Главная Книги S. N. U. F. F

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 34

То, что я зря прожил столько лет, даже не подозревая о тайном проходе к счастью, заставило меня плакать — но это были слезы радости, ибо теперь я знал.

Кая потрепала меня ладонью по груди.

— Тебе понравилось?

— Уйди, — всхлипнул я. — Как ты могла скрыть это от меня, лживая хитрая девчонка… Как ты могла…

— А теперь слушай внимательно, летающая задница, — сказала она нежным голосом. — Если ты сейчас же не защитишь Грыма, этого с тобой больше не будет. Никогда.

Сучество, что с нее взять.

— Что там с твоим дружком? — спросил я, поворачиваясь к маниту.

Голубки были в порядке. Грым все еще валялся в кровати, а искрящаяся и расплывающаяся в пятно Хлоя беседовала в подвале с другим искрящимся пятном по имени Бернар-Анри, помахивая своей клюшкой.

— Дай крупный план сверху, — сказала Кая.

Я дал вид на дом сверху. Ведущая от него дорога была перегорожена двумя самосвалами.

— Видишь?

Я стал переключаться между разными гипероптическими режимами — почему-то меня злила мысль, что она может оказаться наблюдательнее даже в моей профессиональной сфере. Оказалось, несколько ганджуберсерков уже перелезли через забор и прятались теперь в кустах вокруг дома.

— По-моему, — сказала Кая, — самое время вмешаться.

Грым проснулся поздно.

Ему снились солдаты-смертники, покатившие в дымную мглу бомбу из газовых баллонов, и бредущие следом свирельщики. Они играли удивительную музыку, совсем простую, но полную такой грусти и силы, что Грым вынырнул из сна в слезах. Вроде бы он все время помнил, что ребята давно погибли — но во сне выяснилось, что так только кажется, а на самом деле они до сих пор катят свою тележку к цели, каким-то совершенно непонятным на земле способом, и никакие телекамеры с дискурсмонгерами уже не могут им помешать. Правда, чем дальше уплывал сон, тем сложнее было вспомнить, что именно он увидел и понял.

Хлои уже не было рядом, но вставать не хотелось. Несколько минут Грым лежал под покрывалом, разглядывая тайный приют дискурсмонгера.

Комната нравилась ему не очень — на всем лежала печать чужой жизни и привычек. К этому, наверное, можно было со временем привыкнуть — но пока что окружающее пространство напоминало пустоту внутри ботинка, снятого с чужой ноги.

Хлои рядом не было. Откуда-то долетали еле слышные звуки — то хрип, то тонкий визг. Сначала Грым решил, что под полом справляют свадьбу кроты, но потом в одном из взвизгиваний различились слова, и он догадался, что это Хлоя общается с Бернаром-Анри.

«Надо же, — подумал он, — прямо с утра. Нельзя обижать девушку в лучших чувствах… Интересно, меня она тоже так будет, если что?»

Грыму вспомнилась казарма — глядящие в небо ребята из его призыва и красная бочка со словом «песок», в которой размокали старые окурки. Потом он вспомнил священника Хмыра, подарившего гадательную книгу.

«Но есть еще тайное — говорят, тебе будут помогать духи, и ты сможешь писать песни и стихи…»

Духи отчего-то не спешили на помощь. И песни со стихами тоже не рождались в сердце.

«А может, — подумал Грым, — я действительно могу их сочинять, просто не знаю? Может, надо попробовать?»

На подоконнике нашлись блокнот с карандашом. Одна страница была исписана хозяйственными вычислениями — кажется, почерком Хлои. Грым вернулся на кровать, перевернул листок, приблизил карандаш к бумаге, и вдруг ему в голову совершенно неожиданно пришла первая строка:

«Когда прокуратор с проколотой мочкой…»

Понятно было, что прокуратор — это отец Хлои. Но написанная на бумаге фраза приобрела какой-то глубокий всеобщий смысл, словно была обо всех прокураторах, живших прежде на Земле… Это волновало. Грым попробовал написать вторую строчку. Она тоже получилась. Тогда он написал третью, в рифму с первой. Потом четвертую — в рифму со второй. У строчек сам собой вышел одинаковый ритм — стоило прочесть их вслух, и начинало казаться, что мимо проехал ровно урчащий моторенваген. Оказалось, он написал четверостишие на мотив «Ебал я родину такую».

Грым не мог понять, как это ему удалось — и, чтобы проверить себя, написал еще одно четверостишие, а следом еще несколько. Пришлось исчеркать много бумаги. Не все выходило гладко — некоторые из строф никак не хотели запираться на замок рифмы, и значит, следовало уложить смысл аккуратнее. Не хватало какого-то старинного благородства и простоты, которым, например, дышали иные отрывки из «Дао Песдын». Но Грым уже понимал, что потом можно будет вернуться к написанному и сделать его намного лучше…

Пока он писал, Бернар-Анри перестал кричать — словно дошедшие сквозь пол и стену духовные вибрации утешили его в беде. А еще через минуту в комнату вошла Хлоя.

Грым закрыл блокнот и спрятал его в карман лежащих рядом с кроватью штанов.

— Чего ты там пишешь? — спросила Хлоя.

— Так, — сказал Грым небрежно, — стихи. Тебе неинтересно будет.

Хлоя кивнула, и Грым понял, что ей действительно неинтересно. Это было обидно.

Видимо, Хлоя почувствовала, что он задет.

— Ты что, священником хочешь быть? — спросила она и провела перед лицом пальцами, изображая челку мудрости.

— Не знаю, — ответил Грым. — Не решил еще.

— Думаешь, тебе за стихи платить будут? Тебя же не знает никто.

— Еще узнают, — пробормотал Грым.

— А что мы жрать будем, пока узнают?

Грыма так возмутило это «мы», что он даже не стал отвечать. Хлоя, похоже, уже составила новые планы на жизнь, в которых ему отводилось вполне определенное место — и сделала это, не поинтересовавшись его мнением и не извинившись за свое многоступенчатое предательство. Хоть сейчас можно было писать новое стихотворение.

— Бернар-Анри сдох, — сообщила Хлоя.

— Сама виновата.

— Что с ним теперь делать?

— Делай что хочешь, — сказал Грым, — Мне он не нужен.

— Он говорил, у него внутри какой-то приборчик. Если он умрет, в Зеленой Зоне это сразу увидят. Как ты думаешь, врал?

— Думаю, врал, — ответил Грым. — Почему тогда его до сих пор не нашли?

— Его никто и не ищет, потому что после войны у всех куча дел. А как хватятся, обязательно найдут, прямо с воздуха. Он сказал, людям это раз плюнуть, просто сейчас все заняты.

— Что он еще говорил?

— Еще сказал «какой философ умирает».

— Философ, — поправил Грым.

— Он сказал «философ». Ладно, пошли.

— Куда?

— Пока по домам, — сказала Хлоя грустно. — Мне в Зеленую Зону теперь нельзя. Я там больше никого не знаю. И потом, что я говорить буду, если про него спросят?

Грыму тоже хотелось уйти из этого дома. Он быстро оделся.

Хлоя подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула наружу. Грым собирался шагнуть следом, но Хлоя вдруг захлопнула дверь, попятилась и наткнулась на него. Грыму показалось, что ее сердце испуганно стукнуло в его собственной груди.

— Что такое? — спросил он.

— Тсс, — Хлоя приложила палец к губам. — Там засада.

— Где? — прошептал Грым. — Ты видела?

— Нет, — сказала Хлоя. — Но они рядом.

— Кто они?

— Ганджуберсерки.

— Ты не ошиблась?

Хлоя помотала головой.

— Шмалью пахнет. Этот запах я с детства знаю. Сальвия с коноплей.

— Что делать будем? — спросил Грым.

— Ты можешь моторенваген водить?

— Наверно, могу, — сказал Грым. — Если там все как на мопеде. А куда поедем?

— Сначала отсюда надо убраться.

— Может, лучше скажем…

— Дурак, — перебила Хлоя. — Если поймают, никто и слушать не станет. Представляешь, что в мирное время за человека будет? Да еще за дискурсмонгера. Новая власть им жопу будет лизать до самой войны.

Грым вздохнул. Хлоя была права — он даже не ожидал от нее такой зрелости суждений. Видимо, сказывалось общение с Бернаром-Анри.

— Моторенваген не догонят, — продолжала Хлоя. — Отъедем от Славы и бросим в лесу.

— Но они ведь узнают, что это мы.

— Откуда? Мало ли, кому он тут черепа полировал… Здесь еще и кости в углу зарыты… Пусть ищут.

«Зачем я только сюда пошел, — подумал Грым, — Разбиралась бы сама со своими костями…»

Он посмотрел на Хлою. Хлоя жалко улыбнулась и пожала плечами.

— Ты расстроен? — спросила она.

— Не то слово, — ответил Грым. — Называется, вернулся с войны.

— Извини. Это я во всем виновата.

— Я знаю, — сказал Грым.

— Так что, поедем?

Грым кивнул.

— Давай тут вылезем, — сказала Хлоя. — Здесь за кустами не видно.

Она осторожно открыла боковое окно и втянула ноздрями воздух. Видимо, с этой стороны дома все было спокойно — она вылезла во двор. Стараясь не шуметь, Грым последовал за ней.

Машина была рядом, но по пути к ней следовало пересечь несколько метров открытого пространства. Грым закрыл глаза и попытался представить, что он до сих пор на Оркской Славе. Но военное равнодушие к жизни и смерти не желало возвращаться в душу. Будь он один, он так и застрял бы в кустах.

Но с ним была Хлоя. Она толкнула его в спину.

— Вперед!

Грым подбежал к джипу, открыл дверцу и залез на место шофера. Через секунду на соседнем сиденье оказалась Хлоя.

— Смотри, — сказала она. — Педаль справа — чтобы разогнаться. Слева — тормозить. А эта черная ручка меняет направление. Понял?

— Понял, — отозвался Грым, — А как включить мотор?

Хлоя нажала кнопку на приборном щитке, и мотор тихо заурчал.

Немедленно, словно по нажатию той же кнопки, перед машиной появилось четверо ганджуберсерков в городском камуфляже. В руках у них были короткие железные дубинки.

— А-а-а-а! — закричала Хлоя в открытое окно. — У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Ее крик был так остро-звонок, что один из воинов от неожиданности даже выронил свое оружие.

Берсерки начали странно коситься друг на друга, и Грым заметил, что их руки и головы дрожат, причем дрожь делается все сильнее. Выглядело это так, словно они часто-часто кивают друг другу, напоминая о каком-то важном уговоре — и соглашаются ни в коем случае про него не забывать, с каждой секундой вкладывая в согласие все больше чувства.

Похоже, спазмы невозможно было контролировать — один из ганджуберсерков сел прямо на землю, заткнув уши руками. Трое остальных, шатаясь, побрели назад к кустам, из которых вылезли.

А Хлоя все визжала, и ее крик был так невыносимо пронзителен, что по спине у Грыма прошла дрожь. Не закрывая рта, Хлоя кивнула ему на ворота, и он вдавил педаль в пол.

Ворота слетели с петель, и моторенваген оказался на улице. Хлоя наконец перестала визжать. Грым сначала обрадовался — а потом увидел на улице конников с копьями.

Он огляделся.

С одной стороны земляная дорога была перегорожена огромным самосвалом «Даймлер Моторенваген» — из тех, что собирали в Желтой Зоне для северных рудников. Перед его тупым носом, в рубчатой колее от широкого протектора, лежала свинья, внимательно следящая за происходящим — словно она знала о представлении заранее и с утра заняла место в первом ряду партера. Грым подумал, что самосвал не нужен — за ним был тупик, где джип не проехал бы все равно. И еще там стояли солдаты.

Грым повернулся в другую сторону.

Там были всадники.

Конные ганджуберсерки выглядели точь-в-точь как те бойцы, что сопровождали Рвана Дюрекса — на них был камуфляж и черные латы. За первой линией всадников была еще одна, а дальше стоял второй самосвал. Возле него ждали пешие солдаты с дубинками.

— Еще раз можешь завизжать? — спросил Грым.

— Нет, — сказала Хлоя. — Я голос сорвала.

— Тогда все.

— Что все?

— Смерть, — выдохнул Грым.

И как только он произнес это слово, смерть действительно появилась — словно все время пряталась рядом, дожидаясь, когда ее позовут.

Смерть выглядела точно так же, как в прошлый раз.

Она соткалась из пустоты прямо перед ветровым стеклом джипа и вперила в Грыма разноцветные бельма объективов.

У камеры был такой же напряженный и внимательный взгляд, как у свиньи, лежащей перед самосвалом, и Грыму пришло в голову, что жизнь, как и он, пробует иногда писать стихи — и старательно рифмует их. Он засмеялся. Хлоя изумленно посмотрела на него, а потом тоже увидела камеру.

Показав татуированные красным борта, камера развернулась и взмыла вверх. Стало видно ее матово-черное брюхо с дрожащим под множеством разнокалиберных дюз воздухом. Потом от брюха отклонились две пластины, и Грым увидел в открывшемся между ними углублении красивые бело-красные ракеты.

Камера окуталась дымком, и от нее отделились три причудливо изогнутых белых черты. Ракеты летели по очень странной траектории — сначала они круто взмыли в небо, затем развернулись и понеслись вниз. Грым успел понять, что каждая ракета наводится на собственную цель — а вслед за этим впереди на дороге выросло три огромных огненно-черных дерева. Сиденье под Грымом качнулось. Потом по стеклу цокнул камень.

Когда поднятый взрывами прах осел, Грым увидел, что самосвала впереди уже нет. Он лежал на обочине, задрав вверх рубчатые колеса. Ганджуберсерков на дороге тоже не было. Теперь там лежало только две мертвых лошади — все остальное, уже не похожее ни на лошадей, ни на людей, было разбросано по сторонам. Сила взрывов была такой, что в одном из соседних домов обрушилась стена, и открылась внутренность комнаты — висящий на стене красный ковер с профилем Просра Ликвида, зеленый диван, тумба с убогим маниту и прочий оркский скарб.

Камера развернулась к машине и сделала замысловатое движение, смысл которого, однако, был так же понятен, как если бы это был человеческий жест: следовало ехать вперед.

Грым подчинился.

С трудом преодолев разбитый взрывами участок дороги, он притормозил. Если кто-то из ганджуберсерков и сохранял боеспособность, он не спешил этим хвастаться.

Камера повернулась к машине и поднялась над дорогой, не отводя от Грыма своих белесых глаз.

— Кажется, он теперь по нам… — начала Хлоя.

Камера опять окуталась дымом. Грым зажмурился и прижал голову к рулю. Прошла секунда, и он услышал три слившихся друг с другом взрыва — но они донеслись из-за спины. В крышу ударило несколько комьев земли, и наступила тишина. Грым открыл глаза.

Только что покинутого ими дома больше не существовало. Не было даже кустов и забора — только расползающееся облако пыли и дыма. Второй самосвал забросало грязью, а лежавшая перед ним свинья исчезла. Наверно, подняла камуфляж, подумал Грым.

— Ох, — прошептала Хлоя, — Вовремя мы вышли… Знаешь что… По-моему, он снова хочет, чтобы мы ехали за ним.

— Я понял, — ответил Грым. — Подними стекло.

— Зачем?

— Пусть думают, что дискурсмонгер едет. С камерой сопровождения. Никто больше не сунется.

Как только Хлоя подчинилась, он нажал на педаль, и моторенваген поехал вверх по улице.

Вдоль заборов жались уцелевшие оркские солдаты. Никто больше не пытался остановить машину. Черный от грязи ганджуберсерк с черепами прапорщика отдал честь, когда тонированные стекла проплыли мимо. Грым решил, что это от контузии, но когда они доехали до следующего патруля, честь отдали уже все солдаты.

— Представляешь, — сказала Хлоя, — каждый день так ездить.

— Куда?

— В Желтую Зону, не меньше. Или даже в Зеленую.

— Быстро надоест, — ответил Грым.

— А я бы всю жизнь могла.

Грым поглядел на нее со смесью недоверия и страха.

У него до сих пор дрожали пальцы, и ему приходилось сильно сжимать руль, чтобы вести моторенваген. А Хлоя, похоже, успела успокоиться — она с интересом глядела в окно, впитывая скользящие по нему оркские взгляды. Грым готов был поклясться, что больше всего на свете ей хочется опустить тонированное стекло, показав публике, кто за ним сидит.

— Куда мы едем? — спросила Хлоя, — В Зеленую Зону?

— Не знаю пока, — ответил Грым, косясь на камеру. — Слушай, а что с берсерками случилось, когда ты визжать начала? Ты их как-то оглушила?

— Нет, — сказала Хлоя. — Их на измену пробило.

— А что такое измена?

— Такое с ними бывает по укурке от резких звуков. Перед боем они затыкают уши специальной смолой, потому что на войне за измену могут повесить. А сейчас война кончилась. И затычек у них в ушах не было.

— Откуда ты это знаешь?

— Так у меня же отец говнокур, — сказала Хлоя, — Ты что, забыл? И дед был берсерк — на трех войнах в заградотряде воевал. Первый раз еще при Просрах. Просрал глаз и два пальца.

— Его в заградотряде ранило? — удивился Грым.

— По ним тоже иногда попадают.

— А отец у тебя воевал?

— Отец гражданский ганджуберсерк. Сторчался на работе. Начинал в налоговом департаменте, а они там три раза в день курят. Он меня раньше ремнем порол, а потом я научилась так визжать, чтоб его на измену пробило. Он теперь, как покурит, в комнате счастья от меня прячется.

Грым вяло подумал, что людей, возможно, мог бы заинтересовать такой военный секрет. Ведь ганджуберсерки — опора режима, и если знать их слабое место… Но по какой-то причине эта мысль не заинтересовала даже его самого и ушла во мглу забвения недодуманной.

Он притормозил у перекрестка, ожидая знака от камеры. Камера велела ехать прямо.

— Нет, не в Зеленую едем, — сказал Грым. — Если в Зеленую, повернули бы направо.

— А куда?

— На рынок. Или… на Оркскую Славу. Это, кстати, было бы хорошо.

— Почему?

— Потому что за нами туда никто не сунется. Демилитаризованная зона. Там только труповозки. Главное через ворота проехать. Там теперь охрана и шлагбаум.

— А что дальше?

— Увидим.

— На вот, надень, — сказала Хлоя.

Грым увидел в ее руке кепку-бейсболку со словом «CINEWS».

— Это дискурсмонгера?

Хлоя кивнула.

— Может, поумнеешь, — сказала она.

Грым не особо верил в такую возможность, но впереди был контрольный пункт, и он надел бейсболку на голову.

Когда машина выехала на рыночную площадь, Грыму снова стало страшно.

Везде были разложены носилки с раненными, и он подумал, что орки могут перевернуть машину дискурсмонгера, или хотя бы забросать ее камнями. Однако произошло как раз обратное — хмурые мужики из мясного ряда, мобилизованные для охраны порядка, быстро освободили ему дорогу, оттащив в сторону лежащих на пути. Никто даже не поднял глаз на тонированные стекла моторенвагена.

Ворота Победы были по-прежнему открыты. Стоящие на часах ганджуберсерки, переговорив с кем-то по мобильной связи, открыли шлагбаум.

Грыму стоило большого усилия проехать под его красной стрелой медленно. Но, как только стена цирка осталась за спиной, он совершил нервный зигзаг, будто заметая следы — сначала поехал вправо, потом влево.

К счастью, вокруг не было никого, кому это могло бы показаться подозрительным. Отъехав от ворот, он остановил машину и опустил стекло.

Камеры нигде не было — она или подняла камуфляж, или улетела.

Грым оглядел бескрайнее поле.

Далеко справа, на месте битвы с железными гигантами, толпа орков выравнивала землю — видны были тачки с дерном и фигурки с лопатами и граблями. За работой надзирало несколько конных берсерков — они были без оружия и с белыми повязками на рукаве.

По полю ползали крытые серым полотном фургоны-труповозки с желтыми Спиралями Воскресения. Труповозок было много — стоило сощурить глаза, и начинало казаться, что это корабли под мечеными парусами, плывущие по зеленому морю.

Трупы еще валялись в траве. Они уже сильно распухли — то и дело долетал отвратительный запах распада.

— Как свиней, — с отвращением прошептала Хлоя.

Грыму вдруг вспомнилась свинья, лежавшая у колес перегородившего улицу самосвала. Он вытащил из кармана блокнот и записал в него пару строчек.

— Опять стихи пишешь?

Грым кивнул.

Несколько секунд он ждал, что Хлоя попросит прочесть хотя бы маленький кусочек, но она молчала. Тогда он спрятал блокнот и медленно поехал к центру поля, стараясь как можно аккуратнее объезжать оркские останки. Иногда это было сложно. Хлоя смотрела по сторонам и насвистывала какую-то песенку.

Чем ближе подъезжала машина к Кургану Предков, тем больше вокруг становилось черных воронок от ударов человеческого оружия. Мертвых орков здесь не было, потому что с центра поля их уже убрали, но часто попадались фрагменты тел — руки, комья красно-синих внутренностей, изуродованные головы, наполненные гниющим мясом башмаки. Еще было много оркского оружия.

Встречались и следы не очень понятных событий, происходивших, видимо, в закутках и тупичках за летающими стенами.

Мимо джипа проплыли колышки с натянутой на них черно-желтой экстерриториальной лентой с мелкими буквами «s. n. u. f. f. line — please don’t cross». В огороженном квадрате лежала простыня из белого шелка, разноцветные подушки и несколько шампанских бутылок, на одну из которых был натянут розовый презерватив. Бутылки были неоткупоренными и, судя по золотым этикеткам, стоили весьма дорого. Грым сообразил, что курировавшие уборку ганджуберсерки не решились их подобрать, потому что не знали, действует ли еще предписание, запрещающее заходить за полосатую ленту.

Blog

Главная Книги S. N. U. F. F