Лонгфелло (вольный перевод, припев А. Леонкина)
| Вид материала | Документы |
- Перевода утверждается научным руководителем аспиранта (соискателя) и специалистом, 45.31kb.
- Переводчик имеет право, 1030.06kb.
- Научно-популярное приложение «Большой взрыв» Выпуск 3 Содержание, 2078.16kb.
- Ігор Лиман «Вольный Бердянск», 5512.72kb.
- Честь израэля гау, 1808.36kb.
- Ивана Алексеевича Бунина (1870-1953) Чужой среди своих Бунин сызмальства познал жизнь, 21.35kb.
- Припев: Будем в звёздах мы кружиться, 46.69kb.
- Всемирная паутина. Файловые архивы. Поиск информации в сети Интернет, 167.86kb.
- Перевод как разновидность межъязыковой и межкультурной коммуникации, 2007.21kb.
- Книга эскизов". Д. Ф. Купер. Пенталогия о Кожаном Чулке. Э. А. По. Рассказы и стихи., 8.44kb.
***
Говорят - живи по воле Божьей,
Да своя не очень-то слаба...
Полем, лесом, правдой или ложью
Мне судьба идти по бездорожью,
Видит Бог, не худшая судьба.
Как вчера - вечерняя дорога,
За плечами старая беда,
На душе привычная тревога,
Но уже сияет недотрога-
На востоке первая звезда.
Круг костра, где тени как зеваки
Сердца круг - где места нет уму
В полусне - звезда... Что в этом знаке?
А под ней, как в зеркале во мраке
Костерок, подобный моему...
Эта ночь других ничуть не хуже
Я бежал, я верил, я хотел...
Я давно надеждою недужен
И опять чужим огнем разбужен -
Я пред Роком в полной наготе...
Горизонт светлеет на востоке,
Быстро гаснет низкая звезда
И костер во мраке одинокий
Не прервал скитальца путь далекий,
Поманил и скрылся навсегда.
19.06.94
Лонгфелло (вольный перевод, припев А. Леонкина)
Я выпустил стрелу из лука
И потерял ее из виду
Я выпустил стрелу из лука
И не нашлась потом она
В летящей песне та же мука
И та же чуткая обида
Глазами не услышать звука
В закрытом сердце тишина
Пр: Даже ветер не гасит, а студит
Маяки придорожных рябин
Не суди, и тебя не осудят
Не люби, и не будешь любим
Просто тем, что даровано свыше
Так уж надо ли нам дорожить
Промолчи, и тебя не услышат
Не надейся и незачем жить.
Ах бурных лет летящий кубок
Я осушил его почти что
Ах бурных лет летящий кубок
Стрела нашлась в конце пути
Она застряла в ветках дуба
И мой дружок, седой мальчишка
Как в старый лук вложил мне в губы
Забытой песенки мотив...
Пр: Даже ветер не гасит, а студит
Маяки придорожных рябин
Не суди, и тебя не осудят
Не люби, и не будешь любим
Просто тем, что даровано свыше
Так уж надо ли нам дорожить
Промолчи, и тебя не услышат
Не надейся и незачем жить...
1998
* * *
Память - храм наш взорванный,
В нём конвой с овчарками,
В нём запой с бессонницей
Да слова низки,
Доля черным вороном
Над Россией каркает
Красно-белой конницей
Топчет родники.
Была и будет Отчизна
С любящими капризна,
Но предавшими утешена.
Господи, прости ея
Ведь это моя Россия
От подпола и до скворечника.
Никуда не деться нам
От серпа и молота,
Не сменить историю,
Став под новый флаг
В ней Царь-пушка девственна,
В ней немой Царь-колокол,
Да стена, которую
Прочной сделал прах.
Было и будет в Отечестве
Место и чистым и нечисти
И только пророкам не будет пристанища
Господи, прости ея
Ведь это моя Россия
От господина и до товарища.
Время не попятится
Но, звеня веригами,
Встали из немилости
Вопреки молве,
Параскева Пятница
В городе Чернигове,
Монастырь Даниловский
В городе Москве.
Была и будет Родина,
Жалеющая юродивых,
Унижающая гениев
Как пасынков
Господи, прости ея
Ведь это моя Россия
Непричесанная и заспанная.
Видишь на колыбель она
Смотрит с недавней мукою,
А новое поколение
В мокрых пеленках агукает.
Господи, прости ея
Ведь это моя Россия
Господи, прости...
1992 г.
***
Непоправимое входит
В трещины утренних радуг,
Падают в кружку со спиртом
Слезы вчерашнего дня.
Выжми на теплые губы
Эту ненужную влагу,
Выпусти в форточку жалость
И помолись за меня.
1973 г.
***
Сопливый демон мой (Романтик и мечтатель),
Доколе будешь жить в моей душе,
Напоминая кстати и некстати,
Что рай возможен только в шалаше?
Что только то достойно удивленья,
Что в стороне от праздничных дорог.
Что не пирог с вареньем, а горенье
Должно заставить выйти за порог.
1972 г. Крым,
"Новый Свет"
ПРОЛОГ
к спектаклю " Тень: по пьесе Е. Шварца
Когда наступают сумерки,
Старый хромой фонарщик,
Живущий напротив ломбарда,
Обходит свой сказочный город.
Он ставит новые свечи,
Стирает со стекол копоть,
Подносит дрожащее пламя,
И свет воскрешает тени.
Когда наступают сумерки
В вашей маленькой комнате,
Если вы пожелаете,
Вдруг оживают вещи:
Легкая занавеска
Юной принцессой предстанет,
Этот изящный подсвечник
Будет известной певицей,
Двери расправят плечи -
Это хозяин гостиницы.
Что-то он дочери шепчет -
Зеркалу в бронзовой рамке...
Если вы удивитесь,
Если поверите в чудо,
Местом начала сказки
Будет комната ваша...
1975 г.
***
Не кажутся пошлостью наши грехи,
Мы в них обретаем свое воскрешенье,
Сжигаем мосты, корабли и стихи,
Чтоб не было больше путей к отступленью.
И словно слепые идем на тепло
Костра ли, ночлега, а чаще улыбки,
И, в каждой соломинке видя весло,
Опять повторяем чужие ошибки.
И молимся встречам, разлукам и снам,
В которых безумье безумнее втрое,
И каемся, если уходит весна,
Уже не нуждаясь в нашей опоре.
1975 г.
ПЕС
Это все потому, что я сбросил ошейник,
Я отныне - ничей и в пути одинок.
От решений моих и моих прегрешений
Не удержит меня никакой поводок.
Ишь, ощерились, суки,
Почуяли силу.
Я от них независим, а значит - чужак.
Надо ж, злобы-то сколько -
Ее бы хватило,
Да ни много, ни мало, на тысячу драк.
Обступили, оскалились,
Бросятся скоро...
Им бы в горло вцепиться
Да мертво держать.
Эх, один на один бы,
Но свора есть свора.
Что ж, пяток покалечу
И надо бежать.
Не догонят,
Ведь я легконогой породы.
Те, кто гавкать горазды, для бега слабы.
Не догонят, уверен я,
Лишь бы свобода
Словно кость не застряла в глотке судьбы...
Очень жаль, что я жив,-
Посчитали, раскаюсь.
Пусть сломали мне ноги,
Сломали клыки,
Все же шанс мне оставлен
И я постараюсь,
И пойдут легконогой породы щенки.
1975 г.
***
Привет дорогам дальним,
Где все для сердца свято,
Где в золоте венчальном
Рассветы и закаты.
Где сосны, словно мачты,
На сопках - бригантинах
И глуп, как новобрачный,
Веселый ветер в спину.
Привет, мой дождь сердитый,
Позволь костер разжечь мне.
Я в песнях, как в молитве,
Просил об этой встрече.
ЧЕРНО-БЕЛАЯ БАЛЛАДА
Мягко и пластично
Первый снег ложится,
Очень символично -
Белая больница.
У дверей "приемника"
Стало посвободней.
Дальше будет скромненько -
Вечер-то субботний.
Ночью все растаяло,
Рано-рано утром
"Скорая" доставила
Бабушку с инсультом.
Час она промаялась
В утро то воскресное,
А потом преставилась -
Царство ей небесное...
...Хорошево-Мневники,
Комната с балконом,
Собрались наследники,
Каждый строго в черном,
А из кухни слышно им:
"Не пойму я это...
Ведь клялась Никитишна,
Что родни-то нету..."
А родня застыла
В середине комнаты.
Это же все было,
Постарайтесь, вспомните -
Тряпочные куклы,
Занавески в клетку,
И диванчик купленный
В третью пятилетку...
Вот отцова карточка,
Черный бант на рамке,
Вот и вы в панамочках
Вместе, возле мамки -
Сарафан в горошек,
Ситцевый платочек,
На коленях Леша,
Младшенький сыночек.
А теперь тот младшенький
В шляпе, не в панаме,
Ус седой, подкрашенный
Закусил губами,
Шепчет запоздало,
Сгорбившись на стуле:
"Мы вернулись, мама...
Мама, мы вернулись..."
Стол раздвинув шаткий,
Молча сели братья.
Пять бутылок "Старки",
"Скумбрия в томате".
С мокрыми глазами
Ночь они сидели,
Слова не сказали,
Пили, не хмелели...
Новый снег ложится
Мягко и пластично,
Белая больница -
Это символично...
...Хорошево-Мневники,
Комната с балконом,
За столом наследники,
Каждый строго в черном.
1976 г.
***
Вокзал Раздумий
И перрон Сомнений,
И поезд в Поиск...
Вещий шум толпы
Нам не сулит забавных приключений,
А, в лучшем случае,
Лишь бланки бюллетеней
Да душный быт
Матросской Тишины"...
...Бред сумасшедшего поэта был прекрасен.
Владельцы маний всех окрасок и мастей
Умолкли вдруг, и даже симулянт Герасим
Вдруг взялся заправлять свою постель.
И как живые вздрогнули гардины,
Решетка звякнула, чудесно отстранясь.
И сквозь окошко медленно и длинно
Вплыла ладья и стала, накренясь.
...Рисунок борта, золото уключин
И легких весел долгие тела...
Ладья кренилась круче, круче, круче...
Пока весь мир в себя не вобрала.
Потом исчезла, а в пустой палате
Ложился снег в казенные кровати...
1976 г.
ГРЕШНИК
Дайте грешнику гитару,
Семиструнную гитару,
Перед тем, как всенародно
Понесет он божью кару.
Он стоит на лобном месте.
Рот разбит, но просит песню.
Пальцы в кровь, но просит песню -
Дайте грешнику гитару!
Дайте, дайте песню спеть еще одну,
Дайте гриф погладить и подтянуть струну
Дайте, дайте песней вас соединить,
Только не порвите эту нить.
Сколько лиц - людское море,
Любопытство, зависть, горе -
С эшафота, как со сцены,
Полный сбор последней ролью:
Тот любил, тот ненавидел,
Тот не понял, тот не принял -
В первый раз их всех увидел
Вместе лишь прощаясь с ними.
А по площади разносит:
"Что ж гитару не приносят?
Дайте грешному гитару,
Не помилованья просит!"
Но от храма, что над яром,
Потянуло вдруг угаром,
Там возник костер в полнеба,
Там гитару жгли, гитару...
(Он метался на кровати:
"Где я? Дома ли? В палате?
Бред, как явь, правдив до стона,
И его не оборвать мне...
Боль в груди - куда же деться?
Не петля, не дуло - сердце
Неужель не отвертеться?"
Он метался по кровати)
А в огне так страшно пела
Не струной - горящим телом
Семиструнная гитара,
Пела то, что спеть хотел он...
Он стоял на лобном месте,
Рот разбит, но вторит песне...
А вокруг не замечали,
Что душа-то... отлетела...
Дайте, дайте песню спеть еще одну,
Дайте гриф погладить и подтянуть струну.
Дайте, дайте песней вас соединить,
Только не порвите эту...
27 декабря 1981
ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД ЮРИЯ ВИЗБОРА
Дни мои, я полагаю, сочтены,
Дни осенние - сентябрь на дворе.
Не подарят мне онкологи весны,
Суждено мне с бабьим летом отгореть
Подыграй мне, милый доктор, подыграй,
Помоги мне, лицедей, начать парад.
Ложь твоя дает надежду нам на рай,
А иначе и при жизни просто ад.
Ну, что ж парад. Глаза мои открыты
И все года, как флаги на ветру.
Вот первый, розовый: я в цинковом корыте
И очень сольно, очень творчески ору.
Вот флаг другой - с ромашками и небом,
И так щекотно бегать босиком.
А вслед - кресты, ладонь, кусочек хлеба,
Тот мамин хлеб, надкушенный тайком.
Я в палате самый желтый и худой,
Словно лист в снегу больничного белья.
Мне бы шприц или стакан с живой водой,
Я бы встал и спел для вас, мои друзья.
Ах, дуэт великолепный - я и боль.
На два голоса чуть слышно, чуть дыша.
Здесь для вас - моя последняя гастроль,
И на сцене бестелесная душа.
Парад-алле! Года мои, как флаги,
Полощет ветер их в дневной ночи.
Перо скребется по плохой бумаге
И горн поет, и барабан стучит.
Я слышу те несложные мотивы,
И первых песен легкие слова,
И скрип дверей, и звон бутылок с пивом,
Лишь голос твой доносится едва.
Скоро пять - приемный час - придут мои.
Будет бодрый, остроумный диалог.
Я, конечно, помогу им утаить
От меня хоть часть сегодняшних тревог.
Все в порядке. Лучше ждать, чем догонять.
Не бывает в нашей жизни без прорех.
Вы теряете, ребятки, лишь меня.
Я, в отличие от вас, теряю всех.
И вновь парад. Ничуть неутомленно
Мне снова флаги плещут у лица.
А на губах касанье брызг соленых
И жженье спирта просит огурца.
Качанье палуб, цоканье лошадки,
Визг тормозов и нервный шорох шин,
И дым костра, и теснота палатки,
И ветра вкус на первой из вершин
Ночка-ноченька, мой друг, а ныне враг.
Ночка-ноченька, ты с болью заодно.
Ты зачем легла на мой прощальный флаг
И от ветра занавесила окно?
Так тяжел и тесен свет от ночника
И никак мне не вздохнется глубоко,
И тянусь, тянусь рукою до звонка
И прошу сестричку сделать мне укол.
Утихла боль. Глаза еще закрыты.
Утихла боль. И вновь - парад-алле!
Я счастлив тем, что песни не забыты.
Они еще побродят по земле.
Июль 1987 г.
КАРТИНА
Вот старый холст. Сквозь паутинки трещин
Фигура не Мадонны, не святой -
Не самая прекрасная из женщин,
Но женщина с бессмертной красотой.
Забыты тех времен далеких войны,
Пожары, эпидемии чумы...
Лишь та картина памяти достойна,
Лишь той любовью мы обожжены.
...Не на заказ, по Высшему веленью,
Лишь отдавая дань еде и сну,
На склоне лет, в последнем озареньи,
Писал художник юную жену
Кто знает, как душа его кипела?
- Его любовь безумнее иных -
Он сотворил ее нагое тело,
Благословил на вечность и утих.
Лишь два мазка легли намного позже,
Их положил любимый ученик.
Лишь два мазка, лишь тень на светлой коже,
Лишь два мазка... и в чреве плод возник...
Их было двое: Ученик и Мастер,
И женщина - хозяйка их сердец,
Для одного - родник беспечной страсти,
А для другого - юности гонец.
Ее судьбе в обычных рамках тесно,
Ведь каждому она была женой,
С одним как с Гением любви небесной,
С другим как с Гением любви земной...
Вот старый холст...
Январь 1982 г.
***
Сколь вечна любовь, столь бессмертны ее миражи,
Дороги прямы к ним, и ветер всегда только в спину,
Им просто служить потому, что легко предложить
Полжизни, полсердца и верности лишь половину.
Лишь страсть неделима, но сколько же нужно ее,
Чтоб призрак любви хоть в ночи не казался бесплотным?
Чтоб каждому мнилось, что он получает свое
Полсчастья людского, пусть с полублаженством животным?
Так было и будет. О чудо влечения тел!
В полночном безумии мудрость и кара природы
За разум, который обманутым быть не хотел,
А может хотел, но желал бы иного исхода.
В исходе прозренье. И всем воздается сполна:
Привычным - бессилие, юным - испуг и смятенье.
Сколь вечна любовь, столь несметны ее семена,
Но сколько ж из них никогда не достигнет цветенья?
1982 г.
***
Репетиция разлуки,
Репетиция обмана...
Нашу нежность на поруки
Отдаем сырым туманам.
Пусть они ласкают тайно
Отношений наших плесень,
Бормоча слова случайных
Песен...
Кто неверною рукою
Исчеркал сценарий судеб?
Непосредственность игрою
Не была, но скоро будет.
А всамделишней печали
Ноты в музыке обмана.
В чьи окошки вы стучали
Рано?
Наша грустная премьера
Все равно при полном зале,
Где Надежда, там и Вера,
Лишь Любовь сюда не звали.
Но она, как ученица,
Притаилась на галерке,
Чтобы снова удивиться
Горько...
А потом всегда с аншлагом
Выступали и не раз мы,
Мы махали белым флагом,
Объясняли все несвязно.
Кто поверит в то, что пьесу
Мы сыграли столь искусно,
Но в сюжете всем известном
Пусто...
1972 -1983 гг.
***
Больно до слез,
Но кто-то смеется
Был бы Христос,
А Иуда найдется.
Явят Пилата,
Насыпят Голгофу,
Втрое оплата
За тайные строфы.
Но от истерик
Все повернется -
Был бы Сальери,
А Моцарт найдется.
Гений Отрав
Получит прощенье
На брудершафт
Судеб скрещенье.
Боль поколений -
В Черную Речку
Пушкин - мишенью
Пуле навстречу,
Всем ли Вийонам
Хватит амнистий?
Вечнозеленые
Иглы - не листья.
Но из легенд
Нам понять удается -
Был бы Гоген,
А Таити найдется
Жить идиотски
Мог бы и Данко...
Всем ли Высоцким
Досталась Таганка?..
***
Отбой любви, трубач блеснет трубою,
Погаснет свет, что так необходим,
Я буду жить, пока любим тобою,
Я буду жить, пока тобой любим.
За все, что было, есть и будет - я в ответе,
Не осуждай, что сам себя гублю,
Я так люблю тебя и тем живу на свете,
Лишь тем живу, что так тебя люблю...
Пусть за спиною праздное злословье,
Да и друзья нам счастья не сулят,
Я виноват, смешалась боль с любовью,
Но в том, что я люблю, не виноват.
Не уходи, не будь неумолима,
Я так хочу услышать, хоть в бреду:
"Я не уйду, пока тобой любима,
Пока тобой любима, не уйду..."
Не осуждай, что не сдаюсь без боя.
Любовь жива, о чем же мы трубим?
Я буду жить, пока любим тобою,
Я буду жить, пока тобой любим...
1986 г.
***
Ах, наше детство - незатейливый стишок,
Ремень отцовский и скрипучие качели,
И первый друг, и первый враг, и первый "велик",
И до пупырышков купанье голышом.
Не все безоблачно в далеких тех годах.
Мы быстро поняли, что жить нельзя бесшумно.
Что коммуналка это вовсе не коммуна,
И ни один папаня не монах.
Мы не знали войны,
Мы играли в войну.
И военные сны
Нам не ставьте в вину.
Нас достала она,
Пусть не наш этот бой,
Мы за это сполна
Расплатились судьбой.
Потому, что гонцы
Перестали трубить,
Потому, что отцы
Разучились любить.
Поколение вдов
На мужских рубежах,
Им бы ласковых слов,
Да пружины визжат...
Ах, наша юность - это марки и значки,
И голуби за пазухой и финки,
Всего за вечер новые ботинки
Мы превращали в старые, почти
Мы знали вкус вина и папирос,
За это порка полагалась, между прочим,
Но, если нет отца, то что нам отчим?
Важней не видеть материных слез.
Если нету семьи,
То играют в семью.
Кто гулял на свои,
Кто копейки в "свинью",
Но все выше стена,
Вот и будь тут собой,
Мы за это сполна
Расплатились судьбой.
Ах, наша молодость - не детский разговор,
Прощальный бал, и первая зарплата,
А наши песни Окуджавского Арбата
Мы напеваем тихо до сих пор.
Ах, наша молодость! Признаемся, что страсть
Не совпадает с первою любовью.
Поскольку все романы с предисловьем,
Мы шли туда, где так легко пропасть.
Мы не знали любви,
Мы играли в любовь,
Потому, что в крови
И отцовская кровь.
Как бурлила она,
Как звала за собой.
Мы за это сполна
Расплатились судьбой...
Потому, что гонцы
Перестали трубить,
Потому, что отцы
Разучились любить
Поколение вдов
На мужских рубежах,
Им бы ласковых слов,
Да пружины визжат.
Сентябрь 1986 г.
***
Расцвел под зимними слезами
В моей руке букет гвоздик,
Стою в сугробе, замерзаю,
Но как я счастлив в этот миг,
Давно забытая картина,
Ведь все, что ново, так старо
Стою с улыбкой Арлекино
И взглядом грустного Пьеро...
Пусть осанка Карабаса
И походка Дуремара,
Пусть остатки шевелюры
И глаза в сетях морщин,
Были б кости, будет мясо.
Я еще не слишком старый
И своим чудным аллюром
Обгоню иных мужчин.
Вдовеет улица пустая.
Метро закроется вот-вот.
Надежды юношей питают,
Стоящих ночью у ворот.
А мне давно уже за тридцать
И я встречаю здесь зарю
Я, как мальчишка, смог влюбиться,
Я по-мальчишески горю.
Я будто снова лопоухий
Без седины, без живота
Горю, и мне плевать на слухи,
В которых ты совсем не та.
Я это место не покину,
Вот-вот откроется метро.
Тебе улыбка Арлекино
И чуть печальный взгляд Пьеро...
Пусть осанка Карабаса
И походка Дуремара.
Пусть остатки шевелюры
И глаза в сетях морщин.
Были б кости, будет мясо.
Я еще не слишком старый
И своим чудным аллюром
Обгоню иных мужчин.
1987 г.
***
Голубушка-сударыня,
Ты небом мне доверена,
А может быть подарена,
А может быть потеряна.
Беснуйся в полнолуние
На все, что нам отпущено.
Любых страстей безумнее
Судьба, на части рвущая.
Как кровава в этот год была рябина,
Даже клены не соперничали с ней.
Ты рубила узелок, не разрубила.
По живому, не по мертвому, больней.
Затянула нас петлею не забава,
Мы с тобою у одной беды в плену.
А рябина в это год была кровава,
То ль морозы предрекала, то ль войну.
Что говорить, что спрашивать,
Когда в одном падении
Нам нечего донашивать,
Нам нечего разменивать,
Грустна заря осенняя,
Заря, а может зарево,
Мой свет и воскресение,
Голубушка-сударыня.
А рябина в этот год была кровава,
То ль морозы предрекала, то ль войну.
Затянула нас петлею не забава,
Мы с тобою у одной беды в плену.
Ты рубила узелок, не разрубила.
По живому, не по мертвому больней.
Как кровава в этот год была рябина,
Даже клены не соперничали с ней...
Октябрь 1987 г.