Лучших школьных сочинений

Вид материала

Литература

Содержание Рецензия на повесть г. н. владимова «верный руслан» Рецензия на повесть к. д. воробьева «это мы, господи!» Рецензия на повесть к. д. воробьева «убиты под москвой» Я хочу рассказать о книге

Подобный материал:

• О конкурсе школьных сочинений риа новости, 18.11kb.
• Положение о проведении окружного конкурса школьных сочинений «На страже родных рубежей», 34.71kb.
• Конкурс школьных сочинений «Учитель! Пред именем твоим…», 96.74kb.
• 10000 самых лучших сочинений. Самый полный сборник. Все классы. Все темы, 20.17kb.
• Из детских сочинений про СССР, 63.33kb.
• Конкурс сочинений, 117.24kb.
• Конкурс сочинений, 34.72kb.
• Приказ №1108 г. Петропавловск-Камчатский «27» сентября 2010 г. Опроведении краевого, 67.17kb.
• Республиканский конкурс сочинений «Как мы провели лето в Удмуртии», 71.46kb.
• Методические рекомендации по проведению информационно-разъяснительной работы по Всероссийской, 708.05kb.

Костаев, Они привыкли к смерти.

Повесть В. Астафьева предостерегает: «Люди! Это не должно по­вториться! »

РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ Г. Н. ВЛАДИМОВА «ВЕРНЫЙ РУСЛАН»

В свидетельствах «поднявшихся из ада», в книгах о сталинских лагерях, которые так пристально читают в последние годы, мир за­ключенных, мир следственных кабинетов, полуподвальных камер и изоляторов виден глазами тех, кто прошел через кровавую мясо­рубку, через арест и следствие.

Охранник и заключенный, жертва и палач отделены друг от друга линией более непреодолимой, чем колючая проволока, сквозь которую прорывались, однако, люди, стремящиеся к свободе.

Об одной из таких попыток — лагерные стихи А. Жигулина. Вернее, даже не о попытке, а о повторяющемся кошмаре погони, в которой лагерный опыт внес свои атрибуты: луч прожектора, вы­шку, ребристый ствол автомата и страх, ужас человека, который пытается бежать, но никак не может уйти от преследования.

Овчарки лают где-то в двух шагах.

Я их клыки оскаленные вижу.

Я до ареста так любил собак.

И как теперь собак я ненавижу!

Я посыпаю табаком следы.

Я по ручью иду, чтобы сбить погоню, —

Они все ближе, ближе...

Сквозь кусты

Я различаю красные погоны...

А что, если посмотреть на мир тюрьмы глазами тех, кто носит эти самые красные погоны? Или вовсе глазами собаки, мчащейся по посыпанному табаком следу? Что чувствует она, настигая бегу­щего?

«Восторг повиновения, стремительный яростный разбег, обман­ные прыжки из стороны в сторону — и враг мечется, не зная, бе­жать ему или защищаться. И вот последний прыжок, лапами на грудь, валит его навзничь, и ты с ним вместе падаешь, рычишь не­истово над искаженным его лицом...»

Это цитата из повести Г. Владимова «Верный Руслан», широко известной на Западе и ставшей доступной сравнительно недавно.

Запрещенная к печати в семидесятые годы, но все равно читае­мая, повесть «Верный Руслами» воспринималась как отчаянно сме­лое обвинение режиму, покалечившему не только человеческие су­дьбы, но и человеческие души. «Увидеть ад глазами собаки и по­считать его раем» — так сам автор определил главную проблему «Руслана».

Вадимов взялся за очень трудную задачу. Речь идет об искаже­нии природы, в сущности, прекрасной, о дрессировке сознания лю-

13-3959 385

дей, без которой была бы невозможна победа той идеи, что челове­ка можно осчастливить через насилие.

Что знает о жизни главный герой повести — умный сторожевой пес Руслан? Что значит для него, к примеру, счастье? Ночные бде­ния с хозяином, когда они несут службу, и возле них добро и теп­ло, а там — весь огромный мир с его злостью и пакостями.

Что такое порядок? Бараки в два ряда, вышка, колючая прово­лока да глаз прожектора, освещающий лагерь. Что такое долг? Ох­ранять этот порядок, оберегать его, не подпускать заключенного к колючей проволоке, не давать ему возможности выйти из строя, а если тот вышел — заталкивать обратно.

Но вот однажды этот мир рухнул. Флаг, развевающийся над ла­герем, был снят и брошен на землю, огромные ворота, которые по всем правилам должны были быть закрыты, распахнулись. Лагерь опустел, а ужасного вида человек на своем урчащем тракторе дела­ет то, за что раньше стреляли без окрика: ломает забор с колючей проволокой. Как тут не зарычать, как не приготовиться к прыжку, ожидая услышать: «Фас, Руслан! Фас!*

Но нет долгожданной команды. Что же это происходит? Круше­ние порядка, крушение мира... Свобода не просто непривычна для Руслана — она для него неприемлема, а воспринимает он ее как временную.

Ему очень хочется, чтобы его «рай» — старый мир с его поряд­ками, размеренная лагерная жизнь и все, что несла она с собой, — вернулся. Поэтому и бегает он на платформу ждать, когда приедет поезд с заключенными. Другие собаки уже забыли о долге, предали службу, перешли к «вольняшкам», а Руслан все ждет. Что чувству­ет он, выброшенный из своего мира?

Брошенность, утрату смысла существования — вот что испыты­вает Руслан. Но он не может смириться с тем, что его «рай» не вер­нется никогда. «Он ждал — и дождался. Кто так неистово ждет, всегда дождется», — говорит Владимов.

Однажды на запасной путь приходит поезд с молодыми рабочи­ми, которые сами выстраиваются в колонны, и собаки вспоминают о своем долге, начинают эти колонны конвоировать.

«Какой эскорт!» — шутят рабочие, не понимая зловещего смыс­ла происходящего. Но вскоре он доходит и до них, как дошел до тех людей, которые наблюдали.

Однако нет у колонны конвоира, который бы предупредил: «Шаг вправо, шаг влево...» И кто-то обязательно сделает этот шаг — упадет с разодранным горлом.

В развернувшемся побоище людей и собак суждено погибнуть Руслану: ему перебили позвоночник, и потертый бывший заклю­ченный, которого Руслан «счел себя обязанным охранять, пока не вернутся хозяева», не видит иного выхода, кроме как добить пса.

Пока я читала эту повесть, меня мучил один вопрос: кто Рус­лан — палач или жертва? Я сочувствовала псу, который гордо от­казывался от еды, потому что кодекс собачьей чести предписывал брать ее только из рук хозяина. Сочувствовала тогда, когда, отыс­кав хозяина, Руслан готов броситься ему на помощь, чтобы огра­дить от беды. Но беда не пришла, просто бывший заключенный по-

386

ложил руку на плечо хозяина, и Руслан был вынужден тихо сидеть в стороне, сгорая от желания ринуться к хозяину и лизнуть ему ру­ку, и верить в то, что его наконец увидят и позовут.

Сочувствовала тогда, когда пес часами сидел на платформе в ожидании поезда, а потом бежал в лагерь доложить: поезда нет.

Виноват ли Руслан в том, что честно несет свою службу? Вино­ват ли в своей преданности? Владимов снимает ответственность со своего героя и возлагает ее на тех, кто его учил.

«— Хрен с ним, ребята, не надо дразнить, — сказал солдат. Он все сидел в пыли, раздирая рукав и заматывая локоть. — Он слу­жит.

• Никто не дразнит, — сказал мальчик. И возмутился: — Так
  это он, оказывается, служит? Какая сволочь!
  
• Да никакая, — сказал солдат. — Учили его, вот он и слу­
  жит».
  

Книга необычайно интересна прежде всего тем, что в ней рас­сказывается о существе, находящемся по ту сторону колючей про­волоки, но с более искаженной судьбой. «Господа! Хозяева жизни! Мы можем быть довольны. Наши усилия не пропали даром. Силь­ный и зрелый, полнокровный зверь, бегущий в ночи по безлюдно­му лесу, чувствовал на себе жестокие, уродливые наши постромки и принимал за радость, что нигде они ему не жмут, не натирают, не царапают».

В своей повести Владимов показал истинную трагедию предан­ности. И если представить, что под собачьими кличками и образа­ми скрыты люди, то станет еще больнее за судьбу тех, кто служил неправедной идее. Служил по-своему честно, но оказался не нужен. Разве виноваты они в том, что их служба оказалась неверной, лож­ной, а жизнь их — навсегда искалеченной?

РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ К. Д. ВОРОБЬЕВА «ЭТО МЫ, ГОСПОДИ!»

Война... Это страшно... Мы знаем и слышали о ней много, но нам, детям послевоенных лет, не осознать до конца, что такое вой­на. Однако ясно одно: война — ад, «мясорубка», перемалывающая человеческие жизни, коверкающая людские судьбы. Не дай нам, Господи, когда-либо столкнуться с войной лицом к лицу...

О Великой Отечественной войне написано много книг. Среди них — повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!»... Это произведение было написано в 1943 году, когда короткая передыш­ка в партизанских боях позволила ему рассказать о том, что случи­лось с ним в немецком плену.

Повесть автобиографичная, наверное, поэтому настолько пугаю­ще правдива. Страшно читать о лагерях военнопленных, о нечело­веческом обращении фашистов с заключенными, об обезумевших, потерявших человеческий облик людях, о тщетных попытках побе­гов и последующих зверских пытках...

Перед нами судьба человека, одного из миллионов попавших с немецкий плен, история лейтенанта Сергея Кострова. Но он же, один из немногих, смог выжить, духовно выстоять в этом плену, не

387

потеряв надежды на освобождение. С самого начала Сергей решил: «... я молод и хочу жить. Значит, хочу еще бороться». И он борол­ся. В течение семнадцати глав автор рассказывает нам о том, что пришлось пережить его герою, что пришлось выстрадать.

В плен Сергей попал, когда немцы в 1941 году, в декабре, отсту­пали от Москвы на Волоколамск. Отступали и потому зверели, вы­мещая злобу на «голодных, больных, измученных людях», и не би­ли их, а убивали. Страшные следы оставляли за собой — горы тру­пов, которые «в снегу, молчаливо и грозно шлют проклятия убий­цам, высунув из-под снега руки, словно завещая мстить, мстить, мстить!». В числе военнопленных, двигавшихся под конвоем не­мцев, как раз и был Сергей. Ему повезло, его не убили в дороге, не изувечили, хотя и избили, и он попал в ржевский лагерь военно­пленных. Но так ли повезло? Ведь там, в лагере, заключенных ожидала долгая, мучительно долгая смерть от голода. Шестьдесят граммов хлеба в день. Как же выжить в таких условиях, а тем бо­лее такому сильному, здоровому, молодому, как Сергей, которому должно исполниться только двадцать три года. Но он выжил, пере­болев тифом, выкарабкался из цепких лап смерти. «Да, крепок был костлявый лейтенант! Слишком уж мало крови было в его жи­лах, устала смерть корежить гибкое тело спортсмена, и через двое суток выполз Сергей из-под нар». Окончательно поправиться помог ему доктор Владимир Иванович, который в этой преисподней умуд­рялся помогать людям и даже собирал «в доску своих», чтобы бе­жать. Ио доктор не был единственным человеком такого рода. Ко­стров встретил и капитана Николаева, и Ванюшку, и Мотвякина с Устиновым. Всех этих людей объединяла поразительная любовь к жизни, стойкость, желание сбежать из плена, а главное — стремле­ние всеми силами осуществить задуманное.

Мысль о побеге согревала душу главного героя в страшных условиях фашистского плена. Он голодал, научился беречь каждую крошку хлеба, но всегда был готов поделиться с другими. Он не те­рял присутствия духа, хотя это было почти невозможно. Сергей по­бывал во многих лагерях смерти, видел, как ни за что, просто ради забавы, фашисты расстреливали беззащитных людей, как морили их голодом, видел, во что превращается большинство узников, уставших бороться. Но Сергей видел и других людей, до последних минут борющихся за жизнь и, подобно ему, стремящихся к побегу. Редко кому удавалось сбежать, но Сергею это оказалось по силам.

Первая попытка оказалась неудачной: его и Ванюшку — маль­чика лет семнадцати, который согласился бежать с Сергеем, — поймали, и «прыгали кованые сапоги по двум распростертым те­лам...». Но беглецы выжили, и снова был побег... «Наконец свобо­да! Можно глубоко вдохнуть истощенной грудью! Но ни на минуту нельзя забывать, что мы — все еще пленные, и за такими, как мы, в лесах охотятся полицейские...»

Беглецы скрывались, пробираясь к родной земле. Но все же Сергей остался один, когда схватили Ванюшку. Герой чуть было не погиб в болоте, попал в лапы к эсэсовцам... и снова бежал! «Гады! Русского офицера так не возьмешь!» Но вот беда: отказала правая

388

нога — идти невозможно! И снова плен, и снова допросы, пытки, издевательства...

Господи, что же делают с человеком такие испытания, какие вынес и пережил Сергей Костров. Молодой парень за несколько ме­сяцев превратился в старика.

«Нет на свете хуже тех минут, когда человек поймет, что все, что предстояло сделать, — сделано, пережито, окончено!..» Такие чувства испытывал и Сергей. Он почти отчаялся. Почти... Там, в глубине души, осталось то, что можно вырвать, «но только цепкими когтями смерти». Сергей сберег это «то». Несмотря на все, что еще ждало его, «он жив, а значит, будет бороться, не за право просто су­ществовать, а за право на жизнь, свободную жизнь...». «Бежать, бе­жать, бежать! — почти надоедливо чеканилось в уме слово».

«Это мы, Господи!» — страшная книга. Но все написанное — правда, жестокая правда о войне, о плене, о фашистах... Но не нуж­но думать, что все произведения — сплошные картины войны. Есть и лирические отступления, если, конечно, эти строки можно так на­звать. Лирические отступления словно вкраплены в текст, они скрашивают происходящее, но природа словно чувствует, что идет война: «Бархатистыми кошачьими лапами подкрадывалась осень. Выдавала она себя лишь тихими шорохами засыхающих кленовых листьев да потрескавшихся стручков акаций. Исстрадавшейся вдо­вой-солдаткой плачет кровавыми гроздьями слез опершаяся на пле­тень рябина». Природа словно живая, метафоры, неоднократно ис­пользованные автором, делают ее непосредственной свидетельницей войны. Природа плачет над погибшими, страдает вместе с ранены­ми. Но природа является и врагом военнопленных. Природа-убийца и природа-страдалица. Все моменты природы удивительно соответ­ствуют действию, являясь одновременно и «теневым» фоном, и дей­ствующим лицом. Это — авторская особенность, но, по-моему, вся повесть особенная. Пусть это не первое и не второе произведение о войне, но это не просто повесть, это строки, написанные кровью, это то, что выстрадано самим автором, это своего рода крик души — это мы, Господи, мы, люди, прошедшие через ад войны.

«Это мы, Господи!» — предупреждение людям, предупреждение о том, что война — это не просто страшно, война — смерть не толь­ко физическая, но и духовная. Это огромный удар, удар по самому больному, что есть у всех нас, — по нашей жизни, по нашим род­ным и близким, просто по людям...

Я не хочу войны, я хочу жить, жить и видеть синее небо над го­ловой, яркое солнце в этом небе. Я не хочу когда-либо услышать грохот орудий, не хочу узнать, что такое война. И не дай нам, Гос­поди, когда-либо оказаться в водовороте военных действий, по­пасть в омут смерти...

РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ К. Д. ВОРОБЬЕВА «УБИТЫ ПОД МОСКВОЙ»

Книги могут нравиться или не нравиться. Но есть среди них та­кие, которые не попадают ни в одну из этих категорий, но пред­ставляют собой нечто большее, которые врезаются в память, стано-

389

вятся событием в жизни человека. Таким событием для меня стала книга Константина Воробьева «Убиты под Москвой». Я словно

услышала тот голос:

у

...Нам свои боевые Не носить ордена. Вам — все это, живые, Нам — отрада одна: Что недаром боролись Мы за Родину-мать. Пусть не слышен наш голос, — Вы должны его знать.

Эти строки взяты автором в качестве эпиграфа из стихотворе­ния Твардовского «Я убит подо Ржевом», которое и названием, и настроением, и мыслями перекликается с повестью Константина Воробьева.

Ее автор сам прошел через войну — об этом узнаешь и без чте­ния биографии. Так писать невозможно с чужих слов или из вооб­ражения — так писать мог только очевидец, участник. Повесть «Убиты под Москвой», впрочем, как и все творчество Константина Воробьева, очень эмоциональна. Эта книга особенна еще тем, что в ней сочетаются, с одной стороны, реалистичность, а с другой — глубокое осмысление событий и тонкий психологический анализ поступков героев с высоты прожитых лет.

«Убиты под Москвой» — по форме короткая повесть, однако по содержанию она включает в себя целую эпоху. Такое ощущение по­является потому, что война, врываясь в человеческую жизнь, влия­ет на нее, как ничто другое, радикально меняет ее. Если в мирной жизни душа развивается, эволюционирует, то на войне в ней про­исходит ломка: ломаются прежние нравственные ценности, преж­ний взгляд на вещи. Если в литературе мирного времени символом духовных исканий становится дорога, путь, то у Константина Воро­бьева — беспорядочное, безысходное метание под обстрелом с воз­духа.

Проблемы, встающие перед человеком на войне, почти те же, что и в мирное время, однако они поставлены настолько остро, требовательно, что от них ни скрыться, ни убежать. Эти извеч­ные проблемы героизма, гуманизма, долга решает для себя кур­сант Алексей Ястребов. Автор говорит словами Рюмина: «Судьба каждого курсанта... вдруг предстала средоточием всего, чем мо­жет окончиться война для Родины — смертью или победой». В судьбе одного курсанта словно сконцентрировалась судьба всей России.

Актом огромного гуманизма и гражданского мужества стало само слово в защиту тех, кто струсил, спасовал, проявил слабость в тяжелую минуту, «придавленный к земле отвратительным воем приближающихся бомб», вжавшийся в нее под минометным об­стрелом. Они, курсанты, не думали о спасении так холодно и рас­четливо, как генерал-майор, снявший знаки различия и бежавший с передовой. У них не было времени думать о долге («Он подумал о Рюмине, но тут же забыл о нем... Мысли, образы и желания с осо­бенной ясностью возникали и проявлялись в те мгновения, которы-

390

ми разделялись взрывы...»), поскольку «тело берегло в себе лишь страх». Тот, кто переборол в себе чувство страха, безусловно, герой. Но в остальных, менее сильных духом, автор учит видеть не тру­сов, а прежде всего людей. Обыкновенных. Таких же, как те, что не почувствовали еще в жизни настоящего страха, не увидели смерть вблизи, но берутся судить свысока, не имея на то морально­го права! На протяжении всей повести я задавала себе вопрос: «А как бы я поступила на месте героев Воробьева?» И, честно ответив на него, понимала, что не все в жизни можно разделить на черное и белое, трусость или героизм.

К тому же, говорит автор, погибать страшно и противоестест­венно, но погибать напрасно, бесполезной жертвой, противно самой природе человеческой, тому, что отличает человека от зверя. Про­тест против этого звучит в потрясающей сцене, когда курсанты в отчаянии и бессилии стреляют в горизонт.

Автор прощает своим героям страх за собственную жизнь еще потому, что жизнь человеческая была ценна для них вообще, и своя, и чужая. Преодоление любви к человеку, заложенной в них заповедью «не убий», стало для них даже мучительнее, чем борь­ба с трусостью. Война отбрасывает высшие нравственные ценно­сти, лучшие человеческие качества: доброту, гуманность, способ­ность к сопереживанию — и превращает их в источник слабости. Ведь надо совершить единственный выбор: мы или они. Поэтому очень трудно, мучительно происходит перестройка сознания, вы­рабатывается ненависть к врагу. Константин Воробьев, будучи писателем-философом, гуманистом,-под жертвами войны понима­ет не только убитых и пострадавших физически, но и духовно, тех, кто пересилил в себе ради высшей цели — справедливо­сти — чувства добра и милосердия. В этих жертвах — тоже ужас войны.

Сначала у Алексея «сердце упрямилось» думать о фашистах «иначе как о людях». Сердцем он еще чувствовал, что убийство — преступление. Первый немец, убитый им во время ночной атаки, для него все еще такой же _гчеловек. Потом он пытался и не смог взглянуть ему в лицо, боясь, что оно будет лицом человека, а не врага. Воробьев не осуждает своего героя и не оправдывает его. Писатель не призывает к ненависти или мести — он лишь с огромной, бесконечной болью говорит, что сама жизнь учит это­му: «Со стороны учиться мести невозможно. Это чувство само рас­тет из сердца, как первая любовь к не знавшим ее...» Гибель ро­ты, самоубийство Рюмина, смерть под гусеницами немецких тан­ков уцелевших после налета курсантов — все это завершило пере­оценку ценностей в сознании главного героя. В нем зарождается ненависть, освященная воспоминаниями детства. Да, он приобрел способность ненавидеть, ибо «так было легче идти», так было лег­че воевать. Но он при этом многое, очень многое потерял. То, как он «вяло, всхлипывающее повторял ничего не значащие слова: «Стерва... Худая...» — было внешним выражением этой ужасной потери...

Чувство долга и ответственности есть у Алексея Ястребова и ка­питана Рюмина. Это чувство диктует им быть спокойными, уверен-

391

ными в себе, чтобы курсанты «испытывали облегчающее чувство

безотчетной надежды», требовать прежде с себя, а затем уже с оста­льных. «Нет, сначала я сам, надо все сперва самому... надо пер­вым» и в борьбе с врагом, и в борьбе с самим собой. Такое чувст­во ответственности — у молодых ребят, курсантов! Оно звучит гневным упреком высшему командованию, бросившему их на пере­довую лишь с учебными самозарядными винтовками и бутылками с бензином, без пищи, без пулеметов, бросившему на произвол су­дьбы. А в это время в тылу войска НКВД, сытые, одетые, воору­женные... Чувство долга — это еще то, что подвигло писателя ска­зать правду. И это тоже было подвигом.

Константин Воробьев — писатель-психолог. В его произведени­ях «говорят» даже детали. Вот курсанты хоронят погибших това­рищей. Время остановилось для мертвеца, а на его руке все тикают и тикают часы. Время идет, жизнь продолжается, и продолжается война, которая будет уносить все новые и новые жизни так же не­отвратимо, как тикают эти часы.

Опустошенный страшными потерями, человеческий ум начина­ет болезненно подмечать подробности: вот сожжена изба, а на пепе­лище ходит ребенок и собирает гвозди; вот Алексей, идущий в ата­ку, видит оторванную ногу в сапоге. «И понял все, кроме главного для него в ту минуту: почему сапог стоит?»

И жизнь, и смерть описаны с ужасающей простотой, но сколько боли звучит в этом скупом и сжатом слоге!

С самого начала повесть трагична: еще идут строем курсанты, еще война не началась для них по-настоящему, а над ними, как тень, уже нависло: «Убиты! Убиты!» Под Москвой, подо Рже­вом...»

И во всем этом мире До конца его дней Ни теплички, ни лычки С гимнастерки моей.

Сжимается сердце при мысли, что они были лишь чуть старше меня, что это они убиты, а я жива, и тотчас же оно наполняется не­выразимой благодарностью за то, что мне не пришлось испытать того, что испытали они, за драгоценный дар свободы и жизни. Нам — от них.

Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ О КНИГЕ

(По роману А. Б. Чаковского «Свет далекой звезды»)

Мне хотелось бы рассказать о замечательной книге — «Свет да­лекой звезды» Чаковского. Эта книга рассказывает о любви. И, на­чав ее читать, уже невозможно оторваться.

Действие этой книги начинается в 1953 году. Игорь — главный герой — отдыхает на море, но вдруг ему попадает в руки старый журнал, где он видит фотографию рабочих с какого-то завода. И вот среди этих рабочих он увидел ее — Олю. Прошлое вновь встало перед его глазами. Он вспомнил, как они встретились в первый раз — это было в самом начале Великой Отечественной войны, тог-

392

да их любовь только зарождалась, но их пути разошлись. Однако они случайно встретились еще раз, и любовь вспыхнула с новой си­лой. Но однажды он получил извещение, что Ольга погибла, вы­полняя боевое задание.

Автор, как тонкий психолог, очень хорошо сумел передать те чувства, которые овладели в ту минуту его героем: и боль, и ра­дость, и надежда.

Будто бы оживает для меня герой этого романа, и начинаешь переживать вместе с ним, сочувствовать ему, радоваться и пережи­вать за него.

Когда он увидел фотографию, то для него как будто зажегся ма­як.

Игорь бросился разыскивать Ольгу, хотя понимал, что сделать это будет не просто.

Автор сталкивает своего героя с разными трудностями и не­приятностями. На его нелегком пути встречаются разные люди. Одним глубоко безразличны его чувства, мысли, переживания, другие принимают их близко к сердцу, стараются ему помочь изо всех сил. И очень хорошо, что те, кому безразлично чужое горе, встречаются в жизни не так уж и часто.

Автор ведет своего героя нелегким, тернистым путем. Не раз, когда уже казалось, что цель близка, он (Игорь) оказывался в ту­пике. Но он не терял надежды. Он продолжал свои поиски. И снова оказывался в тупике, но не сдавался. Ведь каждый раз он был все ближе и ближе к цели.

Сталкивая своего героя с людьми, близко знавшими Олю, автор поддерживает своего героя, вдохновляет его. А эти люди, рассказы­вающие об Оле, о ее смелости, честности, доброте, отзывчивости, помогают понять ему, что он не ошибся в ней.

Это произведение очень реалистично. И автор старается быть ре­алистичным до конца. Мне бы очень хотелось увидеть счастливый конец, где Оля с Игорем встретились бы, но автор решает по-друго­му.

В тот момент, когда Игорь, как никогда, близок к своей цели, он узнает, что Оля умерла.

Это место нельзя читать без слез, кажется, что все вокруг ру­шится, но автор помогает своему герою пережить это потрясение и вернуться к жизни, к новой жизни.

Это произведение знакомит нас с настоящей, чистой