19 февраля 2009 года в Объединенном музее писателей Урала в рамках проекта «Коренная тайность. Современные интерпретации» прошел семинар «Образ Урала: современные бытописатели и мифотворцы»

Вид материала

Содержание

Образ Екатеринбурга в произведениях О. Славниковой
2017 бытописание тесно переплетается с мифологизмом, образ города становится самодостаточным. Возможно, сказалась пространственн
Время Героев
Саша с Уралмаша 30 лет спустя
Миф как аутотренинг территории.
Образ Екатеринбурга в сочинениях школьников.
Парк Победы на Уралмаше (
Парк Маяковского
Ботанический сад, Шарташ, Зеленая роща
Создание городского символического универсума: памятник как способ интерпретации исторического времени

Подобный материал:

1 2

«Я обошел все парки, где мог когда-либо побывать»: садово-парковый комплекс Свердловска-Екатеринбурга в поэзии Бориса Рыжего

Изучение роли и функционирования образа города в художественном творчестве (и, в том числе, в поэзии) имеет давние традиции. Началось оно (применительно к отечественным реалиям) в XIX веке, конечно же, с особенного внимания к «петербургскому тексту» русской литературы, и продолжилось многочисленными исследованиями в веке двадцатом. Причем, параллельно с магистральными образами Москвы и Петербурга, всё более расширяется круг иных городских ландшафтов, попадающих в поле зрения исследователей (и, следовательно, значимых для самих художников). Тенденция эта продолжается и в нашем веке, о чем свидетельствуют периодически появляющиеся работы, в том числе монографические, вводящие в научный оборот всё новые «городские тексты». Так, в 2000 году увидела свет монография В. В. Абашева «Пермь как текст»^¹, а совсем недавно появилось исследование В. Брио о Вильно (Вильнюсе)^².

Особенностью подобного подхода, вполне отчетливо проявленного уже в работах Вяч. Вс. Иванова, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова и других ученых, является, прежде всего, сочетание филологического и исторического подхода с географией, культурологией и социологией. Само понятие «ландшафт» все чаще привлекает внимание современной гуманитарной науки (см., например, работу В. Каганского «Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство»)^³. Его использование позволяет не только расширять границы восприятия художественного текста, но и восстанавливать не всегда явственные связи между произведением и личностью художника, что может помочь в восприятии авторского замысла и его поэтической палитры. Знаменитую фразу Гете «Wer den Dichter will vestehen, muss in Dichter's Lande gehen» неоднократно вспоминали в связи с изучением поэтического ландшафта, и эта глубокая метафора весьма точно обозначает ситуацию, связанную и с точностью восприятия поэтического высказывания, и с пониманием взаимодействия глубинных пластов мышления поэта.

Для Бориса Рыжего образ Города, в том числе образ Свердловска – Екатеринбурга, был важнейшей частью его поэтического мира. Строки стихотворений, связанных с культурной самоидентификацией поэта неразрывно связаны с обнаружением себя в пространстве:

В Свердловске живущий,

Но русскоязычный поэт…

или

Приобретут всеевропейский лоск

слова трансазиатского поэта,

я позабуду сказочный Свердловск,

и школьный двор в районе Вторчермета.

Образ Свердловска фиксируется в стихах с фотографической точностью – топографические приметы, названия микрорайонов и заводов, номера трамвайных маршрутов… Но подобная пестрота и густота примет приводит к отчасти к тому, что Б. Рыжий начинает восприниматься как «певец» индустриального пейзажа и «рабочей окраины» - и это уже становится определенным штампом, не проясняющим сути его поэзии.

Между тем едва ли не наиболее частотными образами городского пейзажа оказываются образы сада и парка (а также, как варианты – аллея, сквер, набережная). Это, кстати, роднит образ Свердловска – Екатеринбурга и Петербурга, отчасти даже – и именно благодаря данному комплексу образов – можно отметить их взаимоперетекание (данный момент отмечен исследователями творчества Б. Рыжего – достаточно вспомнить размещенную Ю. В. Казариным в книге «Оправдание жизни» фотографию-«инсталляцию», где екатеринбургский микрорайон Вторчермет аккуратно вписан в исторический центр Петербурга между Летним садом, набережной Обводного канала и проспектом Обуховской обороны)^¹. Более того, традиционные приметы индустриального пейзажа – те же заводские трубы – упоминаются считанные разы, и именно они, а не «темные аллеи», по которым бродит лирический герой стихотворений Бориса Рыжего, выглядят некими «экзотизмами».

Несомненно, мы имеем дело с принципиальной позицией художника. В прозаическом отрывке «Из осеннего дневника», написанном в октябре 1994 года, одна из центральных тем (принципиальная для поэзии Б. Рыжего) – воспоминания детства: «Я обошел все парки, где мог когда-либо побывать». Это – уже поэтическое – странствие продолжает лирический герой в его стихах.

...Мальчиком с уроков убегу,

потому что больше не могу

слушать звонкий бред учителей.

И слоняюсь вдоль пустых аллей,

на сырой скамеечке сижу —

и на небо синее гляжу.

И плывут по небу корабли,

потому что это край земли.

...И секундной стрелочкой звезда

направляет лучик свой туда,

где на кромке сердца моего

кроме боли нету ничего.

И здесь отчетливо просвечивает концептуальный момент – поэт занимает в ландшафте то место, которое созвучно его поэтической позиции, соответствует его миропереживанию. Не секрет, что Рыжий – поэт, для которого элегическая нота на протяжении всего творчества была определяющей. И садово-парковый ландшафт – характерная примета поэтического мира, ориентированного подобным образом. Другая примета – кладбищенский топос, который опять-таки весьма нередок у Рыжего. И здесь его диапазон весьма широк – от некоего условного погоста до «безымянного кладбища свердловского» с характерными надгробиями периода «бандитских войн» начала 1990-х.

Точно так же безлюдные и безымянные скверы в стихах Бориса Рыжего соседствуют с узнаваемыми очертаниями ЦПКиО, парка имени Маяковского, с его аттракционами и массовыми гуляниями. Более того, одна из важнейших сюжетных линий «Роттердамского дневника», написанного в 2000 году, связана с походом вместе с сыном в парк Маяковского. Развлекательная прогулка становится аналогом «идеи вечного возвращения», попыткой воскрешения если не материи бытия – прошедшего, то, по крайней мере, стремлением к материализации прежних чувств автора дневника.

Сад, парк, сквер становится излюбленным пространством медитации героя – одновременно конкретным, знакомым с детства, и в то же время универсальным. Это пространство само – продукт человеческой культуры, и в тоже время рождает в сознании героя культурные ассоциации, позволяющие наиболее точно выразить своё мироощущение:

Особенно, когда с работы,

Идя, войдешь в какой-то сквер,

Идешь и забываешь, что ты

Очкарик, физик, инженер,

Что жизнь скучна, а не кошмарна,

Что полусвет отнюдь не мрак,

И начинаешь из Верхарна

Эмиля что-то просто так

О льдах, о холоде – губами

Едва заметно шевеля,

С его заветными словами

Свое мешая тра-ля-ля.

…Но это тра-ля-ля, дружище,

Порой, как губы не криви,

Дороже жизни, смерти чище,

Важнее веры и любви.

Таким образом, Свердловск – Екатеринбург в творчестве Бориса Рыжего предстает не только (а, может быть, и не столько) суровым индустриальным ландшафтом (хотя и им тоже), но и городом парков и скверов, аллей и набережных. Это традиционное культурное пространство, пространство для жизни. И именно такой традиционный ландшафт связан со странствиями и поисками лирического героя. Поиск гармонии продолжается. Постоянный, напряженный и безуспешный. Но безуспешный ли? Не знаю. Грустный, скорее.

А. В. Тагильцев

Доцент УрГПУ

Образ Екатеринбурга в произведениях О. Славниковой

Географическое пространство, через призму творческого восприятия включённое в нашедший своего читателя художественный текст, становится пространством литературы. Многие города имеют своих литературных двойников и существуют в определённом литературном контексте. Если бы была составлена карта «России в литературе», то Екатеринбургу на ней было бы отведено довольно скромное место. Екатеринбург как символ в масштабе общероссийской культуры весьма беден ассоциациями: Татищев и де Геннин, Бажов и «Урал — опорный край державы» против — к примеру — Петра Великого, Достоевского и блокады; конкуренция явно не в пользу первой группы. Ещё есть оспариваемое другими претендентами звание «третьей столицы», активно эксплуатируемое местными СМИ, но едва ли о чём-то говорящее жителям других регионов, и безликое определение «крупный промышленный город», которое с равной степенью справедливости можно отнести к любому другому «городу-заводу» — скажем, к Челябинску.

Тем не менее, место Екатеринбурга на «литературной карте» не последнее благодаря писателям-екатеринбуржцам. Феномен малой родины или «среды обитания» в литературном творчестве — явление любопытное: «Всякий, кто пишет прозу, знает, что в создании текста таинственно участвует место его постоянного жительства. Можно сказать, что прозаик состоит из стиля и из города, проявляющегося в стиле как некий глубинный, донный рельеф.» (О. Славникова ^¹). С этим можно согласиться: нередко координаты обжитого, хорошо знакомого автору места вносятся в произведение — если оно не требует конкретной локализации действия — бессознательно; это тот строительный материал, что всегда под рукой. Образ родного для автора города часто возникает в тех произведениях, где место действия является условным, а время действия — условно-настоящее, или недалёкое прошлое. Такой образ всегда сквозной: он может эволюционировать, но неизменно несёт в себе отпечаток индивидуального восприятия. Последнее во многом связано с представлением о значении города в общекультурном и общеисторическом контексте; кроме того, любой город всегда обладает в произведении неким символическим значением (столица или провинция, город с богатой историей или захолустное местечко «вне времени»). Развитие образа города и в то же время сохранение его типических черт можно проследить на примере произведений Ольги Славниковой, уроженки Екатеринбурга.

Славникова, создавая на страницах своих романов образ уральской столицы, многое берёт от символа «большой промышленный город». Сугубо утилитарная сущность Екатеринбурга, основанного как горнозаводское поселение, в романах Славниковой проглядывает и в очертаниях отдельных зданий — Оперный театр «строением коробки» похож на шагающий экскаватор, хоть и является при этом «одним из немногих объектов, покрытых красотой в виде лепных медальонов и гирлянд» (2017) — и в городском пейзаже в целом: «...выходило так, что город занимает материал у неба, разрабатывает его, будто некое открытое месторождение. Может, из-за этого даже ухоженный центр выглядел отчасти будто горнозаводской пейзаж. Отвалы, узкоколейки и глухие корпуса окраин словно отражались в небе, и над гуляющими толпами висели взрытые породы, серые дымы» (Стрекоза, увеличенная до размеров собаки).

Собственно «столичностью» центр Уральского региона в романах конца 1990-начала 2000-х у Славниковой не наделён вовсе. Екатеринбург славниковских героев провинциален и принадлежит исключительно прошлому: «Семья жила в провинции и была провинциальна. (...) Их город, где они существовали сами по себе, не развивался и не рос, напротив — становился все более захолустным»; «...особняк, каким его застала на свете Софья Андреевна, уже почти целиком (...) покоился в прошлом»; «"Тьмутаракань" — звенели трамваи» (Стрекоза, увеличенная до размеров собаки). В образе города нередко сквозит образ старости: «...улицы частного сектора с тусклыми аленькими цветочками в кривых от старости избяных окошках и с похожими на могилки георгиновыми грядками в тощих палисадниках...», «...зеркальные стёкла в окнах осевших особняков, странные, как бывают странны на старческих лицах солнцезащитные очки...» (Бессмертный).

В более позднем романе, 2017, Екатеринбург уже не глухая провинция, а «город вавилонского типа», «на четыре пятых населённый приезжими, беженцами, освободившимися зэками, выпускниками трёх десятков действующих вузов...». Недалёкое будущее города почти равно настоящему: претенциозные новостройки («два гранёных стакана Экономического Центра») и активная экспансия («поглощённые мегаполисом маленькие городки, не совсем переваренные, со своей остаточной структурой»).

При этом в последнем романе сохраняется тема тления и разрушения города, начатая в первых произведениях: «Казалось, что разрушение, как и строительство, ускорилось многократно: понизу улицы (...) сплошь оделись в новое стекло и зеркала (...), — зато наверху (...) высились руины прежних добротных зданий, отсыревшие и выветренные...» (Один в зеркале), «горизонт словно истлевал от испарений» (Бессмертный), «Вокруг машиностроительных гигантов ветшали спальные районы с жилыми башнями, словно собранными кое-как из плит и битого стекла, оставшихся от других, разрушенных домов» (2017). Здесь же возникают «бетонные развалины над подогретыми речками» и «облезлые хрущобы», которые из-за своей тленности кажутся более материальными, нежели новые особняки и затянутые в зеркальное стекло небоскрёбы.

С темой саморазрушения города тесно связан прослеживающийся во всех романах Славниковой мотив городской пустоты («...город вообще прирастал скорее пустотой, чем стеклянной и каменной плотью. Широкие улицы и площади возникали на месте порушенных (...) трухлявых трущоб (...). Эти свободные пространства не возмещались объёмами новых построек, и выходило так, что город занимает материал у неба...»), мотив дикости и заброшенности (центр города - «ничейный», многоэтажки стоят «без дворов на голом пустыре»), мотив пространства, не предназначенного для человека («...отскобленное место застилалось (...) бетонными плитами, предназначенными словно не для человеческого шага, а для шахматного передвижения других, гораздо более крупных фигур» (Стрекоза, увеличенная до размеров собаки)).

Все эти мотивы собираются воедино и подвергаются жутковатой трансформации, так возникает тема нереальности, призрачности большого города: «...она увидала, что на определённой высоте и здание, и его убегающие окна явственно теряют принадлежность земле и, пройдя через какой-то сантиметр невидимости, становятся нереальными, словно сделанными из очень лёгкого материала.» (Бессмертный); «Всё вокруг было нереально» (2017).

В последнем романе Славниковой, 2017, эта нереальность порождает иррациональный феномен — символ города: огромную недостроенную телебашню, распухший призрак которой возвышается над городом после того, как сама башня оказалась взорвана. Собственно, 2017 можно рассматривать как попытку ввести Екатеринбург в «литературную» мифологию — в том числе населить его литературно-мифологическими персонажами (подобными бродящему по улицам Петербурга Раскольникову или разгуливающему возле Патриарших прудов Воланду) и подвести под создаваемый образ мощный мифологический базис. Отсюда и Каменная Девка, являющаяся в образе обыкновенной женщины, и «рудные и самоцветные жилы — каменные корни города» (сказы Бажова и горнозаводская тема — пожалуй, единственная сильная литературно-мифологическая традиция Урала).

Если в предыдущих романах Славниковой город служит лишь бытовым фоном, то в 2017 бытописание тесно переплетается с мифологизмом, образ города становится самодостаточным. Возможно, сказалась пространственно-временная перспектива: 2017 Славникова написала уже в Москве, новый взгляд автора на Екатеринбург — взгляд издалека.

Оксана Войтюк

Студентка 3 курса УрГУ

Время Героев

Мы не знаем его настоящего имени. Места, где он родился и где похоронен. Однако его путешествия и битвы выведены алмазными буквами на страницах истории. А его приключениям всегда сопутствовали чудеса.
Происхождение Ермака неизвестно в точности, существует несколько версий. По одному преданию, он был родом с берегов ссылка скрыта, по другому — уроженцем Качалинской станицы на ссылка скрыта (Броневский). За уральское происхождение Ермака выступает и П.П. Бажов, в своем сказе он следующим образом объясняет прекрасное знание рек своим героем:

Так, говоришь, из донских казаков Ермак был? Приплыл в наши края и сразу в сибирскую сторону дорогу нашел? Куда никто из наших не бывал, туда он со всем войском по рекам проплыл?

Ловко бы так-то! Сел на Каме, попотел на веслах, да и выбрался на Туру, а там гуляй по сибирским рекам, куда тебе любо. По Иртышу-то вон, сказывают, до самого Китаю плыви - не тряхнет!

На словах-то вовсе легко, а попробуй на деле - не то запоешь! До первого разводья доплыл, тут тебе и спотычка. Столбов не поставлено и на воде не написано: то ли тут протока, то ли старица подошла, то ли другая река выпала. Вот и гадай, - направо плыть али налево правиться? У куличков береговых, небось, не спросишь и по солнышку не смекнешь, потому - у всякой реки свои петли да загибы и никак их не угадаешь.

Однако в последнее время всё чаще звучит версия о поморском происхождении Ермака (родом «з Двины з Борку»). Вероятно, имелась ввиду Борецкая волость, центр которой существует по сей день — деревня Борок ссылка скрыта ссылка скрыта. По другой версии, озвученной в познавательной программе «Искатели», показанной по ссылка скрыта Российского телевидения в декабре 2008 года, происхождение Ермака наиболее вероятно татарское (поволжско-приуральское), позже он был крещён в православную веру.

Даже происхождение имени первооткрывателя Сибири так же до конца не ясно, так, по мнению профессора Никитского, Ермак есть изменение имени Ермолай, а Ермак же звучало как сокращение. Другие историки и летописцы производят его от Германа и Еремея. Одна летопись, считая имя Ермака прозвищем, дает ему христианское имя Василия. Существует мнение, что «Ермак» — прозвище, образованное от татарского существительного, которое обозначает общий котел для приготовления пищи.

И тут мы находим параллели с героем совершенно других времен и другого континента. Героем чье настоящее имя неизвестно, а история рождения туманна. Разговор о Супермене.

Он — представитель инопланетной цивилизации. Его ссылка скрыта— «Криптон» (Krypton) — взорвалась, но ребёнка успели поместить в капсулу и отправить на Землю. Его земными родителями были Марта Кент и Джонатан Кент, земные родители дают ему имя Кларк и скрывают его сущность от посторонних, прикрываясь тем, что его усыновили в детдоме, который потом сгорел со всеми документами. Супермен одет в ссылка скрыта красно-синего цвета, а на груди его красуется буква «S». Ни одно оружие ему не страшно. Убить его может только Криптонит, радиоактивное вещество с его планеты, смертельное для Супермена.

О них мы узнаем только благодаря их подвигам. Все остальное неважно.

Интересно, что и у того и у другого есть необычные умения. Если Супермен способен двигаться быстрее света, регенерировать свое тело, выпускать лазерные лучи из глаз, то таланты Ермака не менее впечатляющие. Так в "Истории Сибирской" Семена Ремезова (17 в.) описаны чудесные явления, сопровождавшие поход ермаковцев. Так, на Тоболе казаки пошли вперед «по явлению святителя Николая Чудотворца». В опасный момент казачье знамя с ликом Спасителя поднялось из струга и само пошло вперед, увлекая за собой отряд. Даже сам Господь являлся с Небесным Воинством и не давал стрелять басурманам в дружинников.

Как монголы почитали за святого Чингисхана, так и сибиряки после смерти Ермака молились ему как великому святому. Над его могилой, согласно легенде, долго стоял светлый огненный столб до самого неба.

Легендарный Ермак был, как и Супермен, героем и представителем другой цивилизации. Один сражался со сверх-злодеями, другой с иным мировоззрением и природой. При Иване Грозном в последний раз сцепились в схватке Русь и Орда, мир пашен и мир пастбищ. Они делили последний «ничейный» ресурс — пушнину. «Мягкая рухлядь» была одной из главных валют эпохи. Из Сибири меха утекали в Европу, где конвертировались в золото конкистадоров. Кто и как повезёт пушнину королям Атлантики? Бухарские ханы будут отсылать караваны верблюдов или московские цари — санные обозы?

В борьбе за пушнину Грозный не полагался на уральских воевод — ленивы, трусливы… Грозный сделал ставку на солепромышленников Строгановых. Грозный подарил Строгановым гигантские земли по Каме. А Строгановы подмяли под себя важнейший перекрёсток речных дорог Урала — устье реки Чусовой, и перехватили пушной торг. Отряды Кучума преодолевали невысокий Урал и громили крепости конкурентов. Грозный же истрепал всё своё войско в бесплодной войне с Ливонией и Строгановым мог помочь только вольностями. И Строгановы — «взяв суверенитета столько, сколько смогли проглотить» — сами решили «проблему Сибири». Они призвали с Волги вольных казаков атамана Ермака.

Соответственный поступкам был и внешний вид этих героев. Оба высокого роста, косая сажень в плечах и яркие наряды. У Калэла синее трико, подчеркивающее мощное тело и развивающийся плащ. А вот как описывает Бажов доспех нашего героя.

И про то сказывали, будто велел Грозный царь сковать атаману для бою кольчатую рубаху серебряную с золотыми орлами. Дивились царевы бронники, как ермаковы посланцы стали про атаманов рост сказывать. Сильно сомневались в том бронники, а все-таки сковали рубаху, как было указано, от вороту до подолу два аршина, а в плечах - аршин с четвертью, и золотых орлов посадили.

Этот доспех напоминающий обмундирование Судей из вселенной комиксов 2000 AD показывает насколько неизменно мифологическое сознание человечества.

Еще одним элементом практически любой комикс-саги является перерождение обычного человека, порой даже физически и морально ущербного, в героя. Так у Питера Паркера (хилого школьного неудачника) его будущее поменяла встреча с радиоактивным пауком. Брюс Вейн стал Бэтменом после убийства родителей. А Супермен приобрел свои способности целиком, лишь добравшись до Крепости Одиночества в Антарктиде и переговорив со своим генетическим отцом.

Так по одной версии Ермак был разбойником. Строгановы пообещали ему наживу — лишь бы он разгромил Искер. Ермак перешёл Урал и разгромил Искер. Но не вернулся к Строгановым за платой, а остался в Сибири и послал посольство Ивану Грозному — «подарил» Сибирь царю. Вольный разбойник вдруг стал принимать «шерть» — присягу от местных князьков.

Что-то случилось с Ермаком, с его душой, пока он пересекал Урал. Не «выход в астрал», как у эзотериков с горы Шаманки, а преображение. Дружине Ермака было не до астрала, не до медитаций: казаки прорывались в Сибирь с боем. Жестоко дрались с татарами у Берёзовского и Караульного яров, у Бабасанских юрт. Штурмом брали Тарханный городок, Епанчин и Карачин городки, город Чинги-Туру (нынешнюю Тюмень).

В лице Ермака Европа встретилась с Азией, и эта встреча преобразила Ермака. Не было больше рвача и разбойника. Не было наёмника. Был человек, переросший собственную шкуру. Человек, которого от статуса народного героя отделял только пока не совершённый подвиг. Но и подвиг ждал не за горами. Разбойник и наёмник, перейдя Урал, преобразился. И в долгой, безнадёжной, кровавой и великой обороне Искера родился герой последних русских былин.

Ермак первым увидел и обрёл небывалый дар: превратился в демиурга. Подарив Ивану Грозному вторую половину его державы, Ермак преобразил Урал. До Ермака Урал был окраиной, границей — то есть, пределом русских владений. А через полвека после Ермака русские землепроходцы уже стояли на берегу Тихого океана.

Но его завоевание не могло продолжаться бесконечно. И до земель Пресвитора Иоанна Ермак не мог дойти. Эти земли должны были остаться terra incognita. Поэтому лихого атамана ждала его судьба. Это еще одна особенность героических историй. У любого персонажа супергеройских комиксов есть как сила (либо ее источник), так и слабость – «ахиллесова пята» сверхчеловека.

Если в случае с Суперменом существует Криптонит, радиоактивное вещество с его планеты, которое смертельное для героя. То причиной гибели Ермака становится его доспех. Олицетворение его мощи становится его похоронной командой. Но это лишь одна из версий.

Согласно последним данным, после того, как Ермак утонул, выше по течению (по сибирско-татарским сказаниям) его выловил сетью татарский рыбак после кровопролитной битвы, где он пал. Позже, поделив его имущество, в частности взяв две кольчуги подаренные царем московским, его захоронили в деревне, которая ныне называется Баишево.

Захоронили в почетном месте, но за кладбищем, так как он не был мусульманином. В настоящее время рассматривается вопрос о подлинности захоронения.

Но существует точка зрения, что он погиб сражаясь с братом своей возлюбленной. Т.к. брат понимал, что взять Ермака просто так не удастся, то решил пойти на хитрость, сказав, что любовь Ермака мертва, воспользовался задумчивостью его и вонзил кинжал в живот. Ермак, немного походив, упал в реку. Он еще был жив, но подаренные царем две золотые кольчуги сыграли здесь злополучную роль - не имея силы подняться он умер, захлебнувшись. После того, как сестра убийцы Ермака узнала о его деянии, то, прибегнув к магии, отравила брата кумысом.

И все же это ставить точки на i еще рано. Сильно потрепанный стяг Ермака храниться в Омском соборе. На нем лик Св. Георгия. На том же белом коне. В бессменном доспехе ратном святой Воитель провел Ермака по многим стремнинам, сделав нечаянное возможным. А в Метрополисе (родном городе супермена) в витрине музея хранится фрагмент плаща героя – последнее что от него осталось после битвы с машиной Судного Дня. Но Супермен вернулся – ведь без него вселенная рухнет как карточный домик. А теперь на страницах комиксов возвращается и Ермак – открывать другой новый свет.

Александр Якубов

Студент 3 курса ЕАСИ

Саша с Уралмаша 30 лет спустя

В 1943 году в условиях эвакуации был снят художественный фильм «Два бойца». Понятно, что картина полностью была основана на событиях Великой Отечественной войны и в силу своей актуальности одно время была довольно популярна. В частности, в Свердловске широкую известность получил герой фильма – Саша с Уралмаша. Замечательный колоритный персонаж, кузнец, с говорящей фамилией – Свинцов, быстро завоевал сердца зрителей своей простотой и добродушной туповатостью.

В фильме Саша не удостоился ни развития романтических отношений, ни стройной законченной сюжетной линии. Дальнейшая его судьба неизвестна, что вполне оправдано, потому что не он главный герой. Но вот что интересно: внезапно, по странному стечению обстоятельств, Саша обретает материальный облик. Естественно, в наше время - это уже никому не известный факт, однако, Саша Свинцов имел место быть и активно присутствовал во всевозможных байках и легендах Свердловска, можно сказать, был известной личностью, хотя и являлся типичным инженером-механиком.

Случилось это следующим образом. Персонаж Саша задумывался не на пустом месте, а имел вполне реальную основу. Прототипом выступал коренной свердловчанин, токарь пятого разряда Андрей Алексеевич Свинцов, 1918 года рождения. Во время Великой Отечественной войны Андрей Алексеевич служил сначала пулеметчиком, затем был прикреплен мотористом к 10-ой Гвардейской Уральско-Львовской танковой дивизии (неофициально дивизию называли «танковое подразделение черных ножей»).

В 41-ом году Андрей познакомился с писателем, а на тот момент военным корреспондентом, Львом Славиным, который в дальнейшем написал сценарий фильма «Два бойца».

Весной 47-го года молодая школьная учительница, преподаватель русского языка школы №86, заботливый руководитель младшего класса из пяти детей, встречает статного моториста 10-ой танковой дивизии.

Через год Свинцов Андрей Алексеевич и Черепанова Валентина Сергеевна женятся.

В 1950 году у Андрея и Валентины рождается поздний сын. По каким-то причинам, возможно даже в честь героя кинофильма, сына называют Сашей.

В результате сильного эмоционального подъема, связанного с окончанием войны, в стране фильм Леонида Лукова долгое время пользовался популярностью, и человеку с именем одного из киногероев было сложно остаться незамеченным. В школе над Сашей активно подшучивали, цитировали обидные шутки Аркадия Дзюбина (по сюжету - фронтовой друг Саши с Уралмаша).

В четырнадцать лет будущий инженер в первый раз серьезно подрался. Противником был его приятель и сосед по парте, с которым он вел дискуссию на тему «чей отец сильнее». Существует мнение, что настоящий уралец никогда не уступит в споре. Итогом стали подбитый глаз, разорванный пиджак и запись в спортивную секцию.

В 1969 году он окончил школу и, почувствовав тягу к точным наукам, а возможно и из-за вечных насмешек, поступил в УПИ, по тем временам это был серьезный шаг. Через год съехал от родителей в тесную комнатушку со своим сокурсником Дмитрием Максимовичем Черных, в будущем - коллегой и лучшим другом.

Родители Дмитрия Максимовича мигрировали во время войны из Ленинграда в Свердловск и были высокообразованными интеллигентными людьми, потому сам Дмитрий свободно говорил на двух иностранных языках.

В холодильнике Димы и Саши обязательно были хлеб и две банки майонеза – одна открытая и вторая запасная. За завтраком, обычно это был чай без сахара и бутерброды с майонезом, Дима объяснял Саше основы английского языка. Потом они шли в университет пешком, Саша всегда и везде ходил пешком, поэтому только в 20 лет обнаружил, что у трамвая нет руля.

В 1973 году, окончив институт, Саша на пару со своим другом устроился младшим механиком на Уральский Электромеханический завод, в народе «Три тройки». Через три года уже работал как инженер-механик. Ходят слухи, что он отвечает за секретные разработки в спутниковых технологиях, имеет доступ к подземным научным лабораториям завода.

После университета Саше постоянно приходилось жить в тесноте, но он всегда называл это «уют». Это был добродушный и открытый человек, с раскатистым смехом. Он очень любил лето с хлопьями тополиного пуха и, не жалуясь, ходил закутанный в две фуфайки зимой. Он при жизни стал легендой – все знали, что Саша с Уралмаша живой, что есть реальный осязаемый Саша Свинцов. Правда, на самом деле мало кто знал его в лицо. Зато постоянно ставили детям в пример, или рассказывали интересную историю про него. Например, как однажды Саша захотел стать художником и нарисовал герб Свердловска, как мультфильм «Дядя Степа» в черновой версии назывался «Дядя Саша». Как однажды целый час заменял Левитана, когда тот вдруг осип (хотя это было невозможно, потому что Александр Андреевич тогда еще не родился), или о том, как Саша гулял по проспекту Ленина, нашел сто рублей и всем мороженое купил.

К сожалению, Александр Андреевич Свинцов не дожил до нашего времени, он умер в 1988 году во время взрыва на станции Свердловск-Сортировочный, ему было 38 лет. С другой стороны, вполне возможно, что смерть Александра Свинцова от взрыва на Сортировке - это тоже байка, и он все еще жив…

Алексей Новосад, Петр Кривошеев

Студенты 1 курса ЕАСИ

Миф как аутотренинг территории.

Миф — это, несомненно, огромная часть современной культуры.

Ролан Барт утверждал, что миф, направленный на изменение реальности, при этом стремится сделать так, чтобы его воспринимали как нечто естественное, само собой разумеющееся. Города-миллионики в борьбе за инвестиции и кадры, за счёт мифотворчества стремятся создать уникальный и привлекательный имидж территории, мифологизируют наиболее привлекательные черты истории и реальности города.

Множественное тиражирование городского мифа в СМИ делает его похожим на метод аутотренинга, но нацеленный не на одного человека, а на городское сообщество.

Аутотренинг - самовнушение направленное на изменение физического и психического состояния через слово. Если девушка считает себя толстой, то ничто не заставит её отказаться от диеты даже тогда, когда её вес составляет 50 кг при росте чуть меньше 2х метров. Но вот если долго и с уверенностью говорить себе, что все хорошо: правая рука тяжелая и теплая, левая нога тяжелая и теплая, живу я в столице танца, рока, баскетбола и синхронного плавания, то наступает полная гармония с самим собой, отступает финансовый кризис, неурядицы в семье и головная боль.

Чтобы не просто любить свой город, чувствовать свою принадлежность к нему, но и гордиться им, уверовать в то, что нет лучше места на земле, необходим образ этого города, зафиксированный в добрых и симпатичных мифах, которые не стыдно будет и внукам рассказать.

К сожалению, увлекшись PR-мифами «на сторону», зачастую мы не отдаем себе отчет, как же они влияют на самочувствие и психическое равновесие аборигена-горожанина, связавшего свою жизнь с этой территорией, идентифицирующего себя с ней.

Итак, проверяем расхожие PR-мифы на их внутреннюю пригодность.

Номер один. Екатеринбург — место российского покаяния. При всем уважении к православной церкви и несомненном удобстве данного мифа для привлечения туристов (извините, паломников), а соответственно и инвестиций, первое чувство, возникающее у коренного екатеринбуржца, проходящего историческими кровно-родственными корнями через то самое революционное время, когда расправлялись с царскими детьми (а автор себя таковым «усредненным» горожанином и представляет), - чувство вины. Что хорошо для монастыря, так себе для динамично развивающегося города, да еще и в условиях жесткой конкуренции городов, где некоторая доля наглости и цинизма приветствуется.

Номер два. Екатеринбург — не просто город на границе Европы и Азии, а Центр континента. Миф достаточно положительно, вроде бы, должен восприниматься как приезжими, так и жителями города. Но ничего, кроме географически произвольно установленной стелы, не указывает на центровое место города. Можно многое сочинять на тему значимости города, образованного на стыке двух культур, в котором собраны как европейские традиции, так и азиатские, но чтобы в это действительно верилось приезжим (с виду-то город как город: и азиатских лиц не больше, чем в не претендующем на подобное звание Лондоне, и язык, по большому счету, один — русский, хоть и с каким-то странным, центровым, видимо, акцентом), еще в самолете (поезде, на постах ГАИ при въезде в город) необходимо раздавать журнал «Столица Урала», где все эти сочинения вкратце изложены. Но вот что касается местных жителей, то, без сомнения, большинство из них не против жить в центре, тем более в центре континента, - это повышает самооценку, задает должный внутренний темп и тонус. Но нет ничего хуже для внутренней психологической гармонии, чем неопределенность, а тем более неоднозначность: говорю сам себе, что моя правая рука теплеет, а сам чувствую: нет — остывает... Не до гармонии тут. Вот и с центром континента (столицей рока, спорта, современного танца и пр.) та же самая беда: вроде приятно бы себя убедить, а не выходит. Для того, чтобы достичь внутреннего согласия не хватает внешнего подкрепления. На стеле границы Европы и Азии написано что это граница, а где написано, что это центр, а кем подписано, а остальные-то согласны?

Номер три. Индустриальный миф, прослеживающийся с момента основания города-крепости-завода, подкрепляемый легендами о злодеях Демидовых, о крепком уральском парне-мастеровом, противостоящем суровой уральской природе в женском облике, героях индустриализации и героях тыла, сделавших неоценимый вклад в становление российской (советской) идентичности и государственности. Индустриальность, как четко зафиксированная черта территории, породила, пожалуй, самое большое количество мифов и повествований, фиксирующих значимые человеческие качества, которые не только не вызывали отторжения у «местных», но и порождали, по крайней мере так задумывалось авторами и идеологами, гордость жителя за принадлежность к данной территории. Уралец — это самоотверженный строитель (рабочий), верный и надежный друг, мастер на все руки, без лишних сантиментов и духовных поисков: мое сердце спокойно, мой разум холоден...

Времена меняются. Убеждать себя, в том, что из меня получится Данила Мастер в эпоху, когда закрываются те заводы, где большая часть рабочих не имеет высокой квалификации, а территории меряются не промышленным потенциалом, а символическим капиталом, дело не из легких. Город изменился: он позиционирует себя как интеллектуальный и научный центр, а надежность, основанная на неумении должным образом рефлексировать, как то не очень сочетается с требованием времени быть мобильным, креативным и способным к переменам.

Возможен ли сегодня городской миф, с которым я, рядовой екатеринбуржец, буду чувствовать себя спокойным, абсолютно спокойным?

Территория ещё не определилась, кто и какова она в период отмирания старого. Хаотично и невпопад ищется новый ярлык. А если попробовать пойти от заказчика, то есть автора этого опуса, исходя хотя бы из того, что он и есть самый что ни на есть типичный екатеринбуржец в возрасте от 20 до 90. Итак, честно ассоциируя себя с тем местом, где живу, хочу быть: активным, максимально активным; открытым для того, кто мне интересен; мобильным, интеллектуально и просто физически в пространстве; а еще хочу быть уверенным в том, что в родном городе я — в безопасности. Вот вам и социальный заказ на футуристический миф городской территории.

Федор Шампаров

Студент 3 ЕАСИ

Образ Екатеринбурга в сочинениях школьников.

Материалом для доклада послужили сочинения учащихся 8-11 классов г. Екатеринбурга. Подготовкой к написанию работ стал классный час «Мой город», на котором учащиеся делились своими впечатлениями о Екатеринбурге, рассказывали о своих любимых «уголках» города, могли высказать соображения по поводу проблем, с которыми сталкиваются жители Екатеринбурга, и т.д. В конце классного часа были озвучены темы мини-сочинений:

Мой любимый уголок города Екатеринбурга
Достопримечательности города Екатеринбурга
Что бы вы показали иностранцу в городе Екатеринбурге?

Анализ сочинений продемонстрировал, что в качестве источника активно использовался интернет (на это указывали многочисленные повторы, однотипность выражения мыслей, шаблонные обороты, стандартный «набор» примет города с характерными комментариями).

Тем не менее, общая масса работ позволяет говорить о сложившимся у ребят образе Екатеринбурга. Абсолютным большинством город воспринимается как центр – культурный, образовательный, научный, религиозный (!), промышленный, транспортный. Это «третья столица», «опорный край державы», снабжавший и снабжающий страну металлом, «центр мира» и даже «планета Екатеринбург». Сложился и репрезентативный для такого статуса «набор» достопримечательностей – их не стыдно показать иностранцам: Плотинка, памятник основателям города, Исторический сквер, Храм-на-крови, Ганина Яма, театры, кинотеатры, музеи, в том числе музей истории Екатеринбурга и музей Бажова. Часто перечисление достопримечательностей так и остается перечислением, ребята не выражают собственного мнения о городе, поэтому сочинение превращается в статью из справочника. Нередко используются один и те же фразы: «Екатеринбург простирается с запада на восток на 15 км, с севера на юг на 26 км», «До 1917 г. Екатеринбург был городом множества храмов, из которых сохранились лишь немногие и т.д.

Таким образом, из многих сочинений вырисовывается образ города памятников, «мертвого» Екатеринбург. Таково «официальное лицо» «столицы Урала».

В тех случаях, когда ребята передают именно свои впечатления о городе, формируется совершенно другой образ - более динамичный и более «проблематизированный». Имидж Екатеринбурга для ребят в первую очередь связан с контрастностью города (Екб – «город контрастов»): он находится на границе Европы и Азии, это «история» (на месте многих районов раньше «было болото») и современность (а «сейчас магазины и развлекательные центры, много школ с катками и кортами»).

Большинству город кажется «красивым» («к нам со всех окрестных городов приезжают, для того, чтобы увидеть всю красоту, которая выделяет Екатеринбург»), но красивым не абсолютно: «Я считаю, что наш город очень красивый, правда, сейчас он строится. С одной стороны, это грязь, пыль и шум, но когда строительство закончится, мы его с вами не узнаем, господа», «весь город кажется необычайно красивым с наступлением темноты»: «вечером – люди, спокойно гуляющие по улицам, а днем – суета и суматоха. Мы с мамой очень любим гулять по вечернему городу, когда везде горят фонари. В это время суток город выглядит очень загадочно и таинственно. Мне кажется, что Екатеринбург – это самый красивый город».

Совсем не так выглядит Екатеринбург днем. «Выходишь из метро и начинаешь жить», уносит «потоком людей». Днем это город дорогих машин у дорогих ресторанов, рекламы, шопинга, отдыха и развлечений. В абсолютном большинстве случаев Екатеринбург ассоциируется с большим количеством торговых центров (Дирижабль – одна из главных достопримечательностей Екб, Карнавал, Гринвич, Гринго и др. уже внесены школьниками в число «любимых мест» города – по понятной причине: «там всегда можно хорошо развлечься», «отлично провести время»). По тем же причинам часто назывались кинотеатры, ЦПКиО им. Маяковского (тут «всегда есть как отдохнуть»). Однако отношение к городу вовсе не лишено критического пафоса: главными проблемами Екб являются грязь, пыль, шум, загазованность, плохая экология («хотя летом еще летают бабочки, а значит, еще не все потеряно»), пробки, разрисованные здания, плохие дороги (которые все-таки чинят, но процесс только «усиливает пробки»), чрезмерное количество торговых центров и офисных зданий. Восприятие Екатеринбурга как строящегося города неоднозначно: город «застраивается и становится красивее», но в тех районах, где много строят, «не очень-то хочется находиться».

Привлекательным в городе кажется то, что связано с тайнами и легендами (особняк Расторгуева-Харитонова, недостроенный зоопарк, карьер, где можно посидеть у костра, капсулы времени, «предназначенные для потомков»).

Перечисляя достоинства города и его памятники, находиться ребята хотят совсем в другом пространстве, и тут вполне очевидна любопытная тенденция «освобождения от городской истории». Любимыми уголками оказываются:

- Зоопарк (там много интересных животных, «там я забываю свои проблемы, ощущаю себя чуток ближе к природе», «зоопарк как-то меня успокаивает, мне становится легче и одновременно появляется сострадание к животным, к их нелегкой доле»).

- Дендропарк – «жемчужина среди углей» (!) - с видом на «не совсем чистую, но реку», «в парке происходит единение с природой, все мои проблемы уходили на второй план. Я отдыхаю душой в этом парке».

- Парк Победы на Уралмаше (сосны, свежий воздух, домик лесника, когда гуляешь тут зимой, вспоминается Пушкин, не хватает «тройки с бубенцами»).

- Верх-Исетский пруд, потому что «душа успокаивается и наступает ностальгия, кажется, о чем бы не подумала, все обязательно сбудется и воплотится», здесь – особенно зимой - хорошо просто гулять, играть с собакой, а летом много людей и можно купаться.

- Парк Маяковского – привлекает не только качелями и аттракционами, но и аллеями, тем, что можно сидеть на лавочке и наблюдать за окружающими, прогуляться по саду камней, аллее писателей, а на отдаленных тропках встречаются белки.

- Ботанический сад, Шарташ, Зеленая роща («которую скоро вырубят»)

Все эти места связываются с ощущением отдыха и отгороженности от большого города, с ностальгией (ход размышлений о городе приводит ребят к воспоминаниям о местах, которых уже нет, они сохранены только в личной памяти. Таким местом становится, например, Летний парк. Нынешние старшеклассники гуляли там 10-11 лет назад, сейчас на месте парка автостоянка).

Те сочинения, которые – по многим приметам – написаны самими ребятами, композиционно очень схожи. Маршрут совершенно отчетлив: через «нагромождения» исторической памяти (официальных памятников, музеев, туристически привлекательных мест), представляющих собой образцы «мертвой культуры», «окаменевшей истории» - к живому: «Каждый уголок города – это история, частицей которой являемся и мы сами, но мой любимый уголок в городе – мой двор – там всегда кипит жизнь, двор наполнен запахами и звуками», «Мое любимое место – это двор, где я гуляю с друзьями, там есть корт, на котором мы играем в футбол», «в нашем городе много всего красивого, но больше всего я люблю бывать в зоопарке».

Характерно, что звуки, запахи, какое-либо движение – элементарные знаки текущей «живой жизни» - соотносятся в первую очередь с локальными пространствами, отгороженными от «большого города». Привлекательным оказывается личное пространство, одухотворенное размышлениями – в том числе и о собственной жизни («Я люблю бывать в Парке Победы. Там есть успокоение от повседневной суеты», «это место меня всегда вдохновляет (п.ч. по сравнению с моими дедами и прадедами, мне кажется, я очень неплохо живу)».

В итоге восприятие Екатеринбурга ребятами, все многообразие ликов города возможно свести, наверное, к не особенно оригинальным оппозициям: официальное – личное, историческое («окаменевшая история») – природное, где личное и природное и составляют истинно желаемое лицо города, связаны с благоприятной для человека атмосферой и на самом деле никак не соотносятся с официальной историей города и всем тем, что так легко найти в путеводителе по Екатеринбургу.

Валентина Егорова

Студентка 3 курса УрГПУ

Создание городского символического универсума: памятник как способ интерпретации исторического времени

Памятник в пространстве города играет важнейшую роль как в выстраивании городской временной оси, отмечая определенные события и периоды, так и в создании ценностной иерархии локусов, концентрируя вокруг себя смыслы.

Этимология слова «памятник» указывает на его двойственность, благодаря которой он несет властную функцию: напоминания и наставления. Он указывает на то, что необходимо увековечить, чему нужно учиться посредством этой воплощенной памяти.^¹ Это позволяет говорить о монументе, визуально воплотившем и монополизировавшем коллективную память, как об эффективном источнике создания социальной идентичности через интерпретацию образа прошлого.

Особенно актуальной работа над образом города посредством создания мифологического мнемопроекта становится теперь, когда все очевиднее проявляется борьба городских властей с доминированием индустриальной составляющей в восприятии Екатеринбурга/Свердловска.^²

Показательным является то, что новые памятники создаются сразу как достопримечательности, что свидетельствует о процессе конструирования новых смыслов пространства, создании символического универсума, в котором эти памятники обретают однозначное, ценностно определенное место в формировании новых схем восприятия города. Схемы эти основаны на двух базовых мифологемах – «столичности» и пограничном состоянии города.

Поиск уникальности для Екатеринбурга выражается в борьбе за присвоение границы Европы и Азии и репрезентации города как единственного места, связующего два мира. Памятник, расположенный на расстоянии 17 км от города, репрезентируется как городской. Тем самым упраздняются границы пространства физического и постулируется приоритет пространства символического^³.

Созданные заведомо как достопримечательности, новые памятники нуждаются в постоянной легитимации, в обосновании своего места. Вследствие этого мы видим множество материалов в СМИ, объясняющих назначение новых монументов. Приведем один из ярких примеров: «В уральской столице всерьез поговаривают о перемещении условной границы "Европа-Азия" на полсотни километров к востоку. Как полагает мэр Екатеринбурга Аркадий Чернецкий, деление Евроазиатского континента обозначено неудачно, и реально граница должна проходить в городской черте. По этому случаю в Екатеринбурге может появиться свой обелиск или даже целый монумент "Европа-Азия"».^¹

Тем не менее, процесс «поиска» границы – и борьбы дискурсов – продолжается. В 2008 г. на расстоянии 2 км от г. Первоуральск Свердловской области состоялось открытие обновленного обелиска «Европа и Азия». Как сообщали СМИ в преддверии открытия монумента, «изначально обелиск планировался в виде столба квадратного сечения высотой в 15 м, однако, областным правительством было принято решение увеличить его высоту до 25 м, а сечение сделать круглым. Стела должна будет выдержана в стиле «Александрийского столпа». Торжественное открытие исторического места запланировано на осень».^² Подчеркивается историчность (а, значит, истинность) места расположения монумента – первый обелиск был воздвигнут здесь в 1837г.

Идея грандиозного проекта по созданию новой монументальной стелы, призванной стать возвышающимися над Новомосковским трактом воротами в виде буквы А, в которую вписана Е^³, реализация которого была намечена на 2007 год, не осуществлена.

Показательным примером реализации второй мифологемы – «столичности», «имперскости» – является установленный в 2005 году памятник, посвященный победе в Великой Отечественной войне – «Седой Урал». Памятник представляет собой возвращение к визуальному ряду плакатной индустрии периода Великой Отечественной войны, направленной на поднятие патриотических настроений. Интересно, что столь явное использование символики советской государственности (имитация Ордена Победы) не было свойственно монументам советской эпохи, в данном же контексте символика выглядит китчево. Монумент пытается разрушить традиционное представление о роли города в Победе (как места, где она «ковалась»), обращаясь к столичным схемам репрезентации или репрезентации Городов-Героев – участников сражений.

Уместным представляется сопоставление описанного монумента с Памятником воинам Уральского добровольческого танкового корпуса, представляющим двухфигурную композицию – единство рабочего и танкиста («работник и воин»). Памятник установлен у железнодорожного вокзала и являет собой для приезжих привычное «лицо» индустриального города. «Седой Урал» в этом контексте противоречит памяти города, становится самореферентным образованием – знаком присутствия монумента.

Наше предположение об утверждении имперских настроений подкрепляется еще одним замечанием. «Седой Урал» преодолевает проявившуюся в 1990–е годы иную монументальную традицию, противопоставившую хвалебным интенциям монумента мемориальную традицию оплакивания. Абстрактности победы, прославленной монументом, мемориал противопоставляет скорбь, связанную с гибелью людей. Примером может стать «Черный тюльпан», переосмысляющий войну как трагедию, а не как подвиг.

Как памятник-достопримечательность, несущий во многом административную функцию, создается Храм–Памятник–На–Крови во имя всех святых, в земле Российской просиявших, показывающий стратегию властного конструирования образа города – столичного и имперского. Однако здесь обнаруживается противоречивость стратегии: образ имперскости строится с помощью образа временной границы, интерпретация которой старается создать преемственность Екатеринбурга дореволюционного и современного. Но создает это на основе интерпретации сюжета убийства царской семьи, а, следовательно, конца периода империи, архитектурным символом которого становится Храм-на-Крови. Пытаясь выстроить образ города, подчиненный мифологеме имперского сознания, городские власти обращаются к моменту, когда монархия рушится.

Итак, на примере екатеринбургских памятников мы проследили работу по конструированию нового образа города на основе визуализации идей столичности/имперскости и пограничности.

Анфёрова Наталия

Аспирантка УрГУ

1 Опубл. в: Звезда. 2007. №12. Цит. по электронной версии журнала. Режим доступа - ines.russ.ru/zvezda/2007/12/sha2.html

1 .ru/about.html

2 Шабуров А. Как надо петь, рисовать и фотографировать // культурный журнал Комод, № 8. Екатеринбург, 1999

1 Там же.

1 Абашеев В. В. Пермь как текст. – Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 2000. – 404 с.

2 Брио В. Поэзия и поэтика города… - М.: НЛО, 2008. – 264 с.

3 Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. – М.: НЛО, 2001. – 572 с.

1 В кн.: Рыжий Б. Оправдание жизни. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004. – 832 с. (Все цитаты из произведений Б. Рыжего приведены по этому изданию).

1 Славникова О. А. «Я» в Екатеринбурге // Второй Курицынский сборник

ссылка скрыта

1 Латинское слово monumentum, как и русское слово «памятник», этимологически связано со словом «память» и переводится как «напоминание», «напоминатель», но имеет также и второе значение - «наставлять» (monere – напоминать, учить). См. подробнее: Трубина Е. Места памяти, монументы и «новая» демократия // Топос. – 2000. - №3.

2 Стратегия репрезентации города наиболее ярко выражается в стихах В. В. Маяковского, впервые опубликованных 29 января 1928 года в газете «Уральский рабочий» и затем неоднократно воспроизводимых в литературе о Свердловске: «Из снегового, слепящего лоска, // из перепутанных сучьев и хвои — // встает внезапно домами Свердловска // новый город: работник и воин».

Стратегия репрезентации города наиболее ярко выражается в стихах В. В. Маяковского, впервые опубликованных 29 января 1928 года в газете «Уральский рабочий» и затем неоднократно воспроизводимых в литературе о Свердловске: «Из снегового, слепящего лоска, // из перепутанных сучьев и хвои — // встает внезапно домами Свердловска // новый город: работник и воин».

3 Здесь мы сталкиваемся с таким механизмом конструирования символической реальности, как мифологизация – механизм иллюзорного снятия противоречий (медиации). Медиация осуществляется за счет манипулирования картографическим сознанием – важным элементом управления структурированием среды.

1 Европа – Азия: демаркация границы. География географических знаков "Европа – Азия"// «География», № 45/2002 . Электронный ресурс. Режим доступа: ember.ru/2002/42/05.htm.

Данное высказывание цитируется множеством интернет-ресурсов на протяжении нескольких лет. Например, новостным порталом NEWSru.com в 2007 году: wsru.com/article/18May2007/euasbrd, туристическими форумами: our.md/m_news_2a.php, rtu-tour.ru/?id=6803, rum.ru/index.php?showtopic=320&mode=linear.

2 Обелиск «Европа–Азия» поменяет свой облик // Электронный ресурс. Режим доступа: ntent.ru/newsv26628.html; Преображение «европы-азии» // Электронный ресурс. Режим доступа: uralsk.ru/news/2363, Соединяя цивилизации и континенты // Федеральная таможенная служба РФ. Электронный ресурс. Режим доступа: ms.ru/ru/reviews/printable.php?&date695=200806&id695=20266&print=1м

3 Конкурсная документация по разработке основных технических решений для рабочего проектирования конструкции символа границы Европа-Азия и надземного перехода через автотрассу (17-й км Московского тракта): www.ekburg.ru/adm/documents/5konk090307.doc

Blog

Содержание

1 Европа – Азия: демаркация границы. География географических знаков "Европа – Азия"// «География», № 45/2002 . Электронный ресурс. Режим доступа: ember.ru/2002/42/05.htm.