Белгородчина: прошлое, настоящее и будущее

Вид материала

Программа

Содержание Основание Белгорода и возникновение его первых Пенская Т.М Из истории образования Белгородской губернии

Подобный материал:

• Фонд «Либеральная миссия» Малое предпринимательство в России: прошлое, настоящее, 4355.75kb.
• Урок конференция на тему: «Нарушение нервно-гуморальной регуляции. Эндокринология., 88.24kb.
• Информационное письмо, 43.7kb.
• Обзорная по городу с посещением Караульной горы, 13.38kb.
• Видовой состав ихтиофауны реки бурея: прошлое, настоящее и будущее, 80.75kb.
• Дипломная работа   На тему: «Криминалистика: прошлое, настоящее, будущее», 760.7kb.
• Международная научно-практическая конференция, 83.73kb.
• Право и Правда, 499.62kb.
• Кафедра лингвистического образования: прошлое, настоящее, будущее, 83.91kb.
• Право и Правда Манифест Просвещенного Консерватизма, 509.84kb.

Папков А.И., кандидат исторических наук, доцент кафедры социологии БГТУ им. В.Г. Шухова

(Грант РГНФ № 06-01-55108а/ц)


Основание Белгорода и возникновение его первых

храмов и монастырей


С этого начались продолжающиеся и до сей поры, разночтения в датировке основания Белгорода. Предпочтение, отдававшееся длительное время 1593 г., было связано с авторитетом придерживавшихся этой даты крупнейших исследователей истории заселения южной окраины России конца XIX столетия — Д.И. Багалея и И.Н. Миклашевского. Однако после издания в 1969 г. монографии одного из ведущих исследователей истории Черноземного региона В.П. Загоровского, посвященной истории Белгородской черты, в литературе закрепилась еще одна дата основания Белгорода — 1596 г., повторенная в последней монографии этого историка²². Основанием к предложению такой даты для самого автора послужила публикация в 1966 г. найденной еще одной редакции разрядной книги²³. Однако, справедливости ради, следует отметить, что 1596 г., как один из вариантов датировки основания Белгорода, приводился А.А. Зиминым еще в 1955 г.²⁴, но это осталось незамеченным, в том числе самим В.П. Загоровским. Предположения А.А. Зимина стали результатом анализа записей из местнического справочника, составленного в XVII в. на основе Разрядных книг, списков, росписей, десятен и др. разрядных документов²⁵.

Уместно напомнить, что разрядные книги являются источником вторичного происхождения, обобщающим содержание ряда первоисточников, в первую очередь, разрядных записей. Государев разряд 1598 г., дошедший до настоящего времени, составлен после смерти Федора Ивановича и, судя по водяным знакам бумаги, написан не ранее 40—50-х гг. XVII в. Таким образом, несмотря на официальный характер разрядной книги в ней могут содержаться определенные неточности, связанные с ошибками составителей и переписчиков. Наглядным примером тому может служить запись о постройке Белгорода в 1596 г. В Уваровском списке место постройки крепости на Северском Донце трижды названо «Белогородье», а в сохранившихся разрядных записях, относящихся к концу XVI в., дважды упомянуто «Белогорье» и лишь один раз «Белогородье»²⁶. Это говорит об ошибке переписчика. Данное предположение подтверждается записью в другой разрядной книге²⁷. По наблюдению А.Г. Дьяченко, «Разрядная книга 1475—1598 гг.» относится к разновидности официальных разрядных книг краткой редакции и страдает по этой причине обобщенной формой изложения. Она содержит очевидное хронологическое противоречие: события более ранние в ней датированы более поздним годом (отправка голов для определения места постройки городов — 16 июня 1596 г.), и наоборот, более поздние события оказываются приуроченными к более раннему времени (возведение Белгорода — сентябрь-декабрь 1595 г.). Этот факт дал основание для заключения о том, что выводы В.П. Загоровского, В.А. Кучкина и некоторых других исследователей об основании Белгорода в 1596 г. не находят подтверждения в «Разрядной книге 1475—1598 гг.», а корректную в рамках исторической хронологии дату начала возведения Белгородской крепости (1 сентября 1596 г.) дает «Разрядная книга 1475—1605 гг.)²⁸.

Между тем, в составленном в 30-е гг. XVII в. «Новом летописце» статья «О поставлении украинных городов» находится между статьями «О преставлении царевны Феодосии» и «О послании воевод в Шефкалы». Согласно вкладной книге Троице-Сергиева монастыря, единственная дочь Федора Ивановича скончалась до 26 сентября 1593 г., а по данным М.М. Щербатова это событие произошло незадолго до 7 декабря того же года. Вторая статья сообщает о посылке на р. Терек воеводы А.И. Хворостинина в 7102 (1593/94) г. Материалы Посольского приказа свидетельствуют, что значительное русское войско в 15 тыс. чел. под командованием А.И. Хворостинина отправилось в путь между июнем и серединой сентября 1593 г. Таким образом, указание на «поставление на степи» Белгорода, Оскола и Валуек в том же году, когда умерла царевна Феодосия, но до похода А.И. Хворостинина на Терек вполне убедительно дает дату 1593 г.²⁹

Тем не менее, в исторической литературе 1596 г. надолго был признан наиболее убедительной датой основания Белгорода и Оскола. Однако, единого мнения по спорной датировке так и не сложилось. Между тем, как это часто бывает, истина заключалась не в противопоставлении, а в сопоставлении обеих дат. С одной стороны оказалось, что сохранились документы, косвенно подтверждающие датировку существования Оскола (а, следовательно, и всегда упоминавшегося рядом с ним Белгорода) в 1593 г.: это позднейшие челобитные жителей Оскола — 30 станичных вожей и 20 станичных атаманов, прямо указывавших, что поселены были, как они писали «мы и отцы наши» в Оскольском городе усть Малого Оскольца, т.е. на современном месте, в «прошлом сотом году». Судя по пометам на указанных челобитных, в Разрядном приказе указание на поселение станичников в Осколе в «сотом» году не вызвало возражений. Содержание челобитных было доложено царю, который «...велел дать свою государеву грамоту, как они преж сего жили». Соответствующие грамоты были отправлены оскольскому воеводе Даниле Моисеевичу Яблочкову 18 апреля 1629 г.³⁰ Поскольку в те времена «прошлым» называли не только год, непосредственно предшествующий текущему, но и любой из предыдущих годов, а летоисчисление вели «от сотворения мира», то значит, в 1629 г., когда составлялись эти коллективные челобитные, «прошлым сотым», а точнее, 7100-м годом был 1592 год по современному летоисчислению. Таким образом, дата летописи как официального документа (а по правилам датировки только такой и служит основанием) — 1593 г. — подтверждается. Впервые это было отмечено Е.В. Дворецким³¹. Необходимо подчеркнуть, что в упомянутых челобитных речь не может идти о «сведении» вожей и атаманов на Оскол в 1596 г., т.к. в качестве оскольского воеводы, наделявшего их землей, челобитчики называют Степана Данилова, а не кн. Ивана Солнцева, который в 1596 г. был оскольским воеводой³². Кроме того, Степан Иванович Данилов в 1596 г. служил головой в Орле³³, а значит не мог находиться в Осколе. Можно предположить, что на Осколе он был ранее, но не воеводой, а головой, поскольку воевод до 1596 г. в Оскол не назначали. Тот же С. Данилов служил головой в Осколе в 1598, 1600—1601 гг., что дало основание Я.Г. Солодкину для предположения о «сведении» челобитчиков на Оскол именно в это время³⁴. Такое допущение представляется маловероятным, т.к. в 1598 г. в Осколе уже был государев воевода³⁵, и именно он должен был распределять земельные угодья между служилыми людьми.

Принципиально важным является то обстоятельство, что признание достоверности 1593 г. как даты основания Белгорода вовсе не исключает истинности и позднейшей записи разрядной книги о строительстве городов Белгорода, Оскола и Курска в 1596 г. Сопоставимость обеих дат вытекает из употребления в те времена термина «город» не только в широком смысле, применительно к укрепленному поселению вообще, но также, как справедливо отмечал сам В.П. Загоровский, для обозначения особого типа окружавших поселение укреплений (в отличие от острога). Применительно к рассматриваемому времени исследователи выделяют четыре типа укрепленных населенных пунктов: 1) город, забранный в острог и не имеющий кремля; 2) город с острогом и включенным в его стены небольшим кремлем; 3) город без острога, только с небольшим кремлем и 4) город-острог с расположенным в его центре кремлем (под городом понимается укрепленное поселение — А.П.)³⁶. В приказной документации конца XVI — первой половины XVII в. понятия «город» и «острог» четко дифференцировались. Постепенное слияние этих терминов началось во второй половине XVII столетия³⁷. В отличие от «острожной» стены, выполненной в виде частокола или забора, «городовая» — состояла из срубных конструкций — «тарас» или «городен». При этом, «городом» часто именовалась сама крепостная стена, а, при наличии нескольких рядов укреплений, также огороженная каждой из стен часть поселения. Это хорошо известно не только на примере Москвы, где за пределами Кремля последовательно располагались: Китай-город, Белый город, Земляной город. Можно найти аналогии и в конструкции других российских крепостей этого времени³⁸. Подобным образом были выстроены укрепления Переяславля Рязанского в XVI—XVII вв.³⁹ Чердынь, являвшаяся своеобразным плацдармом для освоения уральских и сибирских земель, имела деревянный кремль на Троицком холме (начало строительства — 1535 г.) и располагавшийся к западу от него посад, окруженный стоячим острогом⁴⁰. Укрепления Самары, построенные в 1586 г., представляли собой четырехугольный рубленый «город» с шестью башнями, обнесенный второй тыновой острожной стеной⁴¹. Даже внутри Белгорода второй половины XVII в., периметр внешних укреплений которого составлял 1887 саженей (ок. 4 км), выделялся «Белгород Меньшой» с периметром укреплений 558 саженей (1,2 км). Такая многозначность термина «город» объясняет вторичное «строительство» существовавших уже к 1593 г. Белгорода и Оскола в 1596 г., когда на месте поселений служилых людей были построены новые укрепления — «городовые» крепости.

Что касается третьего города — Валуйки, не упоминавшегося в разрядной книге, то существование его еще до появления в 1599 г. указа о строительстве крепости также имеет подтверждение. В том же 1629 году, когда писались челобитные осколян, монахи Валуйского Николопристанского монастыря, пострадавшего в годы Смуты, также обратились с челобитной, в которой указывали, что монастырь был основан при царе Федоре Ивановиче (скончавшемся в 1598 г.). Вероятно, и в этом случае речь идет о строительстве городовой крепости на месте уже существовавшего поселения. Примечательно, что в дьячьих выписях, составленных по поводу упоминавшейся выше челобитной, а также при рассмотрении челобитной аналогичного содержания, поданной строителем Белгородского монастыря в том же году, содержится свидетельство о гибели всех разрядных документов, связанных со строительством Белгорода и Валуйки, в большой московский пожар 3 мая 1626 года.⁴²

Поэтапное строительство крепостей достаточно известно в практике российского градостроительства XVI столетия и вовсе не является уникальным для первых городов на Поле. А.А. Зимин уже обращал внимание на разрыв, порой в несколько лет, между датой основания Михайлова, Шацка, Дедилова, Черни, Севска, Курска и началом строительства на их месте «городов»⁴³. Еще один пример поэтапного строительства укреплений можно привести из практики сооружений русских крепостей в начале непосредственной колонизации Сибири Российским царством. Так в 1587 г., в условиях враждебных отношений с татарами и развернувшейся в Сибирском ханстве усобицы, русскими служилыми людьми были построены Тюменский и Тобольский остроги. Рассчитанные на пребывание в них лишь служилых людей, остроги представляли собой укрепленные тыновой стеной, валом и рвом военные лагеря. Затем, после подавления основных очагов сопротивления, в 1593—1594 гг. в Тюмени и Тобольске были возведены рубленые «города»⁴⁴. Причем первые сообщения в Разрядной книге о назначении воевод в Тюмень относятся к 7099 (1590/91) г., а в Тобольск — к 7101 (1592/93) г. Начиная с 7104 (1597/98) г., назначения воевод в эти города становятся ежегодными⁴⁵. Видимо, первоначально командовали гарнизонами новых острогов не воеводы, а «головы», имена которых не всегда попадали в разрядные книги. После постройки рубленых городов, последние возглавляют уже только воеводы. Аналогичная ситуация вполне вероятна и применительно к населенным пунктам юга Российского царства.

В случае со строительством первых городов в Днепро-Донской лесостепи подобный разрыв во времени также имеет свое объяснение. В 1593 г. в самом разгаре были русско-крымские переговоры, завершившиеся подписанием договора в 1594 г. В этой ситуации Россия не могла позволить себе строить на спорной территории городовые крепости и назначать туда, соответственно статусу города, воевод. В дальнейшем положение изменилось. В 1593 г. Турция начала тяжелую и длительную войну с империей Габсбургов, в которой принимал участие и крымский хан. В итоге Россия могла более активно действовать на своих южных рубежах. Поэтому, признавая факт существования первых поселений на Северском Донце и Осколе уже к 1593 г., об их официальном статусе и характере укреплений можно судить лишь предположительно. Отсутствие до 1596 г. упоминаний о назначении сюда воевод позволяет отождествлять первоначальные поселения с типичными для данной территории позднейшего времени казачьми слободами. Что касается укреплений для защиты первопоселенцев, то наиболее вероятным представляется вариант сооружения в качестве таковых «придеревей»⁴⁶. Пока точно не установлено значение существительного «придеревь»⁴⁷. Учитывая одно из значений слова «деревня» — «расчищенное под пахоту место, пашня, угодья»⁴⁸, можно предположить, что «придеревью» называлось небольшое укрепление, строившееся рядом с угодьями, в котором можно было отсидеться в случае внезапной опасности.

Татары постоянно беспокоили российскую окраину, но они вторгались с целью грабежа и, в случае отпора, обычно обращались в бегство. Тем более, они не пытались осаждать остроги. По крайней мере, во второй половине XVI, как и в XVII в., не отмечено фактов нападения крымцев на русские крепости с целью их захвата⁴⁹. Известен лишь один случай, когда в 1639 г. около 200 татар, спешившись, два дня осаждали казаков, засевших в «крепости<...> невеликой придереви». Донцы, находившиеся в упомянутом укреплении, успешно оборонялись в течение трех дней. При этом убили десять татар и «многих переранили»⁵⁰.

Учитывая единодушное мнение исследователей о существовании в XVII в. общей для всей страны системы строительства укреплений, выработанной приказной администрацией в XVI в., напрашивается еще одна параллель с русской колонизацией Сибири в XVII в. Восточнее Уральского хребта было распространено три основных типа оборонительных сооружений: зимовье, острог и город. Если остроги различной конструкции и города (по типу укреплений) хорошо известны в Днепро-Донской лесостепи, осваивавшейся русскими практически одновременно с Сибирью, то о первом типе укреплений в литературе ничего не сообщается. Либо эти сооружения были характерны только для Сибири, либо южная «придеревь» — это аналог сибирского «зимовья». Вопрос о происхождении укреплений типа зимовье решается исследователями по-разному. Н.П. Крадин полагал, что зимовья возникли в специфических условиях Сибири. С.Н. Баландин и Н.Н. Филиппова считали зимовье рудиментом древнейшего русского наземного или полуназемного жилища. А.Г. Артемьев полагает, что прототипом зимовья вполне могли послужить как сельская феодальная усадьба, так и средневековые городские дворы-усадьбы. В любом случае, подобный тип укреплений мог быть распространен не только в Сибири. Обычно зимовье представляло собой избу с боевой надстройкой (хорошо известный тип укреплений в системе Белгородской черты середины XVII в. — А.П.). Более сложным видом зимовья были укрепления, состоявшие из нескольких таких изб, соединенных стенами, и образовывавшие небольшой закрытый двор⁵¹. Вот подобное небольшое укрепление — «придеревь» и штурмовали татары, избегая подобных действий в отношении более крупных крепостей. Учитывая то обстоятельство, что термин «придеревь» содержится в документах, вышедших из среды донских казаков, можно предположить бытование и других названий аналогичных укреплений на юге России. Приведенные примеры дают основание для предположения о возникновении поселения подобного типа в 1593 г. на месте позднейшей белгородской рубленой крепости.

Высказанное предположение подтвердили и археологические раскопки на Белой горе в окрестностях Белгорода, показавшие, что Белгородская крепость конца XVI в. имела срубные стены. Кроме того, обнаруженное ниже основания рубленых стен и несколько в стороне от них, на расстоянии около метра, целое, не тронутое огнем, бревно позволяет говорить о существовании другого, более раннего ограждения. Скорее всего, это была обычная «острожная» стена, проходившая по внешнему краю первоначального вала⁵². Такой способ внедрения на спорные территории не повредил переговорам с Крымом, мирившимся с казачьими поселениями на Дону и его притоках. В 1593 г. крымскому хану Казы-Гирею было направлено письмо от царского имени, написанное, вероятно, при непосредственном участии Бориса Годунова. Крыму предлагалась всяческая помощь, вплоть до того, что «...на Донце тотчас и два города поставим, и людей многих со многими воеводами на Донец пришлем, и начнем вместе с тобою на твоих недругов стояти за один». Таким образом дипломатически маскировалось невыгодное для Крымского ханства продвижение России на юг, а в качестве компенсации Казы-Гирею было направлено 10 тыс. рублей⁵³. Это был отработанный дипломатический маневр. Для сравнения можно привести следующий пример. Несколько ранее, 15 августа 1587 г., русские послы в Речи Посполитой сделали заявление подобного содержания. Они говорили от царского имени: «...стояти хотим из Крыму, по Дону, и по Донцу, и по Днепру поставити своих людей, и городы поделати по Донцу и по Дону, и на Крым наступити своею казною, а тобе — на Подолье и на Волынь, вперед [чтобы] тые (так в тексте — А.П.) неприятели християнские не приходили...»⁵⁴. Но, тем не менее, состоявшееся уже после подписания договора строительство на месте Белгорода, Оскола и Валуйки городовых крепостей с назначением туда воевод вызвало нарекания со стороны Крыма. В 1601 г. Борису Годунову была послана тайная грамота от Казы-Гирея, в которой он упрекал русского царя за постройку городов на территории своих «Донецких улусов». При этом хан заявлял о крайнем недовольстве Турции московской политикой и предупреждал о том, что дальнейшее продвижение России на юг «шерть и добро порушит»⁵⁵.

Построенный в 1596 г. на Белой горе Белгород представлял собой прямоугольную крепость размером 230 на 234 м. Детинец был обнесен деревянной стеной, рубленой, вероятно, «тарасами» со сторонами 1,4—1,9 м. Крепостные стены находились на земляном валу, покрытом обожженной глиной. Детинец имел восемь башен, четыре из которых были проезжими. Перед стенами был вырыт ров глубиной до двух метров. Для снабжения гарнизона водой были устроены два подземных хода — «тайник» к Северскому Донцу и аналогичный ход в юго-западном направлении, выведенный в овраг, на берег ручья Ячнев Колодезь.

С запада крепость опоясывали две линии укреплений, а с восточной стороны находился крутой обрыв. Второй пояс укреплений проходил полукольцом в 135—300 м от детинца и состоял из земляного вала высотой до 2,8 м. На валу, для прикрытия стрелков, находился тын из вертикально стоявших бревен толщиной 16—20 см. Перед валом имелся ров.

Третья, внешняя, линия обороны Белгорода находилась в 175 м от первой, состояла из рва и вала, имевшего сильно выступавшие вперед площадки для деревянных башен, квадратных в плане, размером 5 на 5 м, фланкировавших ров. По гребню вала стояли стены. Рубка башен и стен была двойной, с глиняным заполнением. Вероятно, стены были с обламами⁵⁶, а расстояние между башнями не превышало 100—150 м. Вал был обмазан необожженной глиной.

Следовательно, Белгород был довольно хорошо укрепленной крепостью, имевшей три линии обороны. Основой обороны была прямоугольная крепость с рублеными стенами. Внешняя линия, принимавшая на себя первый удар, была укреплена сильнее, чем второй пояс, который, в случае прорыва противника, должен был его задержать⁵⁷. Помимо укреплений, в городе на рубеже XVI—XVII в. имелся посад, Троицкий собор и действовал монастырь Николы Чудотворца.

Приправочная книга кн. Волконского и подъячего Окинфова 1599 г. позволила оценить владения белгородского духовенства, которые находились в Донецкой волости. Двум священникам, дьякону, двум дьячкам, пономарю и просфирнице Белгородского Троицкого собора были отведены следующие угодья: р. Нежеголь с реками Корень и Короча, лес на р. Нежеголь, озера Лебяжье, Константиновское и Печенеги, оба берега Северского Донца, от устья Нежеголи до устья Волчьих Вод, с рыбными и звериными ловлями, лесом и всякими угодьями. В дальнейшем все перечисленные владения, за исключением р. Нежеголи, были переданы другим владельцам. Взамен их в 1616 г. храм получил Мохначевский и Гниловский юрты на Северском Донце, речки Мож, Камыльша и озеро Косыж. Известно также, что Белгородский Никольский мужской монастырь в 1599 г. получил во владение пашню, а также угодья с бортными ухожьями, рыбными и звериными ловлями по р. Волчьи Воды⁵⁸.

Все изложенное позволяет предполагать, что Белгород возник как укрепленное пограничное поселение в 1593 г. Возведение рубленой крепости в 1596 г., имевшей несколько линий укреплений, дало новый импульсь его развитию. С этого времени в городе начинается храмовое строительство, а также появляется первый монастырь. Учитывая неспокойную обстановку в приграничном регионе, монастырь был построен под защитой острожных стен Белгородской крепости. Монастырь и первые храмы возводились, по всей вероятности, как и в других окраинных городах, за счет государства, в рамках других мероприятий правительственной колонизации Поля.


Пенская Т.М.., кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной истории и политологии БелГУ

Пенской В.В.., доктор исторических наук, профессор кафедры христианской истории и антропологии БелГУ

(Грант РГНФ № 03-01-00824а/ц)


Из истории образования Белгородской губернии


В 2002 г. наш авторский коллектив подал заявку под названием «Белгородская губерния и Белгородчина в XVIII в.: проблемы социально-экономической истории» для участия в региональном грантовом конкурсе РГНФ. Исследование предполагалось посвятить проблемам политической, социально-экономической и культурной истории Белгородской губернии и Белгородчины в XVIII в. Трехлетняя работа над проектом позволила авторскому коллективу всесторонне исследовать основные аспекты истории региона на протяжении XVIII столетия, затронув при этом и его предысторию.

Тщательный анализ как опубликованных, так и архивных материалов, использованных в процессе исследования, позволил сформулировать определенные выводы. Вкратце они заключаются в следующем. Во-первых, образование губернии и выбор именно Белгорода в качестве губернского центра вполне согласуется с проводимой Верховным Тайным советом (далее ВТС) политикой по частичному восстановлению старых, привычных форм и методом управления страной как на верхнем, центральном, так и на местном, региональном уровнях, более отвечавших тому состоянию русского общества и государства, в каком они находились к исходу 1-й четверти XVIII в. Отказ от петровского радикализма как не оправдавшего себя волюнтаристского подхода к решению насущных проблем, на взгляд авторов, наиболее наглядно проявился именно в губернской реформе 1726-1728 гг., восстановившей прежнюю систему административного деления и характер органов местного управления, сохранив при этом форму и отчасти содержание петровских губернских установлений. Таким образом, можно утверждать, что политика ВТС в этом вопросе не была полным возвратом к старине, поскольку новые губернские учреждения сочетали в себе как традиции, так и оправдавшие себя нововведения петровской эпохи. Во-вторых, Белгородская губерния, образованная в 1727 г., стала фактической преемницей образованного в конце 50-х гг. XVII в. Белгородского разряда. В-третьих, новая губерния, как и разряд, в момент своего образования и на протяжении по меньшей мере первых 10-15 лет своего существования являлась прежде всего военно-административным образованием, решавшим прежде всего функции организации обороны южной и юго-западной границ России и обеспечения действий русских войск, оперировавших на этих стратегических направлениях. В-четвертых, разукрупнение и последующая ликвидация губернии с переносом губернского центра из Белгорода в Курск были связаны с изменением характера губернских учреждений согласно положениям губернской реформы Екатерины II. Новые губернии создавались прежде всего как гражданские, а не военные образования. При этом учитывались не традиции, о географическая, экономическая и административная целесообразность. При такой постановке вопроса Белгородская губерния становилась «излишней», слишком громоздкой и трудноуправляемой и потому подлежащей уменьшению и переформированию. Это и было осуществлено в 1779 г. Курск же к тому времени явно обогнал Белгород как по числу жителей, так и по уровню экономического развития. К тому же он был расположен в географическом центре новой губернии

Т.о., можно с уверенностью утверждать, что Белгородская губерния не возникла «из ничего». Ее рождение в определенной степени было предопределено всем ходом русской истории с конца XV в., и истоки решения о ее создании нужно искать в ту эпоху, когда шагом за шагом складывались основы Российского государства. Процесс его формирования был сложным и неоднозначным. Вопреки общепринятому мнению о московском деспотизме и абсолютной власти московских государей над своими подданными и их телами и душами, а, значит, и землями, до Петра картина была иной, отличавшейся от этой, ставшей хрестоматийной, картины. Земли Российского государства на протяжении XVI-XVII вв. управлялись по старинке, по традиции, заложенной еще во времена собирателей Русской земли под властью Москвы Калитичей. Государство на первых порах было относительно слабым, а власть, по замечанию Н.Н. Покровского, «базировалась не на единственном понятии «государство», а на двух понятиях – «государство» и «общество», на продуманной системе не только прямых, но и обратных связей между ними…».⁵⁹ Естественно, что в этих условиях оно опиралось на поддержку «земли», и формирующийся аппарат центральной власти дополнялся на местах сильными элементами местного самоуправления. Однако по мере усложнения функций, стоящих перед обществом и государством возрастали и требования, стоящие перед аппаратом управления. Как отмечал В.О. Ключевский, «… сквозь новые государственные нужды в усложнявшихся правительственных учреждениях и отношениях пробиваются непривычные для тогдашних умов идеи о различии общих и местных интересов, центра и областей, о необходимости надзора за местными властями и о способах регулирования их деятельности…».⁶⁰

Развитие этих идей в условиях, когда Российскому государству пришлось напрягать все свои силы в борьбе с могущественными противниками, Крымом и Речью Посполитой, привело к тому, что прежняя система взаимодействия назначаемых из центра наместников-кормленщиков и «земского» самоуправления была постепенно вытеснена иной, основанной на принципе концентрации всей власти на местах в руках назначемых из Центра воевод. Но иначе и быть не могло! «В борьбе за киевское наследство» Московская держава сформировалась как сплоченная национальная военно-государственная структура. Сформировался своего рода военный лагерь (выделено нами – П.В., П.Т.). Государева власть стала единой и самодержавной, подчиняя и подавляя частные и общественные интересы. Только прочное и безусловное сосредоточение сил и средств в распоряжении власти (выделено нами – П.В., П.Т.) дало возможность организовать их и вести активную политику на пространствах Восточной Европы…» – отмечал отечественный историк А. Петров.⁶¹

Воеводства, ставшие к середине XVII в. обычным явлением в административной практике Московского государства, первоначально появились в южных и юго-западных уездах России. Введение этого административного института позволило Москве более или менее твердо управлять территориями, держать руку на пульсе местной жизни и мобилизовать необходимые ресурсы, людские, материальные и финансовые, для решения насущных государственных задач. Процесс формирования абсолютизма в России постепенно набирал обороты, и изменение системы местного управления было одной из сторон общего усиления позиций государства и власти монарха, постепенного вытеснения «земли» на обочину политической жизни. Окрепнувшая, вставшая на ноги монархия перестала нуждаться в подпорках в виде сословно-представительных органов и местного самоуправления и предприняла успешное наступление на них.

Следующим шагом на пути укрепления центральной власти в России и становления русского варианта абсолютизма стало создание так называемых разрядов. Как и в случае с введением института воеводства, появление разрядов стало ответом государственного организма на расширение территории Московского царства, превращение его в империю не на словах, а на деле. Тяжелые войны, в которые, вопреки первоначальным расчетам, оказалась втянута Россия во 2-й половине XVII в., потребовали от Москвы дальнейших усилий по созданию надежного механизма мобилизации ресурсов на борьбу с опасными противниками и улучшению управления расквартированными намного дальше, чем ранее, полками. Как отмечал П.Н. Милюков, по мере расширения границ Российского государства перенос центра военных усилий из Москвы на места был неизбежен.⁶² Для управления поселенными на отдаленных от столицы служилыми людьми была создана система разрядов – военно-административных округов.

Первоначально разряды стали возникать на западной и южной границах, там, где политическая и стратегическая ситуация была наиболее взрывоопасной и напряженной. Белгородский разряд, призванный обеспечить оборону южной границы от возможной агрессии со стороны Крыма и действия русских войск против Речи Посполитой, был создан одним из первых – в 1658 г. Он считался одним из наиболее крупных и важных. Так, согласно росписи, датированной февралем 1667 г., он имел в 7 рейтарских, 2 драгунских, 5 солдатских полках и 1 стрелецком приказе 8320 рейтар, 1654 драгуна, 4556 солдат, 657 стрельцов, а также 274 донских казака и на городовой службе детей боярских и прочих служилых людей 25452 чел.⁶³ Кроме того, по территории разряда проходила большая часть знаменитой Белгородской черты. Таким образом, белгородскому воеводе, стоявшему во главе разряда, подчинялась не только мощная, насчитывавшая св. 40 тыс. служилых людей разных чинов, армейская группировка, но и значительная территория. О ее размерах свидетельствует опись городов, сделанная в 1678 г.. Согласно ее данным, непосредственно в Белгородском полку «в черте» числился 61 город с уездами.⁶⁴ Разряд и поселенные на его территории служилые люди сыграли важную роль в русско-польско-литовской войне 1654-1667 гг., войне с Турцией и Крымом в 1673-1681 г, Крымских походах князя В.В. Голицына и Азовских походах Петра I в 1695 и 1696 гг.

Таким образом, опытным путем московские власти к концу XVII в. выработали более или менее упорядоченную и стройную систему административного деления и управления огромными территориями, которые входили к тому времени в состав Российского государства. Однако сказать, что данная система была совершенной, никак нельзя. Она страдала целым рядом органичных пороков, присущих всей административной практике Московского государства, и в первую очередь, отсутствием четкой регламентации функций и сферы компетенции местных властей и их подчиненности. Не меньший вред наносили и многочисленные злоупотребления воевод и дьяков, проистекавшие из укоренившегося с давних пор взгляда на воеводство как на способ поправить свои разладившиеся на государевой службе дела за счет управляемых. В итоге сложившаяся система работала далеко не лучшим образом, поскольку слишком многое зависело от пресловутого человеческого фактора. Очередной этап административной реформы был неизбежен.

Необходимость дальнейшего совершенствования административного деления государства и управленческого аппарата в центре и на местах была осознана еще в конце XVII в., однако только Петр I решился на практике реализовать давно назревшие административные преобразования. Губернская реформа 1708-1719 гг. стала частью петровского замысла по превращению России в современное, динамично развивающее, сильное и влиятельное европейское государство. Условия, в которых она задумывалась и осуществлялась, предопределили ее характер. Как подметил русский историк П.Н. Милюков, «…война и финансы – эти два вопроса с конца XV века надолго поглощают всецело внимание центральной власти. Все другие существенные реформы, особенно реформы в государственном управлении, в конце-концов всегда вызываются этими двумя главными нуждами…».⁶⁵ Все это вполне можно отнести истории петровской губернской реформы.

Стремясь построить «регулярное» государство, способное реализовать его великий замысел, царь-реформатор нуждался в надежном аппарате управления страной, правильно организованном и функционирующем с точностью часового механизма. Патриархальное Московское царство должно было превратиться в регулярную, полицейско-бюрократическую Российскую империю, своего рода машину, перед лицом которой все были бы равны, и даже сам император был бы одним из колес, пусть и самым главным, этого чудовищного механизма.

Объясняя причины, побудившие Петра обратиться к реформам в сфере административного устройства и управления России, В.О. Ключевский указывал, что губернская реформа была обусловлена прежде всего потребностями государства, которое вело тяжелую войну. Поскольку Петр «децентрализовался», в определенной децентрализации нуждался и административный аппарат.⁶⁶ Таким образом, логика событий побуждал его продолжить начатую еще при Алексее Михайловиче линию на постепенную децентрализацию управления⁶⁷, продемонстрированную на опыте учреждения разрядов.

В своих действиях Петр был также быстр, как и в мыслях. Первый шаг был сделан 18 декабря 1708 г., когда царь обнародовал свой указ об образовании первых губерний.⁶⁸ Указом были созданы 8 губерний, а в 1711 появилась еще одна. Тем самым число губерний фактически уравнялось с числом прежних разрядов, хотя в территориальном отношении губернии и разряды не совпадали. Так, Белгородский разряд оказался разорван между Азовской, Киевской и Воронежской губерниями. Правда, большая часть разряда вошла все-таки в состав Киевской губернии. Новые административные единицы создавались Петром с вполне определенными целями – военными и фискальными, и в этом отношении они имели немалое сходство в прежними разрядами. Эти же задачи определяли и первостепенные задачи, которые должны были выполнять губернаторы и их многочисленные чиновничье-бюрократический аппарат. Губернаторы и создаваемый при них штат чиновников прежде всего должны были обеспечить бесперебойное снабжение армии, флота и ведомства иностранных дел необходимыми ресурсами, прежде всего рекрутами и деньгами, для ведения войны и реализации далеко идущих внешнеполитических планов монарха. «Цель реформы была исключительно фискальная. Губернские учреждения получили отталкивающий характер пресса для выжимания денег из плательщиков; меньше всего думали о благосостоянии населения…» – отмечал по этому поводу В.О. Ключевский.⁶⁹ Военно-фискальный характер губернских учреждений, основы которого были заложены при Петре, просуществует в том или ином виде вплоть до губернской реформы Екатерины II, основанной на несколько иных принципах.

В ходе Северной войны военный потенциал бывшего Белгородского разряда был использован Петром на полную мощность. Только на территории будущей Белгородской провинции в 1700-1706 гг. было сформировано 4 драгунских, 1 полевой пехотный, 2 гарнизонных пехотных, 2 жилых солдатских полка общей численностью около 10 тыс. солдат и офицеров, не считая созданных из числа сосланных московских стрельцов 3 жилых полков.⁷⁰ Помимо того, из числа однодворцев – бывших мелких служилых людей, по указу Петра от 2 февраля 1713 г. в Киевской губернии (т.е. на территории преимущественно великорусских провинций) было сформировано пять ландмилицких полков, вставших на пограничную службу в укреплениях бывших Белгородской и Изюмской черт.⁷¹ Впоследствии, по завершении Северной войны, на территории Киевской губернии были расквартированы 4 драгунских и 2 драгунских гренадерских полка, а также 6 гарнизонных солдатских полков, в том числе непосредственно на территории Белгородской провинции драгунские Новгородский, Ингерманландский, Астраханский и Пермский полки.⁷²

Что же касается финансовых сборов, то, согласно проведенном по петровскому указу первому сличению доходов и расходов, осуществленному в 1710 г., средний государственный доход, исчисленный за три года, составил 3133879 руб., из них Киевская губерния дала 114857 руб. Меньше ее дала только Смоленская губерния – 83258 руб.⁷³, но в случае с Киевской губернией такой небольшой доход с, казалось бы, весьма обширной губернии, можно объяснить тем, что подати и сборы в казну вносили великорусские области, бывшие в подчинении киевского губернатора. Во всяком случае, данные окладных книг Камер-коллегии за 1724 г. показывают, что доходы с Белгородской провинции составили в этом году 37813 руб. 20 и ¾ коп., с Орловской провинции – 36685 руб. 79 и 1/8 коп., а с Севской провинции – 47297 руб. 60 и ¼ коп.⁷⁴

В конце 10-х гг. XVIII в. начался 2-й этап губернской реформы. Действуя методом проб и ошибок в попытках усовершенствовать управление своим обширным государством, Петр и после 1708 г. продолжил вносить коррективы в губернские учреждения. Так появляются первые провинции – более крупные образования, нежели уезды.⁷⁵ Затем Петр попытался разделить имевшиеся губернии на т.н. ландратские доли (каждая из которых включала 5536 дворов) во главе с ландратами.⁷⁶ Однако предпринятые меры не смогли существенно улучшить систему местного управление. Как отмечал Ключевский, «…губернская реформа 1708 г. не оправдала финансовых расчетов, на которых была построена: ни в денежных недосылках и недоборах, ни в злоупотреблениях губернаторы не отстали от прежних приказов…».⁷⁷ Так, например, в 1724 г. недоимка с Севской провинции составила 15980 руб. 27 и 5/8 коп., и это при том, что за прошлые годы удалось собрать недоимок на сумму 9681 руб. 60 и ¼ коп.⁷⁸

Все эти непорядки и неустройства побудили Петра вернуться к вопросу об улучшении административного устройства своего государства. В основу нового этапа административных преобразований Петр решил положить принципы камерализма. За образец он взял Швецию.⁷⁹ Однако Петр, последовательно проводя политику концентрации власти в своих руках, сразу отказался от воспроизводства какого-либо земского, тем более недворянского, самоуправления по шведскому или иному образцу. Новое административное деление, вводить которое предполагалось постепенно, должно было иметь трехступенчатую структуру – дистрикт-провинция-губерния.

Указ о начале очередного этапа административной реформы последовал 19 мая 1719 г. Согласно указу, носившему название «Об устройстве губерний и об определении в оныя провинций», в России было учреждено 46 провинций.⁸⁰ Киевская губерния была разделена на 4 провинции – Белгородскую, Севскую, Орловскую и Киевскую. Белгородская провинция, воеводой в которой был назначен П. Лачинов⁸¹, являлась одной из наиболее крупных в составе губернии. К ней, помимо провинциального центра, были приписаны следующие города с пригородами и уездами: Обоянь, Суджа, Валуйки, Чугуев, Мирополье, Яблонов, Карпов, Болховец, Короча, Хотмыжск, Нежегольск, Салтов, Вольной, Алешки, Курск, Старый и Новый Оскол, Тополи и Полатов.

Свято веруя в благодетельную силу царского закона и бюрократии, Петр попытался изжить многочисленные злоупотребления изданием новых инструкций и предписаний. В целом обязанности новой бюрократии были подробнейшим образом расписаны в Генеральном регламенте, помимо которого Петром был издан целый ряд отдельных нормативных актов, определявших сферу компетенцию и объем полномочий должностных лиц.⁸² Так, 14 декабря 1720 г. вышел подписанный царем специальный наказ белгородскому воеводе, подробнейшим образом расписывавший его обязанности.⁸³ А они были немалыми⁸⁴, если учесть, что согласно новому губернскому устроению непосредственно губернатору подчинялась лишь центральная (в нашем случае – Киевская) провинция, тогда как провинциальные воеводы, по существу, становились губернаторами в миниатюре.

Одним словом, за последние годы своего царствования Петр приложил колоссальные усилия для того, чтобы создать и запустить в действие действительно эффективный и слаженно работающий, подобно часам, административно-управленческий аппарат. Однако можно ли считать петровские административные изыскания удачными, а сами реформы завершенными? Скорее всего, на этот вопрос необходимо дать ответ отрицательный. Русское общество начала XVIII в. оказалось не готово воспринять те новшества в этой сфере, которые попытался внедрить в административную практику Петр. Характеризуя суть реформы 1719 г., М.М. Богословский писал: «Правильное разчленение органов, однообразно для всей территории регламентированный состав и действие правления – таковы были новые, навеянные духом рационалистической эпохи начала, положенные в основу административного устройства и определившее его формы. Они придавали учреждениям, в основе которых лежали, характер правильно построенной системы правительственных орудий, которая должна была заменить собой исторически сложившуюся, нестройную и неуклюжую администрацию (выделено нами – П.В., П.Т.)…».⁸⁵ Но именно здесь и крылась причина неудачи петровской реформы. Переворот был сделан слишком круто, и старая административная традиция, понятная и привычная, вошедшая в плоть и кровь поверстанных на службу в коллегии и канцелярии старомосковских дворян, детей боярских, дьяков и подьячих, упорно сопротивлялась нововведениям. «Сорванные с другого склада понятий и нравов, – отмечал В.О. Ключевский, – новые учреждения не находили себе сродного питания на чуждой почве, в атмосфере произвола и насилия».⁸⁶

Верховный Тайный совет, образованный в 1726 г. и постепенно забравший в свои руки реальную власть в стране, пересматривая наследие Петра, не мог не пройти мимо его губернских учреждений. О позиции же, занятой верховниками в этом столь важном для дальнейшей судьбы России вопросе, неплохо сказал А.Б. Каменский. Хотя они, и прежде всего влиятельнейший глава Совета князь Д.М. Голицын, и являлись «…носителями ценностей европейской культуры, ценностей, имевших иные культурные корни, чем корни традиционной русской культуры…», однако тем не менее верховники «…за четверть века преобразований и при той стремительности и жестокости, с которой они проводились, могли успеть усвоить европейскую культуру лишь очень поверхностно. В их сознании духовные ценности европейцев, выросшие из гуманизма эпохи Возрождения и рационализма XVII века, накладывались на традиционные представления русских людей и реальный опыт социальных условий русской жизни, образуя смесь из, казалось бы, несовместимых элементов (выделено нами – П.В., П.Т.)…».⁸⁷

Поэтому, по нашему мнению, анализируя развитие внутренней политики правительства в первые годы после смерти Петра, нужно исходить из того, что борьба велась не между петровскими «птенцами» и «консерваторами», противниками реформ⁸⁸, сколько вокруг вопроса, каким путем идти дальше, необходимо ли продолжить преобразования в том же темпе и в той же тональности (т.е. отрицая традицию), что и при Петре, или имеет смысл «снизить» скорость и попытаться в разумных пределах сочетать традицию и новшества. Очевидно, что в политике Верховного Тайного совета возобладало второе направление, которое условно можно назвать «романовским» – медленные, постепенные реформы, проводимые с учетом русских традиций и обычаев.⁸⁹

Если принять в качестве рабочей гипотезы это предположение тогда сущность политики верховников становится более ясной, в том числе и в административной области. Выше мы уже отмечали, что петровская административная реформа, хотя и перекликалась в известной мере со стариной, тем не менее была слишком радикальной и потому была фактически отторгнута обществом. Понимая это, верховники, стремившиеся вернуть в общество чувство стабильности и предсказуемости с целью обеспечить условия для продолжения наметившейся при Алексее Михайловиче, Федоре Алексеевиче и Софье политики постепенной модернизации Российского государства и общества⁹⁰, внесли серьезные коррективы в петровские губернские учреждения.

Итак, генеральное направление нового этапа административной реформы – сочетание старины, привычной и понятной традиции вместе с наиболее подходящими для России и русского уклада элементами европейских новшеств, опробованных, но слишком смелых и новых и оттого до конца не понятых русскими, при Петре. Новая административная реформа началась в 1726 г. и в общих чертах была завершена двумя годами спустя. Основные ее направления – некоторое разукрупнение губерний (их число выросло до 13), возвращение старого привычного уезда в качестве низшей административной единицы вместо загадочного и непонятного дистрикта, изменения штатного расписания губернских и уездных присутствий, уточнение сферы компетенции и полномочий губернских и уездных начальников, отмена или реформирование неоправдавших себя петровских административных учреждений.⁹¹

Итак, в рамках этого очередного этапа административной реформы Верховный Тайный совет принял решение изменить начертание границ Киевской губернии. 1 марта 1727 г. вышел соответствующий указ о выделении из нее Белгородской провинции с преобразованием последней в губернию. Новая губерния изначально была достаточно велика, поскольку еще ранее, согласно инструкции белгородскому воеводе, ему подчинялись в административном отношение украинские слободские полки. Однако верховники посчитали, что все равно Киевская губерния и после этого оставалась слишком большой и неудобоуправляемой. В результате белгородскому губернатору были подчинены также Севская и Орловская провинции.

Таким образом, Белгородская губерния представляла собой весьма обширное территориальное образование. Согласно указу Верховного Тайного совета, в нее вошли три провинции с приписанными к ним городами, пригородами и уездами. Первой из них, как уже было отмечено выше, стала Белгородская провинция с городами и уездами Белгород, Обоянь, Суджа, Валуйки, Тополи, Полатов, Мирополье, Чугуев, Яблонов, Короча, Карпов, Нежегольск, Курск, Старый и Новый Оскол, Болховец, Вольной, Алешки, Салтов, Хотмыжск. Присоединенные к ней несколько позднее Севская провинция имела 8 городов с уездами – Севск, Рыльск, Путивль, Трубчевск, Недригайлов, Кромы, Каменный, Карачев; а Орловская – 6 (Орел, Мценск, Новосиль, Чернь, Белев, Болхов. Кроме того, белгородскому губернатору как фактическому преемнику белгородского воеводы, в административном отношении были подчинены также и украинские слободские казачьи полки Сумский, Ахтырский, Харьковский, Изюмский и Острогожский.

Почему начертание границ новой губернии было именно таким? Ю.В. Готье полагал, что причиной тому были фискальные соображения.⁹² Однако на наш взгляд, маститый историк в этом случае ошибался. Конечно, эти соображения тоже сыграли свою роль, но не они были решающими. Очевидно, что Голицын руководствовался прежде всего традицией и опытом, приобретенным в ходе своего губернаторства в Киеве. Отнюдь не случайно границы новообразованной пограничной губернии в значительной степени совпадали с прежним Белгородским разрядом, исчезнувшим в ходе петровской губернской реформы. Известно, что Белгород с самого начала своего существования (с конца XVI в.) занимал важное место в системе обороны южнорусской границы от набегов татар, затем был центром Белгородской засечной черты и Белгородского разряда. Свое военно-административное значение сохранял он и в 1-й половине XVIII в. Поэтому с уверенностью можно сказать, что главной причиной переноса центра новой губернии в Белгород были в первую очередь военно-политические и стратегические соображения, а уж потом все остальные, в том числе фискальные и финансовые. Фактически под властью белгородского губернатора оказалась огромная территория, включавшая в себя земли бывших Белгородского и Севского разрядов, и, естественно, по праву преемства к губернии отошли и в известной степени функции этих прежних пограничных разрядов. Во всяком случае, только в этом случае можно ответить на вопрос – почему именно Белгород стал центром новой губернии, тогда как даже в его собственной провинции были города и уезды с намного большим числом дворов и, соответственно, жителей, а, значит, и более развитые в экономическом отношении. Так, согласно ландратской переписи 1710 г. в Белгороде с уездом числилось 2728 дворов, тогда как в Обояни с уездом 2268, в Курске с уездом 7211, в Старом Осколе с уездом 3803.⁹³

Обязанности и сфера компетенции губернатора согласно утвержденной 12 сентября 1728 г. инструкции были довольно обширны. В его руках была сосредоточена вся власть в губернии. Управляя подведомственной ему территорией, он опирался на провинциальных и уездных воевод и на соответствующие канцелярии (губернскую, провинциальные и воеводские). Губернатор обязан был следить за выполнением указов и распоряжений императора, Сената и коллегий, отвечал за сохранение порядка и «благочиния» в губернии, обладал определенными полицейскими и военными функциями (в частности, он отвечал за набор рекрутов на территории губернии и расквартирование войск). Одной из важнейших задач губернатора и подчиненных ему воевод по прежнему оставалось наблюдение за своевременным и полным сбором подушной подати, прочих налогов и недоимок, а также выполнением жителями губерний разного рода натуральных повинностей. Белгородский губернатор в силу того, что его губерния была на положении пограничной, должен был также отвечать и за поддержание боеспособности расположенных на его территории полков Украинской ландмилиции

Вообще, анализ имеющейся информации показывает, что судьба губернии вплоть до самого конца ее существования оказалась тесно связана с историей Украинской ландмилиции и Украинской линии. Именно в этом аспекте преемственность Белгородского разряда и Белгородской губернии прослеживается наиболее четко. С образованием новой губернии под властью белгородского губернатора оказалась сосредоточена основная масса однодворцев – потомков бывших мало- и безпоместных служилых людей – солдат, рейтар, стрельцов, пушкарей, казаков, составлявших основную массу служилого люда Белгородского разряда. Именно из их числа набирались солдаты в первые ландмилицкие полки при Петре I, из них создавались позднее, в 30-х гг. XVIII в., полки Украинского ландмилицкого корпуса, их руками была отстроена Украинская линия, сменившая в качестве передового рубежа обороны от крымской угрозы Белгородскую и Изюмскую черты, и на их рубли и копейки поддерживалась боеготовность линии и корпуса.

В последующие годы история губернии, на первый взгляд, отнюдь не была насыщена яркими событиями. Все главные события российской истории происходили в столицах, в центре страны, и даже пограничное положение губернии уже не означало, что она, как и Белгородский разряд, будет активным участником внешнеполитических событий. В XVII в. так или иначе Белгородский разряд служил главной опорной базой русских войск в войнах с турками, татарами и поляками. Теперь же, когда вектор внешней политики России изменился с южного на западный, Белгородская губерния превратилась в глухую провинцию, далекую от центров культурной, экономической и политической жизни. С выходом России на берега Черного моря историческая роль Белгородской губернии как преемницы Белгородского разряда была сыграна до конца и необходимость в ней отпала.