Сборник материалов научно-прак­ти­ческой конференции 9 апреля 2009 г. Белгород : оони и рид белюи мвд россии, 2009. 124 с

Вид материалаДокументы

Содержание


История россии как поиск единства и многообразия свободы
Свобода в идеальном ее смысле есть способность личности к самобытию сущности, самодвижности души и самоопределению разума.
Historia est magistra vitae
Роль и место гуманитарных наук в вузах
О реализации компетентностного подхода
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

ИСТОРИЯ РОССИИ КАК ПОИСК ЕДИНСТВА

И МНОГООБРАЗИЯ СВОБОДЫ



Хвыля-Олинтер А.И.,

канд. юрид. наук, священник,

доцент социально-теологического

факультета БелГУ,

проректор по научной работе БПДС,

академик Всемирной Академии наук Комплексной Безопасности,

ответственный секретарь Комиссии по духовной безопасности

Экспертного совета по национальной, миграционной политике

и взаимодействию с религиозными объединениями

при полномочном представителе

Президента Российской Федерации

в Центральном федеральном округе


Преподавание гуманитарных дисциплин в системе профессионального образования МВД предполагает достижение многих целей, однако главной из них, несомненно, является воспитание гражданственности, патриотизма, ответственности, уважения профессионализма. Эта цель связана с формированием у сотрудников МВД мировоззрения, адекватного многовековым сознанию и культуре российских народов. Известно, что Россия относится к цивилизациям традиционного типа, причем в первую очередь православной традиции, сформировавшей свой образ жизни людей, в котором ценность всякой личности равна бесконечности. Православие характерно уважением к государственности, нравственности, правосознанию, ответственности и патриотизму, считает духовность особо значимым фактором в жизни человека, семьи и общества. Особый взгляд у православия и на смысл истории нашей страны.

Распространен взгляд, что история обращена в прошлое. Если исходить из предмета исторических знаний, история подразумевает как бы застывшую совокупность процессов генезиса и трансформации прошедшего, в противоположность динамичной современности. В этом смысле она противоположна футурологии.

Тем не менее, бытуют выражения «делание истории», «историческое событие», «историческая связь». В них выявляется то, как через нынешние деяния смыкаются прошлое, настоящее и будущее. Очевидно, что те факторы, которые в настоящем делают грядущие события, создают и историю. Прошлое имеет свою ценность и свой смысл. Историчный опыт устремлен в будущее. Реальная история есть живой процесс, есть делание, есть сопричастие энергий того Единого и множественного, о которых тысячелетиями размышляют ученые: богословы, теологи, философы, историки…1. Единое в своей абсолютной свободе дает истинное единство, а через множественное порождает бесконечное многообразие.

Загадка прошлого, настоящего, будущего времени и их многообразных взаи­моотношений – одна из самых интригующих в науке. Она связана с тайнами дискретного и непрерывного, мгновения и вечности, смерти и бессмертия. В отношении самого времени можно допустить, что оно есть объективно существующее бытие сущностей вещей и предметов, того, что в христианском богословии именуется логосами. Кроме того, «стрела времени» отнюдь не исчерпывает полноты взаимосвязей прошлого и будущего, поскольку свойства Вселенной, в том числе и относящиеся ко времени, основаны на суперсимметрии. Однако существует еще и метаистория Единого и множественного, первоисточник реализации единства и многообразия свободы. Ведь то, что делает реальность реальностью, более реально, чем сама реальность.

В мире все связано со всем. История всего бытия – от Вселенной до вакуума, несомненно, повлияла на свойства человечества, на его историю, на саму возможность многообразной свободы во времени и пространстве. На это указывает, например, антропный принцип в астрофизике. Но есть и обратное воздействие. История может быть непредсказуема не только в интерпретациях фактов, но и в реальности. В свою очередь, исторические знания и опыт должны быть устремлены в будущее. Трактовка истории Вселенной, жизни, разума и иных реальных уровней историй бытия напрямую сказывается на мировоззрении и идеологии, а отсюда и на нашем будущем, на будущем России. В частности, мифологизация и мистификация истории способствуют созданию тех или иных утопий, призывающих человечество в никуда.

Эта методологическая ущербность возможна лишь при забвении «неудобных» метаисторических вопросов. Скажем, почему в мире скорее существует нéчто, чем не существует ничего? Ведь небытие менее затратное и более устойчивое, чем бытие. Отчего существуют законы природы и как они едины во всей Вселенной в любой момент времени? Ведь это единство, да и сам факт законов должны обеспечиваться чем-то реальным. Историческое единство природы может порождаться лишь метаисторическим Единым. Подобные вопросы имеют прямое отношение к истории и научному исследованию исторического генезиса. Существенно, что те или иные варианты ответов на них приводят к разным историческим трактовкам фактов и их совокупностей, способствуют свободе человека и общества или их несвободе.

И здесь, по мере развития науки, а также более углубленного понимания вселенских законов, для историков могут обнаружиться весьма неожиданные сферы не только рациональной, но и иррациональной деятельности. Последнее же входит в область преимущественно религий. Особенно важна религиозность в понимании метаистории. Историческая наука, если она объективно и систем­но интерпретирует факты, невольно соприкасается с религиями. Однако в ряде научных исторических школ всякая синергия с религиями отсутствует. И тогда духовность толкуется как следствие материальных потребностей.

Ныне, в бездуховный и прагматический век, история хотя бы может учить тому, как созидать такую страну, которая будет иметь достойную историю, а не исчезнет во внеисторическое ничто. Тем не менее, биографии бессчетных авантюристов и тиранов демонстрируют, что история учит тому, что она их ничему не учит: сколько на кладбищах покоится неисполненных вожделений, столько же их и у нынешнего человечества.

Кто (или что), когда и чем творит историю? В наше время весьма актуально делание истории возрождающейся России. Для этого необходима свобода замыслов и действий. Но что такое – свобода? Как, к примеру, воспитать пассионарные личности, направить их к созидательным деяниям?

И здесь чрезвычайно опасны затеи тех политтехнологов, которые пытаются создавать историю, исходя из спекуляций. Приведем пример. С исторических позиций рассмотрим статью 13 Конституции Российской Федерации: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Однако если государственная власть изначально отказывается от какой-либо идеологии, а значит, от стратегической цели и идеала, то куда же эта власть завлечет народ, общество и страну? Как без ясной идеологии создать единую систему образования или цельную правовую систему? Без общегосударственной объединяющей и вдохновляющей идеологии народ превращается в толпу. В стране иссякают исторически значимые события, теряется свобода единства. Так историю России пробует блокировать кто-то другой, вооруженный своей хищной идеологией и спекулирующий на иллюзии свободы индивидуальности.

Сейчас повсеместно рассуждают о свободе. Она стала политическим лозунгом в России и у иноземных любителей вмешательства в наши дела. Может быть, действительно она важней всего? Или что-то, созидающее саму свободу в ее единстве и многообразии? Христианство учит, что в основе мира пребывает любовь, а вовсе не «единое физическое поле», «информация», «синергетические законы» или нечто иное. Христиане верят, что мир создан Богом – Личностью! Тогда от меры любви, от нравственного содержания любого поступка каждого человека зависит история всего мироздания. Нравственной подход означает предпочтение принципа любви, а не принципа силы. Также и в оценке исторических событий тогда доминирует приоритет нравственного начала. В частности, на вооружение берется принцип оценки человеческих деяний с позиции презумпции исторической невиновности, отсутствия заведомой подозрительности к иным.

Проблема выбора добра или зла как свободного волевого акта в нравственном поступке личности объединяет сферы интересов теологии, философии, этики и истории. Важно то, что каждый поступок влияет на историю всех уровней бытия, вплоть до целого мира. Зло есть отказ личности от истинного бытия, поэтому допустимо сказать, что зло и небытие – одно и то же. Зло антиисторично. Отрицание такой позиции по своей сути является культом небытия, а значит, смерти. Зла как сущности в мире нет (так же как тень есть лишь результат заслонения света). Оно появляется, когда возникает отречение личности от Бога – Любви, что приводит к недостатку истинного добра в ее поступках, к самообману, произволу и самооправданию.

Кстати, ряд ответственных специалистов Министерства образования и науки Российской Федерации придерживается иного взгляда, хочет мастерить иную историю. В документе, подготовленном указанным министерством, «Стра­­тегия государственной молодежной политики в Российской Федерации», понятие «духовность» вообще отсутствует, а о нравственности упоминается лишь один раз в кратком перечне, да и то в последнюю очередь: «Основными задачами… являются интеллектуальное, культурное, физическое и нравственное развитие обучающихся, их адаптация к жизни в обществе, создание основы для подготовки несовершеннолетних граждан к служению Отечеству на гражданском и военном поприще…». Откуда и какая нравственность появится у молодежи, что заложено в основу этой нравственности, остается неведомым. Нравственность попадает в капкан несвободы.

О какой гражданственности и ответственности, о каком патриотизме и чести, иных важных человеческих качествах у молодежи можно говорить при таком подходе? Напомним, что ныне типичным для духовно-нравственного состояния молодежи России становится негативное смещение ценностных ориентаций, падение уважения к старшим, к опыту поколений, к государственным институтам, цинизм, инфантилизм, десоциализация, подавление разума так называемым «клиповым мышлением». Это приводит к глубокой деформации духовно-нравственных основ молодежи и ее отрыву от лучших обычаев старших поколений. Весьма опасно это для той молодежи, которой дадут в руки правоохранительную власть. Кому это выгодно?

Проявляемое некоторыми людьми неприятие христианского взгляда на историю и человека противоестественно, потому что в этом вероучении Бог есть Личность, Истина и Любовь1. Но если нравственность, согласно христианскому учению, лежит в основе бытия Вселенной, то тогда на первый план выходит свобода воли личности и общества. А через нее – свобода личного многообразия и социального единства. Главная причина исторических процессов как таковых оказывается в обеспечении условий для реализации человеком и всем человечеством свободы воли и выбора, синергии свободы в общем и частном смысле, творческого взаимодействия Единого и множественного. Тогда свобода и творчество объединяются, так как основываются на абсолютной цели и мотивации.

Если мы хотим достичь свободы, а, значит, истинного своего назначения для мира, общества и самого себя, то должны ориентироваться на позитивный Идеал, имеющий отношение к человеку, обществу и Вселенной. Недопустимо, чтобы он оказался утопией, даже якобы научной. Ошибка будет равна цене человеческой жизни и судьбы общества. Этот Идеал должен быть абсолютным для всех форм общественного сознания. Но он обязан быть подлинно существующим и взаимодействующим с нами. Он должен иметь метаисторическую и историческую достоверность. Он должен быть абсолютным Единым. Однако когда мы вторгаемся в сферу Идеалов, то неизбежно попадаем в духовно-нрав­ственное пространство, что есть компетенция религий. Здесь возникает свобода духовно-нравственного осмысления истории и назначения человека, общества, жизни и Вселенной.

В гуманитарных науках часто говорится о духовности, но, как правило, в душевном или, даже, психологическом смысле. Между тем, духовность есть устремление человека к тем или иным высшим ценностям и смыслу – к какому-либо его Идеалу, стремление человека переделать себя, приблизить себя и свою жизнь к этому идеалу (уподобиться) и, тем самым, одухотвориться, внутренне освободиться от обыденности. Кроме того, она есть свойство всякой личности, которое позволяет проявляться указанному устремлению и отображать его во внешнюю реальность (в поступках, обрядах, творчестве и т.п.).

Вариантов выбора того или иного Идеала немного. Сделав выбор, человек и социальная система по своему желанию попадают в те или иные несовместимые типы мировоззрений, миропониманий и религий, в разнородные регулятивные системы, основанные на своих взглядах на нравственность, традиции, право. При этом по-разному решаются вопросы взаимоотношения личности, семьи и общества. Выбор определяет, по какому образу станет формироваться человек, каково будет его будущее, как будет строиться историческая связь между опытом предков, самоценностью и уникальностью личности, а также ответственностью перед потомками.

В зависимости от выбора Идеала по-разному трактуется негативная и позитивная свобода. Произнести, что в основу жизни гражданского общества в России ставится свобода – это ничего не сказать. Потому что сразу следует вопрос – что понимается под свободой, и какая свобода реально предлагается человеку? Негативно свобода означает независимость от какой-либо необходимости, позитивно же это «свободная причинность», то есть проистекающая из характера личности, который создает мотивацию, но сам не подчинен никаким условиям чувственности. Негативная, или рассудочная, свобода в своем пределе, будучи отрицанием, есть свобода пустоты, которая разрушает существующий порядок, всю системность.

Существует идея главенствующей роли личности, субъективного имманентного фактора, более компетентного в собственных потребностях и возможностях, чем любая внешняя иерархия, принимающая за него макроре­ше­ния. Здесь в научную несвободу ведет соблазн увидеть некий аналог синергетических принципов образования систем из хаоса. Но может ли синергетический подход оправдать личную свободу: спонтанностью, самоорганизацией, независимостью от внешних вмешательств? Ведь личность – это несравненно больше, чем индивидуальность, чем любая совокупность природных законов. Также как народ гораздо значимей толпы. Личность и общество – ничто без друг друга.

Негативная свобода терпима при минимуме ограничений. В позитивном смысле свобода, как известно, трактуется не как свобода от, а как свобода для: например, для ведения кем-то предписанного образа жизни (или для достижения своего предназначения в мире). Важно, кем «предписанного». Самим субъектом? Внешним фактором? Общественным мнением? Указом правителя? Космосом? Идеалом? Истиной? Любовью? Напомним, что христианский Бог есть Истина и Любовь. Добровольный отказ от свободы, выбор несвободы – это свободное отрицание свободы. Свобода – конкретный выбор деяния или воздержания. Можно понимать позитивную свободу как прояснение того, кто является нашим кукловодом и заставляет делать то, а не это, и быть таким, а не другим. Свобода человека от ограничивающей власти – лишь некий абстрактный идеал. Но власть состоит из внешней и внутренней составляющих. Последняя происходит от собственной воли личности.

Согласно христианству, в отношении к свободе Бог и человек как бы сходятся вместе с двух сторон. Бог свободен делать все, что захочет, и способен делать все, что захочет, а человек свободен не делать, что не хочет, и способен не делать все, что не хочет. История есть, не в последнюю очередь, продукт реализации подобной свободы.

В социальной жизни вопрос заключается в создании извне режима свободы или несвободы. Между тем свобода – это личный выбор. Роль общества тут заключается в том, что оно может принуждать человека поступать нужным обществу образом, но и тогда последнее слово за человеком, он может уклониться. Тут вопрос упирается в сознательность, ответственность и достоинство. Свобода влечет историческую ответственность за выбор и его последствия для себя, семьи, общества, государства, природы, Вселенной. Отказ от свободы – фактически отказ от ответственности и достоинства. Общество устанавливает запреты и санкции за нарушение свободы других, и человек сам решает, вступать ли ему в конфликт с другими субъектами, нарушая их свободу, или нет. Существенно то, что свобода человека реализуема лишь при наличии нескольких условий: первое – доступность для него всей объективной, своевременной и полной информации о ситуации; второе – уровень компетенции, позволяющий ему правильно оценить ситуацию и использовать информацию; третье – определенная его духовная зрелость...

В религиозной сфере «свобода» связана, прежде всего, с феноменами «свобода воли» и «свобода совести». Христианство чтит свободу воли человека, ибо это такой дар Божий, который есть причина самого себя, есть способность человека к внутреннему самоопределению в своих предпочтениях и действиях. Свобода совести обретает смысл лишь только при наличии идеальной позитивной свободы. Совесть здесь определяется как нравственное отношение к абсолютной Истине, как обличающий голос Бога, а также как обобщенная и принятая внутрь себя позиция авторитетных уважаемых людей. Кроме того, совесть рассматривается как закон Христов внутри человека. Однако на каждом социальном системном уровне присутствуют свои взаимосвязанные проявления совести, воли и свободы.

Свобода в идеальном ее смысле есть способность личности к самобытию сущности, самодвижности души и самоопределению разума. Собственно, только это и есть свобода, а все остальное лишь разные формы несвободы. Можно ли такую метаисторическую свободу создать в России, опираясь лишь на светские средства и методы? Но в Космосе совсем нет ничего, имеющего подобные свойства, хотя материалисты приписывают ему наличие некоего неведомого имманентного эволюционного потенциала. Тогда политический призыв к абстрактной свободе, если он лишен объективного религиозного содержания, вообще есть утопия или лукавство. Он социально опасен.

Свобода всегда конкретна. В правовом и политологическом смысле свобода определяется как правомочия людей, которые они могут реализовывать самостоятельно, не вступая в отношения с государством и иными заинтересованными властными правомочными социальными структурами, сообразуясь и не конфликтуя с внешними правовыми пределами; отсутствие ограничений и внешнего целеполагания, независимость. В атеистическом смысле под свободой понимается возможность проявления личностью своей воли на основе осознания всей бесконечной совокупности законов, явлений, процессов мироздания и общества. В христианском смысле свобода есть пребывание личности с Истиной и в Истине, с Любовью и в Любви, то есть с Сыном Божьим – Иисусом Христом и в Иисусе Христе; есть воля Божия; есть независимость и защищенность от греха. Православие ставит на первое место свободу духовную – власть личности над собой, над своей природой, в первую очередь над своими страстями и недостатками, греховными влечениями.

Понимание и сущность свободы в разных вероучительных и мировоззренческих системах определяется тем, какой ими принят Идеал. Например, религиозные системы, возникающие на основе принятия «сверхличностного» или «трансперсонального» идеала, не могут выйти за пределы безличной формальной логики, по которой действует наш рассудок.

В этой связи важно учение христианства о том, что Истина (то есть фактор, определяющий и поддерживающий сущность каждого объекта в Космосе) одна, и Она извечно есть Сын Божий, то есть Иисус Христос1. Единственность Истины, в частности, вытекает из очевидного единства мира и единственности любой индивидуальности. Философский взгляд на Истину обнаруживает, что Она самоосознает Себя и Она есть Личность, а значит, и Любовь. Разумеется, при попытке определить само понятие истинности критически относящийся к вере ученый отмечает наличие феноменов мысли рационально знающей и мысли познающей, которые создают разнообразные искусственные объекты поклонения. Но существует еще мысль верующая, решительно отличающаяся от первых двух1 и стремящаяся к абсолютной свободе. Через веру формируется вневременной метаисторический идеал истории.

Как же строить исторически значимые взаимоотношения свободы общего и свободы частного, гармоничного сочетания свободы всех уровней бытия? Как оптимизировать на каждом социальном системном уровне совокупность разных проявлений совести, воли и свободы? Как согласовать волю к личному действию и взаимную терпимость или, как модно сейчас говорить, толерантность?

Давно отмечено, что свобода каждого заканчивается там, где начинается свобода других. Но ее иной раз понимают иначе: где я хочу себе свободы, там не может быть свободы всех иных. Возникает массовое явление западной цивилизации – атомизация личности, превращение ее в индивидуальность, возникновение иллюзии многообразия свободы. Не менее распространено в том мире коммерческое восприятие морали, свобода купли и продажи нравственности как товара. На этом пути из России могут сделать «дом терпимости». Это – негативная сторона толерантности, инфернальные крайности ее светской аксиоматики.

Закономерно возникает два вопроса.

1. Каковы допустимые пределы терпимости и свободы?

Свободу и терпимость легко довести до абсурда, например, провозгласить свободу не только «совести», но и личной трактовки и самостоятельного создания своих вариантов Конституции, Уголовного и иных кодексов, всей системы права и морали.

2. Какая именно общественная идеология достаточно прочна, но вместе с тем дает наибольшую свободу и толерантность?

Так как мы обречены, в любом случае, пребывать в рамках той или иной идеологии, то однозначный ее выбор неизбежен. Выбор, прежде всего, духовный. Истина одна, а ложь многолика, нередко правдоподобна и привлекательна. А зачастую истинным является лишь факт, что человек принял ложь и удовлетворен ею.

Так мы упираемся в проблему выбора своего отношения к Богу – единственному абсолютному фактору из всех известных, только лишь который самодостаточен и самобытен, обладает самобытием сущности, самодвижностью души и самоопределением разума.

Для оценки толерантности важно значение (смысл, стоимость) человека, которое предоставляют господствующая идеология, а также его личные убеждения. Кто такой – человек? Как он возник? Случайно на мгновение из бездушной материи или целенаправленно и навечно по Образу Бога? Во втором случае ценность человека неизмеримо большая, чем в первом варианте. А значит, и уважение к другому человеку, терпимость к его инаковости, любовь к нему бесконечно более высоки. То же можно сказать и об отношении человека к самому себе. Такая любовь преодолевает все ограничения бытия. Это – онтологические и антропологические пределы толерантности и свободы.

Например, христианство молится не только за всякого ближнего, но в своей сверхкосмической любви и за государство, правителей, природу, весь мир. Христианская любовь зиждется на внутренней соборной любви Пресвятой Троицы, а значит на стремлении к истинному общению, самопожертвованию, познанию и уважению, единству и многообразию. Это – онтологический максимум свободы и терпимости.

Такая любовь дает возможность проявиться наибольшим из возможных терпимости, милосердию, жертвенности и стойкости без фанатизма, экстатичности и экстремизма. Христианство призывает любить даже своих врагов – вот главнейший нравственный предел толерантности: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 43-45).

С позиции гносеологии истинная терпимость возможна лишь тогда, когда человеку открыты не только внешняя оболочка всякой инаковости, но и ее внутреннее содержание. А это доступно единственно через соединение имманентного и трансцендентного каналов познания, то есть, опять-таки, через Бога. К гносеологии имеет отношение и необходимость осознанности действия, если хотим, чтобы оно было действительно свободным.

Таким образом, в христианстве единство духа и веры, знания и опыта, права и нравственности, ограничения и свободы гармонично сочетается с многообразием и неповторимостью человеческих личностей. Христианство устанавливает прочнейшую связь любви между Единым и множественным.

На уровне социального бытия толерантность обнаруживает взаимосвязь личной свободы и политической свободы – права. Юристы определяют право как исторически определенную и объективно обусловленную форму свободы в реальных отношениях. В отличие от императивного закона, право имеет и внутреннее убеждение, смыкается со сферой действия морали. Правовое государство ставит на первое место человека, его свободы и права, что, кстати, совпадает с православным учением о роли человека в мире. Существенно то, что принципиальной становятся моральная оправданность закона, справедливость права. Кроме того, существуют общественные отношения, которые не могут детально регулироваться правом (традиции, обряды, обычаи, привычки). Там тоже есть своя свобода.

Правовая законность связана с отношением к объективным законам свободы, в первую очередь к духовным. Если источник законности Бог, то, как Личность, обладающая наивысшей властью и наибольшей силой по отношению к людям, социальным институтам и миру; как высочайший источник природных и общественных законов. В этом случае понятие «законность» совпадает по смыслу с понятием «истинность», ибо в конечном итоге все, что действительно истинно – от Бога, то есть законно. В свою очередь, все, что не от Бога, является незаконным, ошибочным или ложным1.

Свобода есть нечто для духа и ради духа, свобода есть нечто в духе зреющее и от духа исходящее. Вне духа и против духа она теряет свой смысл и свое священное значение. Оторвавшись от духа, она обращается против него и попирает его священное естество. Обратившись против него, она перестает быть свободой и становится произволом и всепопиранием. Без свободы – гаснет дух, без духа – вырождается и гибнет свобода. Согласно христианству, свобода дается истиной: «и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32). Свобода невозможна без духовности: «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17).

В христианском понимании, когда государство основано на позитивной духовности, то оно обладает гармоничным сочетанием свободы и законности, прочности и терпимости на всех уровнях социального бытия. Тогда оно не противодействует исторической реализации единства и многообразия свободы. С человека начинается все многообразие свободы многочисленных уровней социального бытия: семьи, этноса, народа, общества и всех его институтов. В итоге внутреннее роднится с внешним, имманентное соприкасается с трансцендентным. Личность не исчезает, а в своем свободном нескончаемом развитии, как бесконечно ценная часть «мира миров» многообразия, устремляется к Единому – Богу. Лишь тогда история реализуется в полноте абсолютного единства и многообразия свободы. Лишь тогда толпа превращается в народ, способный решать эпохальные исторические задачи. Лишь тогда Россия возродится в великую державу великих народов.


HISTORIA EST MAGISTRA VITAE


Маслова И.С.,

канд. филос. наук

(ОрЮИ МВД России)


Как преподаватель социально-гуманитарных дисциплин, вынуждена с горечью констатировать, что духовная сторона нашего культурно-исторического процесса практически не затрагивается в курсах истории.

История всей русской культуры – это во многом история потерь и последующих попыток вернуть утерянное. Особенно тяжелую череду беспрецедентных переломов, взлетов и падений, отрицаний и потерь внес в российский исторический процесс XX век. Оказавшись в эпицен­тре двух мировых войн и революций, демографических и экологиче­ских катастроф, испытав тяжелое тоталитарное бремя, Россия как бы втянулась в поставленный историей грандиозный и мучительно затя­нувшийся эксперимент на выживание.

Порой возникает такое чувство, что над нашей Землей словно нет нашего Неба. А что земля без неба, без солнечного света, без снежного покрова? Повернувшись спиной к тысячелетней русской вере, не оставляем ли мы и свою собственную жизнь без Небесного Покрова?

Как победа в Куликовской битве рождалась от сочетания русского меча с молитвой преподобного Сергия и всей Руси, так и победа в Великой Отечественной войне опиралась на молитвенные труды многих миллионов людей: от простых солдат до генералов. Величайшим молитвенником за русскую победу был ныне уже канонизированный дивный старец, иеромонах Серафим Вырицкий.

Не узнаешь из учебников истории и о самом может быть важном моменте войны: о том, как Божья Матерь выразила волю Божию и определение судьбы страны и народа через молитвенника и друга нашего народа митрополита гор Ливанских Илию, который считался при жизни святым, соблюдал жестокую аскезу, неделями почти без сна и пищи молился в пещерах.

В июне 1941 года Антиохийский патриарх Александр III призвал всех христиан мира помочь попавшей в беду России. Прослушав выступление патриарха по радио, митрополит Илия спустился в подземную горную церковь, стал на колени перед иконостасом и начал молиться Божией Матери, чтобы Она явилась ему и дала совет: чем он, человек, далекий от России, и никогда в ней не бывавший, родившийся на арабском Востоке, но всей душой ненавидящий зло, может помочь людям, оказавшимся в беде? Понимая, что значит Россия для всего мира, он горячо молился о спасении нашей страны. Через трое суток молитвенного бдения ему явилась в огненном столпе сама Божия Матерь и объявила, что он избран для того, чтобы передать определение для страны и народа русского, а также, что если все определенное не будет выполнено, то Россия погибнет…

Как известно, после прихода власти большевиков все религии в России были, по сути, задавлены. Больше всех пострадало православие: с церквей были сброшены колокола, многие монастыри взорваны, храмы превращены в склады. Это было неприкрытое издевательство над верой. То же самое произошло и с мечетями, пагодами, костелами.

Не потому ли на митрополита Илию снизошло озарение: надо довести до правителей России, что должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии; священников надо освободить из тюрем и допустить к богослужениям; в Ленинграде совершить крестный ход с Казанской иконой Божией Матери, и тогда город не будет сдан. Перед этой иконой Божия Матерь велела совершить молебен в Москве, а потом переправить ее в Сталинград, который тоже нельзя было сдавать врагу, а затем этой иконе идти с войсками до границы.

Неведомо, кто был помощником в этом загадочном деле у вождя (предполагают, что интеллигентнейший из маршалов Борис Шапошников), но диктатор прислушался к совету, пришедшему из далекого Ливана, выпустил из тюрем несколько тысяч священников, открыл 350 церквей. Самолет с Казанской иконой на борту облетел не только Москву и Ленинград, но и другие города, где разворачивались отчаяннейшие сражения. В частности, в 1942 году состоялся облет Сталинграда (факт этот подтвердил в разговоре с писателей Ю. Бондаревым маршал Г.К. Жуков, который, кстати, всегда возил с собой небольшой образок – Казанскую икону Божией Матери). Всю войну Георгий Константинович не расставался с иконой Богородицы: когда остановил фашистов на подступах к Ленинграду, когда громил врага под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге. С нею Жуков победоносно дошел до Берлина.

Все знают о том небольшом пятачке земли у Волги, откуда никак не могли столкнуть фашисты наших воинов. А ведь именно там и находилась эта великая святыня – Казанская икона Божией Матери.

Письма и телеграммы Владыки Илии и теперь находятся в архивах. И.В. Сталин вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия, митрополита Киевского Николая и местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия и обещал выполнить все, что передал митрополит Илия.

Встреча была долгой, но о ней ничего не сообщалось в печати. Тем не менее, после нее в Советском Союзе были открыты сотни церквей, Сталин начал регулярно общаться с крупными российскими иерархами, а часть священников была даже награждена орденами.

В 1948 году Сталин пригласил митрополита Гор Ливанских Илию в Москву. Перед встречей с ним у диктатора состоялся подробный разговор с патриархом всея Руси Алексием, запись которого полностью сохранилась, а потом Илию встречали в Ленинграде. Цель приезда митрополита в Россию была, по его словам, определена ему в самом начале войны повелением Богородицы. Он должен был здесь рассказать, как была спасена страна. Но ему не удалось до конца исполнить волю Заступницы Усердной, так как митрополиту было дозволено выступить с рассказом в одном-единственном ленинградском храме – святого князя Владимира. Но зато простой народ широко раскрыл объятия митрополиту. Протоиерей Василий Швец вспоминал, что «десятки тысяч человек стояли возле храма, транспорт остановился, проходы загорожены… Солдаты стоят в оцеплении и никого не пускают. Слева от солеи было отгорожено место, там стояли члены правительства. Мы насчитали 42 человека. И вот появился митрополит Илия, митрополит Григорий и священство. Началась служба».

Во время службы митрополит Гор Ливанских Илия прикрепил к Казанской иконе Божией Матери драгоценный венчик – спустя триста с лишним лет после возложения такого же венчика на Казанскую икону Божией Матери знаменитым князем Дмитрием Пожарским.

Митрополит Илия скончался в возрасте 97 лет в 1979 году. И только спустя 20 лет после его кончины стало возможным рассказать о его духовном подвиге в России, к спасению которой и святой отец, получается, приложил свою руку… Видимо, не хватило Сталину и его окружению решимости сделать гласным то, что скрывалось годы.

К сожалению, наши учебники истории не рассказывают также о том, как молился со всей армией великий А.В. Суворов, после которого остался составленный им лично покаянный канон; ни о том, как в Смуту ХVII века после изгнания польско-литовских захватчиков из Москвы князь Дмитрий Пожарский на своих руках, через весь центр Москвы пронес с благодарением крестным ходом ту же Казанскую икону, основав Казанский собор на Красной площади; ни о том, как через простых верующих солдат вершились чудеса и подвиги нашей военной истории.

Разве можем мы вспомнить сегодня хоть один случай в истории Отечества, когда иноверцы или инославные – будь то католики или иудеи – в трудный для России час доказали ей свою верность, до конца разделив ее неласковую судьбу? Зато противоположных примеров в русской истории – сколько угодно! Например, бывший помощник президента США по национальной безопасности Бжезинский неоднократно заявлял: «После того, как мы покончим с коммунизмом, главный наш враг – Православие»1.

Чем же не угодила заморским правителям русская вера? Именно своими глубокими историческими традициями, неразрывной связью с культурой, историей, самой ментальностью русского человека. Недаром еще Ф.М. Достоевский писал, что «русский и православный – слова-синонимы», и в другом месте, что «русский без Православия – дрянь, а не человек»2.

Ох, как горько осознавать тот факт, что славная история Отечества нашего искажена и забыта, а ее духовный смысл извращен и оболган! А ведь православная основа русского бытия сокрыта в самом сердце России, в самых глубоких корнях народного мироощущения! Поэтому очевидно: то, что хотят возродить люди, отвергающие православную духовность и церковь, не есть Россия. Такой путь ведет в тупик. Лишенное религиозно-нравственных опор самосознание рухнет под напором космополитической нечисти.

Только близкие к церкви люди знают о том, что один из нынешних духовных столпов нашего народа, замечательный пастырь нашей церкви, архимандрит Кирилл (Павлов) – один из героев обороны Сталинграда, он нашел Святое Евангелие и с ним потом прошел всю войну, освобождая от немецких захватчиков Россию, Украину, Румынию, Венгрию, Австрию. После войны он поступил в открытую Сталиным Духовную семинарию, затем окончил Духовную академию. Все время подвизался в Троице-Сергиевой Лавре, ныне является ее духовником, он также – духовник трех последних патриархов России.

Как никогда возрос сегодня интерес к истории Родины. Это объясняется большим количеством материалов, подлинных документов, которые могут теперь широко предоставлять исследователям открытые архивы. Появилась возможность самостоятельно находить искомое для своих исследований, а не перерабатывать уже имеющиеся труды историков.

Хочется надеяться, что мы сумеем воспитать молодых людей, из которых вырастут авторы настоящих учебников истории России.


РОЛЬ И МЕСТО ГУМАНИТАРНЫХ НАУК В ВУЗАХ

МВД РОССИИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ


Сальников Е.В.,

канд. филос. наук

(ОрЮИ МВД России)


В свете проектов реформирования системы подготовки кадров МВД России особую актуальность приобретает вопрос о роли и месте гуманитарных наук в образовательном процессе вузов МВД. В качестве одного из возможных ориентиров реформы предлагается зарубежный опыт подготовки полицейских кадров. В этом отношении бросается в глаза качественное отличие зарубежной системы подготовки кадров от отечественной. В большинстве стран высшее профильное (полицейское) образование вообще отсутствует.

Обращаясь к содержательной стороне образовательного процесса, мы наблюдаем практически полное изгнание гуманитарных дисциплин. Программы подготовки западных полицейских не содержат философии, истории, экономики, культурологии, логики, религиоведения, социологии, политологии. Лишь в редких случаях там содержатся упоминания о философии права, социологии права, теории аргументации, но не в качестве самостоятельных дисциплин, а как составная часть модуля. Из числа дисциплин, которые могут быть отнесены к гуманитарным, западные образовательные программы (модули) могут содержать профессиональную этику, конфликтологию, менеджмент, психологию. Все эти дисциплины, опять же, излагаются не столько в теоретическом, сколько в прикладном аспекте, изучаются применительно к конкретике ситуаций (например, действия полиции при пресечении массовых беспорядков, менеджмент в полиции и т.п.).

В этой ситуации совершенно правомерным кажется вопрос о необходимости гуманитарных дисциплин в процессе подготовки кадров МВД России. И, действительно, отказ от дисциплин гуманитарного профиля позволил бы существенно сократить подготовку офицерских кадров в системе МВД России. Гуманитарные дисциплины становятся краеугольным камнем всей реформы милицейского образования в нашей стране. Вопрос об их роли и статусе есть вопрос о необходимости или излишности гуманитарных дисциплин вообще.

Можно сформулировать вопрос и еще более широко, как вопрос о необходимости единой системы гуманитарного образования вообще. Стоит ли сохранять единое гуманитарное образование для всех специальностей, или более правильным будет реструктурировать российскую образовательную систему по профильному принципу и минимизировать вплоть до полного упразднения гуманитарного знания в программах бакалавриата? Вопрос о том, зачем философия офицеру милиции, без потери содержания может быть трансформирован в вопрос о том, зачем философия физику, машиностроителю, нефтянику или геологу? И надо признать, что идеи такого толка в российском образовании имеют достаточно значимое место.

Однако найти решение этой проблемы не так просто, как это кажется противникам гуманитарных дисциплин. Изгнание гуманитаристики из структуры подготовки кадров для органов правопорядка приводит нас к удивительному парадоксу современного образования. В начале XXI века, находясь в цивилизации информационного типа, мы отказываемся от гуманитарных дисциплин, чье появление в свое время являлось несомненным свидетельством прогресса и качественно нового уровня образования.

Профильное образование человечество знает с древнейших времен. Образование в традиционном обществе было как раз образованием профильным. Подготовка кадров в традиционном обществе была четко сориентирована на те условия, ту профессию, тот род деятельности, где будет осуществлять свою трудовую деятельность будущий специалист. Крестьянской общине, средневековому цеху нужен был не образованный человек вообще, а специалист данной конкретной области: кузнец, пахарь, сапожник, воин и т.д. При этом обучение опиралось на изустную традицию и было максимально практически ориентированным. Будущий кузнец учился у кузнечного мастера, будущий сапожник у мастера сапожника. Подобное обучение приносило свои плоды, но вместе с тем оно консервировало традицию. Любые новации проникали в производство крайне долго. Ярким примером является скорость распространения водяной мельницы по Европе. Принцип «делай как я» в большинстве случаев порождал феномен «делаю только так», что отнюдь не способствовало прогрессу человечества. Университетское образование также было тесно связано с традицией. Медицину во всех европейских университетах учили по Галену, астрономию по Птолемею, физику по Аристотелю.

Качественное обновление образования, а вместе с ним и скачок в развитии европейской цивилизации приходится на эпоху Возрождения. Но времена Ренессанса – это период торжества гуманитарного знания. Именно отказ от про­фильности подготовки, обращение к широкому спектру гуманитарных исследований породили широкое распространение знания, создали условия для ка­чественного экономического, военного, социального и правого скачка. Именно с этих времен уровень гуманитарного развития человека долгое время был показателем уровня его образования как такового. Образованный человек – это не узкий специалист, а личность, обладающая значительным багажом гуманитарных знаний, способная к широкому и нестандартному мышлению. Гуманитарное знание становится показателем качества образования.

На протяжении XVII-XX веков все большее распространение получает принцип «высшее образование имеет своей целью формирование личности и квалифицированного специалиста». Причем эти понятия не только приравнивались, но первый воспринимался даже более предпочтительным. «Научить совокупности практических действий можно кого угодно, а личность формируется лишь на базе гуманитарного знания» – такова была общепризнанная трактовка соотношения гуманитарного и профильного образования.

XX век, а в особенности его вторая половина, вносит свои коррективы в эту позицию. Развитие и широкое распространение технических средств хранения и передачи информации сделало реальностью феномен массовой культуры. Следует признать, что при всех недостатках, массовая культура ориентирована на гуманитарную проблематику. В силу самой своей сути она упрощает проблемы, делая их доступными массе, а тем самым и формирует определенный гуманитарный базис человеческой личности. Прогресс школьного образования, а также увеличение объема получаемых в школе знаний, в значительной степени способствовали формированию первичных гуманитарных знаний у человека.

Эти два фактора оказали решающее влияние на позиции противников гуманитаристики в системе высшего образования. Есть ли смысл в изучении истории в непрофильном вузе, если университетский курс в целом повторяет школьный курс, при этом объем в 40-80 часов (средний курс истории в непрофильном вузе) не позволяет осуществить изучение истории на качественно более высоком уровне. Выпускник школы уже имеет первичные знания о культуре, религиях, экономике, социальной и политической структурах общества. Дополнительные, интересные ему знания он может почерпнуть из источников, предоставляемых ему массовой культурой (телевидение, Интернет, радио). Отсюда напрашивается вывод: если школьное образование выполняет свою роль и осуществляет подготовку в требуемом объеме, то гуманитарное образование в вузе – излишняя роскошь, позволяя себе которую, мы ничего не приобретаем взамен.

При всей внешней теоретической обоснованности подобная позиция оказывается крайне пагубной в реалиях современного мира. Она не выдерживает критики перед лицом качественно новой угрозы, появившейся перед современным обществом. Более того, сама эта угроза есть порождение отказа от гуманитарных наук и гуманитарного знания, усиление позиций профильного образования. Речь идет об угрозе экстремизма, являющейся лишь самым первым из возможных, но пока еще не осуществившихся негативных последствий отказа от гуманитаристики.

Если оставить в стороне всю экспрессивную риторику, то экстремизм предстает, прежде всего, иным взглядом на мир. Если в одном случае утверждается система прав человека и гражданина, то в другом – приоритет прав народа и расы, если в одном случае нерушимыми кажутся идеалы мирового рынка, то в другом столь же правильными являются антиглобалистские взгляды. Экстремизм – это не просто явление противоправной активности. Экстремизм есть объективация иного мировоззрения по отношению к общепринятому. В этом смысле экстремизм порожден исключительно падением уровня гуманитарной подготовки.

Не нужно бояться признания того, что в современном мире гуманитарным дисциплинам в непрофильных вузах придется поменять функциональные приоритеты. В том смысле, в каком первейшая функция гуманитарных наук была функция просветительская, информационная наличие этих наук в системе высшего образования не выдерживает критики противников гуманитаристики. Однако же никто кроме них не окажется способным выполнить воспитательную и идеологическую функцию. Расцвет экстремизма1 наглядно демонстрирует, что отказ государства от формирования мировоззрения и обращение внимания исключительно на профессиональные, деловые качества выпускника может очень дорого стоить.

После развала Советского Союза говорить об идеологичности образования стало «плохим тоном». Представляется, что подобная позиция в вузах системы МВД России является нонсенсом. Разве можем мы позволить себе содержать милиционера, который по своему мировоззрению является экстремистом? Разве правильным будет безразличие к мировоззренческой ориентации того, кто защищает законность и правопорядок в стране? Никто не собирается упразднять свободу слова, но есть ли необходимость в сотруднике МВД России, который считает неправильным конституционный строй Российской Федерации, сочувствует, скажем, правоэкстремистским акциям по «наведению порядка в сфере миграции», стесняется того, что он выступает защитником демократического режима в стране, не способен аргументировано противостоять экстремистской риторике, более того, соглашается с ней?

Следует подчеркнуть, что смена функциональных приоритетов должна повлечь за собой качественные изменения в содержании программ и государственного стандарта вообще. Сегодня в этих документах господствует информационно-проcветительский подход. Признаем, что он себя не оправдал. Актуальная задача сегодняшнего дня заключается в создании целостной, ориентированной на принципы и ценности демократического правового государства программы гуманитарной подготовки в вузах МВД России и в целом в системе образования Российской Федерации. Сегодня надо говорить не об упрощении системы образования за счет изгнания гуманитарных наук, а об изменении их роли и места, их функциональных приоритетов и содержательного наполнения гуманитарного образования. Только в этом случае мы сможем выйти на качественно новый уровень образования в России без того, чтобы поставить под угрозу само существование нашего государства.


О РЕАЛИЗАЦИИ КОМПЕТЕНТНОСТНОГО ПОДХОДА

В СОВРЕМЕННОМ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ


Новикова О.С.,

доктор филос. наук, профессор

(Ставропольский государственный

университет, г. Ставрополь)


Оценки и оценочное отношение к интеллекту известны в культуре с глубокой древности. Интеллектуализация различных областей деятельности осуществляется посредством развития интеллектуальных возможностей специалистов, а установки на развитие интеллекта осознаются как интеллектуальная потребность, условием удовлетворения которой оказывается развитие своего рода интеллектуального вкуса и интеллектуальной эстетики. Интеллектуализация идет по различным направлениям, главными из которых выступают формирование интеллектуального самосознания и интеллектуальной культуры специалистов, приобретение ими когнитивной грамотности, овладение методологической культурой. Комплекс этих направлений характерен только для современного уровня интеллектуального развития как отдельных личностей и коллективов, так и общества в целом, поэтому исследование интеллекта, интеллектуальной компетентности как общественного феномена и важнейшего ресурса в системе образования имеет повышенную актуальность и востребованность.

Развитие интеллекта и осознание его в качестве ценности конкретизируются в контексте профессиональной деятельности и подготовки к ней. В зависимости от разнообразных особенностей профессиональной среды, многовариантности организации учебных предметов, их состав и отношения могут быть различными, хотя во всех случаях сохраняется представление об интеллекте и его осознание в качестве особой ценности в жизни и поведении личности. Интеллект наряду с установками, интересами, мотивацией является существенным фактором успешности обучения.

XXI век – это век информационно-интеллектуальных систем. В компьютерной семантике широко встречается термин «интеллектуальная система». По утверждению И.С. Ладенко, интеллектуальные системы – это такие самооргани­зующиеся, самопрограммирующиеся образования, в которых сочетаются качества средств информатики с возможностями интеллекта специалистов. Интеллектуальные системы автор рассматривает на трёх уровнях: понятий, деятельности, управления1.

Интеллектуальная система представляет собой объединенную информационным процессом совокупность технических средств и программного обеспечения, работающую автономно или во взаимодействии с человеком (коллективом людей), способная на основе сведений и знаний при наличии мотивации синтезировать цель, выработать решение о действии и находить рациональные способы достижения цели. Разработка теории и техники интеллектуальных систем потребовала создания информационных технологий, включающих динамические экспертные системы, базы знаний, языки программирования, методы уп­равления, а также новые технические средства.

По мнению А.И. Субетто, интеллектуальные системы проявляются повсюду, речь идёт о проявлении интеллектуальных систем в некоторых уже существующих организациях, действующих в сфере образования, науки, производства, финансов, управления. Формирует ли среда интеллектуальную систему или наоборот? Являются ли интеллектуальные системы новой формой организации техники, людей, идей, необходимых человечеству, вступающему в эпоху ноосферы? В любом случае, они изменяют и совершенствуют интеллектуальную сферу1.

Характерные черты интеллектуальных систем: открытость, логическое уст­ройство, накопление знаний об окружающем систему мире, классифицировать и оценивать их с точки зрения прагматической полезности и непротиворечивости, инициировать процессы на получение новых знаний, осуществлять соотношение новых знаний с ранее хранимыми.

Из всех существующих интеллектуальных систем мы остановимся на интеллектуальных системах, реализуемых в структуре современного знания. Интеллектуальные системы являются сложными, они обладают внутренней структурой, представленной большим числом качественно различных процессов, подсистем, взаимосвязей и взаимодействий. Помимо обеспечения собственной жизнеспособности, интеллектуальные системы, составляющие часть общей сложной системы, специализируются на определённых функциях, которые вносят вклад в поддержание жизнеспособности общей системы.

Интеллектуальная компетентность выступает составляющей интеллектуальной культуры. «Компетентность» представляет собой первичную по отношению к термину «компетенция» семантическую категорию и воплощает в себе интериоризованную совокупность знаний, умений и навыков, их систему2. Реализация компетентностного подхода в системе образования получила сегодня широкое распространение. В условиях возможности получить доступ к огромному количеству фактической информации отпадает необходимость накапливать фактические знания.

Как отмечает А.Н. Дахин, «компетентность «не ждет» своего усвоения, она есть свойство производить и организовывать самое себя на качественно новом уровне»3. Результаты обучения, отраженные в форме знаний, умений и навыков, не обеспечивают в полной мере развитие высокого уровня профессионализма. В качестве результатов рассматривается не сумма усвоенных знаний, а способность и готовность студента действовать в различных практических ситуациях, умение самостоятельно определять траекторию решения профессиональных задач. Кроме того, компетентностный подход как результат личностно-ориентированного образования имеет ценностную основу. Он предполагает признание ценности каждой личности, уважение ее индивидуальности и неповторимости.

Интеллектуальная компетентность детерминирует способность эффективного поиска, рационального выбора и переработки информации в соответствии с целями и потребностями деятельности; умение работать с информацией разного типа в условиях гипотезы; высокий уровень развития умственных и познавательных процессов, абстрактного, аналитического и рационального мышления. Кроме того, она предполагает готовность разработки путей и методов решения проблем в нестандартной, не алгоритмизированной ситуации. Следует подчеркнуть, что интеллектуальная компетентность связана со стремлением к постоянному обновлению и расширению знаний, поскольку сегодня существует необходимость овладевать все новыми научно-техническими достижениями.

Интеллектуальная компетентность связана с образовательной компетентностью в целом. Образовательная компетентность определяется как свойство личности совершать сложные культурсообразные действия, направленные на взаимодействие с реальным миром1. В конечном счете, интеллектуальная и образовательная компетентность направлены на достижение профессиональной компетентности как готовности к осуществлению определенной деятельности в различных профессиональных ситуациях. В.Н. Введенский приводит следующие интерпретации понятия «профессиональная компетентность»: совокупность знаний и умений, определяющих результативность труда; объем навыков практического выполнения задачи; совокупность личностных качеств и свойств; комплекс знаний и профессионально значимых личностных качеств; единство теоретической и практической готовности к труду; способность осуществлять сложные культурсообразные виды действий2.

Интеллектуальная компетентность имеет деятельностную основу как в процессе формирования, так и в процессе проявления. Ее результаты находят отражение в профессиональной деятельности. Однако интеллектуальная компетентность и профессионализм не тождественны. Интеллектуальная компетентность является базовой по отношению к профессиональной, ее формирование обеспечивает фундамент для освоения всех образовательных областей без исключения. Но помимо профессионализма она предполагает творческий, нестандартный подход к организации профессиональной деятельности, а также способность принятия эффективных реше­ний в нестандартных профессиональных ситуациях.

Таким образом, прогнозирование уровня интеллектуального развития об­щества формирование его интеллектуального фонда – это две фундаментальные проблемы, на базе решения которых возможны работы по программированию изменений в образовательном пространстве современной России. Для инновационных преобразований образовательного пространства необходимо осу­ще­ствлять прогнозирование уровня интеллектуальной компетентности студентов, так как на основе такого прогноза можно управлять реформами в российской государственной системе. В противном случае любые реформы образовательного пространства будут показывать только его отстающий уровень.


перспективы современного образования


Шманева Л.В.,

канд. филос. наук

(ОрЮИ МВД России)


Современный мир характеризуется перманентным усложнением социальных систем, задающим новые контуры общественного бытия.

Массив происходящих трансформаций настолько велик, что значительно превышает потенциал позитивного познания данных явлений наукой, и это, несомненно, ведет к росту неопределенности социального развития, серьезно затрудняет процессы прогнозирования и управления социальным целым.

Роль знаний в такой ситуации стремительно возрастает, вытесняя значимость средств производства и природных ресурсов. Ценности сейчас создаются «производительностью» и «нововведениями», что является применением знаний на практике1. Экономическое процветание все более зависит от способности добывать новые знания и применять их в жизни. Поэтому в настоящее время образование выдвигается на первое место среди факторов развития человечества.

Сегодня повсеместно признается, что традиционная система образования находится в состоянии кризиса. Можно сказать, что она слишком долго оставалась неизменной, не учитывала преобразования, происходящие в обществе. Ориентируясь на дифференциацию знаний, вкладываемых по частям, разомкнуто в память обучаемых, наша система в последнее время выпускала специалистов, которые далеко отстали от новых технологий и производств.

Долгое время, оставаясь закрытой, наша страна успешно ограждала себя от беспорядка и нестабильности. Изменения были постепенны и непрерывны, законы развития предсказуемы и контролируемы, жизнь упорядочена и стабильна. Отсутствие технологических инноваций поддерживало статичность и монологичность образования.

Однако границы закрытой системы постоянно подвергаются внешним воздействиям, и как бы она не стремилась подавить флуктуации (изменения), наступает момент, когда с этими воздействиями справиться невозможно.

После перехода страны к рыночной системе хозяйствования кокон стабильности, поддерживаемый в прошлом государством, был разрушен. Законом сегодняшнего дня является стремительное изменение окружающего нас мира, рост неопределенности и непредсказуемости.

Система образования подверглась воздействию сильнейших флуктуаций внешнего мира: экономических, политических, социальных, технологических и т.п. Все это вывело ее из состояния равновесия. Она оказывается практически неспособной к развитию, а потому становится все более неадекватной реальностям процесса глобальных изменений действительности, вступающей, по выражению Э. Ласло, в эпоху бифуркации.

Вернуться к прежнему устойчивому состоянию невозможно, а привычный и хорошо отлаженный механизм в новых условиях открытой системы уже не действует. Поэтому «настоятельным требованием в сегодняшних условиях становится разработка отечественных теоретических основ управления образованием…»1.

Представляется, что в сложившейся ситуации, когда стоящие перед образованием задачи грандиозны, а традиционные системы образования низко эффективны, возникает огромная потребность в поиске не только новых форм и методов обучения, но и новой образовательной парадигмы, в центре которой органическая концепция самоорганизующегося мира.

Именно поэтому сейчас возникают самые различные подходы к вопросу реформирования системы образования. Как российскими, так и зарубежными исследователями формулируются новые концепции образования, разрабатываются программы, осуществляется поиск новых форм организации научного зна­ния, направленных на реформирование системы образования. Не исключено, что в этом существенную помощь могла бы оказать синергетика.

Синергетические модели отражают развитие в динамике. Это модели нелинейных, неравновесных систем, подвергающихся действию. В момент перехода упорядоченная и неупорядоченная фазы отличаются друг от друга столь мало, что именно флуктуации переводят одну фазу в другую. Если в системе возможно несколько устойчивых состояний, то флуктуации отбирают одну из них. При анализе сложных систем синергетика исследует простейшие основные мо­дели, позволяющие понять и выделять наиболее существенные механизмы ор­ганизации порядка, избирательную неустойчивость, вероятностный отбор, кон­куренцию или синхронизацию подсистем.

Синергетика объясняет процесс движения от хаоса к порядку, процесс са­мо­организации, возникновения нового, облегчает прогноз. Она обращает внимание на то, что любая система, независимо от степени её открытости в различ­ных организационных состояниях, рано или поздно приходит в точку предельной неустойчивости (точку бифуркации). Любое действие, предпринятое в этой точке, может полностью изменить все систему, перевести её в принципиально новое состояние.

Комплексный характер синергетики направит образование в русло интеграции, целостное восприятие окружающего мира сформирует новую потребность: не в механическом запоминании информации, а в её переработке и анализе, что в свою очередь приведет к качественному скачку знаний.

Не это ли важно для государства? Именно оно обеспечивает и контролирует развитие страны и заинтересовано в позитивных последствиях реформирования. Неоспоримым является то, что система образования находится в критическом состоянии и очень чувствительна к воздействиям. Даже незначительная флуктуация может привести к краху общества или к его полному возрожде­нию. И если власти (государственные и региональные) упустят сейчас этот момент помощи развитию высшей школы, она уйдет в «свободное плавание» и не факт, что через 10-20 лет окажется, что необходимых специалистов нет и фор­мировать их некому.

Главное, чтобы последствия реформирования в конечном итоге не свелись бы ко вздыханиям Н. Бердяева в начале столетия: «В новые времена иссякает в господствующем сознании творческое дерзновение. Думают о чем-то, пишут о чем-то, но были времена, когда думали и писали что-то, когда было то, о чем теперь вспоминают, о чем пишут исследования».


Литература