Акторы регионального поля политики: взаимодействие по поводу прав человека

Вид материала

Доклад

Подобный материал:

• Защиты прав человека, 17.03kb.
• Элементы теории электромагнитного поля, 81.12kb.
• Взаимодействие турции и россии в сфере энергетической политики: опыт, перспективы,, 546.75kb.
• 1. Основные понятия и законы электромагнитного поля и теории электрических и магнитных, 87.26kb.
• Отчет о работе Общественной приемной при Уполномоченном по правам человека в Российской, 343.38kb.
• Общая характеристика ситуации с соблюдением прав и свобод граждан в Карачаево-Черкесской, 1587.32kb.
• Общественная Инициатива «Гражданин и Армия», 3951.63kb.
• Классификация прав человека Международные стандарты в области прав человека и российское, 211.18kb.
• Викторина ко Дню Защиты прав человека, Цели викторины, 65.46kb.
• Введение, 1245.44kb.

Акторы регионального поля политики:

взаимодействие по поводу прав человека¹


Владимир Костюшев²


В докладе предлагается социологическое понимание функциональности акторов регионального поля политики по поводу прав человека, в том числе такого нового для институционального дизайна российской политики института как институт омбудсмана³.

Предмет анализа фокусируется в категориальной триаде, описывающей взаимодействия акторов по поводу прав человека: акторы взаимодействия, практики взаимодействия и права человека как предмет взаимодействия. Обратим внимание, что в современной литературе по поводу прав человека обращается внимание на нарушаемые права и не исследуются акторы и практики в области прав человека.

Понятие «институт» понимается как целостность формальных и неформальных практик, как «разработанные людьми формальные (законы, конституции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения) ограничения, а также факторы принуждения, структурирующие их взаимодействие».⁴ Институт омбудсмана анализируется как взаимодействия институционально организованной группы с другими группами-акторами по поводу прав человека. Эти взаимодействия основаны на формальных процедурах и реализуются в неформальных практиках. Критерием различения формальных и неформальных практик является правовая конвенциональность (по отношению к нормам законодательства): исследуются действующие акторы и используемые ими «формальные» и «неформальные» практики по поводу прав человека. В предлагаемом анализе важное значение имеет конструкт «поля политики»⁵. Введение этого понятия как «системы изменяющихся взаимодействий политических сил, ориентированной не на опредмеченные структуры и формальные правила, а на мобилизованные группы, объединяющие агентов в живые коллективности для достижения определенной цели, более приемлемо в условиях кризисного российского общества, в котором политические структуры либо вообще бездействуют, либо постоянно дают осечки»⁶. Приведенное определение подчеркивает теоретическую ценность конструкта «поля» для ситуаций неопределенности формальных правил и дисфункциональности политических институтов, проявляющихся в российской политике.

Формальная классификация акторов поля, рассматриваемых в контексте прав человека, предполагает выделение следующих четырех классов акторов: (1) акторов, по правовому статусу осуществляющих надзор за соблюдением прав («блюстители»); (2) акторов, нарушающих права человека («нарушители»); (3) акторов, чьи права нарушаются («потерпевшие»); (4) акторов, выступающих защитниками «потерпевших» и посредниками во взаимодействии между «нарушителями» и «потерпевшими» с целью восстановления нарушенных прав других («защитники»).

Логика формальной классификации акторов в области прав человека может проводиться по другим инструментальным критериям: использование формальных и неформальных практик влияния на принятие решений в области прав, развитие социальных сетей, легитимность, репертуар используемых практик; идентификация ситуации соблюдения/нарушения прав, социокультурная и правовая конвенциональность практик, правовая компетентность. Обращается внимание на проблему идентификации «нарушения» и «виновников нарушения» в сознании акторов, нарушающих права других. По аналогии с описанием ситуаций нарушения прав формируется методология анализа поведения акторов, которые оказываются в ситуации страдающей стороны и пытаются защитить свои права, а также акторов, выступающими защитниками прав других. Складывается устойчивый репертуар правозащитных практик, связанный с репертуаром протеста, хорошо описанным в литературе по социологии общественных движений⁷. Опыт исследования протеста⁸ может использоваться в исследованиях прав человека.

Конструкт практик – вместе с конструктом поля политики - является одним из центральных в заявляемом подходе. Инструментальным следствием введения данной категории является расширение понимания самого действия. Категорией практик обозначается широкий класс взаимодействий индивидов, репертуар которых значительно шире традиционно понимаемых «действий» и не менее значим, чем традиционное «действие». Репертуар повседневных «опривыченных» практик остается не замечаемым в силу привычности и повседневной рутинности. В нашем исследовании выделяются практики соблюдения, нарушения, защиты и восстановления прав со своим репертуаром, отличающимся целями, технологиями, ресурсами. Каждому актору поля свойствен специфический репертуар используемых практик в области прав человека, а также наличие некоторого общего репертуара. Обратим внимание, что практики различаются по мере конвенциональности - выделяются конвенциональные, конфронтационные и насильственные практики⁹.

К общему репертуару практик относятся формальные практики разрешения конфликтных ситуаций, прежде всего практики судебных/досудебных рассмотрений и разбирательств в соответствии с нормами действующего законодательства. В общий репертуар входят переговорные процессы между акторами, осуществляемые на основе социокультурной конвенциональности (обычного права), неформальные практики «силового давления», осуществляемые одними акторами поля по отношению к другим¹⁰. «Блюстители» прав человека, к которым относятся как государственные органы, в том числе специализированные надзорные инстанции (прокуратура и др.), так и негосударственные общественные и правозащитные организации, также обращаются к репертуару формальных практик: расследование случаев, мониторинг состояния прав человека, официальные обращения в инстанции и др. Репертуар практик «нарушителей» более широк и включает большое разнообразие конвенциональных, конфронтационных и насильственных практик. В качестве формальных практик нарушения прав других могут рассматриваться законы, подзаконные акты, указы, распоряжения - каждый закон не только защищает, но и ущемляет чьи-либо права, является защитой прав одних и ущемлением прав других. Неформальными практиками нарушения прав других являются практики коррупции, силового давления и другие случаи нарушения административного и уголовного права. Репертуар практик потерпевших сторон в области прав человека также включает формальные и неформальные практики. При этом важным является различение практик акторов, которые идентифицируют ситуацию нарушения своих прав, но не обращаются к практикам защиты, и акторов, у которых практики идентификации нарушения дополняются практиками защиты своих нарушенных прав.

Все практики «не защищающихся» акторов остаются неформальными и сводятся к «социально позитивному» и «социально негативному» типам защиты. «Позитивный» тип практик является «компенсацией» потерь в одном секторе (вследствие нарушения прав) через обретение благ в другом секторе. Такими практиками являются формы мобильности пострадавшего актора (вторичная занятость, смена профессии, места жительства, гражданства и др.). «Негативным» типом практик страдающих акторов будет репертуар, включающий различные формы депрессивного и девиантного поведения. Репертуар практик «защищающихся» акторов также богат и, в отличие от практик соблюдения и нарушения прав, а также от практик «не защищающихся» акторов, довольно подробно проанализирован в социологии общественных движений¹¹. Данный репертуар описывается в понятиях коллективных протестных действий и включает в себя как «мягкие» формы (жалобы, обращения, заявления, судебные иски и пр.), так и формы жесткого «прямого действия» (пикеты, забастовки, голодовки и др.). Правозащитные организации и другие акторы, выступающие в функции «защитников» прав других (СМИ и др.), также имеют специфический репертуар практик, сводимый к прямой защите прав (например, в судебном порядке) и к практикам посредничества между «виновной» и «страдающей» сторонами (практикам переговоров и досудебного разбирательства). Инструментально значимой является классификация реактивных практик «нарушителей». При этом реактивные практики актора, виновного в нарушении прав, являются: (a) восстановительными (восстанавливающими нарушенные права), (b) отказными (по отношению к требованиям восстановления прав потерпевших), (c) репрессивными (по отношению к потерпевшим и/или защитникам), (d) игнорирующими требования потерпевших и/или защитников.

Структура, напряженность и динамичность поля политики обусловлена также когнитивными практиками идентификации (социального опознавания) различных фрагментов поля: должна быть идентифицирована сама ситуация нарушения прав человека, что предполагает идентификацию нарушаемых прав и акторов, имеющих отношение к ситуации нарушения прав (правонарушающих, правопотерпевших, правозащищающих акторов). Практики опознавания (идентификации) осуществляются каждым из акторов поля, имеющим отношение к ситуации нарушения прав, независимо друг от друга. Акторы самостоятельно опознают ситуацию, и практики идентификации осуществляются ими по разным основаниям и с разной модальностью. Когда ситуация становится публичной, когнитивные практики акторов вступают во взаимодействие, оппонируют и конкурируют - в контексте норм юридического и обычного права. При этом оценки ситуации могут быть ошибочными, что значительно усиливает напряженность и сложность всех процессов. Депривированные социальные группы зачастую неверно опознают "виновника" нарушения прав. Можно констатировать сложности и ошибки опознавания самих "потерпевших" (депривированных) групп, а также "правозащищающих" групп.

Но более существенно влияет на напряженность поля то обстоятельство, что практики идентификации и, соответственно, сами оценки ситуации как результат социального опознавания, могут строиться на разных юридических, политических и культурных основаниях. В условиях мультикультурализма, существенного различия норм обычного права возможность консенсусного социального опознавания реальности и ситуации правонарушения особенно затруднена. Таким образом, одной из основных проблем в понимании динамики и напряженности поля становится проблема опознавания: самой ситуации правонарушения, нарушаемых прав, правонарушителя, потерпевшей и защищающей стороны. Проблема опознавания решается посредством практик идентификации различных фрагментов поля, практик социального опознавания, в том числе самоидентификации, осуществляемых в условиях конкуренции, публичного оппонирования и конфликта.

Становление института омбудсмана в современной России можно рассматривать в качестве классического случая институционального трансфера - переноса и адаптации института, представленного в политических культурах других стран¹², в современную российскую политическую и культурную среду. Проблема институциональных трансферов - новая тема для социологии и политической науки. Представлены версии теоретического понимания процесса трансферов, обозначены концептуальные ограничения и варианты основных понятий для его описания и анализа. В. Полтерович предлагает в качестве базовой категории для обозначения процесса переноса институтов из одной среды в другую термин «трансплантация»; на примере трансфера экономических институтов автор описал стратегии, инфраструктуру и издержки трансплантации; выделил факторы результативности трансплантации: социокультурные, институциональные, технологические; рассмотрел возможные дисфункции процесса: атрофию и перерождение института, его отторжение в результате активизации альтернативных институтов, институциональный конфликт (конфликт нового института с институциональной структурой реципиента¹³), парадокс передачи (выигрыш донора за счет реципиента); различаются понятия трансплантации института и имитации формальных правил его функционирования; используется категория «конструирования» институтов, а также метафорический образ их «выращивания»¹⁴. Отмечается, что процесс изучался в рамках анализа догоняющего развития и реформирования развивающихся стран.

Е. Клицунова под политическим трансфертом также понимает «процесс переноса из одной политической, социокультурной, пространственно-временной среды в другую интеллектуальных основ, моделей, технологий и практик политического и организационного управления». «Трансферт, объектами которого могут выступать практики, институты, идеологии, идеи и нормы, удачный опыт, происходит на многих уровнях (как внутри стран, так и с пересечением государственных границ), может быть связан как с местной инициативой, так и с усилиями, предпринимаемыми извне, и принимает различные, «жесткие» и «мягкие» формы - от насильственного навязывания формальных институтов до нейтрального и порой непреднамеренного расширения сфер применения социальных норм»¹⁵. Трансферты рассматриваются не только как феномен межгосударственных, но и транснациональных взаимодействий (с участием негосударственных акторов международных отношений). Выделяются иные факторы результативности трансфертов, связанные с внутри- и внешнеполитическими переменными, в частности, с состоянием государства, общества и уровнем взаимодействия между ними, а также с «социальной проницаемостью» общества (его контактностью, способностью к внешним коммуникациям, чувствительностью к международному окружению), его предрасположенностью к трансформациям в соответствии с международными нормами. В последнее время особое внимание уделяется вопросу о негосударственных транснациональных акторах институциональных трансфертов (транснациональных корпорациях, неправительственных организациях, общественных движениях, средствах массовой информации и др.), в которых роль государства минимальна¹⁶. Трансфер института омбудсмана является предметом специального рассмотрения в монографии А. Сунгурова.¹⁷

В концепции «выращивания» (культивирования) институтов, предлагаемой в рамках институциональной теории, связанной «с осуществлением направленных институциональных изменений»¹⁸, обращается внимание на следующие важнейшие характеристики институциональных трансформаций в современной России: во-первых, на «медлительность и чрезвычайную трудность изменения институциональных структур»¹⁹, остающихся во многих своих элементах архаичными; во-вторых, на различение трех фундаментальных уровней институциональной системы (формальных правил, неформальных правил, культурных традиций и ценностей), между которыми можно предполагать значимые «разрывы» и которые должны быть предметом специальных направленных изменений; в-третьих, на такие факторы становления институтов как силы поддержки и противодействия, «барьер большинства» (распространенность нормы), «комплементарность» институтов; в-четвертых, на принципиально новое понимание самого процесса институционального становления, связанного с возможностями направленного институционального культивирования, обозначенного метафорой «выращивания институтов»²⁰. Становление института может завершаться, по мнению авторов, в трех формах: отторжением (отказом применять новый институт), извращением (изменение содержания вводимых институтов) и усвоением (принятие нового института).

Один из ключевых вопросов в понимании «успеха» или «неудачи» трансплантации института омбудсмана является определение спроса на новый институт: есть ли спрос на институт омбудсмана в российской институциональной среде и в российском обществе? каким акторам этот институт необходим и выгоден, по каким причинам они заинтересованы в его трансплантации и развитии? какие акторы российского поля политики не заинтересованы в становлении института омбудсмана и могут противодействовать его становлению? каковы стратегии разрешения конфликта «союзников» и «противников» института омбудсмана в российском обществе? Предложенные теоретические подходы обладают необходимыми описательными и объяснительными возможностями для понимания сложности становления института омбудсмана, трансплантируемого в российскую институциональную среду.

Трансплантируемый институт омбудсмана является не только непривычным для российского общества, но и амбивалентным по тем эффектам, которые он привносит в российскую институциональную и культурную среду. Амбивалентность института, разнонаправленность тенденций его становления, функционирования и производимых им эффектов обусловлена прежде всего тем, что государственный институт омбудсмана создан для защиты прав человека от самого же российского государства, являющегося основным нарушителем прав человека в современном обществе. Именно в связи с этим обстоятельством в мировых практиках правозащиты продолжает развиваться независимый и альтернативный государственным органам институт негосударственного правозащитного движения в форме общественных движений и организаций - транснациональных, национальных и региональных. Можно предполагать, что амбивалентность института проявляется в политических культурах «догоняющих» стран в связи с различием понимания со стороны общества природы и функций самого государства в развитых странах («государство для народа») и в странах догоняющего развития («народ для государства»). С преодолением этих различий будут уменьшаться и амбивалентные эффекты института.

Теоретическому анализу вопроса об акторах поля политики современной российской трансформации стала дискуссия 2001 года²¹. Эвристичным является исследование взаимодействия акторов в поле политики - органов власти и неправительственных некоммерческих организаций - в ряде регионов Северо-Запада России²². Данное исследование выполнено в рамках методологии институционального анализа, представленной в серии подобных исследований, проведенных отечественными и зарубежными учеными в других российских регионах²³. Особое внимание уделяется неформальным практикам взаимодействия, играющим более важную роль, чем формальное устройство и законодательно утвержденные нормы и правила²⁴.

Выделение неформальных практик взаимодействий особенно значимо, по нашему мнению, для понимания и различения таких «срезов» региональной политики как публичная и «непубличная» политика. Если публичная политика представлена общественности в различным формах коммуникативных практик и предполагает активное участие общественности в постановке актуальных проблем и разработке вариантов их решений²⁵, то «непубличная» политика представлена в неформальных социальных сетях и взаимодействиях основных акторов, в неформальных практиках принятия решений, оказывающихся в частных случаях основным механизмом реализации властных полномочий тех или иных акторов в российской политической культуре. Таким образом, анализ института омбудсмана в рамках концепции институциональных трансферов способствует пониманию становления этого института, и исследование публичного и неформального взаимодействия института омбудсмана с другими акторами регионального поля политики, взятого в контексте нарушения и защиты прав человека, помогает понимать его реальную функциональность и результативность, в том числе латентную.

Все процессы в региональном поле политики, связанные с ситуациями нарушения прав человека, с правозащитными практиками страдающих групп и отдельных граждан, общественных и правозащитных организаций, а также с функционированием института омбудсмана, в значительной степени предопределяются позиционированием и деятельностью разных акторов поля. В связи с деятельностью и взаимодействиями акторов поле политики жестко сегментируется - по атрибуции ответственности за состояние той или проблемной области поля с деятельностью самих акторов. Можно выделить разные проблемные сегменты поля политики, как базовые, определяющие его общую структуру, так и локальные, периферийные, связанные с актуализацией взаимодействий некоторых акторов.

В качестве базовых сегментов, определяющих состояние поля политики в контексте прав человека, можно выделить: сегмент практик нарушения прав, в котором позиционированы разные акторы, своими практиками нарушающие права других (как правило, это органы исполнительной власти и работодатели, но также и некоторые другие акторы, в том числе, например, социальные, профессиональные и другие группы, своей деятельностью нарушающие права других групп); этих акторов будем называть "правонарушающими" акторами; сегмент практик защиты прав акторов, чьи права нарушаются деятельностью других акторов поля; репертуар практик этих депривированных, лишенных тех или иных благ, прав и свобод акторов - от больших социальных общностей до немногочисленных групп и отдельных индивидов ("правопотерпевшие", «пострадавшие») - может быть значительно диверсифицированным: от жалоб до форм активного прямого протеста; акторов с правозащищающимися практиками будем называть «правозащищающимися» акторами; сегмент специализированной деятельности по защите прав "страдающих" акторов со стороны таких самостоятельных акторов поля политики как правозащитные и общественные организации, средства массовой информации, адвокатские службы и некоторые другие, которые выступают защитниками и посредниками в диагностике ситуаций нарушения прав, идентификации «виновного» и «страдающего» актора и ведении переговоров между ними. В каждом сегменте поля политики активирована и доминирует своя группа акторов с напряженными социальными сетями, сложной внутренней структурой взаимодействия и взаимозависимости (от конкуренции до кооперации). Акторы в каждом сегменте неоднородны, дифференцированы, мобильны.

В выделенных сегментах поля политики представлены следующие группы акторов, формально разделяемые по принадлежности к тому или иному сектору общественной жизни: 1) государственные, 2) коммерческие, 3) общественные акторы. Однако каждый из данных секторов остается в значительной степени условным и недостаточно строго определенным, что обусловлено прежде всего, по нашему мнению, специфическими для современного российского общества состояниями каждого из них: слабым государством, слабым бизнесом и неразвитым гражданским обществом. В связи с данным обстоятельством один и тот же актор, как это ни парадоксально, может быть отнесен одновременно к каждому из названных секторов: государственная корпорация действует на рынке как частное предприятие и окружает себя аффилированными общественными благотворительными организациями; негосударственная некоммерческая общественная организация существует благодаря активным коммерческим практикам и включена в сеть государственного бюджетирования; коммерческая организация, спонсирующая политическую оппозицию и сеть общественных организаций, может быть клиентелой группировок в органах государственной власти и т.п.

Структура акторов поля в контексте нарушения и защиты прав человека определяется структурой заданных политических возможностей, напряженностью самого поля политики по уровню относительной депривации, информационной активности населения, активизмом акторов, ситуативными обстоятельствами. Подчеркнем, что одни и те же институты, например, средства массовой информации или органы внутренних дел, могут выступать одновременно в разных сегментах поля, быть и «нарушителями», и «потерпевшими», и «защищающимися» акторами, и «защитниками». Диагностика позиционирования акторов в разных ситуациях требует специального анализа.

Итак, региональное поле политики в его структурной статической модели можно рассматривать как совокупность акторов, действующих в различных сегментах поля политики, и как систему социальных сетей и взаимодействий между акторами. Именно структура акторов и характер взаимодействий между ними является основным фактором, определяющим динамику и интегральную напряженность регионального поля. При этом важно выделять взаимодействия акторов внутри каждого сегмента поля и взаимодействия между акторами, доминирующими в разных сегментах.

Структурная статическая модель поля позволяет описывать, таким образом, актуальную структуру поля по следующим важнейшим характеристикам: (1) акторы, действующие в различных сегментах поля; (2) актуальные сегменты поля в контексте прав человека; (3) позиционирование акторов в области прав человека, (4) мера направленной деятельности акторов в том или ином сегменте поля; (5) социальные сети, актуальные для структуры и динамики поля политики; (6) тип доминирующих взаимодействий - конкурентных и кооперативных - между акторами по поводу прав человека в различных сегментах поля политики. Структурная статическая модель поля политики изменчива. В течение даже небольшого периода времени возможны: (1) изменения тех или иных сегментов поля, (2) изменения модальности практик акторов, (3) усиление влияния одних акторов, уменьшение влияния других, (4) изменение модальности взаимодействий акторов (от конфликта до солидарности), (6) изменение структуры поля политики. Можно предполагать подвижность, неустойчивость структурной модели поля, определяемую изменением структуры политических возможностей на федеральном и региональном уровнях. Вместе с тем оправданно предполагать существование устойчивых типовых состояний поля политики, смена которых предопределяется структурой политических и культурных возможностей. В каждом из типовых состояний структуры поля доминируют акторы разного типа (во всех сегментах: соблюдающие, правонарушающие, правопотерпевшие, правозащищающие), для разных состояний характерна актуализация нарушаемых прав, а также базовый алгоритм нарушений прав и относительно устойчивый репертуар правозащитных практик, способов разрешения конфликтов.

Основными критериями выделения типов состояний структуры поля политики выступают доминирующие характеристики выделенных трех сегментов. В частности, на основе определения доминирующих соблюдающих, правонарушающих, правострадающих, правозащищающих и правозащищающих акторов регионального поля политики могут быть выявлены как типовые характеристики взаимодействия акторов (кооперативных и конкурентных), так и общая структура регионального политического поля (включающая основных акторов и типы их взаимодействий). Одной из важных задач исследования является проверка предположения о типологических состояниях структурной модели поля политики для российских регионов, что может быть достигнуто посредством сравнительного анализа основных характеристик модели в различных российских регионах.

Динамика поля политики, рассматриваемого в контексте прав человека, может быть описана динамической циклической моделью, в которой выделяются следующие стадии цикла: (
Рис.2. Динамическая модель поля политики в контексте прав человека

1) соблюдение / нарушение прав человека вследствие тех или иных практик одного из акторов поля политики, (2) идентификация ситуации нарушения прав и формирование состояния относительной депривации²⁶ страдающей стороной ("потерпевшим" актором поля), (3) формирование потенциала протеста (готовности к гражданской и социальной защите нарушенных прав) и дискурса протеста (артикуляции требований «потерпевшим» и «защищающимся» актором), (4) протестные правозащитные действия, реализующиеся в репертуаре протеста и правозащитных практик (действия "протестующих", «защищающихся» акторов), (5) институциональные защитные практики посредников (действия "защищающих" акторов поля: правозащитных организаций, института омбудсмана, средств массовой информации и др.), (6) реактивное поведение «нарушающего" актора поля по отношению к практикам потерпевших и защитников.

В каждой стадии могут быть выделены типовые сценарии ее прохождения. Например, на последней стадии - реагирования «нарушителя» на самозащиту граждан и правозащитную деятельность - актор, виновный в нарушении прав, может реализовать стратегии: (1) восстановление нарушенных прав, (2) поиск компромиссных решений (частичное восстановление прав), (3) игнорирование требований протестующих по восстановлению прав, (4) репрессии по отношению к протестующим и защитникам.

Существенно, что цикл может оставаться незавершенным и прерываться на любой из выделенных стадий цикла. Например, после стадии нарушения прав реальной может быть ситуация неопознавания (или ошибочного опознавания) ситуации нарушения «правопотерпевшей» стороной, а формирование потенциала протеста зачастую не завершается активными практиками протеста и правозащитной деятельности²⁷ и т.д. Подобные «разрывы» цикла также могут быть описаны устойчивыми типичными сценариями (как минимум, пять сценариев могут считаться типичными – прерывание цикла возможно после каждой стадии): (1) нарушение прав не идентифицируется в поле политики потерпевшим актором и не приводит к его значимой относительной депривации; (2) идентификация нарушения прав не приводит к формированию требований и потенциала протеста потерпевшим актором; (3) потенциал протеста не результируется в реальных протестных и правозащитных практиках; (4) протестные практики потерпевших акторов не сопровождаются правозащитными практиками организаций-посредников; (5) «нарушающий» актор не реагирует на правозащитные практики других акторов поля политики. Возможен и переход от одной стадии цикла не к последующей стадии, а к иной, находящейся в завершении цикла – например, ситуация нарушения прав может идентифицироваться не потерпевшим актором, а институтом омбудсмана, который может сразу обратиться к нарушающему актору с указанием на ситуацию нарушения и требованием корректировки его действий.

Функциональность института омбудсмана в поле политики, в том числе в региональном поле политики определяется не только правовым статусом, оформленном законодательно, но и неформальными практиками взаимодействия акторов и принятия решений. Данное замечание является чрезвычайно важным для понимания реальной функциональности института омбудсмана и конечной результативности всего процесса его формирования и становления. Одним из центральных вопросов, предопределяющих реальную функциональность института омбудсмана, является вопрос о комплиментарности данного трансплантируемого института к другим институтам, ко всей институциональной среде российского общества. Комплиментарность нового института к сложившимся и устойчивым в традиционной культуре страны-реципиента институтам остается основным условием результативности процесса институционального трансфера. Можно предполагать, что комплиментарность института омбудсмана с другими, во многом архаичными институтами российского общества, как государственными, так и негосударственными, в настоящее время является не только низкой, но имеет отрицательное значение. Некомплиментарность данного института институциональной среде российского общества объясняется прежде всего таким генеральным фактором как существенные различия в реальной функциональности государств разного типа - развитых государств, в которых сложился и функционирует институт омбудсмана (государств-доноров), и развивающихся и «догоняющих» государств, в которые он в настоящее время трансплантируется (государств-реципиентов). Другими, более частными, но в конкретных ситуациях представляющие и раскрывающие действие обозначенного генерального фактора, выступают такие переменные как наличие акторов-союзников и акторов-противников нового института, технология трансплантации нового института в иную институциональную и культурную среду.

Важным условием адекватного понимания функциональности института омбудсмана является различение декларированных в законодательстве функций и реальных функций в конкретном поле политики, включая латентные функции института, а также функций, реализуемых в секторе публичной политики и определяемых активностью медиа-институтов и реализуемых в секторе реальных практик принятия решений. Также существенным является различение функциональности института омбудсмана в политике как области решения конкретных проблем жизни региона, и в политике как области борьбы за власть между разными акторами поля политики. Если в первом случае функциональность института омбудсмана закреплена законодательно и связана с конкретным сектором нарушения и защиты прав человека, то во втором случае – в противоречие с законодательно закрепленными функциями - функциональность института омбудсмана остается латентной и ситуативной. Важной остается проблема спецификации репертуара правозащитных практик института омбудсмана – в отличие от репертуара практик негосударственных правозащитных организаций, органов прокуратуры, средств массовой информации и других институтов. Потенциальный репертуар правозащитных практик института определен законодательно, но естественно предполагать неформальный репертуар, представленный в разнообразных практиках влияния на решение вопросов, связанных с нарушением и защитой прав человека.

В рамках данного концептуального подхода в трех регионах России – Краснодарском крае, Смоленской и Калининградской областях – в 2005 и 2007 года было проведено эмпирическое исследование взаимодействий акторов регионального поля политики – с основным выводом о структурной инерционной устойчивости институционального дизайна регионального поля политики и ситуативных изменениях во взаимодействии акторов поля по поводу прав человека, в том числе функциональности института омбудсмана, вследствие изменения внешних по отношению к проблемам прав человека структуры политических возможностей.