Стать повседневная жизнь английских волшебников: англия эпохи регентства в романе сюзанны кларк "джонатан стренджи мистер норрелл"

Вид материала

Подобный материал:

Разумовская Оксана Васильевна

кандидат филологических наук

Российский университет дружбы народов, Москва

НАЗВАНИЕ СТАТЬ ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ АНГЛИЙСКИХ ВОЛШЕБНИКОВ: АНГЛИЯ ЭПОХИ РЕГЕНТСТВА В РОМАНЕ СЮЗАННЫ КЛАРК “ДЖОНАТАН СТРЕНДЖИ МИСТЕР НОРРЕЛЛ”

Для поклонников фентези в Великобритании – как и во всем мире – 2004 год не обещал никаких литературных сюрпризов. Главная “волшебница” Британских островов, Джоанна Роулинг восстанавливала силы после создания очередной части “Поттерианы”, и этот перерыв мог затянуться, учитывая, что на книгу “Гарри Поттер и Орден Феникс” у писательницы ушло около трех лет. Однако издательство Блумсбери, воспользовавшись этим перерывом, сделало своим читателям подарок, которого они даже не могли ожидать. Объемный роман с не слишком красноречивым названием “Джонатан Стрендж и мистер Норрелл” не только заполнил образовавшийся пробел в напряженном читательском графике любителей «волшебной» литературы, но и открыл новую страницу в истории этого жанра – как, собственно, в истории магии и даже в истории Англии. Без этой книги участие английских волшебников в войне с Наполеоном и многие другие сенсационные факты никогда бы не стали достоянием читателей.

Книге был практически гарантирован успех у читателей, что подтвердила полученная Сюзанной Кларк премия “Хьюго” за лучший фантастический роман в 2005 году. Однако первыми серьезность вклада Сюзанны Кларк в развитие литературы фентези оценили собратья по перу. Нил Гейман, «живой классик» фантастики и мистики, оценил “Джонатана Стренджа и мистера Норрелла” как “лучший английский фантастический роман за последние семьдесят лет” [4, ix]. Хвалебные отзывы снискала книга и у других писателей в жанре фентези, среди которых немало критиков и рецензентов ведущих периодических изданий – Льва Гроссмана (“Time”), Аманды Крейг (“New Statesmen”), Грегори Магуайра (“The New York Times”), Мишеля Фейбера (“The Guardian”) и других.

Основной тенденцией в потоке критических отзывов на роман “Джонатан Стрендж и мистер Норрелл” является стремление рецензентов найти наиболее близких по жанру и стилю предшественников Сюзанны Кларк. Большинство критиков – что вполне ожидаемо – видят в романе произведение в духе У. ле Гуин и К.С. Льюиса. При этом в числе писателей, чье творчество оказало влияние на Кларк, нередко называют Диккенса и Теккерея, и практически ни одна рецензия не обходится без сравнения современной романистки с Джейн Остин. Даже далекий от филологических изысканий читатель не может не ощущать, насколько различные традиции, жанровые и стилистические, скрываются за этими именами. Хронотоп, составленный из элементов столь разных художественных миров, как романы Остин с их неброским провинциальным колоритом – и эпические саги знаменитых фантастов, мог бы показаться искусственным или гротескным, в лучшем случае – пародийным. Однако под обложкой романа “Джонатан Стрендж и мистер Норрелл” скрывается вполне жизнеспособный, более того – многогранный и яркий, непреодолимо притягательный мир, в котором “…чопорные политики становятся жертвами зловредных эльфов, а на приеме у тетушек, жаждущих пристроить своих племянниц замуж, появляется пара волшебников, только что отчитавшихся в министерстве внутренних дел об исполнении поручения о предотвращении разлива рек в графстве Суффолк” [2].

Казалось бы, идея – показать, как тонка грань между нашим миром и неким Запредельем, волшебной страной, населенной эльфами (чародеями, говорящими животными и т.д.) – отнюдь не нова. Она составляет одну из жанрообразующих констант фантастических произведений и успешно реализована в целом ряде широко известных текстов, начиная с кельтских и англосаксонских сказаний и заканчивая романами того же Нила Геймана и других современных писателей. Конечно, у Сюзанны Кларк эффект двоемирия, проницаемости границ привычного бытия реализован необыкновенно изящно и поэтично: заколдованный лес, вырастающий под окнами лондонского особняка, призрачные балы, на которых танцуют похищенные эльфами красавицы, пока над их безжизненными телами горюют родственники, лестницы и комнаты в доме, не заметные постороннему взгляду, но доступные для избранных. Эти примеры из романа “Джонатан Стрендж и мистер Норрелл” можно дополнить параллелями из британского, и не только, фольклора, добавив аналогичные сюжеты в авторской обработке. Однако в большинстве произведений подобного жанра повышенное внимание уделяется как раз жизни «по ту сторону», за чертой, отделяющей волшебный мир неограниченных возможностей от безрадостной рутины повседневности. Быт, хозяйство, каждодневный труд, упорядоченность и размеренность жизни в литературе фентези нередко подвергаются осмеянию или осуждению, символизируя некую среду, от которой герою необходимо оттолкнуться, связь с которой необходимо преодолеть, чтобы начать настоящую жизнь, полную приключении и опасностей. Ярким примером подобной ситуации может служить описание благоустроенного быта хоббитов, которые под пером Толкиена предстают типичными обывателями. С иронией повествует автор о комичной привязанности маленького народца к комфорту, которую Бильбо придется мучительно преодолевать на пути к Приключению. Созвучной иронией, вырастающей порой до масштаба сатиры, пронизаны описания жизни магглов – людей, лишенных магических способностей – в романах Роулинг.

Сюзанна Кларк, с уважением принимая традиции своих предшественников (и вызов своих современников), тем не менее, отказывается от иронического противопоставления волшебного и обыденного. В ее романе даже волшебники могут быть законченными обывателями, как придирчивый и тщеславный мистер Норрелл, выговаривающий лакею “сначала за слишком густые сливки в чае, потом за слишком жидкие” [1, 53]. При этом принадлежность к повседневному миру отнюдь не является отрицательной характеристикой, а иногда, напротив, предстает неким желанным, но недосягаемым для героев состоянием – например, для дворецкого Стивена, чья жизнь превратилась в кошмар из-за дружеского расположения назойливого и своевольного эльфа, или для мистера Поула, чья жена, физически присутствуя в реальном мире, вынуждена была проводить все свое время в Стране Фей. Для романистки, выбравшей в качестве хронотопа своего произведения Англию начала XIX века, жизнь безвозвратно минувшей эпохи окружена не меньшим очарованием, чем волшебные миры, поэтому в отдельные моменты в плане литературного влияния можно отметить очевидную победу Джейн Остин над Толкиеном и ле Гуин.

Особую пропорцию магического и повседневного, составляющую основу сюжета и образной системы романа, Сюзанна Кларк подчеркнула уже его заглавием – “Джонатан Стрендж и мистер Норрелл”. По своему характеру оно ближе романам той эпохи, которую описывает, нежели произведениям родственной жанровой разновидности – нет указания ни на фантастический хронотоп, ни на особый статус героев, ни на фабульную доминанту (приключение, путешествие, противостояние). К антропонимическим заголовкам особенно тяготела литература XVIII – XIX столетия. В качестве примера можно привести «Молль Флендерс» Дефо из эпохи Просвещения; романтическую драму “Ченчи” Шелли. “Джейн Эйр” Ш. Бронте и “Сайлес Марнер” Дж. Элиот представляют вариант из реалистической литературы. Однако заглавие романа Кларк скорее обыгрывает эту традицию, нежели покорно следует ей: два имени, вынесенные в заголовок, в указанные периоды были явлением почти исключительным, а в контексте других эпох встречались, в основном, в гетеросексуальном варианте (“Троил и Крессида”, “Антоний и Клеопатра”, “Геро и Леандр”). У Сюзанны Кларк принцип выбора заглавия в чем-то созвучен идее “романа без героя” Теккерея. Из двух могущественных волшебников, чьи имена стали заглавными, ни один в итоге не смог стать подлинным героем-протагонистом книги: одному помешали зависть и тщеславие, другому своеволие и эгоизм. Скупое, почти официальное заглавие романа не позволяет читателю угадать, какие перипетии ожидают персонажей на страницах книги, однако отношения заглавных героев, в соответствии со структурой названия, предсказуемы лишь наполовину – или дружба и сотрудничество, или соперничество и борьба.

Определенные нюансы добавляет к читательским ожиданиям почти неуловимая асимметрия заголовка: Стрендж, в отличие от Норрелла, назван по имени, кроме того, его фамилия более соответствует заявленному жанру (в переводе с английского – “странный, незнакомый, чужой”). Его учитель и соперник назван “мистером”, что сразу дистанцирует его, подчеркивает менее дружелюбное к нему отношению со стороны автора, настраивая читателя аналогичным образом. Вместе с тем, заглавие переносит смысловой акцент с интригующей фабулы, типичной для фантастической литературы, на людей, их характеры и отношения, что свойственно более реалистической традиции, и текст романа последовательно развивает этот принцип.

Сюзанна Кларк следует традициям реализма еще и в том, что одним из способов репрезентации персонажа делает тщательную и детальную реконструкцию его окружения – круга общения, образа жизни, интерьера его жилища, а также привычек и индивидуальных особенностей. Так, на впечатление Йоркских волшебников от встречи с мистером Норреллом существенно влияет интерьер усадьбы Хартфью, который подчеркивает сдержанный и недружелюбный характер хозяина: “Свечи были погашены; свет лился через два больших окна, впрочем, серый и безрадостный… Мистер Норрелл повел их по коридору (самому обычному, подумал мистер Сегундус), обшитому дубом и с дубовым же, пахнущим воском полом, затем по лестнице в три или четыре ступени и по другому коридору, где воздух был холоднее, а пол вымощен добрым Йоркским камнем. Все выглядело совершенно непримечательным” [1, 6].

Сердцем дома старого волшебника является библиотека, так как книги – главная и единственная ценность в жизни Норрелла. Впоследствии именно книги станут причиной раскола между ним и его единственным учеником, Стренджем, но задолго до этого события провинциальным волшебникам, оказавшимся в этом святилище мага-ученого, достаточно одного взгляда, чтобы оценить масштаб его всепоглощающей страсти. “Мистер Норрелл соорудил для любимого детища изысканный ларец. Шкафы английского дерева напоминали резные готические арки. Резьба изображала листья (сухие и скрученные, словно художник хотел передать осень), переплетенные ветви и корни, ягоды и плющ – все изумительной работы. Однако куда удивительнее шкафов были сами книги” [1, 6]. Похожий стиль сохраняется в библиотеке лондонского дома Норрелла: “Это была прелестная комната, отделанная в соответствии со вкусами хозяина, который удалялся сюда, дабы насладиться покоем и одиночеством. Стены были оклеены светло-зелеными обоями с рисунком, изображающим листья и узловатые ветви дуба, а купол был расписан под цветущее весеннее разнотравье” [1, 124].

Не меньше, чем бесценная библиотека старинных фолиантов, Норреллу с его характером и образом жизни подходит его управляющий, Чилдермас, здравомыслящий и практичный, но не лишенный цинизма человек. Зловещая внешность и мрачный характер делают его образ нарочито литературным – не случайно за волшебника в Лондоне приняли именно его, а не Норрелла: “С длинными волосами, спутанными, как дождь, и черными, как буря, он естественнее смотрелся бы на вересковой пустоши, или в темной подворотне, или, возможно, в романе госпожи Радклифф” [1, 8]. Сюзанна Кларк позволяет читателям пристально всмотреться в его облик, подчеркивая, какую важную роль этому загадочному человеку предстоит сыграть на страницах романа: “Спутанные волосы черным водопадом ниспадали на плечи, волевое лицо с длинным и узким носом казалось узловатым, словно древесный корень, и хотя кожа была очень бледной, лицо выглядело темным, то ли из-за черных глаз, то ли из-за длинных сальных волос” [1, 15]. Именно Чилдермас способствует тому, что его хозяин покидает аббатство Хартфью и отправляется в Лондон, где надеется своими магическими способностями принести пользу отечеству.

Многие лондонские страницы романа пронизаны нескрываемым сарказмом в адрес английского общества начала XIX века. Хотя материалом для Сюзанны Кларк могли служить лишь другие литературные произведения об этой эпохе или скупые на красочные подробности исторические источники, она создает удивительно тонкую и убедительную сатиру на представителей высшего света георгианской эпохи. Картина светского приема, открывшего для Норрелла мир богачей и аристократов, могла бы принадлежать перу Теккерея. Она представляет собой еще одну меткую зарисовку на тему Ярмарки тщеславия, на которой цену человека определяют не его таланты и способности, даже магические, а связи, богатство и умение приспосабливаться к законам высшего света. “Как описать лондонский прием? Повсюду свечи в хрустальных люстрах и канделябрах, изящные зеркала удваивают и утраивают их свет, посрамляя дневной; разноцветные оранжерейные фрукты величественными пирамидами громоздятся на белых скатертях; дивные создания, усыпанные драгоценностями, прохаживаются под ручку, вызывая всеобщее восхищение. При этом духота нестерпимая, шум и теснота – тоже; негде сесть и почти негде стоять… Все жалуются на жар и духоту. Все объявляют, что это просто невыносимо. Однако если таковы страдания гостей, то сколь же несчастнее те, кто не получил приглашения! Наши муки – ничто в сравнении с их участью! И завтра мы будем говорить друг другу, что прием был замечательный” [1, 23].

В Лондоне Норрелл знакомится с несколькими представителями высшего общества, каждый из которых представляет некий социальный типаж, вполне достоверный и типичный для того времени. Здесь и богатые экзальтированные наследницы, и блудные сыновья благородных семейств, ведущие разгульный образ жизни, и блистательные модники обоих полов. Самым ярким представителем этой галереи великосветских пороков является Дролайт, ставший на время компаньоном и советником Норрелла. “Есть особая порода джентльменов, которая встречается исключительно в Лондоне. Их главное занятие – одеваться дорого и по моде; жизнь они проводят в праздности, азартных играх и пьянстве, по несколько месяцев кряду живут в Брайтоне и на других модных водах. Порода эта достигла своего совершенства в Кристофере Дролайте” [1, 27]. Описывая этого отталкивающего персонажа, Кларк не отступает от своего принципа характеризовать героя через перечень метко подмеченных деталей и штрихов. Даже неискушенного мистера Норрелла с первого взгляда поражает в Дролайте почти женственная ухоженность, лоск и элегантность: “Он был довольно мал ростом, в очень хорошем черном сюртуке и ослепительно белой манишке. Пенсне в серебряной оправе висело на черной бархатной ленточке. Черты лица были идеально правильные и даже красивые, волосы – короткие и темные, кожа чистая и очень белая, только на щеках угадывались следы румян” [1, 24]. Последующие его появления в романе дополняют перечень аксессуаров и вариантов модных костюмов английского щеголя начала XIX века: “Мистер Дролайт вошел в комнату. Он был в темно-синем сюртуке и держал трость черного дерева с серебряным набалдашником” [1, 28]. Его образ жизни абсолютно типичен для светского бездельника того времени: утренние визиты, званые обеды, балы и концерты итальянской музыки, встречи с лордами, леди, виконтессами и наследниками титулов, прогулки по Бонд стрит или по Гайд парку. Историческую достоверность этой картинки не стали бы оспаривать даже современники этого периода, отобразившие его в своих романах – Джейн Остин и Уильям Теккерей.

Когда в романе появляются эльфы и другие обитатели Иных Краев, их внешнему виду и костюму уделяется повышенное внимание. Одежда гостей из волшебного мира следует английской моде того времени, и описание облика эльфов могло бы в равной степени относиться к более “материальным” персонажам – светским щеголям, новым знакомым Норрелла. “Одежда джентльмена оказалась превосходного качества – Стивен никогда такой не видел. Панталоны были тщательно наглажены, туфли сияли, словно черные зеркала. Однако лучше всего оказались шейные платки из белого муслина – тонкие, словно паутинки, и тугие, как нотная бумага, числом не менее дюжины” [1, 79]. “Танцующие были одеты по последней моде. Платья дам поражали изысканными расцветками. Джентльмены носили панталоны до колен, светлые чулки, коричневые, зеленые, синие и черные сюртуки и сияющие белизной сорочки, а также лайковые перчатки без единого пятнышка” [1, 81]. “Рядом с дверью стояли два джентльмена в прекрасных черных сюртуках, белоснежных чулках, перчатках и лакированных туфлях” [1, 86]. Мир эльфов кажется зеркальным отражением английского общества, но это отражение, бесспорно, искаженное и гротескное: балы и другие увеселения “джентльмена с волосами, как пух” кажутся мрачной пародией на светскую жизнь Лондона в эпоху Наполеоновских войн.

Подводя читателей к моменту появления в романе второго волшебника, Стренджа, Сюзанна Кларк возвращает нас в более прозаичный мир английской провинции, где солидные помещики судятся с соседями из-за земель, ездят на охоту и рассуждают о политике за стаканом портвейна. Именно в такой среде появился на свет будущий ученик мистера Норрелла. Родителей Стренджа свели вместе довольно типичные для того времени обстоятельства, и сама история его рождения лишена какого-либо налета мистики и волшебства: “как множество представителей сильного пола до и после него, Лоуренс Стрендж начал присматриваться к наследницам больших состояний, а так как мужчина он был видный, с изящными манерами и хорошо подвешенным языком, то довольно скоро сумел пленить мисс Эрквистаун, шотландскую барышню с девятьюстами фунтами годовых” [1, 86]. Сложно придумать менее обыденную и распространенную вещь в георгианской Англии, чем брак по расчету.

После смерти отца Джонатан Стрендж довольно долго пребывал в неведении относительно собственного магического предназначения. В отличие от Норрелла, он был общительным и не лишенным обаяния джентльменом: “На вечеринках и в гостиных Бата среди модной молодежи он слыл “приятнейшим человеком на свете”, хотя это означало всего лишь умение болтать ни о чем, хорошо танцевать и знать толк в карточной игре и охоте. Джонатан Стрендж был высок и хорошо сложен. Кое-кто даже находил его красивым, хотя далеко не все. У Стренджа было два недостатка: ироническое выражение лица и длинный нос. Правда и то, что волосы его слегка отдавали рыжиной, а всем известно, что обладатель рыжих волос не может называться красавцем” [1, 102].

Вопреки читательским ожиданиям, противопоставление Стренджа и Норрелла не доходит в романе до полного антагонизма. Как и его учитель, Стрендж подчиняется диктату повседневной жизни, следует светским условностям и этикету, даже опередив Норрелла в этом отношении: он обзаводится женой, очаровательной молодой леди из сельского прихода. История недолгой помолвки Стренджа и Арабеллы достойна пера Джейн Остин, а жизнь молодой пары в Лондоне, бесспорно, взывает к бытописательному таланту Теккерея и Диккенса: “Стренджи обживались в Лондоне. Они купили дом на Сохо сквер, и Арабелла погрузилась в приятные хлопоты, связанные с обустройством нового жилья. Она заказывала модную мебель для кабинета, каждый день ходила по магазинам и через друзей и знакомых подыскивала надежных слуг” [1, 138]. Пока Джонатан изучал азы колдовского искусства под руководством сварливого мистера Норрелла, его юная супруга размышляла, не мрачноват ли красный бархат для обивки кресел, и подойдет ли к нему шелковая драпировочная ткань цвета бронзы с чередованием атласных и муаровых полос.

В связи с покупками леди Стрендж Сюзанна Кларк упоминает торговые фирмы, салоны и магазины, реально существовавшие в Лондоне в первой половине XIX века: “Хейг и Чиппендейл”, “Веджвуд и Байерли”. Мебельный магазин Чиппендейла (на тот момент принадлежавший Томасу Чиппендейлу-младшему и потомкам Томаса Хейга) действительно располагался в начале столетия на аллее Сент-Мартинс; знаменитый салон фарфора Джозайи Веджвуда тоже числился в списке любимых мест лондонских дам. Эти магазины Арабелле приходится посещать в одиночестве – подруг она завести не успела, а ее муж слишком занят делом возрождения английской магии. Однако волшебство не сделает молодого чародея счастливым, напротив, оно разлучит его с супругой и разделит его жизнь на две половины, непохожие друг на друга, как сам Стрендж и его учитель.

Этот принцип – противопоставления, антагонизма – Сюзанна Кларк применяет на различных уровнях своего текста: композиционном, стилистическом, фабульном. В основе оппозиции лежит, вопреки ожиданиям, не факт принадлежности к миру магического или миру обыденного, но более реалистическая дифференциация. Провинция противопоставляется столице, английское – иностранному (французскому, итальянскому, испанскому), южные графства – северным; в романе проведены четкие границы между миром состоятельных и высокопоставленных особ – и существованием низшего сословия (прислуги, нищих и бродяг, деревенской бедноты), а изображение мирной жизни разительно контрастирует с немногочисленными, но драматичными картинами военных баталий. Что касается магии, то здесь принцип оппозиции соединяется с тонкой иронией: до появления на сцене заглавных героев волшебники делились не на злых и добрых, но на теоретиков и практиков. Если первые считались, в большинстве своем, респектабельными и солидными джентльменами, по роду деятельности стоящими близко к ученым, то вторые были представлены в романе бродячими предсказателями и фокусниками, и в глазах общества неизменно ассоциировались с мошенничеством и шарлатанством: “Джентльмену не подобает заниматься магией. Магия – это то, чем уличные шарлатаны выманивают у детишек мелкие деньги. Магия … себя скомпрометировала. Она вращается в дурном обществе, водит знакомство с бородачами, цыганами, карманниками, живет в обшарпанных комнатушках за грязными желтыми занавесками” [1, 2].

Мистеру Норреллу и Джонатану Стренджу предстоит разрушить эти стереотипы, реабилитировав магию в Англии и вернув ей прежний – почетный – статус. Однако препятствия, возникающие на их пути, связаны с самой магией куда меньше, чем со светскими условностями и нравами того времени. Норреллу и Стренджу придется бороться не с драконами или ужасными чудовищами, а с косностью и беспомощностью политиков, предвзятостью общественного мнения, сплетнями и праздным любопытством скучающих аристократов. Чтобы сделать картину эпохи еще более реальной, Сюзанна Кларк включает в образную систему романа несколько исторических персонажей.

Джонатану Стренджу довелось принимать участие в войне под началом Веллингтона – и мы узнаем из романа, каким решительным, отважным и преданным своему делу был “Железный герцог”. Хотя личность великого полководца внушает уважение, Кларк с ироний рисует романтический ореол, которым Веллингтон был окружен, и те формы, которые приняло всеобщее преклонение перед этим человеком: “Его лицо знает каждый, оно разошлось на дешевых картинках, которые можно увидеть на любом постоялом дворе. Разумеется, на них оно более благородно, в обрамлении знамен, барабанов, труб и пушек. В наши дни каждая юная леди в романтическом возрасте до семнадцати лет имеет хотя бы один портрет лорда Веллингтона. Она уверена, что крупный орлиный нос гораздо красивее короткого и вздернутого, а главным несчастьем своей жизни почитает тот факт, что Веллингтон уже женат. Чтобы утешиться она называет своего первенца Артуром… Ее младшие братья и сестры – тоже фанатичные поклонники лорда Веллингтона. Самый красивый оловянный солдатик в детской получает это славное имя, и на его долю выпадает больше приключений, чем на долю всех остальных обитателей сундука с игрушками, вместе взятых” [1, 158].

Образ Наполеона, одного из самых влиятельных людей эпохи, тоже предстает в романе в ироническом свете, становясь объектом самых недоброжелательных помыслов британских подданных и самых неудачных проектов английских чародеев: “Министры короля давно мечтали насылать ночные кошмары на врагов Англии. Министр иностранных дел впервые высказал эту идею в январе 1808 года, и в течение года мистер Норрелл каждую ночь посылал императору Наполеону Бонапарту плохие сны, однако положительных результатов не достиг. Империя не рассыпалась, а Наполеон сохранял в сражениях обычное хладнокровие” [1, 131].

Еще более комично выглядит в романе другой кумир начала столетия – лорд Байрон: “Мимо прошла очаровательная молодая итальянка. Байрон моментально склонил голову под каким-то странным углом, прикрыл глаза и вообще принял такой вид, будто вот-вот зачахнет от хронического несварения желудка. Доктор предположил, что поэт хочет продемонстрировать прекрасной особе истинно байронический профиль и подлинный байронический дух” [1, 360]. Стрендж и Байрон с первого взгляда не понравились друг другу, поскольку принадлежали к одному типу личности – своевольным упрямцам. Иллюзия возможного примирения рассеялась при первых признаках помешательства Стренджа, и Байрон продолжил свое скандальное путешествие по Европе, в полном соответствии с историческими фактами. Сходство характеров этих персонажей, вымышленного и реального, столь велико, что в романе возникает мотив двойничества героев (Стрендж – «Байрон» волшебного мира). Эта идея, едва намеченная в сюжете, получает свое развитие лишь в злорадных светских сплетнях и домыслах недоброжелателей обоих изгнанников: “…говорили, что Стрендж и Байрон собирались делить своих жен и любовниц” [1, 371]. Хотя дороги романного Байрона и Стренджа разошлись, Кларк нашла способ еще раз подчеркнуть их духовное родство, превратив Стренджа в прототип поэмы Байрона “о чародее… который общался с нечистым духом и бросал вызов Богу и человечеству” [1, 371] (очевидно, речь идет о поэтической драме “Манфред”, 1817). В роман, таким образом, добавляются элементы не только альтернативной истории, но и альтернативного литературоведения.

Однако переписывание событий легендарного прошлого Британии не является первостепенной задачей книги. Если и рассматривать “Джонатана Стренджа и мистера Норрелла” в контексте так называемой альтернативной истории, то это должна быть альтернативная история магии. В своем произведении Кларк преодолевает жанровые клише литературы фентези, показывая волшебный мир в совершенно неожиданном ракурсе. В Англии, в которой живут Стрендж и Норрелл, светские сплетники опаснее злых чародеев, а у простых человеческих чувств больше могущества, чем у самых древних заклинаний.

Все магическое вызывает у Кларк мягкую, снисходительную иронию, что выражается в необычайно тесной связи волшебства и быта, повседневности в ее романе. К примеру, Йоркские волшебники оказываются не более чем дряхлыми и беспомощными стариками, превыше всего ценящими тепло и удобство: “Слуги развели в камине жаркий огонь, чтобы не пускать внутрь январские холода, и рядом с ним расположились старейшие маги – закутанные в пледы, с паутиной старческих морщин на увядших лицах, в сопровождении столь же дряхлых лакеев, держащих наготове склянки с лекарствами” [1, 10]. Коварный эльф (“джентльмен с волосами, как пух”), подобно рядовому лондонскому щеголю, нуждается в услугах камердинера, чтобы привести себя в порядок перед балом: “Мой слуга куда-то запропастился. Как же я предстану перед прекрасной леди Поул в таком виде?” [1, 79]. Многие истории про эльфов и магию, вынесенные автором романа в постраничные сноски и стилизованные под научные комментарии, связаны именно с бытовыми предметами или нарочито обыденными ситуациями – ссорами слуг, наймом на работу, пропажей вещей. Завязки таких историй напоминают одновременно и народные сказки, и байки, которыми английские слуги любят пугать друг друга, коротая зимние вечера: “Девушка отправилась на ярмарку, которая проводилась в Ноттингеме на праздник святого Матфея. Она с удовольствием бродила от прилавка к прилавку, покупая платочки, шпильки и пряности. Вдруг она услышала, как зазывала приглашает посмотреть выступление итальянских акробатов. Девушка резко обернулась и чуть не наступила на гуся..” [1, 127]. “Однажды погожим майским утром 1310 года, когда мистер Бладворт был в отъезде, миссис Бладворт обнаружила в углу кухни высокий буфет, которого там прежде не было. На ее вопросы Баклер ответил, что буфет волшебный и это его, Баклера, рук дело. Он сказал, что ему больно видеть, как миссис Бладворт и ее дочери стирают, готовят и убираются от зари до зари, в то время как им пристало сидеть в богатых платьях на шелковых подушках и есть сладости. Ответ этот показался миссис Бладворт весьма разумным…” [1, 32].

Даже настоящий маг – мистер Норрелл – оказывается уязвимым для этой стихии повседневности, грозящей поглотить волшебство и все, что с ним связано. Репутация серьезного волшебника оказалась под угрозой, когда Дролайт сочинил историю про белье, сброшенное в грязь: “Олдермен, желая избавить дам от новой стирки, обратился к мистеру Норреллу, и мистер Норрелл призвал отряд фей, которые все перестирали. Кроме того, дыры на рубашках, нижних юбках и ночных колпаках оказались заштопаны, затрепанные края стали как новые, и все горожане клялись, что никогда не видели такой ослепительной белизны!” [1, 33]. С его образом могущественного чародея не вяжется боязнь мышей, случайно обнаруженная Стренджем. Жизнь Норрелла вообще полна страхов и тревог, более присущих простым людям, лишенным магических способностей. Судьбоносная встреча Норрелла и Винкулюса – бродячего фокусника, предсказавшего появление Стренджа и дальнейшую судьбу магии в Англии – со стороны выглядела как вторжение уличного попрошайки: Винкулюс залез в дом через открытое окно, съел три мясных пирога и сыр из кладовой, и только после этого отправился искать Норрелла, чтобы доставить ему послание от Короля-ворона. Стоит ли говорить, что волшебник был напуган до полусмерти – не столько древним пророчеством, сколько нищим бродягой, нарушившим его уединение.

Комична и зависимость Норрелла от интригана и сплетника Дролайта: “Дролайт почти все время разъезжал в карете мистера Норрелла, выполняя его поручения. Каждое утро он появлялся на Ганновер сквер и докладывал, о чем говорят в городе, кто сегодня в фаворе, а кто в опале, кто влез в долги, а кто влюбился, пока мистер Норрелл, не высовывавший носа из библиотеки, не узнавал обо всех столичных новостях, словно какая-нибудь городская матрона” [1, 59]. Самый могущественный маг георгианской Англии, изучивший за свою жизнь тысячи древних фолиантов и познавший тайны неба и земли, Норрелл при этом нуждается в советах своего щеголеватого и поверхностного нахлебника. Кроме того, Норреллу приходится прибегать к услугам стряпчего, книготорговца, редактора, а без своего управляющего, Чилдермаса, Норрелл беспомощен, как ребенок.

Подлинное волшебство в романе кроется не в магических артефактах или старинных книгах, но в обаянии повседневной жизни, ее размеренности и гармонии, в тепле домашнего очага, красоте обыденных, незаметных привычному глазу вещей: “В своих домах члены Йоркского общества завтракали поодиночке, молча глядя, как слуга наливает кофе и мажет маслом белую булочку. Жена, сестра, дочь, невестка или племянница, которая обычно брала на себя эти заботы, еще не встали с постели; милая женская болтовня, которую члены Йоркского общества на словах так презирали и которая на самом деле звучала уютным и тихим рефреном к музыке их обыденной жизни, отсутствовала. Да и сами комнаты, где эти джентльмены завтракали, переменились. Зимний полумрак уступил место пугающему свету зимнего солнца, многократно отраженного от заснеженной земли. Розочки на кофейном сервизе дочери как будто приплясывали. От серебряного кофейника племянницы били зайчики, а улыбающиеся фарфоровые пастушки невестки преобразились в светозарных ангелов. Казалось, стол накрыт волшебным хрусталем и серебром” [1, 14].

Для британской романистки, отважившейся войти в литературу дорогой Толкиена и К.С. Льюиса, залогом успеха оказалось трепетное, ностальгическое отношение к “старой доброй Англии”, к ее культуре и истории. В руках писательницы как будто оказалась волшебная подзорная труба, уменьшающая и искажающая образы былых кумиров и героев, но выхватывающая из пестрой мозаики прошлого неповторимые, очаровательные мелочи и детали. В универсуме Стренджа и мистера Норрелла подлинной реальностью обладают лишь вещи, выдержавшие проверку временем: любовь, преданность, патриотизм, – без которых невозможна жизнь ни в одном из миров, будь то Англия эпохи Регентства или таинственные Иные края.

Литература

Кларк Сюзанна. Джонатан Стрендж и мистер Норрелл. – М.: АСТ, Транзиткнига, 2006. – 896 с.
Нестеров Вадим. Джейн Остин в стране чудес: [рецензия на книгу Сюзанны Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» в Газета.ру (06.06.2006)]. – Интернет-ресурс ссылка скрыта
Путеводитель по английской литературе. / Под ред. М., Дрэббл и Дж. Стрингер. – М.: ОАО Издательство «Радуга», 2003. – 928 с.
Clarke Susanna. Jonathan Strange & Mr Norrell. – Lnd.: Bloomsbury, 2004. – Pp. l008.

Аннотация

Статья посвящена дебютному роману британской писательницы Сюзанны Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл», в котором повествование о борьбе двух волшебников сопровождается тщательной реконструкцией подробностей быта и досуга англичан в эпоху Регентства. Уникальная атмосфера в романе создается исторически выверенными деталями и персонажами, чьи прототипы определяли колорит эпохи (Байрон, Веллингтон, Наполеон). В статье анализируется изображение повседневных аспектов жизни английского общества в указанный период.

Ключевые слова

Фентези, волшебство, фольклор, повседневная жизнь в Англии, Наполеоновские войны, светское общество, мода.

Summary

The article deals with the first novel by the British writer Susan Clark, “Jonathan Strange and mister Norrell”. The novel presents the story of two rival magicians, simultaneously revealing a detailed picture of leisure and daily life during the Regency era in England. A unique atmosphere in the novel is created by the historical details and depiction of the people, whose prototypes influenced the epoch (Byron, Wellington, and Napoleon). The article investigates the way English society and its domestic life is reflected in the novel.

Key words

Fantasy, magic, folklore, leisure, domestic life in England, Napoleonic wars, high society, fashion.

Blog

Стать повседневная жизнь английских волшебников: англия эпохи регентства в романе сюзанны кларк "джонатан стренджи мистер норрелл"