М. Шрейн, «Эрика», редактору

Вид материала

Рассказ

Содержание Любовь князя Александра

Подобный материал:

• Л. К. В лаборатории редактора содержание: от автора замечательному редактору, редактору-художнику,, 4159.25kb.
• Доклада, 31.92kb.
• Чак Паланик. Незримые Твари, 2242.77kb.
• Методические рекомендации для медицинского прибора биорезонансной терапии "deta brt", 1596.48kb.
• Эрика Берна «люди, которые играют в игры», 72.4kb.
• Сол Беллоу. Герцог, 4565.67kb.
• Проект для студентів 2 курсу фізико-математичного факультету відділення «фізика», 44.43kb.
• Политика глобального господства: от ХХ к ХХI веку, 1553.1kb.
• Федеральная служба по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды, 108.66kb.
• Сэнфорд Гринбургер Ассошиэйтс и редактору Джейми Рааб из «Уорнер Букс». Без них эта, 3025.92kb.

Любовь князя Александра

Война. Она резко меняет судьбы людей. Разлучает одних, соединяет других. Война — это тяжелый труд, кровь, пот и смерть. Война сиротит детей. Вот уж кому не следовало оставаться в живых, так сиротам. Пока ребенок маленький, он не понимает, почему нет матери, надеется на защиту взрослых, а когда вырастает, лишенный житейского опыта, пощады ему не будет. Злые люди загонят сироту в угол, толкнут на кривую дорожку, ни родных, ни добрых советчиков. И потому автор назвала роман именем немецкой девочки — сироты, потерянной в войну. Как она будет жить? Какие люди попадутся ей на пути? А наш герой, князь Александр Павллович Гедеминов, он за себя постоит. Хотя согласитесь, каким бы крепким духом ни обладал человек, а с семнадцати лет до тридцати семи, всю молодость провести в неволе, без весточки из дома… А теперь еще и война. Да, Гедеминову исполнилось тридцать семь. Как медленно течет время в лагере, и как быстро проходит жизнь. Накануне дня рождения он подводил итоги: сколько доброго и сколько недоброго сделано за это время. Разве такую судьбу сулила ему жизнь? Он хотел принести пользу Отечеству, а вместо этого грешит и грешит. И впредь нельзя ему зарекаться, что станет святым, когда враг рядом, на пути, и обойти его, не согрешив, никак нельзя.

В конце августа 1941 года Александра Гедеминова вызвали в управление лагеря. Привезли заказ, подумал он. Из дверей здания навстречу ему вышла высокая девушка. Она была обута в туфельки на высоких каблуках. На ней было легкое крепдешиновое платье, тонкий поясок охватывал узкую талию. Ветерок поднял платье, как облачко, до самого ее лица, оголив длинные стройные ноги. Обеими руками она пыталась схватить платье, когда ветер растрепал ей прическу. Золотые локоны рассыпались по плечам. Теперь, чтобы справиться с ветром, ей нужна была помощь. «Помощь» вышла следом за девушкой в виде приземистого коренастого конвойного, невольно закрывшего ее от ветра. Платье осело. Незнакомка подняла красивые руки с тонкими пальцами и попыталась закрепить волосы, но один локон снова упал ей на грудь. Наконец она подняла голову. Черты ее лица показались Гедеминову прекрасными. Большие глаза какого-то необыкновенного сиреневого цвета смотрели на него и в то же время не видели его. В них стоял ужас. Она машинально сделала несколько шагов вниз навстречу ему по шатким ступеням крыльца и нечаянно ступила мимо ступени. Не подхвати ее Гедеминов вовремя, она бы упала. Только секунду девушка была в его руках, а он уже благодарил за это небо и сказал себе: «Она будет моей женой». Его пронзило не испытанное до сих пор чувство, ему захотелось посвятить всю жизнь, все свои дни этой хрупкой юной женщине. Он встретил женщину своей мечты.

Между ними встал охранник. Аромат тонких духов сменил густой запах мужского пота. Окрик охранника вернул его к действительности:

— Иди-иди, шпионка немецкая, не останавливайся! Попалась, красавица! — торжествующе глядя на князя, радовался охранник.

Гедеминов огляделся по сторонам, вокруг никого не было, он взял охранника железной рукой за шиворот и приподнял от земли:

— Еще одно грубое слово в ее адрес, и ты покойник! Смотри, чтобы она нигде не споткнулась по дороге.

Охранник отошел подальше, пришел в себя и крикнул:

— Ага, уже глаз положил на красавицу. Сейчас с нее эти цацки снимут, потом и смотреть на нее не захочешь!

Проводив охранника и девушку взглядом, Гедеминов зашел к начальнику и подошел к столу. Там лежало открытое личное дело новенькой. Острый глаз его уловил строчки: «Фонрен Аделина... 22 года... Профессия врач... проживает в Москве». Начальник закрыл бумаги, но Александр Гедеминов уже узнал все, что нужно.

Действительно, ему сделали новый заказ — шашку в ножнах с серебряной инкрустацией. «Сам понимаешь, война, другого материала нет. Ты уж, Гедеминов, постарайся», — сказал начальник и отпустил левшу.

Александр Гедеминов еще раз посмотрел в ту сторону, куда увели девушку. «Вот это день рождения!» — подумал он радостно. Он был в самом расцвете сил. У него появилось острое желание взять под защиту это хрупкое создание. Здесь, в лагере, пользуясь своим особым положением и расположением к нему руководства, он дал себе слово жить с этой минуты для этой юной и прекрасной женщины, облегчить ее страдания. Князь Александр Павлович Гедеминов влюбился. И назвал ее про себя «Адель». Он произнес вслух ее имя, и ему показалось, что оно плывет в воздухе.

И еще одна неожиданная встреча. Прошло двадцать лет, как он расстался с Эдуардом и вдруг столкнулся с ним в лагере. Тот же рыжий кошачий взгляд — Гедеминов ни с чем не мог его спутать. Эдуард подошел к нему и тихо сказал по-немецки:

— Мы, кажется, опять встретились, князь Александр. Я здесь как немец.

— Эдуард, можно тебя, как прежде, на «ты» называть? Вот каким ты стал мужчиной! — удивился князь.

Эдуард был удивлен не меньше. Он оглянулся по сторонам и шепотом сказал:

— Не могу говорить по-немецки. Меня сразу задушат... Вы, князь, не волнуйтесь. Считайте меня по-прежнему своим верным слугой. Я тогда надежно спрятал наши драгоценности, которые мы в ювелирном взяли. Только, боюсь, при советской власти они будут не нужны... Ну, может быть, позже. Я так искал вас! Меня здесь в театр определили, вы тоже могли бы к нам. Я же в цирке работал. Помните, мы с вами в детстве выделывали номера с ножами и саблями. Наш цирк направлялся в Киев, а тут — война. Ну, меня как немца и задержали. А вы? Что вы делаете здесь? Вы давно здесь? С тех пор, как вас в Москве задержали?

— Ах, это долгая история. Зайди в больницу, в корпус для заключенных, к профессору Тринкверту от моего имени. Сошлешься на мигрень. Что-то вроде пароля. Не вздумай по своему веселому нраву завести знакомство вне нашего круга.

— Но я не дворянин, вы же знаете.

— Мне достаточно знать, что ты не большевик. Надеюсь, жизнь не изменила тебя в худшую сторону? Уходи. Тебе нельзя здесь стоять. Иди к себе в клуб, репетируй. Я тебя там найду, — сказал Эдуарду Александр Гедеминов. Он действительно обрадоваля встрече с товарищем детских лет. Разговор о драгоценностях его не волновал. Мысли его занимало другое сокровище по имени Адель.


* * *

Еще в начале войны граф Петр стал уговаривать князя Александра записаться в добровольцы в штрафную роту, чтобы сбежать.

— Нет, — отвечал он, — воевать за эту власть не желаю. Немцы как придут, так и уйдут. Кто только не приходил в Россию. И поляки, и шведы, и монголы, и французы. Все рано или поздно уходили. Если же победит эта власть, Россия окончательно погибнет. Но вас, граф, я не отговариваю. Приходите попрощаться перед отправкой. А мне есть кого здесь защищать.

Гедеминов узнал от профессора, что Адель работает в больнице и ею заинтересовался Попов. Он думал: «Территория большая. Выслежу — и покончу с этой скотиной». Но Попову теперь постоянно подавали машину, и он куда-то уезжал.

Наконец проводили на фронт добровольцев. Попов поехал с ними. Перед строем он сказал речь, что с убитых будет снят позор, а с раненых судимость. Весь в ремнях, в новой форме, он посадил на грузовик новобранцев и уехал. Уехал и граф Петр.

— Слава Богу, — перекрестился Александр Гедеминов. — Уберег ты меня, Боже, от греха, но лучше этому мерзавцу Попову сюда не возвращаться. Если он собрался второй раз мне дорогу перейти, то этим он подпишет себе смертный приговор.

Штрафники уехали, но и в тылу стало как на фронте. Уже зимой 41-го года всех мужчин, и Александра Гедеминова в том числе, отправили на строительство новых шахт.


* * *

Жизнь в общем завшивленном бараке поначалу угнетала брезгливого князя, но он взял себя в руки, стал обливаться ледяной водой и занялся своими тренировками. И тут как нельзя кстати оказались уроки медитации, которые ему когда-то давал тибетский монах. Без этого он бы не выжил.

Глядя на то, как он сидит в шахте на куче угля, скрестив ноги с отрешенным лицом, заключенные сперва принимали его за сумасшедшего и сторонились. Но после того, как планы стали все увеличиваться, а хлебные пайки — уменьшаться, люди стали валиться с ног, и только один князь по-прежнему держался, на него теперь смотрели по-другому — с уважением, как на человека несгибаемой воли.

Все чаще слабые оставались в шахте умирать. Тащить их до подъемной клети ни у кого не хватало сил. Один только Гедеминов не оставлял людей из своей бригады. Все знали, что если, обессиленный, выберешься «на гора», то утром тебя снова отправят в шахту под страхом расстрела за саботаж. Но если ты не поднимешься, то тебя спишут как мертвого. И если уже после этого кто-нибудь тебя вынесет из шахты, то оставят работать на поверхности. Гедеминов этим пользовался: он кусочек своего пайка отдавал обреченному и говорил:

— Если ты мужчина — выдержишь двое суток, потом я тебя вынесу. А не хочешь жить — как знаешь.

И действительно, через два дня заносил умирающего в клеть. А наверху санитары отвозили того в больницу.

Скоро о Гедеминове знали уже все шахтеры и завидовали тем, кто работает в его бригаде. И в столовой заключенные, как ни были голодны, как бы случайно, группировались так, чтобы пропустить князя вперед, молча наблюдая за тем, как он аккуратно съедает свой паек и украдкой прячет в карман остатки хлеба. Как-то за своей спиной Гедеминов услышал: «А что же нам голову морочили и в школе, и в институте, что князья плохие люди?».

Сам же Гедеминов ждал, что его вот-вот отзовут. Просто не могут не отозвать. Но, падая вечером от усталости, он молился про себя, чтобы Господь сохранил в живых его Адель. И Господь, кажется, услышал его молитвы — пришел конец каторге. Его вызвали в управление лагерем. Хлеб, который он копил в течении трех дней, он раздал молодым ребятам и посоветовал:

— Проситесь на фронт, в штрафную роту. Там, может, и выживите. Ну, прощайте.

— Прощайте, князь, — с грустью говорили заключенные, в основном ребята-студенты, получившие до войны сроки за «разговоры на вольную тему».

Гедеминов шел на склад за необходимым материалом мимо больничного корпуса, поглядывая на окна. «Жива ли голубка моя?»— думал он в тревоге.

Окно в кабинете профессора было открыто. И там мелькнула ее фигурка. Он еще постоял и снова увидел ее. Сердце гулко забилось: «Жива!» Теперь уже и она обратила внимание на него. Он сдержанно поклонился ей и пошел своей дорогой. Но ему хотелось петь от счастья. Гедеминов не имел права сказать ей о своей любви. Ему было достаточно увидеть ее. Но в эту ночь он не смог заснуть. Он любил ее и хотел быть с ней.


***

Как-то в мастерскую к нему зашел Эдуард, похудевший, но довольный встречей. Он сказал:

— Князь, скоро приедет с инспекцией большое руководство из Москвы. Мы готовим в цирке представление. Я знал, что вы вернулись с шахтных работ, и без вашего согласия предложил представление с саблями на лошадях с моим и вашим участием. Мое предложение им понравилось. Уже делают трибуну и расчищают участок. Мы должны показать свое искусство и понравиться. На фронте вроде перевес, большевики радуются.

— Надо выковать кольчуги и шлемы, — предложил Гедеминов. Лицо его осветилось улыбкой. — Мне есть кому посвятить турнир.

— Вы влюблены, князь! — догадался Эдуард.

Но вместо ответа Гедеминов предложил:

— Мы не будем играть в белых и красных. Мы покажем рыцарский турнир с щитами и прочими доспехами времен Александра Невского. Начальству угодим и сами получим удовольствие.

— А больше всего угодим Ей? — не то спросил, не то уточнил Эдуард. — Понятно. Значит, мне быть немецким рыцарем, я не обижаюсь. Представление есть представление. А где взять кузнеца, чтобы выковал кольчуги? — И сам себе ответил: — Кажется, я знаю, — тут есть немец лет под девяносто. Крепкий, здоровый старик, в соседнем хозяйстве работает. На поселении он там. Если еще жив и в силе.

— Хоть бы жив был. А мы под его руководством все сами сделаем, я тоже теперь кузнец.

Старика нашли и привезли в лагерь. Это был немецкий колонист Иоганн Гебертсбайер.

— Отец, ты откуда родом? — спросил его по-немецки Эдуард.

Кузнец удивленно посмотрел на него и ответил:

— Из Дармштадта, Таврический край это. Тот, что Потемкин завоевал. Екатерина нас там поселила. Колонии наши там были.

— О! Ты, отец, хорошо историю знаешь! — удивился Эдуард.

— Историю своей семьи только собаки да большевики не знают, — ответил старик и подозрительно покосился на Гедеминова.

— Надеюсь, твой товарищ не понимает немецкой речи. Мне смерть не страшна, а тебе жить и жить еще.

— Нет, он понимает. Это князь Гедеминов, Александр Павлович.

— Князь?! — удивился дед. — Ну и ну! Живого князя довелось увидеть в лагере. А я просто бывший немецкий помещик-колонист, без звания.

Гедеминов вступил в разговор:

— Я понимаю немецкую речь. Мои предки по материнской линии были немцами. Хочу учиться у вас кольчуги ковать.

Старик пробурчал:

— Как же, князь, работать будет... Сомневаюсь... Ну, посмотрим, посмотрим.


* * *

Проверка лагерей была капитальная. Руководство тряслось от страха. Делали все, чтобы только понравиться инспекции из Москвы. Потому что в противном случае или ты сам уже срок отбываешь, или тебя направляют на фронт. Напоказ выставлялось все лучшее: сельхозпродукты, выращенные заключенными-селекционерами, да такие, каких не видала даже Всесоюзная выставка; самые ухоженные, с большим надоем коровы; самые крупные свиньи; несметное количество домашней птицы должны были поразить воображение проверяющих. Все здесь работало на фронт. А уже потом — по программе — выставки работ заключенных художников и скульпторов, дарение подарков и посещение мастерской Гедеминова, где за закрытыми дверями хранились изделия рук князя-левши. И конечно, живой князь собственной персоной благодаря перевоспитанию переродившийся в труженика. Это было лучшим доказательством того, что концентрационные лагеря работают в правильном направлении, что они и впредь необходимы стране. Но начальник инспекции поломал весь распорядок работы. Он приехал простуженный, обсыпанный фурункулами. Его сразу же повели в больницу для персонала. На это никто не рассчитывал.

— Если в больнице будет непорядок, все на фронт пойдете, — пригрозил помощнику начальник лагеря. Но оказалось, что все в порядке — и даже больше. Похвалились профессором мировой величины. Тот сделал начальнику несколько несложных операций и выписал рецепт на будущее. Уходя по коридору, довольный, в окружении свиты, инспектор заметил Аделину. Ее худенькое личико светилось под белой косынкой с красным крестом.

— Хм! Какие женщины, однако, здесь у вас! — сказал он.

Это был намек, и все это поняли.

— Да, это наша медсестра. Она не совсем здорова, — не моргнув глазом, соврал профессор Тринкверт.

Грубо прервав профессора, инспектор спросил начальника лагеря:

— Что еще можете показать?

— Мы для вас показательную программу подготовили. Пойдемте в клуб. И еще кое-что... Это — рыцарский турнир. Специально для вас готовили. Сейчас врача вызовем — может кровь пролиться.

И он крикнул:

— Фонрен, берите перевязочные материалы и идите за нами.


* * *

Турнир высоким гостям из Москвы понравился. Проверяющие остались всем довольны и составили хороший акт проверки, который нынешнему начальству сулил и повышение, и награды. А когда старший инспектор получил в подарок шашку с инкрустацией и «личным клеймом» мастера, он удивился еще больше, узнав, что именно князь Александр Гедеминов, который в доспехах гарцевал на турнире, делает такие прекрасные вещи. Инспектор велел привести его и лично похвалил:

— Молодец, князь! Прямо Александр Невский! Как ты этого немецкого рыцаря сшиб с коня. У меня мурашки побежали по спине, когда ты его мечом якобы проколол. А ведь прекрасный спектакль получился. Даже медичка возмущалась, поверила, что ты его убил. Я, пожалуй, привезу после войны сюда командующих фронтами. Вроде в древней Руси на турнире побывал… — И добавил: — Князя берегите и этого циркача тоже. Чтобы когда я в следующий раз приехал, и они, и лошади, в полном порядке были. Еще несколько пар подготовить!

Действительно, Аделина наблюдала за турниром со скамейки, на которую ей велели сесть и ждать. И она решила, что лагерное начальство нарочно устроила эту бойню и что для одного из заключенных это добром не кончится. И уже знала для кого, и вся напряглась. Когда заключенный, переодетый в Александра Невского, сшиб с коня “ливонского рыцаря”, она выбежала на площадку и закричала: «Прекратите!» Но поняла, что опоздала. «Александр Невский» вонзил меч в грудь «ливонского рыцаря». Кровь брызнула во все стороны.

— Варвар! Убийца! — закричала Аделина «Александру Невскому».

Тот снял шлем с забралом и поклонился ей. Другой, к которому она бросилась на помощь, лежал на земле весь в «крови», смеялся и говорил ей:

— Это только спектакль, прекрасная дама. Князь Александр Гедеминнов вам его посвятил.

Аделина повернулась, но князь уже уходил и уводил коня.

— Меня зовут Эдуард. Я не сплетник, но князь влюблен в вас, — сказал «ливонский рыцарь», продолжая лежать на земле.

— С вами правда все в порядке? — спросила Аделина, чуть не плача с досады.

— Все замечательно!

— Этот ваш, как его, на самом деле просто грубый средневековый князь! — возмущенно сказала она, посмотрев вслед второму заключенному.

— Нет, — возразил Эдуард — Он человек с большой буквы и ваш рыцарь.

— Оставьте неуместные шутки, я замужем! — возмутилась Аделина.— Вставайте с земли, если с вами, действительно все в порядке.

Она не могла простить князю своего волнения и того нелепого положения, в котором оказалась по его милости.

А у Гедеминова на душе была весна. Там все пело и кружилось. И когда руководство позвало его к столу, он в первый раз в зоне напился до чертиков и бешено играл на гитаре «Цыганочку», так что сам инспектор бросился плясать. Но если бы только они все знали, как он их ненавидел, с каким бы удовольствием всех перестрелял.

«Вот эти, — глядя на руководство, думал он, — и им подобные уничтожили Россию, цвет нации. А оставшиеся чудом в живых должны деградировать». Он вспомнил о генерале Дончаке и об одном из вечеров после боя, когда тот сказал: «Безнравственно давать ордена за гражданскую войну. Но считайте, князь Александр, что я наградил вас офицерским Георгием за ваше бесстрашие». В тот вечер генерал тихо пел свой любимый романс «Гори, гори, моя звезда».

И Гедеминов, забыв на минутку, где он и с кем пьет, заиграл на гитаре и под свой аккомпанимент запел этот романс.

Когда он закончил петь, инспектор сказал:

— Ну тебя, Гедеминов, прямо хоть сейчас на сцену. Душевно поешь. — И начальнику лагеря: — Сложите ему в ящик три бутылки вина, коньяк, две палки колбасы, вот это сало, еще шоколад — пусть женщин угощает, и еще ему дополнительный паек. Чтобы там была и тушенка, и масло сливочное. — И Гедеминову: — Это тебе премия за хорошую работу.

У двери профессора, как всегда, дремал «сторожевая собака при сейфе с лекарствами», как называл его профессор. Чуть поодаль над больничными бумагами склонилась его Адель. Она подняла голову, и ему ничего не оставалось делать, как только поклониться. Контролер с испитой рожей тупо посмотрел на него и проворчал:

— Чего тут ходят паршивые заключенные?

Гедеминов молча снял со стоящей вешалки халат и, не удостоив взглядом контролера, зашел к профессору.

— Профессор, я принес вам, доктору Фонрен и Мари продукты. Мне теперь дополнительный паек полагается... Только доктор не должна знать, что это от меня. А лично вас прошу: не делите все это на десять частей для больных. И других не спасете, и собой и ею зря пожертвуете. В этой женщине — смысл моей жизни. Прошу вас, проследите, чтобы она при вас все съела. Я влюблен, профессор. Я ослеплен ее красотой. Но здесь в лагере никаких земных радостей, кроме продуктов, предложить ей не могу.

Профессор улыбнулся:

— Кажется, любовь посетила наш жестокий лагерь. Это прекрасно. Даже если она еще безответная. Имейте терпение, князь.

— Но профессор, представьте наконец меня ей. Я должен с ней заговорить.

— Да-да, конечно, — согласился профессор. — Но вы, наверное, уже знаете: она замужем.

Гедеминов, казалось, не расслышал этих слов. Когда они вышли за дверь, Адели на месте уже не было.