Национальная культура (в «деревенской» прозе 1950-1970-х годов ХХ века)

Вид материала

Документы

Содержание Александр Солженицын «Матренин двор» Задания для проверки знаний студента Василий Белов «Привычное дело» Семантика словосочетания «привычное дело» Задания для проверки знаний студента Валентин Распутин «Прощание с Матерой» (1976) Список литературы и источников

Подобный материал:

• Американская культура, 3238.88kb.
• Предметы музейной коллекции по истории геологического поиска периода 1930-1950 годов, 39.9kb.
• К отчету об издательской деятельности Института истории, 430.62kb.
• 1980-х годов. К 50-летию, 37.06kb.
• Преодоление «теории бесконфликтности» в новой отечественной литературе и художественное, 722.22kb.
• «псевдодокументализм» в русской неподцензурной прозе 1970-1980-х годов (Вен. В. Ерофеев,, 366.21kb.
• Диалог национальных культур в русской прозе 20-х годов ХХ века 10. 01. 01 русская литература, 1260.84kb.
• Мировая экономика, 40.42kb.
• Начало 30-х годов XX века в СССР отмечено быстрым развитием тяжелой промышленности., 126.45kb.
• С. Н. Андреенков Д. С. Орлов Аграрный сектор Новосибирской области в середине 1950-х, 2188.29kb.

НАЦИОНАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

(в «деревенской» прозе 1950-1970-х годов ХХ века)


История понятия «культура»

1. Слово «культура» в переводе с латинского означает «возделывание», «взращивание». Культура — это то, что связано с человеческой деятельностью.

2. Цицерон ввёл новый смысл понятия «культура». Культура — «возделывание души человека». Из этого формируются определённые качества humanitas, что в переводе с латинского означает «человечность».

Появился термин в качестве научного лишь в ХV111 веке. Но точного определения дано не было. Впервые объяснил термин «культура» Эд Тэйлор (1871 г.): «Культура, или цивилизация, слагается в своём целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества». С ХХ века начинают появляться уже тысячи определений (Кребер, Клакхон, и др.) Причина множественности - в том, что сама культура неравномерна, многогранна.¹

Итак, под культурой (лат. cultura, от основы colere — возделывать), в повседневной бытовой практике понимается: 1) возделывание, обработка, улучшение, совершенствование — «культурное растение», «физическая культура», «культуризм», «культиватор» и т. д.; 2) воспитание, образование, соблюдение нравственных норм, общепринятых правил, этикета — «культурный человек», «культура речи», «некультурное поведение» и т. д.; 3) искусство, творчество — «дом культуры», «художественная культура», «колледж культуры» и т. д. ²

Кроме того, термин культура широко используется в гуманитарном дискурсе, чем обусловлено его массовое проникновение в повседневную жизнь через СМИ и другие средства коммуникации — субкультура, культурные ценности, поп-культура, псевдокультура, культурология, инкультурация и т. д. Культура в этом смысле — это нравственные, моральные и материальные ценности, умения, знания, обычаи, традиции. Часто термином «культура» характеризуется определённая историческая эпоха: «Культура Древней Руси», «современная культура», и т. п.

Культура антропологическая — со стороны деятельности — есть способ человеческой жизнедеятельности по преобразованию природы, общества и самого человека, выраженный в продуктах материального и духовного творчества.

Культура аксиологическая — («аксиос» - ценность) — ценностная оценка — есть совокупность выдающихся произведений человеческой деятельности, которые делают его жизнь наиболее комфортной и объяснимой.

Культура информационно-семиотическая — есть социально значимая информация, передающаяся из поколения в поколение и выражающаяся через ценности, нормы, смыслы и знаки (символы).³

Культура как нормы поведения. Следующее распространённое понимание понятия культуры слагается из трёх составляющих:

1. Жизненные ценности;

2. Нормы поведения;

3. Артефакты (материальные произведения).

Жизненные ценности обозначают самые важные в жизни понятия. Они являются основой культуры.

Нормы поведения отражаются в понятиях Мораль и Нравственность. Они показывают, как люди должны повести себя в различных ситуациях.⁴


На протяжении ХХ века (во времена революций, войн, НЭПа) русская культура менялась, перестраивалась, ломалась с десяток раз. К 1950-ым годам стало ясно, что самой незащищенной, в условиях исторических ломок оказывается деревня и ее жители.

Писатели «деревенщики» стремились показать сознание деревни не в застывшем, неизменном, а историческом времени. Имена хорошо известны: Солженицын, Белов, Распутин и др. Говоря о судьбе деревни, они далеки от того, чтобы изображать ее в тонах преимущественно «радужных, напротив, даже процессы, направленные на благо деревни, видятся им не только в свете конечной цели, - далеко не все готовы они оправдать или признать неизбежным на пути к ней. Их самый сильный аргумент – человек деревни, показанный изнутри, с точки зрения его восприятия, переживания и его меняющегося мышления». ⁵

Литература о деревне рассматривала объективные социальные отношения, выражая тревогу и сожаление по поводу резкого разрушения традиционного уклада жизни. Это сожаление порождало «нравственную идеализацию, когда казалось, что с падением деревни произойдет и полное падение нравов. Оно порождало и неизменное опасение за традиции национальной жизни и национального характера. Немало жестокости было впоследствии увидено и показано не только по отношению к «лесному», но и к культурным традициям».⁶

Авторы произведений деревенской прозы воссоздают традиционную русскую деревню: старые избы, церковь, кладбище, озеро или реку, лес, баню, грибы, ягоды и березы. «Писатели делают это не для того, чтобы нарисовать наивную идиллическую картину, - пишет исследователь Катлин Партэ, - а чтобы показать, что деревня умирает вместе со стариками. Поскольку деревни покидались, модернизировались или поглощались в результате укрупнения, то все в них, от стариков-крестьян до лаптей, окрашено ощущением утраты. Молодое поколение не унаследовало умения, вкусов или терпения, которые не позволили бы разорваться цепи деревенской жизни... Такие опоры, как дом и родина, приносящая удовлетворение работа, почтение к природе, деревенская солидарность, исчезли; гармония, лад уступили место разладу.⁷

В середине ХХ века резко изменились культурные ценности и сознание людей. На смену коллективному типу сознания пришло индивидуальное и личное. Если раньше человек жил для другого, то теперь живет только для себя. В 1950-ые годы появилась онтологическая проза, которая выявляла картину деревенского мира, в противовес ей возникла литература личностного самосознания, экзистенциальный реализм.

Весьма точно характеризует новое поколение Ксения Мяло, в своей книге «Под знамением бунта» она пишет, что это «дети, младшие братья и сестры «шестидесятников», ниспровергатели устоев, бросающие вызов «отцам», жаждущие перевернуть весь мир и провозгласившие лозунг: «Не доверяй никому старше 30 лет!» ⁸

Нельзя не согласиться и с С.Семеновой, которая пишет, «как ни драматичен и даже трагичен переживаемый момент развития многонационального отечества, он впечатывает в нас некую первичную истину, с которой нельзя не считаться: чувство национального самосохранения, потребность в культурном самосознании народа так же настоятельны и неистребимы, как самые глубинно натуральные инстинкты человека.⁹


Александр Солженицын «Матренин двор»


«Чтобы ХХ1 век не стал последним столетием для русских – мы должны найти в себе силы и умение сопротивляться распаду уже сейчас, и чем напористей разрушают нашу жизнь – тем напорней бы и сопротивляться. Однако позволит ли это нам наш национальный характер?..»¹⁰ – солженицынский вопрос в разделе, тревожно озаглавленном «Быть ли нам, русским?», нельзя назвать риторическим. Писатель, обращает нас к давней – и, увы, все еще не решенной – задаче национального самопознания.¹¹

Обращаясь к народному характеру в рассказах, опубликованных в первой половине 60 – х годов, Солженицын предлагает литературе новую концепцию личности. Его черты, такие, как Матрена, Иван Денисович (к ним тяготеет и образ дворника Спиридона из романа «В круге первом»), - люди не рефлексирующие, живущие некими природными, как бы данными извне, заранее и не ими выработанными представлениями. «И следуя этим представлениям, важно выжить физически в условиях, вовсе не способствующих физическому выживанию, но не ценой потери собственного человеческого достоинства. Потерять его – значит погибнуть, то есть, выжив физически, перестать быть человеком, утратить уважение не только других, но и уважение к самому себе, что равносильно смерти». ¹²

Соответственно, типологию национального характера в деревенской прозе – во всех вариативных модификациях и расслоениях – определяет ситуация выживания (или испытания), преобладающая в истории русской деревни.

А.Солженицын в книге «Русский вопрос» к концу ХХ века» особо отмечал: «Сам русский характер народный, так известный нашим предкам, столько изображенный нашими писателями и наблюденный вдумчивыми иностранцами, - сам этот характер угнетался, омрачался и изламывался во весь советский период. Уходили, утекали из нашей души – наша открытость, прямодушие, повышенная простоватость, естественная непринужденность, уживчивость, доверчивое смирение с судьбой, долготерпение, долговыносливость, непогоня за внешним успехом, готовность к самоосуждению, к раскаянию, скромность в совершении подвига, сострадательность и великодушие».¹³

Испытанию подвергся, в первую очередь, русский национальный характер как таковой. Но в ситуацию выживания была в ХХ веке поставлена русская деревня и традиционно-крестьянская, аграрно-земледельческая в своих основах Россия в целом. Это обусловило и обращение «деревенщиков» к народному характеру в его предельных, пограничных ситуациях.

Жорж Нива считает, что поиск истины, поиски Святого Грааля получают смысл вполне точный: «это поиски России. Замаскированные в Иване Денисовиче, этнографические в Матренином дворе, нравственные и философские в Круге первом, поиски эти становятся главной темой в «Августе Четырнадцатого»...»¹⁴

Солженицын ищет настоящего русского человека в «нутряной» России – в вагоне, бараке, лагере, в затерянной на российских просторах деревушке, убогой крестьянской избе. Как пишет А.Большакова, «национальный характер осмысливался как показатель саморазвития народной жизни, шедшей вразрез с идеологическими нормативами и, в результате, взорвавшей их изнутри. Кроме того, и у Солженицына, и у «деревенщиков» происходила реабилитация десятилетиями репрессированных, оттесняемых пластов крестьянского менталитета». ¹⁵

Важен вопрос о претворении деревенской прозой поэтики национального характера, заложенной в ранних произведениях Солженицына. Можно утверждать, что именно в символическом образе иконописной Матрены (символ России в ее праведных ликах) и других образах «онтологической символики» писателя проявляется традиция того художественного стиля, который был назван В.В.Виноградовым в работе о Пушкине «символическим реализмом».¹⁶ По точному замечанию П. Спиваковского, характеризующего символ и символизацию как важнейший прием отражения жизненной реальности у Солженицына, «выявление в ней скрытых символических значений позволяет осознать их как выражение высшей сверхсубъективной точки зрения».¹⁷ Символ «как форма воплощения авторской концепции бытия» рассматривается А. Урмановым на правах важнейшего элемента в поэтике Солженицына.¹⁸

В рассказе «Матренин двор» само заглавие содержит в себе пространственную характеристику и намечает очерковый стиль художественного изображения. Повествование ведется от имени авторского «я». В первом же абзаце «Матрениного двора» тема пространства обретает «документально выверенные характеристики, как это присуще очерковому жанру и публицистике в целом».¹⁹ «Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад - просто в Россию. Ни в одной точке ее никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять. Мне просто хотелось в среднюю полосу - без жары, с лиственным рокотом леса. Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России - если такая где-то была, жила».²⁰

О. Пищулина утверждает, что «каждый писатель воссоздает в творчестве свою биографию, прибегая к разным формам ее воплощения. У Солженицына автобиографизм обретает особенно зримый публицистический оттенок».²¹ В своей статье критик отмечает такие особенности публицистического мышления Солженицына, как лирико-публицистический диалог с читателем. Писатель часто напрямую обращается к читателю, как бы создавая эффект читательского присутствия при важнейших событиях его жизни и страны, как бы приглашая принять участие в «экскурсии», которую совершает сам автор.

Возвращаясь в «среднюю полосу» России герой рассказа пытается вернуться в «нутряную Россию» прошлого. Здесь едва завуалированная мысль: самая возможность существования в России берется под сомнение («если такая где-то была, жила»). Так оно и случается: хотя герою первоначально улыбается удача, и он попадает в «местечко Высокое поле», «где не обидно было бы жить и умереть», эта удача оказывается иллюзорной - «Увы, там не пекли хлеба...»²²

По мнению О. Пищулиной, перед нами лирико-философское повествование, раскрывающее мировоззренческие ориентиры писателя посредством символики, историко-нравственных реминисценций, риторических обращений, восклицаний и прочих элементов публицистического стиля. Есть и другое мнение: в статье «Матренин двор: парадоксы и противоречия Александра Солженицына» А.Большев рассматривает присущие рассказу «переключения с одного жанрово-стилевого регистра на другой», то есть сочетание в нем очерка и жития.²³

В «Матренином дворе» представлены – и противопоставлены – две России, два взгляда автора на сущность страны, ее национальный образ и самообраз. Один взгляд Солженицына на Россию можно охарактеризовать как исторически обусловленный, этот взгляд обращен на социально-политический аспект понимания сталинской и «постсталинской» России автором. Другой – это взгляд на Россию с позиции нравственных ценностей, присущих с точки зрения писателя, русскому народу искони и составляющих сердцевину национальной ментальности и национального характера. Переплетение, взаимное притяжение и отталкивание этих двух концепций «русскости», как представляется, обуславливают силу воздействия повести на читателя.²⁴

Непримиримый дух оппозиционности к существующему советскому образу жизни последовательно проводится через весь рассказ «Матренин двор». Реальным воплощением старой России предстает в рассказе русский лес, чей «лиственный рокот» столь любезен сердцу рассказчика: «На взгорке между ложков, а потом других взгорков, цельно-обомкнутое лесом, с прудом и плотинкой, Высокое Поле было тем самым местом, где не обидно бы и жить и умереть. Там я долго сидел в рощице на пне...»²⁵ Олицетворением советской партноменклатурной России, столь ненаваистной автору, является в «Матренином дворе» железная дорога. Именно поэтому в начале рассказа герой мечтает «навсегда поселиться <...> где-нибудь подальше от железной дороги».

Железнодорожный поселок Торфопродукт («В Торфопродукт легко было приехать. Но не уехать».) выступает многоговорящим символом советской действительности. По поводу названия поселка Солженицын замечает: «Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!» Название, как краткое описание поселка с его неизменным громкоговорителем, клубом и пьяными драками воспринимается критиком М. Поповой, как символ нелепости, разрушительности, абсурда советского строя, создающего такие нелепые реалии и слова, как «Торфопродукт».²⁶ Рядом с поселком расположена деревня, где проживает героиня рассказа: «Деревня эта Тальяново, спокон она здесь, еще когда <...> кругом лес лихой стоял». Символично местоположение Тальяново – срединное: деревня находится между советским Торфопродуктом и «...целым краем деревень <…> все поглуше, от железной дороги подали, к озерам».

Исследователь Пищулина О. отмечает, что «русское» в деревне Тальяново поставлено в условия жесткой зависимости от «советского». Так, для того чтобы выхлопотать себе жалкую пенсию, героиня рассказа Матрена вынуждена мыкаться по различным советским учреждениям, а ведь «...собес от Тальяново был в двадцати километрах к востоку, сельских совет – в десяти километрах к западу, а поселковый – к северу, час ходьбы». Впрочем, и «церковь – место духовного причастия героини» находится «за пять верст». Остальные божьи храмы, надо полагать, были разрушены или использовались для других целей...²⁷

В образе крестьянки Матрены, по мнению исследователя Большаковой А., отразилась традиционно-патриархальная грань национального характера, тип «хранительницы» народных устоев, вековечной мудрости (линия, получающая далее развитие в образах старых крестьянок у Астафьева, Распутина, Абрамова).²⁸

Судьба крестьянки достаточно трагична: Матрена была больна, но не считалась инвалидом, она не работала в колхозе, поэтому пенсия ей не полагалась. А для того, чтобы получить пенсию за умершего мужа, нужно было обойти множество учреждений. Одним словом, как пишет сам писатель, «много было наворочено несправедливости с Матреной».

Детали, подмеченные автором, красноречивее длинных рассуждений. «Что на завтрак, она не объявляла, да это и догадаться было легко: картовь не облупленная, или суп картонный (так выговаривали все в деревне), или каша ячневая (другой крупы в тот год нельзя было купить в Торфопродукте, да и ячневую-то с бою - как самой дешевой ею откармливали свиней и мешками брали)».

Несмотря на все тяготы и невзгоды, Матрена не утратила способности откликаться на чужую беду. Героиня является хранительницей очага, однако эта ее единственная миссия обретает под пером Солженицына подлинную масштабность и философскую глубину. В нехитрой жизни Матрены просвечивает та самая не показная праведность, без которой не может возродиться Россия.

«Исконные русские ценности и многие особенности русского национального менталитета воплощены в образе главной героини рассказа. – Утверждает М.Попова. – Их выражению служат традиционные для нашей культуры мотивы: мотив неосуществленной любви, образ дома, мотивы альтруизма и всепрощения, преобладание духовных ценностей над материальными, долготерпения и святости».²⁹

Неосуществленная, несчастная любовь в «Матренином дворе» - один из факторов, определивших судьбу героини, и в то же время – воплощение национального взгляда на мир. Любовная история Матрены, о которой мы узнаем из ее воспоминаний, разворачивается – что, по мнению М.Поповой, весьма символично – в июле 1914г., накануне первой мировой, которая положила конец поступательному развитию царской России. Рассказ Матрены воссоздает перед читателем идеализированную картину счастливого крестьянского быта: «Я представил их рядом: смоляного богатыря с косой через спину; ее, румяную, обнявшую сноп. И – песню, песню под небом, какие видно давно уже отстала деревня петь, да и не споешь при механизмах».

История Матрены и Фаддея, занимающая в тексте рассказа около двух страниц, многомерна и многозначна. Это и символ вмешательства в судьбу отдельного человека могучих надличностных исторических сил – войны, революции, и знаковое воплощение гибели старой патриархальной России. Но трагедия героев – это и типично русский мотив неосуществленной любви, который проходит и через наш фольклор, и через великую русскую литературу. Анализируя этот мотив, Г.Грачев приводит разнообразные примеры. Это и известная народная песня («Но нельзя рябине к дубу перебраться»), и не менее известная песня времен гражданской войны («Дан приказ ему на Запад»), и стихотворение Ф.Тютчева («В разлуке есть высокое значенье»), и знаменитые пушкинские строки («Но я другому отдана»).

Жорж Нива пишет, что у Матрены «русской женщины», двойное призвание: она образец скромности, воздержанности, и Солженицын видит в ней истинный смысл русской жизни, но вместе с тем она таит в себе трагедию. Трагично ее прошлое, исковерканное скотской грубостью мужчин. Трагичен ее конец: жадный деверь, который вырвал у нее «горницу, стоявшую без дела», и сделался, таким образом, косвенной причиной ее бессмысленной смерти на железнодорожном переезде, - это само вечное буйство, эгоизм, хищность, которые обезображивают Россию и рушат «связи и смысл» Матрениной жизни. Солженицын сделал эту притчу-репортаж из подлинного происшествия, которому был свидетелем и потому пережил его с особенной остротой. Изможденное лицо хозяйки стало одним из тех «узлов» русской судьбы, которые он так страстно искал.³⁰

Исследователи давно отметили, что история Матрены в изображении Солженицына напоминает житие святых. Так, К. Муди в книге о Солженицыне, вышедшей еще в 1976 году в Нью-Йорке, писал: «Характерное для нее отсутствие интереса к личной собственности, жажды наживы, которые присущи остальным жителям деревни, напоминает учение Толстого о том, что личная собственность является главной причиной изоляции людей друг от друга и препятствием на пути достижения всеобщего братства. Матрена является воплощением святой наивности, христианской кротости, и этим она напоминает князя Мышкина у Достоевского».

По единодушному признанию и отечественных, и зарубежных исследователей, образ героини является самым полным выражением авторского взгляда на Россию. Оценивая образ Матрены, В.А.Чалмаев пишет: «Она, может быть, самый яркий символический характер, - если искать символ Родины, былой России, «матушки нашей», прошедшей мучения новейшей, после 1917 года, истории, - во всем творчестве Солженицына». К. Муди говорит о Матрене: «Ее значение состоит не в умении физически приспосабливаться, а в неких идеальных качествах, традиционно ценимых русскими, которыми ее наделяет Солженицын. Удивительно живая и правдоподобная, она также является воплощением того мистического чувства по отношению к России, которое время от времени просвечивает в его произведениях через специфически советский жизненный опыт».

Исследователь М.Попова акцентирует внимание на деталях повести, которые противопоставляют современную Россию России исконной. Так, например, Солженицын подчеркивает контраст между названием деревни «Высокое Поле» и тем, как живут ее обитатели. «Само сочетание слов «Высокое Поле» дышит «русскостью», его можно рассматривать как символ русской души. Как говорит писатель, «от одного названия веселела душа». Однако жить в Высоком Поле тем не менее оказалось невозможно, ибо там «не торговали ничем съестным. Вся деревня волокла снедь мешками из областного города». Россия современная, страна абсурда, - утверждает М.Попова, - в которой крестьяне не пекут хлеб, побеждает Россию патриархальную, Россию традиционную». ³¹

Солидарна с М.Поповой исследователь Пищулина О., она пишет, что конфликт между «нутрянной», исконной и советской Россией разрешается в пользу второй. Рассказ заканчивается столь же символично, как и начинается: два железных сцепленных паровоза разносят деревянный Матренин двор и самодельные сани. Не случайно еще в середине рассказа как бы мимоходом сообщается о том, что «больше всего» Матрена боялась поезда: «Как мне в Черусти ехать, с Нечаевки поезд вылезет, глаза здоровенные свои вылупит, рельсы гудят – аж в жар меня бросает, коленки трясутся. Ей-Богу правда!»³²

Нельзя не согласится с Пищулиной О., которая пишет, что «окончательную точку в трагической судьбе Матрены (читай – России) определяет финал рассказа: поезд сбивает Матрену как раз на полпути к Черустям... Гибель Матрены символизирует гибель исконной крестьянской «избяной» России, брошенной в огонь трагических испытаний века». ³³

Можно привести еще один пример столкновения двух сущностей России. Рассказывая о похоронах Матрены, писатель обращает особое внимание на то, что все традиционные ритуалы были соблюдены. «Тусклое матренино зеркало завесили широким полотенцем старой домашней вытоки... И к окнам, под образа, поставили на табуретках гроб». Голова Матрены, как и положено была повязана белым платком. Мужчины стояли молча, без шапок. Оплакивание шло по вековому обычаю: «Самый же плач доставалось вести родственницам. В плаче заметил я холодно-продуманный, искони-заведенный порядок». Когда вторая Матрена осмеливалась выйти за пределы ритуала, остальные плакальщицы ее останавливали. Звучал на похоронах и такой традиционный для плача мотив, как «зачем ушла раньше меня». Рассказ об оплакивании покойницы завершается фразой: «И совсем уже не обрядно – простым рыданием нашего века, не бедного ими, рыдала злосчастная матренина приемная дочь...» «Простое рыдание нашего века» противопоставляется рыданию обрядному, ибо «страдания современности по глубине и силе превосходят все, что было известно национальному сознанию ранее, и поэтому по отношению к ним традиционные способы осмысления, воплощения и преодоления горя недейственны».³⁴

Солженицын говорит об определенной эпохе, о том, какими были Россия и русские в начале 1950-х гг. Однако, продолжает Попова М., та же система художественных деталей помогает ему представить исторически обусловленные страдания страны и народа как одно из проявлений их вековечной судьбы.

Как точно отмечает Катлин Партэ, большинство рассказов об отрыве от своих корней носят элегический характер, а у «А.Солженицына он драматический, можно даже сказать мелодраматический. Автор хочет показать, что Россия не может позволить себе терять таких Матрен с их старомодными этическими и эстетическими ценностями; от этих людей зависит духовное здоровье нации. Россия не сможет процветать без людей, подобных Матрене».³⁵

«Не стоит село без праведника» - так первоначально назывался рассказ «Матренин двор». Солженицын объединяет «деревенское» с доселе враждебным ему «городским» во всеохватном образе «всей земли нашей»: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».³⁶

Так, писатель зовет нас обратить свой взор на прошлые нравственные устои, на былые духовные ценности, которые утрачены и едва ли могут вернуться... «Автор выводит на первый план, прежде всего, бытовой, этнографичекий, психологический, социально-нравственный материал и из него выводит идею: потеряв старую монархическую Россию, мы потеряли все».³⁷