Geum.ru

Перед блокадой

Вид материалаДокументы

Содержание


Безымянный овраг
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

ШАХТЫ


В феврале 1943 г., после упорных боев, нами был освобожден город Шахты Ростовской области Российской федерации. Если на Дону бывали случаи, когда нас встречали недружелюбно, то в Донбассе нас встречали очень радушно. В Донбассе, в том числе и в г. Шахты, фашисты зверствовали особенно жестоко. Излюбленным способом казни у фашистов было сбрасывание живых людей в шахты, глубины которых доходили до 700–900 метров. Таким варварским способом в г. Шахты были казнены многие коммунисты, комсомольцы, военнопленные, представители Советской власти, не успевшие эвакуироваться, и ненавидимые фашистами евреи и цыгане. Впоследствии из одной шахты извлекли около 3000 трупов. В г. Шахты теперь есть мемориал, посвященный их памяти.

Известно, что жертву со связанными руками сбрасывали в шахту два здоровенных предателя. Одна из подпольщиц (не помню ее фамилию) — молодая женщина сумела развязать руки и, схватив одного из предателей, сама бросилась с ним в шахту. В 1975-м году на встрече с ветеранами дивизии перед нами выступала ее мать.

Но вернемся к событиям февраля 1943 г. В г. Шахты мы пробыли два дня. Рота связи располагалась в школе. Личный состав ночевал в квартирах учителей. Свободные от смены люди стремились побывать на базаре. Пошел туда и я. Наличных денег у меня практически не было, и я смог купить лишь стакан семечек и выпить кружку топленого молока.

Возвращался в школу, когда уже начало темнеть. Подходя к насыпи, по которой шла дорога, я услышал выстрел. Стреляли из-за крайнего в поселке дома, метрах в 150-ти от меня. Первая пуля просвистела над головой, вторая ударилась в снег правее моей ноги. Я ускорил шаг, быстро перебежал через дорогу и, таким образом, оказался невидимым стрелявшему.

Через день штаб дивизии переехал на новое место. Я и не подозревал, что через несколько дней опять окажусь в г. Шахты. А было это так. На одной из стоянок, километров в шестидесяти от г. Шахты, я ремонтировал радиостанцию, паял с использованием канифоли, надышался ее парами и стал кашлять. Спали мы в землянке на полу. Нас было там много, лежали мы очень плотно и переворачиваться могли только одновременно. Мой кашель не давал всем спать. Утром лежавший рядом со мной Вася Коваленко доложил об этом начсандиву. Меня отправили в госпиталь в г. Шахты с диагнозом туберкулез. (В действительности это был приступ бронхиальной астмы, которую врачи констатировали у меня лишь в 1947 г., увидев меня во время очередного приступа.)

Прибыв в госпиталь и пройдя санобработку, я, как больной туберкулезом, был помещен в отделение, где лежали раненые с газовой гангреной. Располагался госпиталь в помещении бывшей совпартшколы. Наше газовое отделение разместилось в большом лекционном зале. Вместо разбитых стекол многие окна были заделаны фанерой. Зал отапливался печкой, сделанной из бочки из-под бензина.

Основная часть госпиталя была еще на старом месте, а здесь разворачивали его передовую часть, поэтому многое было еще не обустроено. Не было электричества, поскольку агрегат дизельной электростанции еще не прибыл. Имелось лишь несколько керосиновых лапм.

Когда я прибыл в палату, там находилось человек 5–6, а коек (простых железных кроватей без белья с бумажными немецкими матрасами, набитыми соломой) было восемь. Меня, как офицера положили на одну из таких коек. Бои в те дни шли сильные, и стали поступать раненые. К вечеру следующего дня зал стал почти полностью заполнен ими. Привезли тяжелораненого бойца из нашей дивизии. Я уступил ему свою койку, а сам лег рядом на пол. Вскоре больного отвезли на тележке в операционную, где ему ампутировали ногу. Вдруг прибегает сестра и кричит: «У кого есть фонарик?» Оказалось, что часть ампутированной ноги упала и уронила керосиновую лампу. Стекло ее разбилось. Как закончить операцию? Я дал ей имеющийся у мне фонарик, при свете которого врачи и закончили операцию. Раненого после операции снова положили на мою кровать.

Всю ночь поступали раненые. Когда я проснулся, то оказалось, что лежу уже под кроватью. Справа и слева от меня — носилки с ранеными. Первым делом я решил выбраться из-под кровати. Сунул руку направо — раздался ужасный крик. Значит, это живой. Нащупал лежащего наверху — холодный. Слева на носилках тоже лежал умерший боец. Я перебрался через него, но, конечно, уже до рассвета заснуть не смог.

Утром я почувствовал себя лучше (приступ астмы кончился). Попросил меня выписать в часть. Документы оформили довольно быстро. Я, побывав у знакомых школьных учителей (они меня очень вкусно накормили), отправился в часть.

Одиночные военнослужащие перемещались обычно через контрольно-пропускной пункт (КПП). Я пришел на КПП. Меня, проверив документы, посадили на попутную машину, идущую в нашу дивизию. К утру следующего дня я уже был в роте. К сожалению, документы о пребывании в госпитале у меня не сохранились.

Побывать еще раз в г. Шахтах мне довелось лишь в 1975 г., в дни празднования Тридцатилетия Победы.

БЕЗЫМЯННЫЙ ОВРАГ


Лето 1943 года. Наши войска стремительно наступали. Штаб дивизии часто менял свое расположение. Однажды он разместился по склонам большого протяженного оврага, направленного в сторону фронта. Хотя до передовой было примерно 3 километра, казалось, что с высот с вражеской территории просматривалась ложбинка оврага, так как по нему периодически велся прицельный артиллерийский обстрел; иногда даже разрывались мины. По сторонам (по пологим склонам оврага) было много боковых ответвлений, которые явно не просматривались. В них-то и располагались служба штаба дивизии, наша рота связи и другие подразделения.

Утром пришло печальное известие — погиб Лева Белкин. Это был добродушный парень, хороший радист, преданный товарищ. Обстоятельства его гибели я узнал со слов второго радиста — его напарника. Накануне утром офицер оперативного отдела штаба дивизии был послан с каким-то поручением в войска. Ему придали рацию с двумя радистами, и они выехали на машине «Виллис». Целый день разъезжали по частям, а под вечер, в сумерках, заблудились. Подъехали к какому-то хутору, увидели силуэт часового. Офицер послал Белкина узнать, как называется это селение и как проехать к штабу дивизии. Отойдя от машины шагов на 20, Лева крикнул: «Эй, солдат, как называется это село?» В ответ раздалась автоматная очередь, и Лева упал. Второй радист и шофер машины ответили огнем. Стрелявший в Леву фашист упал. Они поспешно подобрали тело Левы и так же поспешно уехали. Утром наконец-то нашли штаб. Леву похоронили в одном из отрогов оврага.

Но жизнь продолжалась, нужно было выполнять свой долг. Машина нашей мастерской была надежно укрыта в одном из отрогов оврага. В соседнем отроге, отделенным от машины пластом земли, толщиной метра три, я оборудовал себе рабочее место. Мой окопчик был неглубоким (сантиметров 50 в глубину). На одной стороне окопа я поставил ремонтируемую радиостанцию, а на другом его сел сам опустив ноги в окоп. Найдя повреждение (оторвался проводок от переключателя настройки антенны), я уже приготовился разжечь костерок, чтобы разогреть паяльник и припаять провод, как пришел сержант — ординарец начальника штаба дивизии и сказал, что в телефоне начальника штаба вышел из строя микрофонный капсуль: «Дайте мне капсуль, и я сам заменю его.»

Рядом за земляной стенкой другого отрога в небольшом окопчике отдыхал (просто спал) мой начальник ст. лейтенант Николай Жуков. Чтобы не отрываться от работы, я послал сержанта к нему. Разбуженный Жуков возмущенно в мой адрес прокричал: «Техник-лейтенант, выдайте капсуль!» Я попытался возразить, ссылаясь на занятость, на что последовало грозное изречение: «Я вам приказываю!». Делать нечего, приказы нужно выполнять... Как только мы с сержантом зашли в машину, и я дал ему капсуль, раздался страшный взрыв. В воздухе повисло облако пыли. Это разорвалась мина. Она угодила как раз в мой окоп. От рации осталась только груда покореженного металла.... Жуков, выскочил из своего окопа, и когда пыль рассеялась, дрожащим голосом в мой адрес прокричал: «Вот видишь, если бы не пошел исполнять мой приказ, тебя бы убило!»

Вот так этот незадачливый человек меня спас. Хочется сказать о нем пару слов. Он был кадровым командиром Красной армии еще до войны, служил киномехаником в части, дислоцированной в 1940 г. в г. Рига. Часто рассказывал о своих любовных похождениях. Не знаю, какой он был киномеханик, но в технике связи (радио, телефонной, телеграфной) разбирался плохо. Мог заменить капсуль в телефонном аппарате или радиолампу в радиостанции (если ему покажут, какую). По характеру был очень спесив, держался высокомерно. В механике разбирался относительно хорошо. И хозяйственником он был хорошим. Если надо было что-нибудь достать, получить, выменять, то он это делал весьма успешно. Приведу лишь один пример. Под новый, 1944 г., когда мы стояли на отдыхе в Чехограде (это под Мелитополем), он умудрился где-то достать авиасигнальное полотнище «Папхем». Это был устаревший вид связи с самолетом. Большое полотнище темного цвета имело много светлых участков, которые закрывались темными тканевыми покрышками. Открывая их в разных сочетаниях, можно было передавать определенные кодовые сигналы находящемуся в воздухе самолету (обычно У2). Общая площадь материи была большой, примерно 10 кв. метров. Вот такое матерчатое полотно он обменял у одной местной жительницы на гуся. Хозяйка хаты, где жили члены нашей мастерской (это шесть человек), гуся зажарила, и мы вместе с семьей хозяйки встретили Новый, 1944, год с жареным гусем.

Через пару месяцев Жукова от нас перевели, меня назначили начальником мастерской связи, а на должность радиотехника перевели из артиллерийского полка ст. лейте­нанта Лапотко. Это был отличный специалист, единственный из всех нас, имевший высшее радиотехническое образование. Ему в августе 1944 г. я передал мастерскую, которой он и руководил до конца войны.