Концептуальные основы трансграничной безопасности: зарубежный опыт1 § пространственные характеристики трансграничной безопасности: концептуальные контексты

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3

Таблица 1

Реализм	Школа мирных исследований
Ориентирован на исследование международных, геополитических и дипломатических процессов	Ориентирована на поиск внутренних факторов безопасности
В центре внимания - государство и его институты	Нацелена на поиск ресурсов для поддержания безопасности внутри самого общества
Понятия о безопасности преимущественно статичны	Представления о безопасности значительно более мобильны
Акцент делается на "жесткие", то есть имеющие военную основу, факторы безопасности	В центре внимания - "мягкие", то есть невоенные приоритеты: поиск новых видов торговли и инвестиций, интеграция транспортной инфраструктуры, экология
Границы трактуются как барьеры для сдерживания экспансии внешних противников	Границы как источники новых финансовых и экономических возможностей

        "Мирные исследования", таким образом, указывают на глубокие социальные корни феномена безопасности. Языковая политика, межнациональные отношения, состояние внешних границ, транспортная инфрастуктура, уровень преступности и степень распространения коррупции - все это напрямую влияет на безопасность общества. Число социальных институтов, напрямую влияющих на состояние безопасности, огромно: это и церкви, и финансово-промышленные группы, и многочисленные неправительственные организации.
        Аналитический потенциал школы мирных исследований вполне мог бы найти себе применение в России для анализа конфликтов субнационального уровня, напрямую влияющих на состояние безопасности. Существуют проблемы территориально-административного характера, разделяющие региональные элиты. Всего в России в 1990-е годы имело место около 30 конфликтов такого рода. К примеру, губернатор Саратовской области Д. Аяцков, используя принятый Верховным Советом в 1991 году Закон о реабилитации репрессированных народов, лоббировал создание автономного округа для Поволжских немцев на территории соседней Волгоградской области. Д. Аяцков не исключил, что эта новая административная единица, расположенная в нефтеносном районе, может быть переподчинена Саратовской области⁹⁶.
        Явления подобного рода принимают самые разные формы. Мордовия, к примеру, ставила вопрос об административном контроле за закрытым городом ядерщиков Арзамас-16 (Саров), находящимся в юрисдикции Нижегородской области⁹⁷.
        Однако наиболее острое звучание аналогичные ситуации приобретают в тех случаях, когда в дело вмешивается этнический фактор. Дробление Чечено-Ингушской АССР и осетино-ингушский конфликт являются двумя наиболее яркими иллюстрациями этого, хотя список потенциально конфликтных зон этими примерами не исчерпывается. Известно, к примеру, что в 1992 году президент Башкирии М. Рахимов заявил о несогласии его республики с тем, что ее отделяют от "родственного Казахстана" 38 км Оренбургской земли⁹⁸. В Ульяновской области активисты местной татарской общины высказывали идею о создании "Симбирского улуса", политически и конфессионально ориентированного на Казань. Калмыкия оспаривала у Астраханской области часть территории последней, принадлежавшей до Второй мировой войны Калмыцкой автономии.

КОНСТРУКТИВИЗМ

        Школа конструктивизма исходит из того, что процесс регионостроительства не возможен без мощной интеллектуальной составляющей. Агентами этого процесса конструктивисты считают "интеллектуалов действия", то есть экспертов, стремящихся конвертировать свои научные знания в политическое влияние. Научная элита в рамках этого направления рассматривается в качестве противовеса официальной власти, для более глубокого понимания сути процессов территориальной динамики.
        Именно поэтому конец XX - начало XXI века ознаменовались огромным количеством международных исследовательских проектов, конференций и публикаций по различным аспектам регионализма и приграничья. Интеллектуальными "локомотивами" многих инициатив в этой сфере становятся так называемые транснациональные "эпистемологические сообщества" (epistemic communities), состоящие из ученых, экспертов, специалистов в области регионализма и безопасности, политических советников и профессиональных консультантов.
        Национальные и субнациональные политико-академические комплексы имеют потенциал к трансформации (естественно, с различной скоростью и в разной степени) в транснациональную "элиту знания", что представляет несомненный интерес с исследовательской точки зрения⁹⁹. Мы имеем дело со сложным и неоднозначным процессом приспособления региональных и национальных политико-академических комплексов к новым условиям, связанным и с меняющимися функциями политического знания в современном обществе, и с трансформациями в профессиональной академической среде.
        Региональные политико-академические комплексы постепенно входят в международные "сети" и информационные "потоки". Этот процесс интернационализации знания может служить одной из иллюстраций тесного взаимодействия между региональным и глобальным уровнями организации профессиональных сообществ. Приспособление региональных научно-образовательных элит к новым условиям, связанным и с меняющимися функциями гуманитарного знания в современном обществе, представляет собой сложный процесс, приводящий к сложным трансформациям в профессиональной академической среде.
        Конструктивисткий подход трактует регионализм как вид социальной рефлексии, отталкивающийся от доминирующих на настоящий момент (и способных видоизменяться под воздействием взаимной адаптации) представлений об идентичности и чувстве территориальной общности¹⁰⁰. Как одна из реакций на это в Западной Европе большое распространение получила концепция "возникающего регионализма" (emerging regionalism). К примеру, слом старого биполярного мира спровоцировал такие новые модели регионализма, как Черноморское экономическое сотрудничество, Баренц-Евроарктический проект и пр.
        Регионализм как "конструируемое" явление не может быть оторванным от дискурсного контекста¹⁰¹. Поэтому регионализм тесно связан с формированием мифов, символов и идеологий¹⁰². Социально конструируемыми являются и такие понятия, как идентичность, национальность, гражданство, региональная политическая культура и многие другие. Наиболее активные региональные власти (особенно приграничных регионов) заняты поиском "региональной идентичности", а в ряде случаев - даже "региональной идеологии". Активизация этих поисков приходится на периоды предвыборных кампаний, в ходе которых появляется особый спрос на контрастно-презентационную риторику. Как правило, эти попытки носят символический характер и приводят к распространению стереотипов и мифов. Так, Санкт-Петербург привычно именуется "культурной столицей России", Новгород - "колыбелью русской демократии", Калининград - "западными воротами России" и "Янтарным краем" и т.д. Составной частью подобной риторики в исполнении региональных элит стали стремления в выгодном свете представить ситуацию в своем регионе по контрасту с другими субъектами федерации.
         В целом, конструктивизм контекстуализирует понятие "регион", делает его гибким, "мягким", адаптируемым и подлежащим множеству интерпретаций. Так, Косово можно отнести и к "Восточной Европе” (политически), и к "Южной Европе" (географически) в зависимости от контекста проблемы. Калининградская область - это часть и "Восточной Европы", и элемент формирующегося "Балтийского сообщества", и одновременно составная часть России. Особенность приграничных территорий состоит в том, что именно с их участием внедряются в практику новые модели международного взаимодействия. Не случайно в мире получила столь широкое хождение концепция "изобретения" новых форм регионализма (invention). Примечательно, что между ведущими государствами существует конкуренция за их авторство: к примеру, американский дипломат Татьяна Гфеллер утверждает, что именно США, а не скандинавские страны являются движущей силой внедряемых в практику моделей приграничного сотрудничества на севере Европы¹⁰³.
        Приграничные регионы обладают мощным и еще далеко не до конца осознанным инновационным потенциалом с точки зрения экспертной "обкатки" и экспериментального нахождения нетрадиционных форм кооперации с соседями. Конечно, далеко не все эти идеи одинаково ценны и реалистичны, однако их творческий потенциал совершенно необходим для модернизации всей системы международных отношений в XXI веке.

ПОСТ-МОДЕРНИЗМ

        Оценка территориальности пост-модернистами дается в виде сложного и подчас запутанного комплекса идей, отождествляемых с пост-национальными, пост-индустриальными и одновременно пост-материалистическими формами социально-политической организации групповых сообществ. Этот набор идеологем весьма широк: сюда включается и "исчезновение государства-нации", и "смерть географии", и "транс-национальная демократия", и "сжатие времени - пространства", и "транстерриториальная власть", и "раскрепощение (эмансипация) территориальности" и т.д¹⁰⁴. Все эти концепции, в конечном счете, замыкаются на категорию территориального фактора обустройства политического пространства.
        Некоторые представители пост-модернистского течения утверждают, что "территориальные сообщества теряют свою традиционную идентичность как из-за растущей внутренней дифференциации их компонентов, так и из-за усиления взаимозависимости, развивающейся поверх границ. В развитых странах принадлежность тем или иным территориальным единицам в целом теряет свое значение... . Растет число нетерриториальных участников. Их активность может быть наилучшим образом понята в рамках системы, не определяемой изначально через территорию"¹⁰⁵. Постмодернисты констатируют, что многие существующие общности людей (политические, религиозные, культурные, этнические, профессиональные) действуют в масштабах, превосходящих размеры даже самых крупных государственных образований. Согласно их логике, политические и юридические границы государств-наций (или "якобинских государств") все в меньшей степени соответствуют усложнившимся моделям и образцам организации жизни групп людей. Отсюда - распространение внерегиональных, внегосударственных и внетерриториальных форм самоструктурирования политических, экономических, социальных, культурных, этноконфессиональных и иных процессов. По мнению Джозефа Камиллери, "мы живем в период перехода к новой форме гражданского общества, где нет ясно очерченных границ, базирующихся на принципе национальной идентичности"¹⁰⁶. Многое в процессе этого перехода с точки зрения своей конфигурации не совпадает с формальными границами государств. Так, свою логику имеют миграционные потоки. То же можно сказать и о свободных рыночных отношениях (многое известно об "особых отношениях" Калифорнии и Мексики, Калининградской области и Германии, Приморского края и Китая, Карелии и Финляндии). В России пост-модернистский взгляд на проблемы регионализма был весьма четко сформулирован в Докладе Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа "На пороге новой регионализации России", вышедшем в 2001 году.
        Территориально организованный мир действительно полон противоречий. Исторически для государств-наций были характерны два основных типа конфликтов. Во-первых, люди, принадлежащие одной этнической общности, могут жить под юрисдикцией многих государств (курды, евреи, арабы, китайцы). Сюда же следует отнести и русских, которые превратились в разделенный народ сразу после большевистского переворота, когда миллионы наших соотечественников вынуждены были навсегда податься на чужбину. Во-вторых, территория, которую народ считает своей, может находиться (полностью или частично) под контролем других наций (проблема аборигенов и индейцев, Израиль до 1949 года и т.д.).
        Три четверти из современных государств сталкиваются с одним из этих двух типов конфликтов. Понятно, что чисто территориальный подход к их разрешению несовершенен, поскольку он может привести к резкому возрастанию числа суверенных или "квазисуверенных" государств и, следовательно, к еще более конфликтному миру. Но каковы альтернативы этому? Увы, обычно они утопичны и едва ли могут восприниматься как серьезное руководство к действию. Гидон Готтлиб, к примеру, признает, что альтернативой нынешнему положению является "мир, в котором не существует высшей власти территориального характера или тот, где нет четких территориальных границ"¹⁰⁷.
        Территориально очерченные единицы не могут быть абсолютно гетерогенными. Но как быть, если территориальные границы не совпадают с лингвистическими (есть множество европейских примеров)? Или религиозными (исламский мир)? Постмодернисты давно уже высказали предположение, что территориальность может как бы поглощаться более значимыми факторами: например, принадлежностью к одной из мировых религий. Национальность и лояльность соответствующим государственным институтам при этом вполне может значить меньше, чем вероисповедание, то есть чувство солидарности или единения с чем-то, что превосходит национальные границы¹⁰⁸. Исходя из этого, постмодернизм пропагандирует теорию "взаимно пересекающихся (или накладывающихся друг на друга) суверенитетов": человек может быть подданным одного или нескольких государств, и одновременно принадлежать другим иерархиям (экономическим структурам, профессиональным ассоциациям, религиозным или этническим общинам и т.п.).
        Тем не менее, логику постмодернистов едва ли можно принять полностью. Во-первых, территориальность - это естественный принцип самоорганизации всех современных обществ. Сложно спорить с постмодернистами в том, что мы живем в мире полифонии, различий и конфликтующих друг с другом неравенств. Но этот плюрализм вполне может воплощаться в форме "национальных идентичностей". Характерно, что в своей апологетике гипотетического "глобального гражданского общества" постмодернисты предпочитают не замечать того ренессанса национальных идей, который имеет место в мире. Явно полемизируя с постмодернистами, Здравко Млынар, к примеру, полагает, что формы территориальной идентификации оказались сильнее, чем все известные варианты транснациональных или наднациональных общностей. "В демократических или авторитарных странах, на Западе и в третьем мире, международные движения сегодня испытывают болезненный возврат к локальным формам за счет потери значительной части своей аудитории. Все универсальные братства, будь то коммунизм, исламизм или христианство, доказали свою неспособность ослабить привязанность человека к своему кусочку земли, который выступает в качестве фрагментирующегося, но тем не менее необычайно эффективного символа"¹⁰⁹.
        Во-вторых, постмодернисты постулируют, что люди могут быть членами международного сообщества (точнее, его конкретных компонентов) в обход государства, непосредственно и прямо (например, экологические или правозащитные движения). Это действительно так, но причина кроется не в эпохе постмодерна как таковой, а в широком распространении в мире демократических институтов, принципов и норм. Таково общее свойство либерализма в целом.
        Наконец, обращает на себя внимание открытое нежелание постмодернистов давать определения основным терминам, и в частности понятию "нация". Между тем повод для интересной дискуссии есть. Нацию нельзя жестко определить через общий язык (скажем, его нет в Швейцарии или Бельгии), через расу, культуру, религию (вспомним американскую концепцию "плавильного котла" и "мультикультурализма") или территорию (феномен еврейской, русской или польской диаспоры). В известном смысле, нация может выступать как транстерриториальное понятие: можно жить за пределами своей исторической родины и продолжать отождествлять себя со своей нацией (пример русской эмиграции, немцев в странах СНГ и т.д.).
        Нам импонирует достаточно простое определение, данное амстердамским профессором Андре Момменом. Нацию он предложил определить как сообщество равных людей, добровольно подчиняющихся (или выражающим лояльность) определенным правилам, процедурам и нормам, которые в свою очередь отражают совокупные предпочтения граждан¹¹⁰. В том случае, если эти правила, процедуры и нормы воплощаются или отражаются в существующих государственных институтах, категории национальности и гражданства совпадают. Кроме того, члены нации должны разделять некие общие ценности, выработанные в ходе совместного исторического прошлого (это может быть соборность или индивидуализм, уважение к собственным государственным символам, какие-то элементы религиозного сознания при наличии в обществе доминирующей религии и так далее). Это приводит нас к понятию самоидентификации: человек сам отождествляет себя с большим коллективом людей и воспринимает свою судьбу в неразрывном единстве с судьбой нации. Важно подчеркнуть и тот демократический потенциал, который изначально заложен в таком "вбирающем" определении: стать членом нации в принципе можно вне зависимости от расы или религии, лишь в результате свободного волеизъявления. Так формировались американская, канадская, австралийская, российская нации.

НЕОМАРКСИЗМ И "НОВЫЕ ЛЕВЫЕ"

        Согласно адептам неомарксизма, конкретные очертания и функции границ зависят от типа преобладающих экономических отношений. Можно выделить несколько взаимно сопряженных концепций, характерных для представителей данной научной школы. Одна из них, носящая название "социальных структур аккумуляции", постулирует, что западная цивилизация прошла в своем развитии ряд стадий, каждая из которых отличалась особым способом накопления и распределения капитала. Когда этот способ "аккумуляции" становится неадекватным, общество вступает в период кризиса¹¹¹.
        Другая концепция, известная как "теория регулирования", предполагает, что социально-экономические процессы невозможны без соответствующего контроля в форме государственных институтов, законов, неформальной иерархии общественных отношений. Развитие обществ, следовательно, есть смена различных режимов регулирования и контроля, в том числе с использованием такого инструмента, как границы. Самой концепцией контроля пользовался еще А.Грамши, описывая "гегемонистские структуры исторических конфигураций капитала". Именно они определяют собой те экономические границы, которые существуют в мире.
        Голландский исследователь Хенк Овербэк выделяет несколько "режимов контроля в глобальной политической экономии"¹¹². Первый он характеризует как "либеральный интернационализм", совпавший с промышленной революцией, неограниченной свободой торговли и финансов, а также преобладания в мировой политике неформальных правил игры (концепция "Пакс Британника" и ее геополитическая зона). Второй режим - "государственный монополизм", созревший после первой мировой войны. Его адептами стали основатели национальных трестов и картелей, нефтяные магнаты, производители железа и стали. Роль государства в становлении новых отраслей индустрии и структурировании социальных отношений была решающей. Третий "режим контроля" - "корпоративный либерализм". Он возник как синтез американизированной версии либерального интернационализма и тенденции к государственной монополии. Следующий "режим контроля" - фордизм. Являясь смесью идей кейнсианства и социал-демократии, он породил в массовом масштабе веру в реальность всеобщего благоденствия, неограниченные возможности экономического роста и социальный эгалитаризм¹¹³.
        Регионализация определяется неомарксистами как процесс экономической интеграции государств, то есть их объединения в торговые блоки на основе географической близости и общих коммерческих, финансовых и иных материальных интересов (ЕС. НАФТА, Меркосур и т.д.). Образование этих блоков трактуется неомарксистами как защитная реакция государств на вызовы и угрозы глобализации. В результате мировое экономическое пространство дробится и фрагментируется, и растет уровень конкуренции между региональными блоками¹¹⁴.
        Согласно неомарксистам, в большинстве стран "третьего мира" получили развитие "межклассовые коалиции из промышленных предпринимателей, профсоюзов и национальной бюрократии, нацеленные на импортозаменяющую стратегию, частично финансируемую за счет экспорта сырья". А. Фернандо Хильберто полагает, что движение развивающихся стран к модернизации проходило под преобладающим влиянием традиционных форм государственного вмешательства в социально-экономическую сферу. Все они руководствовались принципом "экономического национализма" и протекционизма¹¹⁵, породив новые линии раздела в мировой политике.
        В то же время неомарксисты признают, что в глобальном масштабе экспансия транснационального капитала привела к "возникновению квази-государственной инфраструктуры неформальных связей между элитами" в виде Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии и т. д. Все они поставили под сомнение значимость национальных границ. Кризис концепции "государства всеобщего благосостояния" дал мощный толчок неолиберализму, который тоже трактуется "новыми левыми" в качестве одного из "режимов контроля". Он высветил "неадекватность капиталистического развития в национальных рамках" и усилил тенденцию к транснациональному взаимодействию между лидерами мирового экономического развития¹¹⁶.
        Приграничная Россия столкнулась с огромным числом вызовов, которые могут описываться в категориях различных школ современных международных отношений. В упрощенном виде это можно визуализировать в виде следующей таблицы.

Blog

Концептуальные основы трансграничной безопасности: зарубежный опыт1 § пространственные характеристики трансграничной безопасности: концептуальные контексты

Содержание