Лысенко Юрий Федоровиx заведующий кафедрой экономической географии кгпу. Окончил аспирантуру при ргпу им А. И. Герцена. Канд геогр наук (1970)
| Вид материала | Документы |
- Алёхин Анатолий Николаевич (доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой, 393.89kb.
- А. И. Герцена психолого-педагогический факультет методологический семинар, 1499.2kb.
- Программа элективного курса " лексический портрет современной языковой личности, 62.08kb.
- Рыкунов Юрий Николаевич, канд пед наук, доцент, зав кафедрой гимнастики факультета, 1058.29kb.
- Алёхин Анатолий Николаевич (доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой, 476.2kb.
- Программа факультативного курса, 705.83kb.
- А. И. Герцена психолого-педагогический факультет методологический семинар, 2726.18kb.
- Королев Алексей Николаевич (1882-1970). Мать Баркова Варвара Михайловна (1883-1964)., 37.18kb.
- Егоркина Таисия Васильевна (кандидат психологических наук, ассистент кафедры клинической, 360.05kb.
- Темы, В. Е. Бирюков, Г. Г. Кальбергенов, М. П. Седышева, канд геогр наук А. Ф. Крашников,, 3866.19kb.
Автобиографии, библиографии, юбилеи, памятные даты
АВТОБИОГРАФИИ, БИБЛИОГРАФИЯ,
ЮБИЛЕИ, ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ
КРАСНОЯРСКОМУ ОТДЕЛУ РУССКОГО
ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА РАН – 100 ЛЕТ
Л
ысенко Ю.Ф.Лысенко Юрий Федоровиx – заведующий кафедрой экономической географии КГПУ. Окончил аспирантуру при РГПУ им А.И. Герцена. Канд. геогр. наук (1970). Звание доцента присвоено в 1975 г. На должность профессора КГПУ избран в 1993 г. Основные научные труды: «Социально-экономическая география Красноярского края. Учебное пособие для студентов и учащихся» (два издания, 1997 и 1998 гг.); около 100 статей, в т.ч. в соавторстве, в «Енисейском Энциклопедическом словаре», 1998; «Население Красноярского края. Социально-демографический анализ проблем развития», 1998.
10 февраля нынешнего года исполняется сто лет Красноярскому отделу Русского географического общества РАН. Русское географическое общество было наиболее чтимым и уважаемым в России научно-общественным объединением и носило потому звание Императорского. Его возглавляли сановники самого высокого ранга. Во времена создания Красноярского отдела Президентом общества состоял Его Высочество Великий князь Николай Михайлович Романов.
Именно до его сведения был доведен факт открытия Красноярского отдела вице-президентом общества П.П. Семеновым (тогда еще без почетной приставки «Тян-Шанский»). Письмо об этом в Петербург отослал сам Енисейский губернатор М.А. Плец, а в качестве гостей при открытии отдела были приглашены сибирские генерал-губернаторы, губернаторы и даже премьер-министр российского правительства.
Юбилейная дата – это возможность обратить внимание специалистов, практиков и широкой общественности на роль регионально-географических наук в решении насущных проблем современности, их собственные нужды и пути их решения в нашем крае.
Будет справедливым вспомнить также о том, кто, а главное – для чего, в далеком 1901 году учредил наш отдел – старейшую научно-общественную организацию бывшей Енисейской губернии и нынешнего Красноярского края. В представленных заметках автор предполагает осветить именно эти вопросы, проследив основные вехи становления и деятельности отдела.
В принципе ответ на поставленный вопрос достаточно прост. Рост производительных сил, вовлечение Сибири в сферу капиталистических отношений на грани 19 и 20 столетий требовали познаний об экономических возможностях и ресурсах почти неведомого Приенисейского края. Это обстоятельство и побудило тогда прогрессивно мыслящих представителей общественности, подчас далеких от географии, создать организацию, которая могла бы вести планомерное, целенаправленное и всестороннее изучение обширной территории, протянувшейся от монгольских границ до Северного Ледовитого океана.
Такой организацией суждено было стать Красноярскому подотделу Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества, основанного еще в 1851 году. Инициаторами открытия подотдела были выдающиеся представители научной общественности, финансовых и деловых кругов, государственного аппарата, Переселенческого управления, членов общества врачей, Красноярской городской управы, хранителей Красноярского, Енисейского и старейшего Минусинского музеев, заинтересованных в социально-экономическом развитии отдаленной окраины Российской империи. Имена этих подвижников достаточно известны читателю, главными организаторами (учредителями) среди них были В.Ю. Григорьев (первый председатель), В.М. и Вс. М. Крутовские, Н.М. Мартьянов, А.А. Ярилов, М.В. Адрианов, Р.И. Шнейдер, П.И. Рачковский, А.И. Кытманов, С.В.Востротин, П.С. Проскуряков. У истоков отдела стояли крупные ученые – патриарх российской географии П.П. Семенов-Тян-Шанский, Г.Н. Потанин, П.И. Кропоткин, губернатор Енисейской губернии, поборник ее ускоренного развития, М.А. Плец.
Открытие подотдела, о чем его учредители хлопотали еще в 1898 году, состоялось в торжественной обстановке в помещении городской лечебницы при большом стечении народа в присутствии иерархов Енисейской епархии и руководителей губернии. Епископ Енисейский Евфимий совершил молебствие и сниспослал свое архипастырское благословение будущим труженикам подотдела.
Общество стало центром исследований губернии, методическим консультантом и популяризатором краеведческих знаний. При отделе сгруппировались известные ученые В.Ю. Григорьев, С.Н. Ермолаев, А.Я. Тугаринов, А.Л. Яворский, М.В. Красноженова, В.Н. Косованов и другие.
Члены общества поставили перед собой по тем временам весьма сложные задачи:
- сосредоточить в рамках отдела все исторические, природные, этнографические, археологические и другие исследования Енисейской губернии;
- выступить инициаторами этих исследований и курировать их;
- популяризировать и распространять данные исследований среди населения;
- изыскивать для исследований необходимые средства.
Учитывая, что наиболее удобным местом для сосредоточения исследовательской работы, а также для хранения материалов является краеведческий музей, городской думой он был передан в 1903 году в ведение подотдела общества. Первым заведующим музея с необходимой научной подготовкой стал А.Я. Тугаринов. Число членов общества в первые годы составляло от 40 до 70 человек (1919–88 гг.).
В качестве почетных членов были избраны знаменитый геолог и путешественник В.А. Обручев, известные путешественники и ученые Г.Н. Потанин, Д.А. Клеменц, основатель Минусинского музея Н.М. Мартьянов, педагог, археолог И.Т. Савенков.
Средства подотдела складывались из казенных губернских субсидий – 1000 рублей в год (они были основными) – и достаточно высоких членских взносов. Последнее обстоятельство ограничивало вступление в общество интеллигенции «средней руки». Немаловажную роль играли также пожертвования частных лиц.
На эти средства в досоветское время было совершено 15 крупных по тем временам экспедиций на Ангару, в низовья Енисея и Урянхайский край. По итогам исследований было издано 2 тома «Известий» и 9 томов «Научных записок».
Насколько интересной и разносторонней была работа подотдела, можно судить по тематике обсуждавшихся вопросов. Вот некоторые из них: о движении инородческого населения, об открытии водомерных постов, о метеорологических наблюдениях, о юбилеях Минусинского и Красноярского музеев, об организации встречи Ф. Нансена, о положении женщин в Приангарском крае, о мараловодстве и условиях его развития в Засаянском крае, о быте туземного и русского населения в Урянхайском крае, о водном хозяйстве в деревне Гудиной и тому подобное.
В подотделе общества выступал в период своего сибирского путешествия знаменитый норвежский полярный исследователь Ф. Нансен – автор книги «В страну будущего», написанной по впечатлениям этого путешествия. Вместе с тем вопросы экономики в работе подотдела не нашли должного освещения, как это справедливо отмечает сотрудница краевого архива О.Р. Сордия.
Гражданская война ослабила деятельность Красноярского подотдела РГО, но не остановила его. Продолжается чтение популярных лекций, проводятся экспедиции по сбору лекарственных растений для земских больниц, А.Я. Тугариновым возбуждается вопрос об организации нынешнего скального заповедника «Столбы» и др.
В советские годы ведомственный подход в управлении хозяйством и наукой ограничил возможности и функции научной работы общественных организаций, которые перешли в ведение НИИ, специальных географических учреждений, высших учебных заведений.
Вместе с тем деятельность подотдела, получившего статус отдела, в послевоенный период была достаточно активной. Члены общества совместно с преподавателями и студентами географического факультета Красноярского пединститута приняли участие в работе Красноярской комплексной научной экспедиции, организованной в 50-е годы Советом по изучению производительных сил Госплана СССР (СОПС).
С 60-х годов важным направлением работы отдела стало проведение региональных научно-практических конференций по проблемам природопользования, развития производительных сил и народонаселения края, пропаганды краеведческих и экологических знаний. Проведено шесть конференций, последняя из них два года тому назад, с публикацией материалов, в которых приняли участие около 500 ученых, практиков и педагогов, в т.ч. из сопредельных территорий, крупных научных и учебных заведений. В частности, в конце 80-х годов на двух конференциях обсуждались проблемы охраны малых рек и водоемов. Водохозяйственные органы, принявшие активное и заинтересованное участие в их работе, получили научно-практические рекомендации и осуществили их на практике.
Красноярский отдел РГО был инициатором подготовки, а члены общества – редакторами и авторами большинства карт впервые изданного в 1994 году научно-справочного «Атласа Красноярского края и республики Хакасия». Значительная часть авторов изданного в 1998 году «Енисейского энциклопедического словаря» – члены Русского географического общества.
В советские годы значительный вклад в географические исследования края и организацию работы отдела внесли ученые и педагоги В.Н. Косованов, А.Я. Тугаринов, А.П. Ермолаев, А.Л. Яворский, Т.Н. Буторина, А.Р. Шнейдер, Е.А. Крутовская, М.В. Кириллов, В.Г. Пальмин, Л.М. Черепнин.
В 70–90-е гг. исключительно активной была деятельность городского общества «Краевед» во главе с И.Т. Лалетиным.
В настоящее время общество объединяет на добровольной основе представителей географических и смежных с ними наук, учителей, работников проектных и научно-исследовательских институтов, практических работников народного хозяйства и студентов.
Его задачи – координация научной деятельности, пропаганда географических, краеведческих и экологических знаний, работа с учителями, студентами и учащимися.
В течение прошедших десятилетий отдел, объединявший ученых и практиков многих направлений естественнонаучных и общественно-экономических знаний, несмотря на социальные потрясения, по возможности участвовал в выполнении заказа общества по исследованию природы, населения и хозяйства Красноярского края. Нынешняя социально-экономическая перестройка, как и столетие назад, вновь выдвинула на передний план проблемы, которые носят отчетливо выраженный регионально-географический характер, – национальные отношения и политико-административное устройство, устойчивое развитие регионов, региональная политика и стратегия, демографический и экологический кризисы, территориальные различия в уровне и качестве жизни населения, эффективность различных организационно-правовых форм собственности, поземельные отношения, ресурсообеспечение и многие другие. Решение этих проблем, посильное лишь многим поколениям наших соотечественников, возможно только сопряженными и скоординированными усилиями ученых, практиков и государственно-политических деятелей многих направлений при непременном, однако, регионально-географическом подходе.
Руководство Красноярского отдела РГО РАН и Красноярского государственного педагогического университета при поддержке Минобразования РФ, администрации и Законодательного собрания Красноярского края проводят в 2001 году очередную – 7-ю – научно-практическую и методическую конференцию, посвященную 100-летию отдела, придав ей статус всероссийской. Выводы конференции, по нашему мнению, будут способствовать выработке научно-обоснованной региональной социально-экономической политики в области проведения реформ на территориях с особо своеобразными условиями, к каковым относится Красноярский край.
В условиях реформирования социально-экономических отношений работа нашего отдела, как, впрочем, и РГО в целом, в силу смены роли общественных организаций в жизни социума, крайне осложнилась. Она требует активизации как со стороны руководства отдела, так и со стороны географов-профессионалов. Вместе с тем было бы справедливым включить отдел в какой-либо форме в государственные структуры в рамках Красноярского научного центра СО РАН. Как это ни парадоксально, но самая крупная административная единица России не имеет центра научной географической службы, а в краевом региональном фонде науки отсутствует самое региональное научное направление – «география».
Закончить эти заметки автору хотелось бы словами первого председателя отдела В.Ю. Григорьева, произнесенными в день его открытия в благодарность присутствующих, что «…если и далее подотдел будет встречать такой же живой интерес к себе со стороны публики, то успех его будет обеспечен. Сочувствие общества является лучшим залогом всякого благого начинания и надо надеяться, что это сочувствие не останется платоническим, а повлечет за собой материальную поддержку, столь необходимую для успешного хода научной работы».
В ноябре 2000 года филологический факультет отметил 75-летие профессора, доктора филологических наук Марианны Ивановны Воропановой.
50 лет она отдала работе в КГПИ/КГПУ. Последние 25 лет является заведующей кафедрой зарубежной литературы.
Воропанова М.И.
НАЧАЛО НАЧАЛ
Фрагмент автобиографии
Когда я думаю о прожитой жизни – а прожито мною ровным счетом три четверти века – и какого века! – XX-го, едва ли не самого трагического и героического вместе в истории моей Родины, – я невольно обращаюсь к началу начал – к семье и школе. Вспоминаю отца и мать, бабушку (по материнской линии), которая вынянчила нас с моим младшим братом, ныне уже покойным, теток и дядьев – родных, двоюродных и прочих степеней родства, а также добрых знакомых и друзей семьи, в большинстве своем тоже учителей, как и мои родители. Вспоминаю наш уютный дом в сельце Дор Старцев, утлом, но еще достаточно обжитом и ухоженном островке – обломке более обширной дедовской усадьбы. Деревянный дом – три комнаты и кухня, построенный из звонкой золотистой сосны, с русской печкой, согревавшей нас зимой, и террасной дверью, открывавшейся весной из большой комнаты сразу в кусты цветущей сирени. Папину школу в селе Шушкодом, в восьми километрах севернее, – солидное деревянное здание под красной железной крышей, где у папы была комната, в которой он жил в течение школьного учебного года, наведываясь к нам лишь на выходные дни и более прочно поселяясь с нами в дни летних каникул.
Именно отсюда, из папиной школы, и начался мой трудовой, творческий путь – она определила и мой выбор педагогической профессии, и дальнейший путь в науку.
На педагогической стезе я лишь продолжатель дела своего отца, отдавшего сельской школе всю свою жизнь. Впрочем, если говорить о семейной традиции в этой области, то наша педагогическая династия была заложена даже не отцом, а его первой женой, Текусой Ивановной Арефьевой-Воропановой, которая вступила в должность старшего учителя Шушкодомской земской школы в 1880 году, после окончания епархиального училища в Костроме, тогда губернском, ныне областном городе. Отец же мой, Воропанов Иван Матвеевич, начал педагогическую деятельность в 1897 году, вскоре заменив Т.И. в должности заведующего Шушкодомской школой.
Жизнь и работа сельского учителя, как в старые, царские, так и в новые, послереволюционные, годы, нередко обращалась в истинное подвижничество. Подвижником я по праву считаю и своего отца, сумевшего много сделать для народного просвещения в ту треть века, что он заведовал Шушкодомской школой. Именно его хлопотами перед самой первой империалистической войной было выстроено новое здание школы, так хорошо знакомое и дорогое мне с детских лет. Тогда же добился он и перевода школы из категории трехклассной в четырехклассную, добился и введения в обиход бесплатных горячих завтраков для учащихся (об этом сочувственно писала газета "Буйская правда" в номере от 19 июня 1998 года). Как человек, обладавший независимым характером, свято веривший в идеалы добра и справедливости, отец нередко имел столкновения с уездным (районным) начальством. Крыло репрессий вздымалось над ним и в царское время, когда он едва не был удален с губернских учительских курсов за несогласие с данной на показательном уроке трактовкой стихотворения А. Майкова о Петре I, – только заступничество ведущего преподавателя спасло его, и в советское время тоже. Вздымалось, но не опустилось, не замело...
В трудные годы первой мировой войны и последовавшей разрухи Текуса Ивановна тяжело заболела, ее разбил паралич, и она вынуждена была оставить работу в школе. Отец же с небольшим перерывом в 1932–36 годах проработал в школе до 1947 года (год моего окончания Ярославского госпединститута им. К.Д. Ушинского и поступления в аспирантуру при кафедре всеобщей литературы МГПИ им. В.И. Ленина) и ушел на пенсию, имея почти 50-летний стаж работы. Одним из первых в регионе он был награжден орденом Трудового Красного Знамени (дек. 1944 года – находится сейчас в Буйском краеведческом музее) и значком Отличника народного просвещения РСФСР. Да и после окончательного ухода из школьных классов он на общественных началах еще добрых два десятка лет руководил методической работой учителей окрестных начальных школ.
Учительницей была и моя мать, Елена Дмитриевна Воропанова (Козлова в девичестве). Дочь деревенского плотника, в годы войны и революции она сумела окончить вечернюю среднюю школу в Костроме. В родное село она возвратилась после трагической гибели своего отца, которого убила норовистая лошадь на крутом спуске с не столь уж высокой горки, и стала заведующей "народным домом" (иначе называвшимся "избой-читальней"), а затем получила и учительские права. Но проучительствовала она всего один год – до моего появления на свет. Но и этот год идет в общий счет "семейного" педагогического стажа. Втроем они – Т.И., мой отец и мама – имели приблизительно 90 лет, отданных школе. Вместе с моими 50 годами работы в КГПИ/КГПУ и более чем 20-летним стажем каждой из моих племянниц, окончивших наш филфак в 1976 году, общий наш стаж приближается к 200 годам. В прямом же хронологическом исчислении он равняется 120 годам.
Т.И. была много старше моего отца, и с ее болезнью брак их естественным образом распался, но добрые отношения сохранились. Когда же у отца возникла вторая семья, и мы с братом явились на свет, она взяла на себя посильную часть забот о нашем воспитании. Она стала моей крестной матерью, и от нее же я получила первые уроки русской грамоты. Она умерла в 1930 году, на одной неделе с моей теткой, старшей сестрой отца. Мы все тогда по очереди переболели тяжелой формой гриппа, и в 1932 году отец по настоянию врачей ушел на пенсию – как оказалось, временно.
Теперь он поселился на нашем милом хуторе на постоянное жительство и сам вплотную занялся нашим с братом воспитанием и образованием. Он был моим первым учителем – и брата тоже – в течение четырех лет – вел нас, соответственно действующим программам, разумеется, мои первые три класса и два класса брата. Конечно, мы были записаны в школу, ближнюю к нам – Заломаевскую. Но ходили мы туда не постоянно, а лишь изредка – и опять же с отцом, а иногда и с мамой – на четвертные контрольные работы и на школьные утренники. Будучи, как и большинство детей, конформистами, желавшими быть "как все", мы очень рвались в школу, играли в нее, но вынуждены были подчиняться сложившимся обстоятельствам. Зато нечастые выходы в школу превращались для нас в настоящие праздники, тем более, что мы могли там не только "людей посмотреть", но и "себя показать", выступая с чтением подходящих случаю стихов. Добрая память осталась у меня и о старшей учительнице этой школы, Анне Васильевне Нелидовой, маленькой, кругленькой, очень "уютной" женщине, которая, кстати, по словам отца, первой предсказала и мою "ученую карьеру". Она, так же, как и папа когда-то, жила при школе, но иногда ходила к себе домой, в деревню Бабкино, лежавшую в полутора километрах далее от нас. И на этом своем пути она частенько заходила к нам, чтобы обменяться с отцом последними педагогическими новостями и книгами для чтения. Из принесенных ею я навсегда запомнила только что вышедший роман Н.А. Островского "Как закалялась сталь", а у папы она, помнится, брала "Анну Каренину".
Домашний распорядок наших занятий – три обязательных урока в день – русский язык, математика, природоведение – был установлен отцом раз и навсегда и нарушался только в праздничные дни, когда нам разрешалось заниматься рисованием и переписыванием стихов, и на время сезонных крестьянских работ – жили мы тогда на 45 рублей отцовской пенсии и натуральным крестьянским хозяйством (облагавшимся, кстати сказать, по соответствующим нормам как хозяйство крестьянина-середняка).
Во второй половине дня, предназначавшейся для прогулок и посильной помощи по хозяйству, мы переходили под опеку бабушки, маминой мамы, Евгении Тимофеевны Козловой, чей образ очень рано слился в моем представлении с образом некрасовской крестьянки Матрены Тимофеевны – Некрасов был у папы особенно любимым поэтом, к тому же и писал он о наших ярославских и костромских местах. Бабушкины представления о мире – представления старой мудрой крестьянки – конечно же, немного расходились с представлениями более просвещенных отца и матери. Благодаря этому мы с братом оказывались нередко во вполне романтическом двоемирии. Так, например, имея с ранних лет четкое представление об атмосферном электричестве – мы любили рассматривать "умные" папины книги и в одной и из них видели рисунок, запечатлевший опыт Ломоносова–Рихмана, – мы предпочитали этому точному знанию бабушкино объяснение: "А это Илья-пророк в огненной колеснице по небу катается". Помню, что я живо представляла при этом своего любимого дядю Якова, чернокудрявого двоюродного маминого брата из соседней деревни с веселым названием Гоголёнка, рысью катящего по облакам в горящем ондреце и развевающейся по ветру красной рубахе.
Отец мой, хотя очень многое ему пришлось брать самообразованием, был человеком широкого кругозора, глубоко впитавшим в себя моральные устои русской народной жизни, отшлифованные и образно сформулированные русской классической литературой. Ему мы с братом обязаны прежде всего своими именами – Марианна и Евгений, заимствованными из романов И.С. Тургенева, на которого он сам в старости стал удивительно похож. Ему же мы обязаны умением понимать и любить русскую неброскую природу, умением ценить и чтить русскую классику. По ней мы, с его помощью и поддержкой, постигали азы русской грамоты, из нее же черпали и моральные устои, пронесенные потом через всю жизнь.
В доме нашем была приличная библиотека, частично собранная им, частично доставшаяся отцу на хранение от одной из теток. Кроме того, он выписывал "Учительскую газету" (или "ЗКП"**, как она одно время называлась), газеты районную и областную, а также толстые журналы "Новый мир" и "Красную новь", а одно время также и "Науку и жизнь". Любимым в семье времяпровождением в часы досуга, особенно длинными осенними и зимними вечерами, было чтение вслух. Мы с братом любили эти чтения больше даже, чем катанье на санках – наш любимый вид спорта в зимние месяцы. После вечернего чая и обязательного просмотра газет вся семья вновь собиралась за круглым столом – отец с книгой на своем месте у стены, мать с шитьем или вязаньем в углу дивана, бабушка с прялкой напротив них, чуть в отдалении от стола, мы с братом с двух сторон – я со стула, брат с дивана – воткнув свои носы в папину книгу – как будто мало нам было слышать читаемое им, нужно было еще и видеть самый текст. Об электричестве в наших местах тогда и помину не было – стол освещался всего лишь семилинейной керосиновой лампой, но нам этот светоч казался очень ярким.
Читать вслух – и не школьные, не учебные тексты, по которым он занимался с нами русским языком, а произведения большой литературы, читать для всех, не только для мамы, отец начал, когда понял, что мы тоже слушаем читаемое им. Было это очень рано, вероятно, в мои семь лет, когда я "окрестила" мячик, скатанный другим моим деревенским дядей из овечьей шерсти, Азоркой. Помню, как отец вошел в столовую, где мы играли с братом, из маленькой комнаты, где он устроил себе – по примеру Л.Н. Толстого – столярную мастерскую, и строгим голосом спросил: "Откуда ты взяла это имя?" – "Из той книги, которую ты читаешь маме", – немного смутившись, ответила я. Это были "Униженные и оскорбленные" Ф.М. Достоевского, и дочитывались они уже с соответствующими пояснениями и для нас тоже. После этого отец стал подбирать книги для чтения, сообразуясь с нашим возрастом и возможностями адекватного восприятия. Первыми, конечно, были прочитаны "Дубровский" и "Повести Белкина". Затем последовали "Мертвые души", а за ними и "Ревизор" Гоголя, аксаковские "Детские годы Багрова внука" и "Семейная хроника", поэмы Некрасова – и не только "Кому на Руси жить хорошо", но и "Мороз, Красный Нос", а за ним и "Русские женщины" тоже. Особый блок составили пушкинские "Евгений Онегин" и "Капитанская дочка". Многие онегинские строки уже тогда были заучены мною наизусть – из них и из наставлений отца его Петруше Гриневу: "от службы не отказывайся, на службу не напрашивайся" – мною и были усвоены основы личной и гражданской нравственности. О том, какое значение отец придавал нравственному воспитанию, с успехом может свидетельствовать один его нестандартный жест, тоже связанный с Пушкиным. Из небольшого, но очень емкого томика его произведений советского издания он вырезал и сжег в подтопке "крамольную" пушкинскую шалость – "Гавриилиаду" – "Девочка в доме растет", – сказал он, отвечая на вопрос изумленной матери. Книга эта, как и многие другие книги личной отцовской библиотеки, к сожалению, не сохранилась – отец был просветителем, а не собирателем, он щедро раздавал книги, особенно в последние годы, на память своим бывшим ученикам.
Стихи Пушкина, и не одно-другое, а многие, и не его только, а и Кольцова, Тютчева, Некрасова, Фета и других русских поэтов, мы, конечно же, знали наизусть, еще едва умея читать, и "багаж" этот постоянно пополнялся. К тому же 1935–1936 годы были годами, когда шла приливная волна интереса к Пушкину в связи с приближавшимся столетием со дня его гибели. Волна эта воспринималась отцом и его окружением как естественное и совершенно необходимое возвращение Пушкина народу после вульгарно-социологических его трактовок. Помню, с каким интересом был прочитан и воспринят нами напечатанный в "Красной нови" роман С.Н. Сергеева-Ценского "Поэт и поэт", отразивший трагедию пушкинской гибели глазами М.Ю. Лермонтова. В текст романа естественным образом вошло стихотворение Лермонтова "Смерть поэта", впервые прочитанное нами полностью – в дореволюционных лет однотомнике оно было напечатано без его заключительной части. Помню, как мы оба с папой учили его наизусть – мне это далось легче, чем ему, вызвав у него грустное замечание: "Вот что значит молодая память!..." Память сослужила мне в этом случае хорошую службу – с этим стихотворением я вышла в январе 1937 года на сцену Шушкодомского народного дома, где проходил торжественный вечер. Отец мой на нем был одним из докладчиков, и он же исполнил роль Пимена в сцене "Келья в Чудовом монастыре" – одной из двух сцен из "Бориса Годунова", представленных в художественной части того памятного вечера – второй была "Корчма на Литовской границе". Это был единственный раз, когда я видела отца в качестве "самодеятельного" артиста – по рассказам мамы мы знали о его артистических успехах в более ранние годы. Школа была в ту пору для сельских жителей и театром тоже.
Возвращаясь к рассказу о вечерних чтениях за круглым столом, подчеркну еще раз, что большая часть прочитанных таким образом книг принадлежала перу русских классиков. Отец четко соблюдал при этом литературный календарь, обязательно перечитывая соответствующие главы "Евгения Онегина" в январские дни, "Ночь перед Рождеством" в рождественский сочельник, а "Вечер накануне Ивана Купала" в канун Иванова дня. Зарубежных авторов в той двойной библиотеке, которой располагал тогда отец – собственной и "тети Вериной" (последняя была продана им в пользу ее хозяйки и практически за бесценок буйским "книголюбам" в первые послевоенные годы) – практически не было – за немногими исключениями. Одним из таких счастливых исключений стала "Одиссея" Гомера в переводе В.А. Жуковского, прочитанная с комментариями, которые отец черпал из популярного "павленковского" энциклопедического словаря. Но главной книгой, открытой для меня таким образом отцом, стала бессмертная эпопея Л.Н. Толстого "Война и мир". На ее чтение – тоже с комментариями – ушла почти вся зима 1934–1935 годов, последняя наша счастливая зима в Дору. На это чтение отца натолкнула заметка в "Учительской газете" о некоем талантливом мальчике Коле Дмитриеве, который в 9 лет прочитал "Войну и мир". Мне как раз той осенью исполнилось 9 лет. "Чем моя дочь хуже этого мальчика?" – сказал сначала про себя, а затем и вслух мой строгий Ментор – и чтение великого романа началось и захватило-полонило наши yмы и сердца. (Совсем недавно в воспоминаниях жены Н.А. Бердяева я прочла, что той же зимой 1934–1935 годов они читали "Войну и мир" в Париже и тоже вслух. Воистину, "дух веет, где хочет", особенно если это "русский дух".) Этому толстовскому роману обязана я не только верными спутниками жизни, какими стали для меня ее герои – в особенности живая, непосредственная, открытая миру Наташа Ростова и рыцарь чести и долга князь Андрей Болконский, не только лучшими страницами моих научных писаний, но и самым моим интересом к иностранным языкам и зарубежной литературе и выбором факультета ин-яз при поступлении в институт. Отец, учившийся, как он любил повторять, "на медные деньги", не знал французского языка и читал французский текст в "Войне и мире" по подстрочным сноскам, а я хотела прочесть ее в первозданном виде. Что же? – этой цели я во всяком случае достигла...
Следующая зима 1935–1936 годов сложилась для нас очень тяжко – чуть-чуть не унесло с весенним паводком нашего отца. Простыв в середине зимы на холодном ветру, он схватил тяжелый плеврит, от которого с трудом оправился только к лету. Страна между тем стремительно меняла свой облик – завершался процесс коллективизации деревни и в наших северных краях. Колхозом стала и соседняя Гоголёнка, и пестрые многочисленные полоски единоличных посевов на взгорье за речкой, нас от нее отделявшей, сменились одним сплошным, зеленым по весне, ковром. Отошла колхозу и наша усадебная земля – кроме приусадебного сада-огорода, который оставался за нами еще четыре года, пока отец, согласно вышедшему в 1939 году указу о ликвидации хуторов, не перетащил наш дом в прямое соседство к своей школе – в село Шушкодом.
Все это и заставило отца осенью 1936 года вернуться на работу в школу. Впрочем, был к этому возвращению не только материальный стимул – оно было предопределено значительно раньше, уже с конца 1934 – начала 1935 годов. Отцом и его ближайшим учительским окружением были очень сочувственно восприняты сдвиги, происходившие тогда также и в сфере народного образования, – возвращение истории в число преподаваемых предметов, реабилитация классно-урочной системы, возвращение стабильных учебников. Настолько сочувственно, что в январе 1935 года по морозу пешком за 20 верст он отправился в Буй на районное учительское совещание, успешно выступил там и тогда еще получил приглашение районного руководства вернуться к педагогической практике.
Осенью 1936 года он взял 1-й класс Шушкодомской школы, теперь уже неполной средней, а я пошла в 4-й класс ее. Но здесь начинается уже новая глава моей автобиографической повести.
21/III-2001г.
"О Немезида, Немезида!"