Geum.ru

Владимир Марцинковский

Вид материалаДокументы

Содержание


Для чего придет Христос?
Суд любви
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   26

Для чего придет Христос?


Зачем восходит солнце каждое утро?

В своей трилогии "Христос и Антихрист" Мережковский дает мистическое толкование восхода:

"Солнце выходило из-за тучи, сияя в силе и славе своей, подобно лику Грядущего Господа. И небеса и земля и вся тварь пели безмолвную песнь восходящему светилу. Осанна! Тьму победит Свет! Антихриста победит Христос!"

В час пришествия Христа будет утро вселенского рассвета. Оно взойдет, духовное вечное Солнце, в лучах которого наше "солнце померкнет и луна не даст света своего."

И неудивительно. Когда Савл встретил прославленного, воскресшего Господа на своем пути в Дамаск, его внезапно осиял великий свет с неба - это было около полудня, в Сирии, - и даже ослепительные, жгучие лучи полуденного сирийского солнца померкли в лучах лика Господня. Этот неземной свет на время ослепил Савла.

Мы называем приход Христа "Страшным Судом", мы боимся его и бежим от него или стараемся заслониться от него и даже его отрицать.

Но утро страшно лишь для сов и летучих мышей, для сынов тьмы, которые "возлюбили тьму более, нежели свет". Сынам же света, тем, кто жаждал правды, благая весть о Грядущем" говорит: радуйтесь утру вы все, томящиеся во тьме; "восклонитесь и поднимите головы ваши". Так цветы радостно вздрагивают навстречу утренним лучам.

"Мы пришли в мир для того, чтобы увидеть солнце", говорит наш русский поэт Бальмонт.

Но Евангелие зовет нас к более радостному бытию: оно предлагает нам облечься в Солнце. А в тот день мы будем насквозь пронизаны им, в океане Света... И об этом полном слиянии с Отцом светов, об этой желанной встрече с Небесным Женихом тоскует душа, как некая греческая Психея, которая в темнице этой жизни утешала себя хотя тем, что могла целовать лучи Солнца, упавшие через железную решетку на каменный пол угрюмого монастыря.

Мы привыкли называть этот грядущий момент "концом света". На самом же деле это будет "конец тьмы" и "начало света", начало нового мира, который один только и в праве называться "Светом", ибо это будет царство света. "Царство мира (который "во зле лежит") соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков." (Откр. 11. 15).

Это новое бытие Христос называет веком грядущим и пакибытием (, renouvellement de toutes choses - новое бытие, обновление всей твари).

То, что теперь открывается лишь в образах, символах, намеках, чаяниях и грезах, тогда раскроется во всей полноте и осуществится в пребывающей, вечной действительности.

Это будет день Господа, в то время как теперь мы живем в день человека - в эпоху, когда человек еще совершается своим усилием и Божией благодатью ("Отец мой доныне делает, и Я делаю" - говорит Христос).

День человека имеет свой закат, день же Господень будет беззакатным, вечным, потому что Солнце его сам Бог.

"Вот наступает день Господень... И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской... И придет Господь Бог мой и все святые с Ним. И будет в тот день, не станет света; светила удалятся. День этот будет единственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь; лишь в вечернее время явится свет... И Господь будет царем над всей землею... И проклятия не будет более".. Так рисуется этот день эсхатологии Ветхого Завета (Захар. 14), день, когда выявится полное Господство Божие, Царство Божие по всей земле.

Этот грядущий новый Иерусалим "не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его Агнец". (Откр. 21.23.)

В порядке дней творения это "последний день", день восьмой.

Характерно, что шестой псаломk в котором говорится о гневе Божием, называется до. еврейски Ал-гашминис - что значит "на восьмом".

Обычно, это слово переводят: "на восьмиструнном", как будто здесь речь идет о музыкальном инструменте, игрой на котором должно сопровождаться пение псалма.

Но Иоанн Златоуст переводит: "о восьмом дне" - и относит псалом к грядущему дню Господню.

В шестой день творился человек, в седьмой день Бог почил, предоставив человеку свободу спасения - это день человека, день истории. Мы живем теперь в сумерках истории, в конце седьмого дня.

Этот последний день не будет иметь конца - "ночи там не будет".

Суд же будет состоять в испытании нашей способности жить в царстве любви и света.

Суд любви


Откроется суд любви, на котором никто не спросит меня о моей вере, о моем правоверии, о моей набожности: верил ли я в св. Троицу и притом правильно догматически? и ходил ли в церковь, и притом в церковь данного вероисповедания?

Вера рождает любовь, она действует любовью - и тогда спросятся плоды веры, спросится любовь.

Уже не нужно будет верить, потому что настанет видение. Но любить нужно будет - потому что вся жизнь там есть общение в Боге, а Бог есть любовь.

И недостаточно будет предъявить дело любви, но нужно будет иметь самую способность любить.

Спросятся и дела, но лишь как показатель желания и готовности любить. Спросятся самые маленькие проявления - напр., "посетил ли больного?", потому что на это есть возможность у всякого - было бы только желание. Это минимальная способность общения, сострадания, готовности жить жизнью другого, хотя бы заботой, участием, письмом, мыслью, сожалением, молитвенным воспоминанием.

А чтобы яснее различить добрые дела от способности любить - вспомним рассказ Достоевского о луковке.

"Жила-была одна баба, злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели... И кинули ее в огненное озеро. А Ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую ее добродетель припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. Отвечает ему Бог: возьми ж ты эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал Ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, бабе: схватись и тянись. И стал Он ее осторожно тянуть, и уже всю было вытянул,: да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтобы и их вместе с ней вытянули. А баба-то была злющая-презлющая, и начала она их ногами брыкать: "меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша". Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А Ангел заплакал и отошел". [Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы", т. I, стр. 538.]

Из этого мы видим, что человек спасается не одной теоретической верой и не одними внешними делами, ибо и "вера без дел мертва есть", и дела без веры мертвы. А спасается он живой верой; спасает человека "вера, действующая любовью". Без любви нам нечего будет делать в царстве любви, там, где умолкнут все языки, и будет понятен лишь язык сердца, умеющего общаться, жить вне себя, жить жизнью других, т. е. любить.

А чтобы иметь эту способность, нам, эгоистам по природе, нужно стать "новою тварью", должно "родиться свыше" от Бога, который есть любовь. И так как мы будем призваны жить в царстве света, то мы должны будем еще пройти испытание света.