Дополнения материалы н. Ф. Федорова

Вид материала

Статья

Содержание К разделу «письма н. ф. федорову разных лиц» 12. Отчеты Императорской публичной библиотеки в Санкт-Петербурге издавались с 1813 по 1917 гг. (всего вышло 67 томов). – 12. К разделу «вокруг федорова» Семен Осипович Долгов 26. Далее в «Дневнике» следует фраза: «Ответ Н. Ф. на мое послание» 35. На реках Ларге

Подобный материал:

• Послесловие А. И. Федорова, 1076.46kb.
• Лекция №12 Дополнения к диаграммам и моделям, 109.46kb.
• В «Приложении» к Т. Iv наст изд помещен целый ряд материалов лиц из окружения Н. Ф. Федорова, 3417.57kb.
• Уроки николая федорова, 260.11kb.
• В данный правовой акт могли быть внесены изменения и дополнения. Самый свежий опубликованный, 2779.45kb.
• Гидротехнических сооружений, 2650.5kb.
• Сочинение Роль моей семьи в реализации Послания Президента чр н. В. Фёдорова, 12.08kb.
• В. Д. Федорова Центр правовой информации Электронные ресурсы Библиографический указатель, 195.42kb.
• Под редакцией профессора А. В. Федорова Таганрог Издательство гоувпо «Таганрогский, 7878.06kb.
• Доклад Федорова С. Г., генерального директора зао «ФосАгро аг», 74.85kb.

ДОПОЛНЕНИЯ

МАТЕРИАЛЫ Н. Ф. ФЕДОРОВА


В настоящем разделе помещены неучтенные в предыдущих томах «Собрания сочинений» и новонайденные тексты Н. Ф. Федорова.

¹ Печатается по: «Весы», 1904, № 2, с. 20–24. Оригинал не сохранился.

Статья стала первой посмертной публикацией Н. Ф. Федорова. В журнале «Весы» она продолжила подборку памятных материалов о мыслителе, открытую его некрологом («Весы», 1904, № 1). Перед статьей был помещен карандашный портрет Н. Ф. Федорова, сделанный Л. О. Пастернаком, – первое изображение «Московского Сократа», появившееся в печати, а на авантитуле этого номера журнала – рисунок посмертной маски Н. Ф. Федорова, также принадлежащий перу Пастернака. (Затем в № 6 журнала за 1904 г. вышел небольшой фрагмент I части «Записки», озаглавленный «О письменах», – он сопровождался рисунком М. И. Шестеркина «Н. Ф. Федоров на балконе Московского Румянцевского музея».)

Регулярное появление в «Весах», начиная с первого – программного – номера, материалов о Федорове было далеко не случайным. Основные лица, причастные к журналу, в той или иной степени соприкасались с Н. Ф. Федоровым и сочувствовали его идеям. Официальный редактор-издатель С. А. Поляков двумя годами ранее был готов выпустить в издательстве «Скорпион» том федоровских работ и финансировал перепечатку рукописей для этого проекта. В. Я. Брюсов, фактически возглавлявший журнал и определявший его направление, также интересовался идеями Федорова. Возможно, какую-то роль в том, что первое полугодие нового журнала прошло как бы «под знаком Федорова», сыграл и Н. Н. Черногубов, близко стоявший к издательству «Скорпион», хотя его взаимоотношения с С. А. Поляковым были непростыми, а В. А. Кожевников, к которому после смерти мыслителя перешли его рукописи, относился к Черногубову с явным недоверием и стремился не допускать его до федоровского наследства.

Статья «Астрономия и архитектура» была отдана в «Весы» В. А. Кожевниковым по непосредственной договоренности с В. Я. Брюсовым (см. письмо В. А. Кожевникова В. Я. Брю­сову, сопровождавшее отсылку корректуры статьи, в Т. IV наст. изд., с. 671). – 5.

² Подобная же трактовка загадки сфинкса о человеке («Кто утром ходит на четырех ногах, днем – на двух и вечером – на трех») дана Н. Ф. Федоровым во фрагменте «По голове – человек, по туловищу – скот и зверь» – Т. III наст. изд., с. 310. – 5.

³ Федоров имеет в виду эпизод с отклонением Петербургской академией наук записки В. Н. Каразина «О приложении электричества к потребностям человека», составленной в 1818 г. (отрицательный отзыв о ней был дан академиком Н. Фуссом). – 5.

⁴ Екатерина Степановна Некрасова (1847–1905) – писательница, журналистка, историк литературы. Сотрудничала в журналах «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русская старина», «Исторический вестник», с 1883 г. регулярно писала для газеты «Русские ведомости». Была автором статей и публикаций, связанных с именами А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя; в 1882–1883 гг. вела рубрику «О новых книгах» в журнале «Русская мысль», особо отмечая произведения В. М. Гаршина, В. Крестовского (псевд. Н. Д. Хвощинской), М. Е. Салтыкова-Щедрина, Г. И. Успенского. Автор серии очерков о женщинах-писательницах (Е. П. Ростопчиной, Е. А. Ган, Е. Б. Кульман, А. Я. Марченко, Н. А. Дуровой), ряда книг для народа (сочувственные отклики в печати вызвала быль «Больше чем родная». СПб., 1889).

Одна из центральных тем историко-литературной деятельности Е. С. Некрасовой – эпоха 1840-х гг., и прежде всего наследие А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Будучи лично знакома с потомками Герцена и рядом лиц из его окружения, она предпринимает усилия по собиранию рукописей писателя, материалов о его жизни и творчестве, готовит статьи и публикации. В конце 1890-х гг. по инициативе Е. С. Некрасовой в Московском Публичном и Румянцевском музеях была создана Комната людей 1840-х гг., в которую писательница передала свою коллекцию и ежегодно пополняла ее новыми документами и экспонатами.

Создание Комнаты людей 1840-х гг. именно при Румянцевском музее было далеко не случайным. С Музеями Е. С. Некрасова была связана более 30 лет – всей своей научной деятельностью. В некрологе, появившемся в «Отчете Московского Публичного и Румянцевского музеев за 1904 г.» (М., 1905), она названа «старинным другом Музеев» (с. 58). Писательница регулярно занималась в отделении рукописей и славянских старопечатных книг, готовя публикации по найденным материалам, являлась постоянной читательницей библиотеки. Узы тесного творческого общения, а в ряде случаев и дружбы связывали ее с ведущими сотрудниками отделения рукописей и библиотеки: А. Е. Викторовым, Д. П. Лебедевым, С. О. Долговым, Н. И. Стороженко и др. Все они относились к Екатерине Степановне внимательно и сердечно, чем могли помогали в ее научных занятиях (в случае необходимости, по просьбе исследовательницы, книги даже выдавались ей на дом, что в Музеях делалось лишь в очень редких, исключительных случаях).

Перу Е. С. Некрасовой принадлежат памятные биографические очерки о А. Е. Викторове («Русская старина», 1884, № 8) и Д. П. Лебедеве («Русская старина», 1892, № 7). Она же была автором некролога Н. Ф. Федорова («Русские ведомости»,
24 декабря 1903, № 353). Эти поминальные статьи-некрологи, составившие своего рода серию о замечательных «музейцах», занимают особое место в ее наследии. В них воссоздана духовная атмосфера Музеев, атмосфера самоотверженного, самозабвенного служения книжному и музейному делу, которую как раз и создавали люди типа Викторова, Лебедева, Федорова. Всех троих Е. С. Некрасова называет «идеалистами 40-х годов» – на ее внутренней, духовно-нравственной шкале ценностей это высшая из возможных оценок: с указанным понятием для Некрасовой связаны беззаветность общественного служения, высокое чувство долга, альтруизм, щедрость и широта сердца.

Н. Ф. Федоров был в числе тех музейцев, с которыми у Е. С. Некрасовой установились теплые и дружественные отношения. Они были отдаленно знакомы еще до поступления Николая Федоровича на службу в библиотеку Музеев, причем познакомились через П. И. Бартенева. Первую встречу с мыслителем Е. С. Некрасова в некрологе датирует 1872 г. Н. Ф. Федоров, по просьбе П. И. Бартенева, занес ей экземпляр «Русского архива» с ее публикацией (тогда же случился и небольшой курьез: скромное одеяние Н. Ф. Фе­дорова ввело в заблуждение молодую писательницу и она, «приняв его по костюму за лакея», «выслала ему двугривенный» («Русские ведомости», 24 декабря 1903, № 353). В архиве Е. С. Некрасовой сохранилась сопроводительная записка П. И. Бартенева: «С благодарностью препровождаются к Е. С. Некрасовой № 10 “Русского Архива” 1872 и причитающиеся в размере 25 р. с листа 26 рублей. Петр Бартенев. 1872. Октября 16-го»
(ОР РГБ, ф. 196, к. 10, ед. хр. 24, л. 1). Она-то и дает возможность установить дату первой встречи Федорова и Некрасовой: 16 октября 1872 г.

После поступления Н. Ф. Федорова в 1874 г. на службу в Московский Публичный и Румянцевский музеи они регулярно виделись в его стенах. Е. С. Некрасова занималась в рукописном отделении под руководством А. Е. Викторова, работала и в читальном зале. Некоторое время, «в конце 70-х годов» Федоров и Некрасова были соседями по Набилковскому переулку: семья писательницы постоянно проживала там в собственном доме, а Николай Федорович снимал комнату. В некрологе Екатерина Степановна, описывая ежедневный уклад жизни мыслителя, опирается как раз на воспоминания этого времени.

По всей видимости, Н. Ф. Федоров, как и другие «музейцы» – А. Е. Викторов, Д. П. Лебедев, Н. И. Стороженко, – бывал в доме сестер Некрасовых. Заходила и она в каморку мыслителя – ее описание также есть в некрологе.

Как можно заключить из письма Н. Ф. Федорова Е. С. Некрасовой от 6 апреля 1880 г., был период, когда мыслитель испытывал к ней сильные, возвышенные чувства. Вряд ли Е. С. Некрасова ответила ему взаимностью. Она глубоко уважала Николая Федоровича, ценила его ум и разностороннюю образованность, но не более того. В начале 1880-х гг. сердце молодой женщины было занято Г. И. Успенским: он восхищал ее и как писатель, и как мыслитель, и как человек. В течение ряда лет их связывала нежная дружба, однако чувства Е. С. Некрасовой были гораздо более серьезными. Екатерина Степановна тяжело переживала свою безответную любовь, а в 1885 г., после ее попытки все-таки перейти рамки дружбы, отношения между ней и Успенским были прерваны «без всякой пощады и надежды...» (ОР РГБ, ф. 196, к. 8, ед. хр. 10, л. 1 об.).

В феврале 1885 г. Е. С. Некрасова записывает в своем «Дневнике»: «Нашла минута грусти, сознание надвигающихся годов, из которых все дальше и дальше уходит возможность молодого счастья... праздники личной жизни становятся все реже... И жаль прошлого... и хочется еще... раз, хоть только один раз “счастья”. И вот воспоминание о всех, кто давал его, кто мог бы дать, кто был бы готов дать» (там же, л. 5). Назвала ли она мысленно среди тех, «кто был бы готов дать» ей личное счастье, и Н. Ф. Федорова, Бог весть. Ее отношения с мыслителем оставались теплыми и сердечными и в 1880-е и в 1890-е гг., хотя, по собственному ее признанию, в 1890-х годах она «редко видала Николая Федоровича». Федоров продолжал оказывать содействие научным изысканиям Некрасовой, в ответ на ее библиографические запросы подбирал книги, наводил необходимые справки. И уже будучи совсем больным, меньше чем за две недели до кончины, откликаясь на просьбу писательницы, вел поиск необходимых материалов для статьи о Герцене, над которой она в то время работала.

На первый взгляд Н. Ф. Федорова и Е. С. Некрасову мало что связывало. У них были совершенно разные общественно-политические взгляды: Е. С. Некрасова – демократка, ее кумиры – М. Е. Салтыков-Щедрин, Г. И. Успенский, она печатается в либеральных журналах, активно участвует в женском движении. Федоров – убежденный монархист, мыслитель религиозный, выступающий против секулярных тенденций в общественной и государственной жизни, в культуре в целом. И тем не менее, вероятно, было что-то в личности Е. С. Некрасовой, что привлекло мыслителя, заставило его питать к ней «беспредельную, исключительную привязанность».

Дневники Е. С. Некрасовой отчасти раскрывают нам натуру этой безусловно неординарной женщины. Личность сильная и целеустремленная, умеющая целиком отдавать себя тому делу, в котором видела она смысл и цель жизни, Екатерина Степановна была при этом и глубоко чувствующим человеком, много страдавшим и умеющим сострадать. Она в полном смысле этого слова была «ранена смертью». Главное потрясение ее молодости – кончина любимой сестры Варвары, одной из первых русских женщин-врачей, в 1877 г. погибшей от тифа на русско-турецкой войне. Образ умершей сестры постоянно сопровождает Е. С. Некрасову. О ней она пишет книгу «Жизнь студентки» (М., 1903), о ней часто вспоминает в дневниках, эмоциональный лейтмотив которых – ощущение хрупкости и неумолимой конечности жизни, скорбь и тоска по ушедшим, страх перед новыми потерями... «Мое пожелание: чтобы смерть никого из моих кровных и духовных родных не брала [...]. Только бы смертей не было. Ничего нет ужаснее смерти, – разумеется, – не своей, а чужой», – записывает она в ночь с 31 декабря 1882 на 1 января 1883 года (ОР РГБ, ф. 196, к. 7, ед. хр. 5, л. 5 об.–6). «И чтобы все были живы!!! – вот мои пожелания на 1885 год» (ОР РГБ, ф. 196,
к. 8, ед. хр. 10, л. 4), – читаем в другой тетради.

После разрыва с Успенским Е. С. Некрасова окончательно отказывается от надежд на личное счастье. Отныне ее жизнь целиком отдана литературе, общественной, просветительной деятельности. «Екатерина Степановна была типом семидесятницы по идеям и по складу; народническое настроение в ней было углублено, расширено знанием предшествующих эпох русской и иностранной литературы», – писала Н. А. Макшеева в статье «Памяти Е. С. Некрасовой» («Русская мысль», 1905, № 2, с. 189–191). Будучи убеждена в важности образования народа, считая, что только через приобщение миллионов простых людей к достижениям мировой культуры станет наконец возможно преодоление разрыва между интеллигенцией и низшим сословием, она деятельно пропагандировала эти идеи в своих статьях, сама писала для народа, а также «на протяжении многих лет [...] составляла на свои средства библиотечки научно-практической, справочной, медицинской и доступной народному пониманию художественной литературы (предпочитая неадаптированные произведения лучших русских писателей) и пересылала их в провинцию» (М. М. Казбек. Е. С. Некрасова // Русские писатели. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999, с. 281).

Вряд ли Е. С. Некрасова была знакома с учением Н. Ф. Федорова. Она знала и представляла его прежде всего как замечательного библиотекаря и библиографа-энцикло­педиста, с одной стороны, и как человека подвижнической, аскетической жизни, с другой. Такое восприятие Федорова нашло отражение в некрологе мыслителя, написанном ею для «Русских ведомостей» (текст некролога см. в примеч. 170 к разделу «Приложения» «Письма Н. П. Петерсона В. А. Кожевникову»). Но если в беседах с Некрасовой Федоров и не касался собственно воскресительных идей, то уж проблему сохранения и увековечения памяти об «отцах», отношения к наследию прошлых эпох оба вряд ли обходили молчанием.

Идеи Н. Ф. Федорова о важности всякого архивного, собирательского труда, коль скоро он помогает сохранить для потомков судьбы людей давно ушедших, не могли не затронуть Е. С. Некрасову. Примечательно, что как раз такой труд занимает большое место в ее деятельности во второй половине 1880-х – начале 1900-х гг. В ОР РГБ сохранились тетради со вклеенными в них автографами писателей, профессоров, ученых, деятелей культуры, с которыми она в разные годы переписывалась и с которыми в большей или меньшей степени ее сводила судьба. К каждому автографу писательницей сделано предисловие: в одних случаях в нем даны биографические сведения о лице (особенно это ценно, когда речь идет о фигурах второго или третьего ряда, не учтенных большой историей и не удостоившихся энциклопедической статьи); в других – краткая характеристика личности, примечательные черты к портрету; в третьих речь идет о том, как именно был связан тот или иной корреспондент с самой Некрасовой, а порой содержатся все эти сведения вместе, причем в ряде случаев к автографу приложен еще и фотопортрет (см. ОР РГБ, ф. 196, к. 23, ед. хр. 47–51, к. 24, ед. хр. 5). Точно такая же работа была проведена Е. С. Некрасовой и в отношении женщин-писательниц и женщин-врачей (там же, к. 24, ед. хр. 1–4, 6, 7). Вряд ли Екатериной Степановной в ее собирательской деятельности двигало самолюбие, желание представить, сколь широким был спектр ее общения и сколь многие деятели науки и культуры охватывались этим спектром. Сейчас, по прошествии ста лет, когда все, кого отметила Некрасова в своем собрании автографов, уже умерли, ее тетради с письмами, биографическими справками и портретами воспринимаются как своего рода синодик, воскрешая для потомков образы давно ушедших. И читая их, нельзя мысленно не вспомнить Федорова.

Так же как и другие лица, близко стоявшие к Музеям, регулярные посетители каталожной, Е. С. Некрасова постоянно оказывала помощь Музеям: «не только дарила много книг и рукописей Музеям, но нередко безвозмездно предлагала свой труд для описания музейских коллекций. Так ею вместе с сестрой Анной Степановной была разобрана и описана коллекция народных картинок, долго лежавшая неразобранной» («Отчет Московского Публичного и Румянцевского музеев за 1904 г.», с. 56–57). Эта традиция безвозмездного, бескорыстного труда сложилась в Музеях во многом благодаря Федорову, и здесь Екатерина Степановна оказалась под его несомненным влиянием.

Особенно много времени и сил Е. С. Некрасова уделяла Музеям после создания там Комнаты людей 1840-х годов. Она взялась за дело организации этой комнаты с энергией и энтузиазмом, привлекала к сотрудничеству родственников Герцена и Огарева, историков литературы и общественной мысли, коллекционеров – подобно тому как Федоров приобщал лиц из своего окружения к добровольному библиотечному труду, – неустанно заботилась о расширении коллекции. При этом «все пожертвования, проходившие чрез ее руки, она приводила в порядок, рукописи переплетала, заказывала рамки для портретов и т. п. Каждая рукопись, каждый портрет снабжались ею объяснениями и описью и даже занумеровывались, причем всему пожертвованному ею велся подробный инвентарь» (там же, с. 57–58). Можно предположить, что Н. Ф. Федоров сочувственно относился к этой стороне деятельности Е. С. Некрасовой, так же как и к ее работе по собиранию архива А. И. Герцена – ведь все это был труд, восстановляющий память об отцах.

Е. С. Некрасова пережила Н. Ф. Федорова всего на год. Она скончалась 13 января 1905 г. Весь архив, все собранные за многие годы историко-литературные материалы были завещаны ею Музеям.

Публикуемые четыре письма Н. Ф. Федорова обнаружены в архиве Е. С. Некрасовой: ОР РГБ, ф. 196, к. 22, ед. хр. 7. – 7.

⁵ К сожалению, ни в бумагах Н. Ф. Федорова, ни в бумагах Е. С. Некрасовой не удалось найти никаких материалов, которые проливали бы свет на историю написания данного письма. Не сохранились и те черновые письма, которые философ «не решился» послать Некрасовой. Ничего не знаем мы и о том, отвечала ли Е. С. Некрасова Н. Ф. Федорову письмом или объяснилась с ним устно, при личной встрече.

Можно только предположить, что прошение об отставке, поданное Н. Ф. Федоровым в Канцелярию Музеев 31 марта 1880 г. («По домашним обстоятельствам не могу продолжать службы во вверенном Вам учреждении, посему покорнейше прошу, Ваше превосходительство, уволить меня от службы и сделать распоряжение о выдаче мне аттестата» // Архив РГБ, оп. 126, д. 53, л. 32), как-то было связано с событиями, отголоском которых является данное письмо. Впрочем, из Музеев Николай Федорович тогда не ушел: от имени директора ему была принесена просьба «не оставлять своей полезной службы при Музеях» (там же) и вслед за прошением об отставке 12 апреля мыслитель подал лишь прошение о двухмесячном отпуске, также «по домашним обстоятельствам» (там же, л. 33), которое и было удовлетворено: 12 апреля Николай Федорович получил свидетельство для свободного проезда «в разные города Российской империи» сроком на два месяца (там же, л. 34), 12 июня, по окончании срока действия этого документа, было выдано новое свидетельство – на срок до 15 августа (там же, л. 35), и, таким образом, в Музеях Федоров появился только в начале нового рабочего года, после четырехмесячной отлучки (бóльшую часть этого времени он, по всей видимости, провел в Керенске). Между двумя прошениями – от 31 марта и 12 апреля – находится письмо Н. Ф. Федорова Е. С. Некра­совой от 6 апреля, из которого можно заключить о какой-то размолвке между ними, произошедшей в стенах библиотеки Музеев и, возможно, повлиявшей на решение мыслителя оставить службу; точно так же намерение Федорова уйти в двухмесячный отпуск (и соответственно уехать из Москвы) вполне могло быть связано с исходом его объяснений с Е. С. Некрасовой. – 7.

⁶ Письмо написано в ответ на просьбу Е. С. Некрасовой достать в библиотеке Московского главного архива Министерства иностранных дел, где в последние годы жизни работал Н. Ф. Федоров, воспоминания писательницы А. Я. Панаевой (Головачевой) – см. «Исторический вестник», 1889, №№ 1–10 и отд. изд.: А. Я. Головачева-Панаева. Русские писатели и артисты. СПб., 1890. Воспоминания А. Я. Панаевой были нужны Е. С. Некра­совой, по всей видимости, для работы над очередной статьей о Герцене (см. примеч. 9): в них было описано знакомство мемуаристки с писателем, состоявшееся в Москве летом 1845 г. (см. гл. 8: «Вторичная поездка в Москву. Вечера у Грановского и Герцена»). – 7.

⁷ Текст своего письма Н. Ф. Федоров написал на листе письма библиотекаря Императорского Российского исторического музея Алексея Ивановича Станкевича (1856–1922), адресованного неустановленному лицу: «Многоуважаемый Сергей Константинович. Книга, о которой Вы спрашиваете, есть в библиотеке Музея, да, вероятно, и в магазинах ее можно найти. Это – воспоминания А. Я. Головачевой-Панаевой, сперва напечатанные в “Историческом Вестнике”, а затем вышедшие отдельной книгой, под заглавием, которое Вы приводите. Готовый к услугам А. Станкевич» (ОР РГБ, ф. 196, к. 22, ед. хр. 7, л. 3). – 7.

⁸ Анна Степановна Некрасова (не позднее 1846–1904) – старшая сестра Е. С. Некра­совой. Сестры жили в одном доме и были очень близки. После кончины А. С. Некрасовой Е. С. Некрасова писала в дневнике: «С 7-го на 8-е апреля, в 4 часа утра (с середы на четверг) не стало на свете моей радости, моего счастья, “моего предохранительного клапана”, – моей матери, моей сестры, моего единственного товарища, помощника, защитника, друга, “хранителя”, – моей Анечки! Не стало, и теперь я опять одна, совсем, совсем одна» (запись от 25 апреля 1904 г. // ОР РГБ, ф. 196, к. 8, ед. хр. 4).

Сотрудники Московского Публичного и Румянцевского музеев, с которыми общалась Е. С. Некрасова, хорошо знали ее сестру и тепло относились к ней. – 7.

⁹ Это и следующее письмо Н. Ф. Федорова являются ответом на библиографический запрос Е. С. Некрасовой, работавшей над статьей «А. И. Герцен, его хлопоты о заграничном паспорте и последняя поездка в Петербург» (напечатана в №№ 9–10 «Русской мысли» за 1904 г.). В некрологе «Памяти Н. Ф. Федорова» Е. С. Некрасова упоминает об этих письмах мыслителя, написанных меньше чем за две недели до кончины, и в том внимании, с которым уже тяжело больной библиограф отнесся к ее запросу, видит еще одно свидетельство его беспредельной самоотверженности, постоянной заботы о нуждах других. – 7.

¹⁰ Речь идет о цикле из четырех писем А. И. Герцена, опубликованных в журнале «Современник» (1847, № 9–10) под заглавием «Письма из Avenue Marigny» и составивших впоследствии первые главы книги «Письма из Франции и Италии» (1847–1852). В начале первого письма А. И. Герцен описывал свой отъезд из Москвы в Париж. В точности цитата, приводимая Н. Ф. Федоровым, выглядит так: «Кажется, четыре месяца не Бог знает что, а сколько верст, миль и льё проехал я с тех пор, как мы расстались с вами на белом снегу в Черной грязи...» («Современник», 1848, № 9–10, с. 155; Собр. соч. в 30 тт., Т. 5. М., 1955, с. 15). На упомянутой Герценом станции «Черная грязь», находившейся на Петербургском тракте, друзья провожали его в день отъезда – 19 января 1847 г. – 7.

¹¹ Ошибка памяти. О своей поездке в Петербург осенью 1846 г. и хлопотах по поводу получения заграничного паспорта А. И. Герцен рассказал в четвертой части «Былого и дум» (глава XXXIII). – 8.

¹² Речь идет об издании: «Свод законов Российской империи, повелением Государя императора Николая Павловича составленный». Т. 1–15. СПб., 1842–1848. – 8.

¹³ Речь идет об издании: «Полное собрание законов Российской империи». Т. 1–55. СПб., 1830–1884. – 8.

¹⁴ Речь идет об издании: «Указатель материалов по истории почт в России». Сост. В. Д. Левинский, И. Ф. Токмаков. М., 1881. – 8.

¹⁵ Речь идет об издании: «Министерство внутренних дел. Исторический очерк. 1802–1902». СПб., 1901. Приложение 2-е. Почта и телеграф в XIX столетии. В статье «А. И. Герцен, его хлопоты о заграничном паспорте и последняя поездка в Петербург» Е. С. Некрасова широко опирается на издание, указанное ей Федоровым (см. «Русская мысль», 1904, № 9, с. 155–156). – 8.

¹⁶ Печатаемый текст является ответом на письмо С. П. Бартенева, представлявшее собой стихотворение в прозе на тему учения «всеобщего дела» (см. Т. IV наст. изд., с. 636 и примеч. 33 к разделу «Приложения» «Письма Н. Ф. Федорову разных лиц»). По содержанию он перекликается с наброском Н. Ф. Федорова «Набат к светским и духовным...» (Т. IV, с. 153–154).

С. П. Бартенев привел текст ответа мыслителя в своем дневнике в записи от 24 декабря 1895 г. Автограф же самого Федорова, по всей видимости, утрачен.

Впервые текст письма Федорова Бартеневу был опубликован Т. Д. Закидальским: «Новый журнал», № 129, 1977, с. 179–182. Поскольку Т. Д. Закидальский не располагал оригиналом «Дневника» (см. «К разделу “Вокруг Федорова”», примеч. 90), в публикации оказались некоторые явные опечатки. Не располагая, в свою очередь, ни автографом дневника С. П. Бартенева, ни его машинописной копией, мы вынуждены были положить в основу републикации текст, напечатанный в «Новом журнале», исправив в нем некоторые явные опечатки (внося эти исправления, мы руководствовались текстом наброска «Набат к светским и духовным...»). – 8.

¹⁷ Речь идет о главном сочинении Н. Ф. Федорова: «Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного состояния мира и о средствах к восстановлению родства». – 9.

¹⁸ Федоров имеет в виду мнение, высказанное В. С. Соловьевым в статье «Смысл войны» – см. примеч. 222–223 к «Статьям и заметкам о Ф. М. Достоевском, Л. Н. Толстом, В. С. Соловьеве». – 9.

¹⁹ О полемике Н. Ф. Федорова с толстовским учением «о непротивлении» см. примеч. 73 к тому же разделу. – 9.

²⁰ Речь идет о стихотворении В. А. Кожевникова «Призыв». Сравнение этого стихотворения со стихотворением в прозе С. П. Бартенева см. в письме 110 (Т. IV наст. изд.,
с. 296–297). – 9.

²¹ Н. Ф. Федоров, подобно ряду отцов церкви, в частности, блаж. Августину, не считал, что зло обладает субстанциальной природой, полагая в нем лишь следствие несовершенства мира и человека, «недостаток добра». – 10.

²² Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 68, лл. 81–82 об.

Поводом к данному, по всей видимости так и не отправленному, письму послужила присылка Н. П. Петерсоном трех статей П. Я. Циркунова (см. примеч. 137 к разделу «Приложения» «Письма Н. П. Петерсона В. А. Кожевникову»), появившихся в рамках первого этапа асхабадской полемики (после публикации в газете «Асхабад» статей «Разоружение» и «Самодержавие»). Первая статья публициста («Асхабад», 19 июня 1901,
№ 170) была посвящена анализу статьи «Разоружение» и брошюры Н. Ф. Федорова «К делу умиротворения, возбуждаемому нотою 12-го августа 1898 года», вторая и часть третьей («Асхабад», 18, 25 июля 1901, №№ 199, 206) – разбору статьи «Самодержавие» и предисловия Н. П. Петерсона к публикации статей своего учителя («К пересмотру системы нашего образования» – см. примеч. 177 к «Статьям и заметкам разного содержания»).

П. Я. Циркунов был наиболее доброжелательным и серьезным из всех оппонентов Федорова и Петерсона в рамках газетной полемики. Статьи неизвестного автора с самого начала глубоко затронули и взволновали его – в своих выступлениях на страницах газеты на протяжении почти года он не раз отмечал важность поднятых Федоровым религиозных тем, и прежде всего темы благодатного преображения мира и человека, единения человечества по образу и подобию Св. Троицы. Более того, в ходе печатной полемики под влиянием доводов Н. П. Петерсона (в том числе и при личных беседах), а затем – на втором этапе – и самого Федорова, П. Я. Циркунов в целом начал склоняться в сторону приятия идеала активного христианства. Но на первых порах публицист, еще только начинавший вникать в «грандиозную задачу», выдвинутую «неизвестным мыслителем», излагал прежде всего свои вопросы и сомнения. Эти сомнения касались возможности достигнуть полноты христианского братства в рамках истории, и аргументируя их, Циркунов ссылался на наличное состояние человечества, на слишком явный разрыв между действительно­стью и идеалом: «Везде царствует рознь: и в принципах, и в философских умозрениях, и в повседневной практической жизни. Отцы не понимают своих детей, а дети сторонятся от родителей; супружество обратилось в пустое физическое сожительство, часто нарушаемое самовольным разрывом семейных отношений, религия стала формальным выполнением обрядностей; между нациями возникла ненависть, а между государствами зависть и соперничество; ведутся кровопролитные войны из низкой корысти и подавления человеческой свободы. При таком положении хода цивилизации, можно ли ожидать братского единения, не говоря уже о единении с Творцом мира» («Асхабад», 19 июня 1901, № 170).

Много вопросов при первом знакомстве с воззрениями Федорова вызвала у П. Я. Циркунова и идея соучастия человечества в воскрешении умерших. «В символе православной, да, вероятно, и всех христианских церквей – воскресение людей констатировано как чаяние или ожидание будущего воскресения, но нигде в Св. писании не упомянуто, чтобы воскресение предков было предоставлено сынам предков, хотя бы эти сыны были и чистые сердцем» («Асхабад», 18 июля 1901, № 199). Говоря, что мечта о «возрождении, духовном единении и воскресении мертвых» хотя и «весьма животворна», но ей никогда не перестать быть мечтой, публицист снова и снова упирался в проблему человеческого несовершенства, взаимного нестроения, фатальной розни. Приведем его рассуждение: «...весьма желательно бы знать, какой же мы должны выполнить долг воскрешения праотцев и в чем этот долг должен состоять? Если мы не ошибаемся, то по мнению автора, для этого нужно, чтобы все человечество сделалось чистым сердцем и имело бы между собою полное единение, и тогда этими добродетелями, не в отдельности, а в совокупности, оно достигнет единения с Творцом мира, а по достижении этого единства с Богом сделается само как бы божеством и воспримет силу воскрешения предков». Но «какими мерами достигнуть чистоты сердечной? В чистом сердце не должно быть никаких пороков, оно должно быть абсолютно правдиво, любвеобильно, милосердно, смиренно, терпеливо, одним словом, все добродетели, какие только возможны для человека, должны заключаться в чистом сердце; и наоборот: в нем должно быть полное отсутствие страстей, желаний и всяких эгоистических вожделений. Но много ли найдется таких людей на свете? А если их мало, то каким образом остальному большинству достигнуть чи­стоты сердечной? Легко сказать: старайся, трудись, заботься о чистоте; но исполнить весьма трудно, а при некоторых обстоятельствах и совсем невозможно. Это все равно, что сказать пьянице: не пей вина! Он и сам знает, что вино для него вредно, но не может удержаться, чтобы его не пить. Так и все мы, отягощенные разными страстями, не можем превратиться в безгрешных ангелов.

Во-вторых, возможно ли между людьми полное братское и сыновнее, во имя Св. Троицы, единение, когда оно было нарушено в семье первого человека, состоявшей только из четырех душ? Возможно ли единение православного народа, когда в православной семье дети не могут ужиться с родителями, брат с братом, муж с женою и т. д.? Какая сила, какой фактор, какое побуждение могут людей объединить, если не в материальном, то в духовном отношении, когда люди одного образования, сословия, состояния – воспринимают различные мировоззрения и делаются идейными противниками между собою на всю жизнь? Давно сознано людьми, что homo homini lupus и нет той на земле всемогущей силы, чтобы она превратила человека из lupus'a в agnus'a» (там же).

Кстати, выдвигая против идеи воскрешения сынами отцов представление об изначальной и неискоренимой порочности природы человека, П. Я. Циркунов, незаметно для себя, при видимом стремлении остаться на ортодоксальной почве (декларация традиционного видения «последних сроков» и «страшного суда»), впадал в ересь, отрицая возможность всецелого обожения человечества даже и в конце времен: «Автор относительно единения людей исходит из того положения, что, по словам Спасителя, Он с Отцом – едино и люди должны быть со св. Троицею едино. Но человек, созданный хотя по образу и подобию Божию, всегда останется тварью, какого бы он ни достиг совершенства, и никогда не сделается “яко бози”. Сын Божий, рожденный, а не сотворенный, действительно есть истинный Сын Божий; по вере в него и мы можем духовно именоваться сынами Божиими, но по существу мы навсегда останемся сынами человеческими, даже когда воскреснем в загробном мире, иначе, если полагать, что наше единение с Богом будет полное, то во вселенной явится столько богов, сколько воскреснет людей чистых сердцем» (там же; подробнее об указанных статьях П. Я. Циркунова см. Т. II наст. изд., с. 439–441, 478–479).

В письме Н. П. Петерсону Н. Ф. Федоров коротко отвечает на вопросы и недоумения П. Я. Циркунова относительно идеала активного христианства. – 10.

²³ В своей первой статье, разбирая брошюру «К делу умиротворения, возбуждаемому нотою 12-го августа 1898 года», П. Я. Циркунов коснулся и картины Л. Г. Соловьева «Первосвященническая молитва» (см. о ней примеч. 385 к «Отечествоведению» – Т. III наст. изд., с. 654–655, набросок картины см. в наст. томе), которой была посвящена вторая глава брошюры: «Картина “действительно изумительна по своей нравственной глубине”, говорит автор, но, по нашему скромному разумению, эта картина не более как наглядный символ единства Св. Троицы. Такой символ Троицы – неслиянной и нераздельной – мы можем отчасти разуметь и из элементов космического мира: воздух состоит из кислорода и азота в соединении нераздельном и неслиянном, но соединяющихся только при действии третьего элемента – электричества. Но все эти земные символы не дают человеку точного понятия о божественной сущности» («Асхабад», 19 июня 1901, № 170). – 10.

²⁴ Титулярники – рукописные справочные книги, содержащие перечни титулов, в том числе и царских; составлялись на Руси с XV в. Федоров имеет в виду «Царский Титулярник», изготовленный в 1672 г. и носивший название «Большая государева книга или корень российских государей». Помимо списка титулов книга содержала сведения по истории России, портреты русских князей и царей от Рюрика до Алексея Михайловича, патриархов восточных и российских и т. д., а также изображения гербов и печатей. В 1903 г. эти изображения появились в издании: «Портреты, гербы и печати Большой государственной книги». СПб., 1903. – 11.

²⁵ По всей видимости, речь идет об археологе, искусствоведе Александре Ивановиче Успенском (1873–1938), авторе ряде работ по истории русской иконописи («История стенописи Успенского собора в Москве». М., 1902; «Царские иконописцы в XVII в». Вып. I. СПб., 1906 и др.). – 11.

²⁶ Фердинанд Грегоровиус (1821–1891) – немецкий историк. – 11.

²⁷ Федоров имеет в виду: 1) статьи, ставшие затем в доработанном виде частями работы «Супраморализм»: изложение всеобщего дела в виде двенадцати вопросов, а также главки «Супраморализм, или объединение для воскрешения, как совершенная противоположность имморализму Макса Штирнера и Ницше» и «Супраморализм, или объединение для воскрешения, в противоположность имморализму Толстого...» (при жизни Федорова напечатаны не были); 2) статью «Новая картина – “Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне...”», вошедшую в брошюру «К делу умиротворения...» – 11.