Geum.ru

Правовой статус Академии наук в 20-е годы XX века

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Правовой статус Академии наук в 20-е годы XX века


Л.Г. Берлявский, профессор кафедры конституционного и муниципального права Ростовского государственного экономического университета «РИНХ, доктор исторических наук, кандидат юридических наук


В статье автор отмечает, что в правовом регулировании Академии наук в 20-е годы XX века усилилось директивное влияние на нее со стороны Совнаркома, в ведении которого она находилась. В Уставе Академии наук СССР, утвержденном СНК СССР 18 июля 1927 г., были закреплены перекос в сторону прикладного знания в ущерб фундаментальному, чрезмерное сосредоточение властных полномочий Президиумом АН СССР.

Ключевые слова: Академия наук, Совнарком, Устав АН СССР 1927 г., правовой политика советского государства.


Юридические аспекты истории Российской Академии наук явно недостаточно изучены. Между тем назревшая реформа этого учреждения делает такие исследования весьма злободневными. Предстоящее в 2012 году 85-летие Устава АН СССР 1927 г. актуализирует его развернутую юридическую характеристику, предысторию создания, мотивы создания тех или иных норм. По мнению В.И.Вернадского, Академия наук в 20-е годы была поставлена в исключительное положение, это было единственное учреждение, юридически сохранившее самоуправление.

В правовой науке советского времени высказывалось мнение, что Устав АН СССР 1927 г. по своей правовой природе ничем не отличался от любого другого нормативного акта Правительства СССР. Вместе с тем, существенная особенность этого акта заключалась в том, что Устав Академии наук разрабатывался самой Академией и по ее представлению утверждался правительством. Такой порядок принятия Устава в целом и внесения в него изменений существовал в старой, дореволюционной Академии и был сохранен советским государством. АН СССР определялась как государственное научное учреждение. Осуществленная на основе данного Устава реорганизация Академии наук, выборы членов Академии, «академическое дело» стали предметом изучения в постсоветский период.

20-е годы XX века стали судьбоносными в истории Академии наук. Новую экономическую политику большинство академиков и сотрудников РАН встретили с воодушевлением, непременный секретарь С.Ф. Ольденбург назвал 1921 год поворотным для нашего научно-культурного дела. Вместе с тем, анализируя непосредственное будущее науки в России, он видел тревожные симптомы, первыми из которых были сокращение штатов ученых учреждений, недооценка и недостаточное развитие гуманитарных наук. С.Ф. Ольденбург бы уверен в том, что научные учреждения должны содержаться всецело государством.

Изменения в правовой политике советского государства с ведением нэпа не могли не сказаться на правовом статусе ведущего научного учреждения страны.

В данных условиях приобрел актуальность вопрос о правовом статусе Российской Академии наук. Несмотря на все трудности, вызванные только что окончившейся Гражданской войной, Академия, действовавшая на основе дореволюционного Устава 1836 г., сохраняла автономные основы своей деятельности. В 1920-е годы некоторые изменения претерпела процедура избрания академиков. Непременный секретарь АН С.Ф. Ольденбург в обращении по поводу избрания членов Академии указывал, что ввиду возможных затруднений с приездом в Петроград, избранный от вуза представитель может переслать по почте в Академию свой голос в виде записки, которая «будет присоединена к прочим, и тайна голосования будет соблюдена». В «Положении о порядке избрания в действительные члены Российской Академии наук» устанавливалось, что в избирательную коллегию входят представители вузов, ученых учреждений и всероссийских научных обществ, известных своей научной деятельностью. В частности, в 1921 г. в коллегию по выборам в действительные члены РАН по Отделению русского языка и словесности вошли представители 11 университетов.

В мае 1922 г. Политбюро ЦК приняло решение «Об Академии Наук и Публичной Библиотеке», в котором А.И. Рыкову было поручено обеспечить их существование «хотя бы в минимальной степени» [1; с.27]. Это было первое решение Политбюро, касавшееся Академии наук. Его приняли на основании обстоятельного письменного доклада вице-президента Академии наук В.А.Стеклова «Современное состояние научного дела Российской Академии наук», в котором оно было охарактеризовано как критическое не только из-за последствий завершившейся Гражданской войны, но и усилившейся бюрократизации советского госаппарата. По словам академика, «инфузории не ждут в совершении своих изучаемых учеными процессов заседаний Наркомфина, химические реакции ни с какими ведомствами и их проволочками не считаются». В записке руководства Академии наук в СНК от 22 ноября 1922 г. указывалось, что если одни из русских ученых погибнут в России «жертвою ненормальных условий, то другие последуют примеру сотен своих товарищей, работающих и теперь плодотворно на мировую науку за пределами России».

В подобных условиях крайне важно было определить отношения между Академией наук и советскими органами управления научной деятельностью. До 1925 г. Академия наук находилась в ведении Главного управления научных учреждений (Главнауки) Наркомпроса РСФСР. В это время она отстаивала свое право непосредственно обращаться по научным вопросам в Совнарком, что наталкивалось на упорное сопротивление Главнауки.

Представляет интерес состоявшаяся в 1923 – начале 1924 гг. достаточно острая дискуссия по данному вопросу между Главнаукой и Академией наук, в которой выявилось разное понимание юридических категорий «подведомственность» и «полное ведение». В октябре 1923 г. руководство Главнауки направило Академии разъяснение о том, что она, как и все прочие ученые учреждения, находится в «непосредственном и полном ведении» Главнауки, указания и распоряжения которой подлежат немедленному и неуклонному исполнению. Распоряжения типа требований предоставить сведения о научном персонале, «лицах, принадлежащих к Коммунистической партии», годовой отчет, анкету научного учреждения Академия наук оценила «как некоторые недоразумения» [2; л.11-11об]. На обострении взаимоотношений не мог не сказаться также субъективный элемент противостояния, а именно противоположные позиции заместителя наркома просвещения М.Н.Покровского и руководства АН.

В ответе Академии наук за подписью непременного секретаря С.Ф.Ольденбурга разъяснялось, что в течение продолжительного периода установился порядок, санкционированный не столько писаным уставом, сколько многолетней практикой, нашедшей «полное признание и со стороны Рабоче-Крестьянского правительства, которое с первых же дней Октябрьской революции пошло навстречу Академии наук, всемерно поддерживая ее и предоставляя ей действовать на установившихся в течение многих десятилетий основаниях», с теми лишь изменениями, которые вызывались «коренным изменением жизни государства». Особо отмечалось, что этот порядок никогда не превращал подведомственность Наркомпросу в «полное ведение», так как это было бы равносильно низведению высшего ученого учреждения на положение второстепенного административного органа. У руководства Академии вызывала серьезное беспокойство идея Главнауки применить к Академии «Положение об исследовательских институтах при вузах» [2; л.114-114 об].

Секретарь АН утверждал, что Академия отстаивала «в мрачные эпохи деспотизма и реакции» свободу научного исследования, мысли и слова и считала себя вправе ожидать к 200-летнему юбилею иной оценки ее деятельности со стороны органа, ведающего делами научных учреждений республики.

Подобное толкование Академией наук указанных правовых категорий вызвало обращение Главнауки к наркому просвещения А.В. Луначарскому, в котором были сделаны определенные политико-правовые обобщения: «Всякому честному научному работнику известно, чем иногда была Академия наук в своем прошлом». Далее перечислялись имена видных ученых, ранее не избранных в состав Академии (Н.И.Лобачевский, И.С. Сеченов, К.А. Тимирязев, Д.И. Менделеев и др.), упоминалось, что во главе ее стояли великие князья, а «с Октябрьской революцией Академия не получила комиссара».

С точки зрения руководства Главнауки, «пока Академия стоит, не тронутая революцией, на глазах перед всеми учеными учреждениями, всякая попытка их реформ будет встречать сопротивление». Причина этого усматривалась в том, что научные организации считали ее олицетворением «противодействующей нам силы». Если перспективы революции могут создать такие обстоятельства, «при которых сейчас трудно учесть ориентировку руководящих групп учреждений, то станет понятным, как важно теперь же постараться подчинить их нашему влиянию». Документ завершался выводом, что Академия решительно и определенно стала на путь сопротивления, хотя и отмечалось, что никто не помышлял превращать ее в «канцелярию по ученой части» [2; л.30 об, 32].

В январе 1924 г. руководство Наркомпроса рассмотрело вопрос «О взаимоотношениях Главнауки с Российской Академией наук» и постановило, что коллегия и нарком могут контролировать Академию наук через Главнауку и ГУС. Вместе с тем, Академия обязывалась разработать и представить проект положения о Российской Академии наук [2; л.145].

Данное решение является образцом компромисса, характерного для правовой политики нэповского периода. В нем отсутствовали констатация сопротивления Академии Главнауке, применение административных мер по подчинению Академии наук «нашему влиянию», на чем настаивала Главнаука. Нет в нем и ориентации на правовые обычаи и практические обыкновения во взаимоотношениях с властными структурами, на чем основывала свою позицию Академия наук. Однако решение о разработке проекта положения об Академии наук было первым шагом к пересмотру ее Устава и последовавшей затем реорганизации. Несомненно, что решение Наркомпроса определялось позицией А.В. Луначарского, который утверждал, что от Академии нельзя требовать, чтобы, «положив руку на «Капитал», поклялась, что она ортодоксальнейшая большевичка». Нарком просвещения был уверен в том, что не пришло время ставить вопрос о коренной советизации АН, что необходимо считаться «со всеми хорошими традициями академии».

Наряду с этим негативные характеристики Академии наук продолжали давать органы политического контроля. Так в начале 1925 г. в сводке Ленинградского ОГПУ указывалось, что во главе Академии стоит 41 «бессмертный», большинство из которых «несут чиновничьи обязанности по заведованию каким-либо учреждением, попутно покапываясь в старой научной трухе». Взгляды всех академиков на советскую власть были оценены как «явно отрицательные». Осуществлением политического контроля за деятелями науки в данный период занимались облеченные властью не очень образованные советские чиновники. Например, в отделе политконтроля ОГПУ, который составлял сводки, подобные вышеуказанной, высшее образование имели 1,7%, а среднее – только 31,3 % сотрудников.

В условиях нэпа оставался нерешенным вопрос о специальной правоспособности научных организаций. Декретом СНК РСФСР об имущественных правах учреждений Наркомпроса (научных учреждений и вузов) от 6 марта 1923 г. было предоставлено право переводить состоящие при них предприятия на «начала самоокупаемости». На основании данного нормативного акта целый ряд научных учреждений и вузов учредили как профильные, так и непрофильные организации, которые возникали вне всякой связи с задачами того учреждения, при котором они образовывались. По данным арбитражных комиссий, которые привел известный цивилист А.В.Венедиктов, во второй половине 20-х годов расположенные в Ленинграде Академия художеств, Педагогический институт им. Герцена, Горный институт, Научно-мелиорационный институт, индустриальный и лесной техникумы организовали многочисленные строительные конторы и бюро как в месте своего нахождения, так и вне его, главным образом - в Москве. Однако все же наименее соответствовала их правовому статусу рыночная активность военно-научных учреждений, органов военного управления и даже правоохранительных органов. Военно-топографическое управление РККА сняло в аренду пекарню, научно-издательский отдел Военно-морских сил Республики открыл торговлю фарфоровой посудой, Ростовский уголовный розыск – торговлю подсолнечным маслом, один из исправтруддомов – торговлю мясом (совместно с частными лицами); газета «Ижевская правда» эксплуатировала смолокуренный завод, а два местных органа ГПУ – драматический театр и штамповальный завод (см.: Венедиктов А.В. Правовая природа государственных предприятий. Ленинград, 1928. С.148).

Думается, что в последовавшей затем реорганизации Академии наук ведущую роль сыграли следующие факторы: стремление академиков сохранить автономию научной деятельности; обвинение Академии в замкнутости и желании жить по Уставу, утвержденному Николаем I; борьба ее против административного диктата Главнауки. Характерно, что в 1924 г. сами академики предлагали изменить Устав АН с точки зрения преобразования ее в союзную, а также утверждения руководителей и научных работников ученых учреждений Академии конференцией после избрания их соответствующим отделением. При этом руководство Академии последовательно отстаивало свободу научного творчества. В официальном отчете о ее деятельности отмечалось, что если именно теперь необходима особенно интенсивная и планомерная работа научных учреждений и ученых для успешной индустриализации страны, то столь же необходимо и свободное научное исследование, преследующее цель дальнейшего познания природы и человека, независимо от практического приложения добытых результатов.

Важнейшим нормативным актом, регулировавшим деятельность Академии наук, стало Постановление ЦИК и СНК Союза СССР от 27 июля 1925 г. В соответствии с п.1 постановления, Академия наук была признана высшим ученым учреждением, состоящим при Совете Народных Комиссаров Союза ССР и действующим на основании устава, утвержденного последним. Правомочие СНК СССР утверждать устав Академии наук предоставляло советскому правительству реальные возможности в установлении организационно-правовых основ ее деятельности. Правовая норма, на основании которой Академия признавалась «высшим ученым учреждением, состоящим при Совете Народных Комиссаров Союза ССР», с одной стороны, присваивала Академии наук уникальный правовой статус. С другой стороны, порождалась неопределенность в правоотношениях с Совнаркомом. Пунктом 2 данного Постановления ЦИК и СНК СССР Академии было присвоено наименование - Академия наук Союза Советских Социалистических Республик.

Двойственное отношение высшего политического руководства к Академии наук просматривается в решении Политбюро «Об Академии наук» от 27 августа 1925 г., в котором признавалось возможным участие председателя СНК СССР А.И. Рыкова в торжественном заседании Академии наук, однако устройство демонстрации в Москве по поводу юбилея Академии наук было расценено как нежелательное [1; с.40-41].

28 июля 1925 г. Советом Народных Комиссаров СССР во исполнение директивы Политбюро для разработки Устава Академии Наук СССР была назначена Комиссия под председательством В.П. Милютина. Подготовленный этой комиссией проект устава был внесен в Политбюро и постановлением от 16 апреля 1926 г. направлен на рассмотрение и утверждение Совета Народных Комиссаров СССР. Протоколы заседаний Политбюро свидетельствуют, что вопрос об Уставе Академии наук вносился в повестку дня шесть раз [1; с.48-49]. Решением «Об уставе Академии Наук» от 26 мая 1927 г. из проекта был исключен пункт об утверждении членов Академии правительством, однако дополнено положение о порядке лишения академиков своих званий [1; с.48].

Председатель СНК СССР А.И. Рыков 11 апреля 1927 г. сообщал в Политбюро ЦК ВКП (б), что 16 основных положений Устава были согласованы с Академией [1; с.48-52]. При этом обсуждение проекта Устава в рамках самой Академии отличалось достаточной остротой. В частности, академик Н.Л.Никольский подверг документ критике, заявив, что он узаконивает «тот строй управления Академией, который сложился явочным порядком в переходные годы военного коммунизма».

Первый Устав Академии наук СССР был утвержден 18 июня 1927 г. [3]. В пункте 1 первого советского Устава Академии наук был определен ее статус как высшего ученого учреждения Союза ССР, состоящего при Совете Народных Комиссаров Союза ССР, которому она ежегодно представляла отчет о своей деятельности.

Согласно п.2. Устава перед Академией были поставлены следующие задачи: а) развивать и совершенствовать научные дисциплины, входящие в круг ее ведения, обогащая их новыми открытиями и методами исследования; б) изучать естественные производительные силы страны и содействовать их использованию; в) приспосабливать научные теории и результаты научных опытов и наблюдений к практическому применению в промышленности и культурно-экономическом строительстве Союза ССР. По Уставу в структуру Академии входили два отделения: Отделение физико-математических наук и Отделение гуманитарных наук (история, филология, экономика, социология и др.).

В соответствии с п.5 Устава, Академии наук был предоставлен достаточно широкий комплекс прав, в том числе, устанавливать и поддерживать научные связи с академиями, учеными учреждениями и научными обществами как Союза ССР, так и других стран. В частности, ей предоставлялось право в этих целях созывать на общих основаниях научные съезды и совещания. Она получала право учреждать в составе своих отделений: а) исследовательские институты, музеи, лаборатории, кабинеты и постоянные комиссии типа исследовательских институтов – с разрешения Совета Народных Комиссаров Союза ССР; б) временные комиссии – по постановлению собрания отделения и Общего собрания Академии. Академия наук Союза ССР пользовалась правами юридического лица (п.12).

Академия наук состояла из действительных членов (академиков), почетных членов, членов-корреспондентов и ученого персонала, занятого в ученых учреждениях Академии наук Союза ССР. При этом согласно п. 14 устава, действительными членами могли быть исследователи, граждане Союза ССР, обогатившие науку трудами первостепенного научного значения. Численность академиков была увеличена с 45 до 85.

В пунктах 16-18 академического Устава детально регламентировались правила выборов академиков, отразившие тенденцию к демократизации избирательной процедуры. Можно выделить следующие шесть этапов академического избирательного процесса:

1) об открывшейся вакансии действительного члена Академии по какой-либо специальности соответствующее отделение через непременного секретаря публиковало сообщение в центральных газетах;

2) ученым учреждениям, общественным организациям, отдельным ученым и их группам предоставлялось право в течение двух месяцев сообщать Академии письменно, с соответствующей мотивировкой, имена кандидатов в действительные члены Академии наук из числа выдающихся ученых по указанной специальности;

3) публикация в печати данных о сообщенных Академии наук кандидатах для отзывов о них со стороны указанных учреждений, организаций и лиц;

3) Президиум Академии образовывал особую комиссию из членов Академии по специальности, к которой относилась открывшаяся вакансия, в которую входили представители ученых учреждений союзных республик (по одному от республики). Причем порядок избрания таких представителей следовало определить законодательными актами союзных республик. Комиссия представляла соответствующему отделению Академии свое заключение о тех кандидатах, которых она нашла достойными избрания в действительные члены Академии наук Союза ССР;

4) голосование по кандидатурам на заседании отделения;

5) избрание кандидата Общим собранием Академии.

Согласно Уставу вводились две должности вице-президентов. В соответствии со ст.38 президент Академии наук Союза СССР избирался сроком на пять лет Общим собранием Академии из числа ее действительных членов и утверждался СНК СССР, аналогичная процедура предусматривалась для выборов вице-президентов (ст.40) и непременного секретаря (ст. 41).

Наряду с этим, действительный член Академии мог быть лишен своего звания, если он не выполняет обязанностей, налагаемых на него этим званием, или «если его деятельность направлена явным образом во вред Союзу ССР» (п.22).

Вопрос о включении данной нормы в Устав был одним из самых острых и дискуссионных на академических собраниях. В частности, выступая на чрезвычайном Общем Собрании АН СССР 2 февраля 1931 г., решавшем вопрос об исключении из состава АН СССР академиков С.Ф. Платонова, Е.В. Тарле, Н.П.Лихачева и М.К. Любавского, президент Академии наук А.П.Карпинский заявил: «Надо сказать, что этот параграф был включен без ведома Академии, он был включен прямо Правительством в наш Устав. В других академиях ничего подобного не существует». Он высказал сожаление, что такое постановление было введено Правительством в Устав, «которому мы должны подчиниться». Возражая ему, председательствовавший на заседании непременный секретарь АН СССР академик коммунист В.П.Волгин заметил, что о навязывании этого пункта «сказать никак нельзя». Поддержавший его академик (с 1929 г.) А.Д.Архангельский заявил, что этот пункт «выработан нами в начале работы комиссии, что затем этот параграф был принят Общим Собранием Академии наук и что решительно никто этого параграфа нам не вставлял извне».

На основании Устава АН СССР 1927 г. уже в следующем, 1928 г., осуществлялось выдвижение кандидатов в члены Академии. В частности, на объединенном заседании Северо-Кавказской секции научных работников, совета и правления Северо-Кавказского государственного университета и научных организаций был заслушан доклад профессора П.И.Бухмана о кандидатах в члены Академии наук СССР, выдвинутых научными организациями Северо-Кавказского края и отзывы о них. Было принято решение утвердить список из 29 кандидатов, в число которых вошли Н.И.Вавилов, А.Н.Бах, И.М.Губкин, А.М.Деборин, А.Н.Прянишников, И.А.Каблуков, Н.Н.Лузин и др., при этом исключенным из списка оказался А.Н. Кольцов [4; л.3].

В утвержденных отзывах о кандидатах в члены АН СССР достаточно позитивно оценивался новый порядок выборов в Академию наук. В частности, в отзыве о химиках А.Е.Фаворском и А.Е. Чичибабине констатировалось, что незадолго до этого целый ряд научных работников, профессоров и академиков имел повод высказать свои соображения по вопросу о том, кого следует выбирать в академики. При этом была обозначена проблема: каких кандидатов надо выбирать, тех ли, кто уже обогатил науку своими работами или тех, кто только подает надежды. Считая заранее верным тот взгляд, что звание академика связано с улучшением условий научно-исследовательской работы, авторы отзыва приветствовали «прежде всего, саму идею увеличения числа академиков. Интересы науки от этого, конечно, только выиграют» [4; л.19].

Отзывы о кандидатах по естественнонаучным специальностям были максимально конкретны. В частности, Н.И. Вавилов был охарактеризован как наиболее видный представитель прикладной ботаники в СССР, а возглавляемый им Всесоюзный институт ботаники и новых культур - как единственный в мире по объему производимых работ и по числу работавших в нем ученых. Физик-теоретик, профессор Л.И.Мандельштам был признан имевшим «достаточные права» для избрания в члены Академии [4; л.8, 12].

Резким диссонансом в этом плане оказались отзывы о ученых-гуманитариях марксисткой ориентации, кандидатуры которых поддерживались властными структурами. Профессор А.М. Деборин был охарактеризован как «вполне сложившийся талант в области философии, общепризнанный глава ортодоксальной марксистской школы в философии». Отзыв о нем завершался категоричным выводом: «А.М. Деборин может и должен занять философскую кафедру Академии наук». Д.Б. Рязанов «является крупнейшим в мире марксоведом». В отзыве о научной деятельности М.Н.Покровского утверждалось, что выпуском своей исключительной по научным качествам «Русской истории с древнейших времен» он произвел целый переворот в русской историографии. М.Н. Покровский «становится общепризнанным вождем русской марксистской исторической науки. Весь русский исторический процесс от начала до конца он твердо поставил на базис революционного марксизма» [4; л.14, 15, 21].

Таким образом, в процессе выдвижения на региональном уровне кандидатов для избрания в члены АН СССР выявились две тенденции. Во-первых, учеными положительно оценивалась сама идея расширения состава Академии. Во-вторых, в отзывах о претендентах гуманитарного профиля все больше просматривается отход от научных оценок и преобладание политических. Правление Северо-Кавказского государственного университета 18 сентября 1928 г. присоединилось к списку кандидатов в члены Академии наук [4; л.29].

На правовой основе Устава АН СССР 1927 г. была осуществлена также реорганизация Академии наук, составной частью стали события 1929 г. В этом плане представляет интерес вопрос о конкретных причинах наступления партийно-государственного руководства на Академию наук. А.В. Кольцов считал, что необходимость перестройки вытекала из тех задач, которые тогда вставали перед наукой. Разумеется, объяснение «великого перелома» в АН, сравнимого лишь с коллективизацией в сельском хозяйстве, при помощи внутринаучных причин не способствует объективной оценке. Анализ документов и современных публикаций позволяет сделать вывод о совокупности факторов, исходя из которых советское партийно-государственное руководство пошло на столь решительные шаги в отношении Академии наук.

Основную причину, имевшую явно выраженный политический характер, достаточно четко указал в феврале 1929 г. нарком просвещения А.В.Луначарский, объяснявший события тем, что «слишком много времени прошло с начала революции, слишком окрепла советская власть, слишком настоятельной потребностью сделалось внести  повсюду единство мысли и известное  единство системы, и советская власть не могла не задуматься о том, чтобы придать академии более живой характер... Академия, по мысли руководителей нашей политической жизни, должна была, наконец, реальным образом превратиться в такой научный центр». Таким образом, в качестве цели ставилось распространение на главное научное учреждение страны принципа единомыслия и единства управления.

На практико-политическом уровне эта цель конкретизировалась в специальном циркуляре, который в середине 1928 г. под грифом «Совершенно секретно» по поручению специальной комиссии ЦК ВКП (б) был разослан Агитпропотделом за подписью А. Криницкого во все партийные комитеты. В нем указывалось, что выборы имеют большое значение, в результате их должно быть укреплено партийное влияние в Академии наук, которая будет полностью обслуживать социалистическое строительство. К инструкции прилагалось два списка кандидатов. Следовало поднять общественное мнение за один и, соответственно, активно выступать против другого. В целях конспиративности рекомендовалось решительно «избегать при проведении этой работы переписки, широких инструктирований и т.п., ограничиваясь личными переговорами»; в нужных случаях предлагалось по возникающим вопросам сообщать в ЦК ВКП (б).

По мнению В.С. Брачева, в течение первого десятилетия после революции политика «приручения» Академии наук не увенчалась успехом. До 1927 г. партийной организации в АН не было, в марте 1928 г. имелось 7 членов ВКП (б) и 4 кандидата, все из технического персонала. В июле 1929 г. на 1158 работавших в АН было только 16 членов партии. Намечалось два комплекса мер: огосударствление Академии, а также ее большевизация, то есть, введение в ее состав большой группы академиков-большевиков и овладение с опорой на них командными высотами внутри Академии. Решено было идти по второму пути.

В своих конфиденциальных письмах сыну академик В.И. Вернадский летом 1929 г. пришел к выводу, что «партия - это мир интриг и произвола». Назначение коммунистов на руководящие посты в научные институты (в Геологический комитет, Палату мер и весов, Институт сельского хозяйства) приводило к тому, что туда «шла та бюрократия низшего сорта, которая сейчас захватила государственную и общественную жизнь России». Ученый констатировал, что в Академии положение непрочное, ибо в ее аппарате «до сих пор не было коммунистов».

Причины организационно-структурного плана выявились непосредственно в процессе «великого перелома», когда Академию обвинили в организационно-научной слабости. В частности, директор ИМЭЛ Д.Б. Рязанов делал упор на том, что «академики Ипатьев, Курнаков, Иоффе, Лазарев работают главным образом в институтах, подведомственных Главнауке, Наркомздраву, ВСНХ... Первое место Академия занимает только в области естественно - исторических музеев... Об отделении гуманитарных наук и говорить нечего». Тем самым напрашивался вывод о том, что академическая структура не выдерживает сравнения с институтами, организованными после 25 октября 1917 г., и только реорганизация способна привести ее в должное соответствие.

Серьезно влияли на происходящие процессы также субъективные факторы, одним из которых было глубокое недоверие научных работников-коммунистов к Академии наук и стремление преобразовать ее привычными революционными методами. «Мы нянчимся с Академией наук», - сетовал М.Н. Покровский, а упомянутый ранее Д.Б. Рязанов требовал освободить ее «из-под влияния старых петербургских традиций».

Как справедливо заметил Ф.Ф. Перченок, выявилась явная несовместимость Академии наук с административно-командной системой: идейная (независимость взглядов ученых, неприятие идеологического диктата), причем, даже вобрав в себя группу коммунистов во главе с опальными Н.И.Бухариным и Д.Б. Рязановым, Академия только укрепила свое положение в качестве оплота идейного плюрализма; определились также «классовое» несоответствие Академии системе и структурные отличия ее (реликты автономии, непронизанность всех ее клеточек управляющими нитями аппарата). К этому следует добавить негативную реакцию партийно-государственного руководства на титанические усилия непременного секретаря АН С.Ф. Ольденбурга по сохранению Академии и созданию оптимальных возможностей для научного творчества в условиях советского политического режима.

По вопросу о причинах обеспокоенности президиума Академии наук неизбранием в ее состав трех коммунистов (А.Ф.Деборина, Н.М.Лукина, В.М.Фриче), в литературе встречается достаточно категоричное заключение о том, что руководство Академии опасалось, что это может быть квалифицировано как политическая акция старых ученых по отношению к партии и государству.

Сам акт доизбрания и, следовательно, нарушения академического Устава был сильнейшим ударом по автономным началам данной научной организации. 17 января 1929 г. непременный секретарь АН СССР С.Ф.Ольденбург направил обращение в СНК СССР с ходатайством о предоставлении Академии в виде особого исключения права произвести «в отступление от Устава Академии наук вторичное баллотирование А.М. Деборина, Н.М.Лукина и В.М. Фриче в действительные члены Академии наук». Эти три кандидата, поддерживавшиеся советским правительством, первоначально не были избраны в состав АН СССР. При этом указывалось, что предложенная процедура будет проведена с заведомым нарушением статей 16-18, 30 Устава АН.

В тот же день на чрезвычайном собрании АН СССР состоялось обсуждение данного вопроса, на котором академик И.П. Павлов заявил, что «часть кандидатов были кандидатами правительственных организаций». Президент АН А.П. Карпинский с горечью констатировал: «Наше положение хуже каторжного». После полученного разрешения и повторного голосования избрание «партийных академиков» состоялось.

Практически одновременно с этим, в начале 1929 г. были разработаны проекты коренной реорганизации либо даже ликвидации Академии наук. В частности, Д.Б.Рязанов настаивал на том, что время академий прошло: они отжили свой век. Будущее, по его словам, принадлежит не Академии с ее современным составом, а той всесоюзной ассоциации научно-исследовательских институтов, которая должна быть организована. Аналогичным было требование Московского бюро Секции научных работников. Известный партийный деятель Ю. Ларин вообще настаивал проводить чистки Академии каждые 10 лет. Вместе с тем, из досье решения Политбюро от 28 февраля 1929 г. следует, что в основу постановления фракции коммунистов-академиков был положен проект Н.И.Бухарина «Ориентация в вопросах Академии Наук для нас самих», в котором, с точки зрения длительной перспективы, предлагалось держать курс на единое научное учреждение, охватывающее различного рода дисциплины, сохранить и реформировать АН. Аналогичной была позиция Н.П. Горбунова в записке членам Политбюро к заседанию 15 апреля 1929 г.

Однако несколькими месяцами спустя партийно-государственное руководство решило действовать по более радикальному варианту. В июне 1929 г. было принято постановление ЦК ВКП (б) «О научных кадрах ВКП (б)», согласно которому 40 коммунистов направлялось в научные учреждения Академии наук и 10 - в Институт прикладной ботаники. Знаковым с точки зрения реорганизации Академии было решение Политбюро от 30 октября 1929 г., которым утверждался текст телеграммы А.И. Рыкова относительно АН СССР и отстранения от должности ее непременного секретаря С.Ф.Ольденбурга. В приложенном к указанному решению отчете председателя фракции коммунистов в АН СССР М.Н. Покровского утверждалось, что современная наука есть дело коллективное и создание коллектива хотя бы среднего калибра ученых, работающих новыми методами и над свежими актуальными вопросами, гораздо важнее корпения «знаменитостей» над излюбленными ими темами. Предлагалось создание правительственной комиссии под председательством «одного из секретарей ЦК или одного из видных наркомов» и 9 академиков, которая к ближайшей сессии АН должна представить новый устав и план новой структуры Академии наук. При этом, по мнению Покровского, должно быть совершенно определенно подчеркнуто, что новый устав и новая структура даются Академии государством и что академики имеют в этом деле лишь совещательный голос, как это имеет место в подобных случаях по отношению ко всем обычным советским учреждениям.

Отрицая обвинения в стремлении ликвидировать вообще Академию наук, М.Н. Покровский настаивал, что с осуществлением этой реформы, из жизни нашей страны исчезнут последние остатки ученой касты и выражал удовлетворение тем, что телеграмма А.И. Рыкова одним росчерком пера «советизировала» Академию наук. Реализация подобного замысла привела впоследствии к «чистке» кадрового состава Академии комиссией под руководством Ю.П. Фигатнера. Кроме того, в записке Н.В. Крыленко в Политбюро ЦК ВКП (б) от 11 декабря 1929 г. сообщалось о возбуждении в отношении ее сотрудников уголовного дела по типу Шахтинского.

В отчете исполняющего обязанности непременного секретаря АН СССР В.Л.Комарова, сменившего на этом посту С.Ф.Ольденбурга, было дано толкование «переломной, исключительной эпохи», которую в истории Академии оставил 1929 г. Во-первых, она перешла на новый Устав; во-вторых, она пополнила свой состав; в-третьих, в нее были избраны академики-марксисты; в-четвертых, под руководством правительственной комиссии, совместно с представителями Академии, научных учреждений и советской общественности была произведена тщательная проверка аппарата и деятельности. «Благодаря последней (т.е. проверке) Академия получила возможность освободиться от некоторой доли того наследия царского строя, которое связывало ее в развитии творческой деятельности и в переходе на новые пути и методы исследования».

Как зафиксировано в последующих официальных отчетах о деятельности АН СССР, после «великого перелома» Академия наук выступила «как один из отрядов единой великой армии, борющейся под испытанным руководством Коммунистической партии», занималась мобилизацией научной мысли, призвана была стать «в действительности центральным научным аппаратом великого социалистического строительства». В этом плане справедливым представляется вывод Л.Р. Грэхэма о том, что Академия наук после «культурной революции» стала во многом иной научной организацией, с ее политическим нейтралитетом было покончено.

Таким образом, существенными чертами эволюции правового статуса Академии наук в 1920-е годы являются:

- преобразование ее из «первенствующего ученого сословия в Российской Империи» (§ 1 Устава Академии наук 1836 г.) в высшее ученое учреждение Союза ССР (п.1 Устава Академии наук СССР 1927 г.);

- возвращение к дореволюционной системе подконтрольности Академии наук высшему государственному органу, утверждения им всего руководящего состава Академии, в связи с чем оказались возможными ее реорганизация и изменение кадрового состава;

- закрепление в числе задач Академии наук приспособления научных теорий, результатов научных опытов и наблюдений «к практическому применению в промышленности и культурно-экономическом строительстве Союза ССР» (п.2 Устав Академии наук СССР 1927 г.);

- учреждение в структуре Академии наук Отделения гуманитарных наук, деятельность которого оказалась в наибольшей степени подконтрольной партийно-государственным органам;

- сохранение выборной основы и закрепление в Уставе многоступенчатой избирательной процедуры установления членства в Академии наук СССР. Выборная основа нашла закрепление в последующих уставах Академии, она служила своеобразным фильтром для внедрения в ее состав «партийных назначенцев»;

- включение впервые в Устав Академии наук карательной нормы о возможности лишения звания члена Академии, если его деятельность направлена явным образом во вред Союзу ССР.

Литература

1. Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б) – ВКП (б) – КПСС. 1922–1991. Т.1. 1922-1952 / сост. В.Д. Есаков. М., 2000.

2. Государственный архив Российской Федерации. Ф.А-2307. Оп.2. Д.149.

3. Устав Академии наук СССР. Утвержден 18 июня 1927 г. // СЗ СССР. 1927. № 35. Ст.367.

4. Государственный архив Ростовской области. Ф.Р-46. Оп.1. Д.311.


Сведения об авторе:

Берлявский Леонид Гариевич - профессор кафедры конституционного и муниципального права Ростовского государственного экономического университета «РИНХ», доктор исторических наук, кандидат юридических наук, доцент (e-mail: berlg@yandex.ru ).