С этой целью, в частности, постановлением Совнаркома РСФСР от 17 февраля 1932 года был установлен новый порядок пользования охотничьим и спортивным оружием, боеприпасами к нему, отпуска взрывчатых веществ и детонирующих средств. Серьёзным препятствием для преступного элемента стало постановление СНК СССР от 21 июля 1935 года, согласно которому на милицию были возложены обязанности выдачи разрешений на открытие мастерских для изготовления печатей и штампов, что ограничивало возможности незаконного изготовления печатей и штампов и, как следствие, создание поддельных документов⁸⁹.

Проводимая органами милиции и уголовного розыска работа приносила свои результаты. Так, в приказе Управления НКВД СССР по Западно-Сибирскому краю от 22 июля 1934 г. «О результатах проверки работы уголовного розыска ЗС КУМ» отмечалось, что за первое полугодие 1934 г. в крае было ликвидировано свыше 100 банд и бандгруппировок, осуждено 500 человек «социально-вредного элемента», раскрыто до 9 тыс. краж. Вместе с тем в документе констатировалось, что преступность в сибирских городах «всё ещё продолжает иметь широкие размеры», что «агентурная работа, особенно по объектам охраны социалистической собственности, поставлена неудовлетворительно» и что «слабо организовано выполнение директив ГУРКМ о мерах борьбы с хищениями и подделками паспортов». В этой связи приказ предписывал всем местным органам милиции и уголовного розыска «решительно и немедленно перестроить всю оперативную работу» и «всю систему построения агентурной работы», а также «активизировать работу по изъятию деклассированного социально-вредного элемента». Одновременно устанавливались конкретные сроки проведения ряда оперативных мероприятий: не позднее 10 августа 1934 года «ликвидировать все воровские притоны и притоны разврата», «в пятидневный срок пересмотреть учёт преступного элемента (актив и пассив) и весь учётный активно-действующий уголовный элемент – изъять»⁹⁰.

Вторая половина 1930-х годов также была отмечена некоторыми важными положительными моментами в деятельности милиции и уголовного розыска. Совершенствовалась система учёта преступников. В органах милиции происходило постепенное расширение и укрепление агентурной сети, усиление её роли в профилактике и раскрытии преступлений. Повышалась результативность работы уголовного розыска⁹¹.

Вместе с тем в конце 1930-х годов в стране вновь стала проявляться тенденция к росту преступности. Обнаружилась она и в Томске. В этой связи были приняты специальные приказы народного комиссара НКВД за № 0047 и его заместителя – за № 0061 «О проведении особой операции по г.Томску». Эти документы предписывали выявить и изъять весь обнаруженный в городе «уголовный рецидив и социально-вредные элементы». Выполняя приказы, сотрудники томской милиции и уголовного розыска в июне 1937 г. арестовали и оформили дела на 104 «социально-вредных элемента», в июле – на 126, в августе – на 141. В последующие три месяца масштабы изъятия сократились, достигнув в ноябре 1937 г. 55 чел.

Осенью 1937 года томская милиция и уголовный розыск дважды подвергались проверке, результатом которой стали два приказа Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю. В первом приказе от 17 октября 1937 г. «О состоянии Томской гормилиции» отмечалось, что в результате проверки состояния оперативной работы уголовного розыска Томского ГОМ была выявлена «полнейшая оперативная бездеятельность, вследствие чего город оказался поражённым преступным и хулиганствующим элементом». Начальник городского отдела уголовного розыска младший лейтенант милиции Дорофеев «не только не принял никаких мер к исправлению недостатков в работе, но занялся пьянством, сопровождавшимся дискредитацией органов милиции». В приказе предписывалось отстранить Дорофеева от руководства уголовным розыском и перевести на должность оперуполномоченного, предварительно подвергнув аресту на 15 суток. Вновь назначенному на должность начальника Томского ГОМ лейтенанту милиции Н.А.Жданову приказывалось «принять самые решительные меры к улучшению состояния и работы томской милиции, немедленно очистив её состав от всех разложившихся»⁹².

Спустя всего лишь полтора месяца, 2 декабря 1937 года, последовал новый приказ Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю «О результатах проверки работы Томской милиции», где отмечалось, что «многие приказы и директивы наркома и областного управления по основным участкам работы не выполнены», что в Томске «совершенно не налажен учёт уголовно-преступного элемента». Из более чем 1 тысячи проживавших в городе лиц, отбывших сроки наказания (так называемого «подучётного элемента»), в списках уголовного розыска значилось только 40 чел.⁹³. Этим приказом начальнику Томского городского отдела милиции Н.А.Жданову предписывалось в месячный срок «выправить работу». Ранее отстранённый от должности начальника уголовного розыска Дорофеев отзывался из Томска. Нескольких уполномоченных приказывалось подвергнуть аресту на срок от 5 до 10 суток, а начальника 1-го городского отделения милиции Полякова – снять с должности⁹⁴.

Столь частые проверки, которым во второй половине 1937 года подверглась томская милиция, возможно, были связаны с пиком массовых политических репрессий, прокатившихся тогда по всей стране. Во всяком случае, ни эти проверки, ни проведённые кадровые перестановки не смогли кардинально улучшить криминогенную обстановку. Уже в следующем, 1938 году, в Томске распространилась стихия мелких грабежей: грабители снимали с прохожих часы, шапки, верхнюю одежду, случались и убийства на этой почве. Основным способом борьбы с этим злом было патрулирование конных милиционеров. Из-за недостатка сотрудников приходилось патрулировать и оперативным сотрудникам. Наиболее крупными делами занималась оперативная группа уголовного розыска⁹⁵.

Как и во всякие переломные периоды, в первой половине 1930-х годов в стране в целом и в Сибирском регионе, в частности, наблюдался рост хулиганства, что не могло не привлечь внимания правоохранительных органов. Последовала целая серия соответствующих распоряжений и приказов. В циркулярном распоряжении краевого управления милиции от 8 апреля 1933 г. содержались требования усиления борьбы с хулиганством и нарушениями общественного порядка. Спустя три с небольшим месяца, 19 июля 1933 г., появился приказ управления РКМ ЗСК «О мероприятиях по охране ревпорядка». 9 июня 1934 г. был издан ещё один приказ «О борьбе с хулиганством и нарушениями общественного порядка», где отмечалось, что «почти во всех городах края неблагополучно обстоит дело по борьбе с хулиганством». 9 декабря 1934 г. появился новый приказ «Об усилении борьбы с хулиганством», где отмечалось, что «разгул поножовщины и хулиганства в городах и промышленных центрах и частью в сельской местности не только продолжается, но и по отдельным населённым пунктам… всё более активизируется»⁹⁶.

Для борьбы с хулиганством органы внутренних дел стали активнее привлекать общественность, членов Бригад содействия милиции. В частности, в приказе управления РКМ ЗСК от 19 июля 1933 г. в качестве одной из конкретных мер по усилению борьбы с хулиганством предписывалась «установить под руководством работников милиции дежурство нарядов Бригадмила во всех местах общего пользования (кино, садах, театрах, бульварах и т.п.)»⁹⁷.

11 июля 1935 г. был издан приказ начальника Управления НКВД по ЗСК «О работе милиции по борьбе с беспризорностью и безнадзорностью». В нём, в частности, говорилось, что несмотря на соответствующее постановление ЦК и СНК от 1 июня 1935 г. и приказ Народного комиссара внутренних дел за № 071, Управление РКМ «не занялось по настоящему энергичной ликвидацией детской беспризорности». В этой связи приказывалось «немедленно приступить к энергичному изъятию с улиц беспризорных детей», обращая особое внимание на развёртывание работы «в привокзальных, пристанских, базарных пунктах городов». В городах, в том числе и в Томске, в двухдневный срок предписывалось организовать детские комнаты-пропускники⁹⁸. Однако в Томске во второй половине 1930-х годов борьбе с беспризорностью и безнадзорностью не уделялось должного внимания.

В 1930-е годы в стране усилилась борьба с проституцией. Причём на первый план вышла практика репрессий. После 1933–1934 гг. проституирующих или подозреваемых в этом женщин захватывали во время облав на вокзалах, в ресторанах, на улицах и затем сажали в лагеря системы НКВД либо ссылали, в том числе на север современной Томской области, в Нарымский край. А некоторых жриц продажной любви по решению троек даже расстреливали⁹⁹.

С увеличением количества автотранспорта, прежде всего в Томске, органам внутренних дел приходилось уделять всё большее внимание вопросам безопасности движения. Так, на 1 февраля 1929 г. в городе имелось всего лишь 2 легковых автомобиля (в правлении Томской железной дороги и в окружной конторе связи), 6 грузовых автомобилей и 10 автобусов. Кроме того, было зарегистрировано 17 мотоциклов, главным образом у частных владельцев. В подавляющем большинстве и автомобили, и автобусы, и мотоциклы были иностранного производства¹⁰⁰. Однако уже к середине 1936 года количество автомобильного транспорта в Томске выросло до 180 единиц.

В то же время техническая оснащённость самой милиции по-прежнему оставалась слабой. Основным средством передвижения была лошадь. Отсутствовали даже мотоциклы и велосипеды. К концу 1931 г. вся западносибирская милиция располагала всего лишь двумя автомобилями¹⁰¹.

Определённые проблемы у органов охраны правопорядка были и с оружием. К началу 1932 г. на вооружении западно-сибирской милиции имелось вполне годного оружия только 34 %, требующего заводского ремонта – 39 % и совершенно негодного – 27 %¹⁰².