На правах рукописи
| Вид материала | Автореферат |
- Печатная или на правах рукописи, 21.09kb.
- Удк 796/799: 378 , 770.24kb.
- На правах рукописи, 399.58kb.
- На правах рукописи, 726.26kb.
- На правах рукописи, 1025.8kb.
- На правах рукописи, 321.8kb.
- На правах рукописи, 552.92kb.
- На правах рукописи, 514.74kb.
- На правах рукописи, 670.06kb.
- На правах рукописи, 637.26kb.
Историографическое осмысление событий 1917 г. на Северном Кавказе началось уже в первое послеоктябрьское десятилетие. Категории классового анализа, применяемые историками к осмыслению революционных процессов того времени, плохо срабатывали на материале национальных регионов и порождали не соответствовавшие действительности представления об уровне социально-экономического и политического развития их народов.
В советский период национальная политика рассматривалась историками в тесной связи с концепцией интернационализма и создания «новой исторической общности советских людей». В историографии утвердились самые негативные оценки политики царизма на Кавказе.7 В трудах советских исследователей имперской стратегии и тактике самодержавной власти на Кавказе противопоставлялся «единственно верный» курс интернационализма и дружбы между народами, который «уверенно проводила первая Советская республика».8 В этот же период появляются первые работы по проблеме национальной политики в отдельных национальных регионах РСФСР.9
С середины 1920-х гг. основной тенденцией, проявившейся в исторических исследованиях, стало выделение особой роли И.В. Сталина в процессе национально-государственного строительства.10 Важной частью историографии данного периода являются исследования, в которых содержалась критика так называемого «буржуазного национализма».11
Интерес представляет тезис советских исследователей о том, что завершение процесса национальной консолидации горских народов приходится не на годы революции, а на период упрочения позиций советской власти. Анализируя в 1926 г. состояние национального вопроса и национальной культуры в Северо-Кавказском крае, исследователь У. Алиев подчеркивал, что в Советском Союзе «все наимельчайшие народы, даже те, которых на большой географической карте не было видно, ...получили разрешение национального вопроса и самоопределились в порядке государственного оформления».12
Идея о целенаправленной работе советской власти по формированию национального самосознания у горских народов Северного Кавказа является одной из основных в ранней советской историографии. Пользуясь определенной свободой мнений, свойственной атмосфере 1920-х гг., историки отмечали слабую вовлеченность горских народов в процесс революционных преобразований. Например, Я.Н. Раенко-Туранский обратил внимание на чуждость горскому сознанию ценностей классовой борьбы и на длительное отсутствие в среде национальной интеллигенции требований политического самоопределения.13
В 1930-е гг., несмотря на жесткие идеологические ограничения в развитии историографии, вновь обострился интерес к политике России на Кавказе, что отчасти было связано с принятием Конституции 1936 г. и новыми веяниями в национальной политике советского государства. Основной тенденцией, проявившейся в исторических исследованиях этого времени, стало обоснование неразрывности судеб России и народов Северного Кавказа.14 Важной частью историографии данного периода являются исследования, в которых содержалась критика «великодержавного шовинизма» и «национализма малых народов Кавказа».15 Внимание историков сосредоточилось на выявлении созвучности целей социалистической революции и революционного движения горцев. Любые их несовпадения стали восприниматься либо в терминах национальной специфики, либо в качестве контрреволюционных проявлений «темной горской массы».16
Заметный спад в исследовании темы наблюдался в период с начала 1940-х гг. и вплоть до XX съезда партии в 1956 г.17 Объективное исследование взаимоотношений России и горских народов стало невозможным в силу политических обстоятельств, главным образом, из-за проводившейся в 1940-е гг. политики депортации ряда народов Северного Кавказа. Как и во многих других областях истории, изыскательская работа исследователей в области взаимоотношений России и горских народов в это время носила односторонний характер.18 Жесткой критике подвергались любые оппоненты Сталина.19
В историографии 1940-1950-х гг. особенно выделяется фундаментальное исследование И.М. Разгона, выявляющее значительные трудности, с которыми столкнулась партия на Северном Кавказе в первые послереволюционные годы.20
После ХХ съезда партии в исторических трудах состоялся пересмотр сталинского понимания исторической миссии России на Северном Кавказе. В регионах появился массив работ, в которых отстаивались ленинские принципы решения национального вопроса.21 Естественно, что в рамках идеологической цензуры взгляды на процесс национального развития были односторонними, не допускалось и мысли о существовании в стране сепаратистских движений. Тем более, что закрытые фонды советских архивов зачастую и не позволяли как-то иначе взглянуть на произошедшие события.
С конца 1950-х гг. наблюдался всплеск интереса к национальным проблемам Северного Кавказа, который подкреплялся, главным образом, начавшейся с 1957 г. политикой реабилитации депортированных сталинским руководством народов.22 Отличительной чертой созданных в 1960-е гг. работ является пристальное внимание историков к проблеме культурного влияния советской власти на горское общество.23 Примечательно, что в это время наиболее активное развитие историографии происходит не в центре страны, а в самих республиках Северного Кавказа.24
В 1960-70-е гг., в соответствии с партийной установкой на строительство коммунизма, историки делали акцент на росте интернационалистических настроений советского социума, показывали примеры укрепления братской дружбы между народами СССР.25
Подавляющее большинство исследований 1960-1970-е гг. было посвящено истории национально-освободительного движения горцев Северного Кавказа.26 В 1970-е – первой половине 1980-х гг. наиболее актуальной темой в исторических исследованиях становится проблема этнокультурных особенностей горских народов.27 В монографиях по проблемам реализации советской политики на Кавказе, появившихся в 1970-е гг., основной акцент традиционно делался на заслугах партии в деле развития культуры и образования горских народов, укрепления их братской дружбы, строительства интернациональной государственности.28 Довольно мощный пласт представляют труды по истории культуры и культурного строительства,29 формирования и развития интеллигенции у северокавказских народов.30
Вышедшие в середине 1960-х - начале 1980-х годов обобщающие труды по истории автономий народов Северного Кавказа и их партийных организаций сконцентрировали в себе все достижения и недостатки историографической мысли своего времени и практически стали своего рода методологическими ориентирами в изучении национальной политики советской власти.31
Наиболее активно национальные вопросы обсуждались в начале 1980-х гг., что отчасти было связано с празднованием в 1982 г. 60-летия образования СССР. В плане историографии этот период, несмотря на сохранение идеологических ограничений, оказался наиболее плодотворным.32
Со второй половины 1980-х гг. исследование темы получает совершенно новое направление. В этот период активно публиковались труды многих оппонентов советской власти, запрещенные в предыдущие периоды существования советской системы. Отличительной чертой историографии эпохи перестройки является свободная трактовка известных исторических событий и преобладание критических взглядов на национальную политику советской власти, впервые в историографии в новом контексте появляется тема национально-освободительных движений в СССР.33
Эта проблема становится наиболее популярной темой в автономных республиках Северного Кавказа, особенно в Чечне и Дагестане.34 Политика Советской России в изучаемом регионе получает в работах исследователей негативную оценку, а лидеры освободительного движения превращаются в национальных героев.35 В то же время можно привнести немало ярких примеров концептуального осмысления истории северокавказских народов в эпоху тоталитаризма, выразившихся в проведении конференций и разработках отдельных учёных.36
Новая эпоха в развитии историографии начинается в 1990-е гг. Проделав огромную работу по исследованию вновь открывшейся базы данных, ученые по-иному взглянули на многие факты российской истории национальной политики.37 Заметным вкладом в историографию 1990-х гг. стали работы Р.Г. Абдулатипова, открывшего ряд перспективных направлений в исследовании темы.38 Интерес к национальной политике советской власти дополнительно актуализировался в связи с обострением национальных противоречий на постсоветском пространстве.39
В историографии новейшего периода отчетливо наметилось несколько направлений. Наибольший интерес исследователей, особенно в национальных регионах, вызывало участие горских народов в революционном движении и строительстве советской государственности.40 Историки уделяли пристальное внимание демографическим процессам и качественным изменениям в социальной структуре северокавказских народов.41 Одним из наиболее перспективных направлений постсоветской историографии стала разработка проблемы межнациональных отношений на Северном Кавказе.42 В 1990-е гг. ученые стали выделять проблему национальных движений как один из факторов распада страны в 1991 г.43
Много внимания исследователи уделяли неизбежному в условиях централизованного государства конфликту центра и регионов, проблеме восприятия советской власти местными жителями Северного Кавказа,44 коллективизации, участию горских народов в Великой Отечественной войне.45
В области истории депортации ряда северокавказских народов большое значение имеет понимание причин этого события и его социокультурных последствий. Автором были задействованы работы наиболее авторитетных исследователей этой проблемы, которые уже успели стать классическими для учёных, изучающих историю депортаций в годы советской власти.46 Еще одним перспективным направлением исследований стал анализ позитивных и негативных сторон культурного и экономического влияния Советской России в Северо-Кавказском регионе.47
Историография конца 1990-х гг. характеризуется тревогой за рост сепаратистских настроений в России, корни которых были заложены еще в национальных движениях советского периода.48 На современном этапе научная разработка круга очерченных вопросов продолжается.49 Если говорить об исследованиях последних лет, сфера научной рефлексии которых наиболее близка данной работе, то следует выделить монографию А.Х Борова50 и диссертацию В.М. Шихавцовой.51
Фундаментальные изменения 1990-х – начала 2000-х гг. неизмеримо повысили интерес ученых к изучению истории советской политики на Северном Кавказе. За последние годы опубликован целый ряд научных работ по этой теме. Особый интерес вызывают исследования Н.Ф. Бугая, М.М. Ибрагимова, Т.П. Хлыниной и др.52 Однако, как показывает анализ историографии, несмотря на многочисленные исследования, поставленный в диссертации вопрос остается недостаточно изученным. Это связанно с рядом объективных и субъективных факторов, среди которых выделяются влияние идеологии и излишняя политизация проблемы, порождающие противоречивость оценок одних и тех же исторических событий.
В диссертации также были использованы работы зарубежных учёных на английском языке. Они оказались полезны для формирования теоретико-методологической основы исследования. В частности, идеи В. Розенбаума задействовались в таком вопросе как характеристика социокультурного пространства.53 Проблема сохранения Советским Союзом черт имперского государства, тесно связанная с вопросами национального строительства, является предметом размышлений Ч. Тилли, Г. Симона, Ф. Хирша, Т. Мартина.54 По вопросу нациестроительства в Советском Союзе, политолог Р. Брубейкер считает, что СССР ни в теории, ни на деле не определялся как национальное государство. Понятие «нация» отводилось общностям более низкого иерархического уровня. Общность же «советский народ» была надэтнического характера.55 Действительно, в советском политическом лексиконе понятия «нация» и «национальность» имели выраженный этнический оттенок.
Таким образом, исследование историографии показывает необходимость дополнительной научной разработки истории советского национального строительства на Северном Кавказе в 1917 – конце 1950-х гг. в процессе социокультурной интеграции автохтонных народов региона в советское общество.
Источниковая база диссертации формировалась в соответствии со спецификой исследуемой проблемы. В частности, в работе были использованы опубликованные и неопубликованные архивные материалы, распоряжения органов власти, сборники документов, мемуары и периодическая печать.
Архивную базу исследования составили материалы 38 фондов трёх центральных и четырёх региональных архивов. В процессе исследования автором был проанализирован комплекс неопубликованных документальных материалов, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ); Национальном архиве Республики Адыгея (НАРА), Государственном архиве Ставропольского края (ГАСК), Центральном государственном архиве Кабардино-Балкарской Республики (ЦГА КБР) и Архивном отделе администрации г. Армавира (АОАА).
В Государственном архиве Российской Федерации содержатся протоколы заседаний, обширная переписка с партийными, советскими, профсоюзными, государственными и общественными органами и организациями, докладные записки, телеграммы, письма, различные запросы, справки, отчеты, обзоры и другие документы, которые содержат важные сведения, раскрывающие принципы, формы и методы национально-государственного строительства на Северном Кавказе.
Среди фондов ГАРФ особую ценность представляют: Ф. Р. 130 - Совнарком РСФСР; Ф.Р. 1235 - Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет; Ф.Р. 1318 - Наркомат по делам национальностей РСФСР.
В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) особый интерес представляют документальные материалы, отложившиеся в Ф. 17 - ЦК ВКП(б). Особое место в работе занимают отчёты обкомов ВКП(б) автономных республик Северного Кавказа, Краснодарского и Ставропольского краёв первых послевоенных лет, содержащие богатый материал по самым различным аспектам экономической и социально-политической жизни горских народов, культурно-просветительской работе и вопросам развития системы образования.
Из других фондов РГАСПИ необходимо отметить использованные в диссертации материалы фонда Юго-Восточного бюро ЦК РКП (б) (Ф. 65), а также личные фонды И.В. Сталина (Ф. 558), В.М. Молотова (Ф. 82), М.И. Калинина (Ф. 78), содержащие уникальные документы и материалы по ключевым вопросам национально-государственного строительства.
Отдельные материалы были отобраны автором в Российском Государственном Архиве новейшей истории (РГАНИ): Ф. 5 – Аппарат ЦК КПСС (1952 – 1984 гг.) и Ф. 89 – Коллекция рассекреченных документов. Документы этого архива отражают настроения северокавказских народов, их оценки важнейших социально-политических решений партии и правительства. Наиболее полезными при работе над данным диссертационным исследованием оказались документы РГАНИ, связанные с вопросами реабилитации репрессированных народов Северного Кавказа и проблемами восстановления их национальных автономий.
Исследование проводилось на основе широкого круга источников, собранных в региональных архивах Юга России, связанных с географией исследования.
Важные сведения социокультурного развития народов, проживавших на территории Ставропольского края (в том числе карачаевцев и черкесов), удалось обнаружить в Государственном архиве Ставропольского края (ГАСК). Это протоколы заседания горисполкома г. Ставрополя и других губернских (краевых) и окружных органов власти, директивы вышестоящих советских и партийных органов, докладные и служебные записки ответственных работников различного уровня. Например, фонды Исполкома Ставропольского краевого Совета народных депутатов (Ф.Р. 1852), Ставропольского окрисполкома (Ф.Р. 299), Ставропольского губревкома (Ф.Р. 100), Терского окрисполкома (Ф.Р. 1161) и др.
Политика государства в области среднего и высшего образования, отдельные аспекты культурно-просветительской работы рассматриваются в работе на основе материалов Национального архива Республики Адыгея (НАРА). Следует выделить информацию, почерпнутую диссертантом, из фондов Отдела народного образования Майкопского исполкома (1921-1924 гг.) (Ф.Р. 334), Адыгейского областного отдела народного образования (1943-1960 гг.) (Ф.Р. 21), Майкопского районного отдела культурно-просветительской работы (1947-1955 гг.) (Ф.Р. 859) и других.
Наибольшее внимание во время работы в Центральном государственном архиве Кабардино-Балкарской Республики (ЦГА КБР) было уделено нами национальной политике советского государства в отношении народов этой республики в годы Великой Отечественной войны, истории пребывания балкарцев на спецпоселении, процессу освоения территории их проживания в период ссылки, а также социокультурным аспектам реабилитации и восстановления балкарцев в своих правах. Следует выделить, как наиболее важные, такие фонды ЦГА КБР как Ф.Р. 2. – Исполком Кабардино-Балкарского областного совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (1920-1937 гг.), Ф.Р. 585. – Исполком Эльбрусского районного совета депутатов трудящихся Кабардинской АССР (1936-1956 г.), Ф.Р. 774. – Коллекция документов по истории балкарского народа 1943-1965 гг. и некоторые другие.
Положение мусульманского населения за пределами регионов их традиционного проживания затрагивалось нами коротко и лишь в общем контексте тенденций социокультурного развития северокавказских народов в пределах их национальных автономий. Сведения такого рода были почерпнуты нами, в частности, в Архивном отделе администрации г. Армавира (АОАА), в фондах: Ф.Р. 145 – Исполнительного комитета Армавирского городского Совета депутатов трудящихся и Ф.Р. 1271 – Коллекция документов по истории г. Армавира и прилегающих к нему населённых пунктов.
В диссертации использовались опубликованные документальные и статистические сборники.56 Важный материал, касающийся разрабатываемой проблемы, содержится в сборниках документов по истории национально-государственного строительства,57 а также по смежным проблемам.58
Большой фактический материал собран региональными исследователями в сборниках по национальному и культурному строительству на Северном Кавказе. В этих сборниках представлены многочисленные документы по развитию национальных движений, ликвидации неграмотности, повышению культурного уровня горцев, организации их досуга.59
В 1990-е гг. в связи с очевидным поворотом исторической науки в социальную плоскость активно публиковались документы, показывающие жизнь и настроения городского и сельского населения в условиях «большого скачка».60 Ценным источником исследования являются документы, отражающие участие северокавказских народов в Великой Отечественной войне.61 В 1990-е – начале 2000-х гг. широкий общественный резонанс получили публикации документов партии и правительства по насильственному выселению и последующей реабилитации ряда горских народов Северного Кавказа.62
При написании диссертации использовалась периодическая печать, которая имеет особую значимость, так как позволяет воссоздать атмосферу исследуемого периода, воспроизвести его особенности. При этом автор анализировал как местные,63 так и центральные газеты.64
В совокупности все указанные источники и материалы дали возможность проанализировать и обобщить деятельность партийных организаций по руководству национальным строительствам на Северном Кавказе в 1917- конце 1950-х гг. Разнообразие источников обеспечило репрезентативность выполненной диссертационной работы.
Во второй главе диссертации «Народы Северного Кавказа в условиях начала советского нациестроительства» изучается процесс формирования доктрины национальной политики большевиков и особенности её реализации на Северном Кавказе в 1920-1930-е гг.
По мнению автора, реформы Александра II создавали некоторые предпосылки для формирования в России единой нации-согражданства, но его преемники на царском престоле не пошли дальше него по пути либеральных переустройств, не говоря уже о необходимости конституционных преобразований. Таким образом, национализм стал важным фактором крушения Российской империи и попыток конструирования новых национальных образований.
Ведущим и основным субъектом национальной политики в Советской России являлась коммунистическая партия, которая определяла стратегию и тактику государственных мер по регулированию общественной жизни.
В диссертации рассмотрены основные этапы формирования доктрины национальной политики большевиков в дореволюционный период, даётся характеристика эволюции ленинской теории национального строительства в условиях социализма. После 1917 г. основанием нациестроительства и наиважнейшим из его условий становится теория марксизма-ленинизма и принцип пролетарского интернационализма. Это была исторически актуальная находка большевиков, призванная преодолеть этническую, религиозную, языковую, экономическую и социокультурную пестроту России, сформировавшуюся в период империи.
Конституция РСФСР, принятая на V Всероссийском съезде Советов 10 июля 1918 г., объявила страну федерацией национальных республик. Области «с особым бытом и национальным составом» могли создавать автономные союзы – субъекты федерации. Выбор большевистской партии в пользу данной модели национально-государственного строительства был вызван стремлением как можно более расширить и упрочить базу для мировой революции, посредством привлечения на свою сторону национальных движений. По мере успехов Красной Армии в гражданской войне право на самоопределение всё более становилось лозунгом внешнеполитической пропаганды.
Важнейший этап формирования советской модели национальной политики – дискуссия о принципах создания СССР в 1921-1923 гг. Вопрос стоял таким образом: либо федерация равноправных народов, либо централизованное национальное строительство при ведущей роли российского ядра.
Ленинская концепция национальной интеграции вместо поглощения республик в пользу РСФСР предполагала равноправный союз. Близки к его позиции в начале 1920-х гг. были Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, Х.Г. Раковский, Г.И. Петровский.
По мнению диссертанта, ленинский вариант национально-государственного строительства не применялся в реальной практике после 1922 г. Автор допускает, что соблюдение ленинского плана, очевидно, вполне соответствовавшего марксистской доктрине, ускорило бы распад СССР из-за усиления власти союзных республик и автономий. При этом вес и значение общегосударственной идентичности оказался бы снижен до критической величины. Поворот 1931-1936 гг. к государственному патриотизму логически завершил победу такой модели национальной политики, когда её основным субъектом становится партийно-государственная элита, овладевшая монопольной властью. Цель этой политики – максимальная социокультурная интеграция СССР, для чего необходимо было выравнивать уровни социально-экономического и культурного развития народов.
Создание автономий на Северном Кавказе осложнялось смешанным территориальным размещением народов, слабостью их экономическо-социальных ресурсов, неравномерностью развития различных регионов, нередкими межэтническими конфликтами. Кроме того, национально-государственное строительство на Северном Кавказе нельзя рассматривать вне ряда более масштабных задач, решаемых РКП(б) в данный период, в том числе вне общей стратегии национальной политики, а также процессов подавления любой оппозиции и упрочения авторитарного режима.
В институциональном аспекте национальная политика на Северном Кавказе отчётливо делится на периоды 1918-1929 гг. и 1930-1941 гг. Если в первый из периодов проводилась подконтрольная децентрализация власти (в рамках нэпа), то в 1930-х гг. партийно-государственная элита была заинтересована в максимальной централизации власти, в пресечении даже мнимого сопротивления воле партии. Соответственно в 1930-х гг. меняется вектор административно-территориальных реформ. От создания экономически автономных единиц Северо-Кавказского края и округов внутри него власть переходит к разукрупнению единиц территориальной системы, чтобы элиты регионов имели всё меньше возможностей самоорганизации. Территориальная система принимает устойчивый вид в 1936-1937 гг., позднее она нарушается только в период депортации части северокавказских народов.
В результате анализа основных направлений национального строительства в регионе в 1920-1930-е гг. доказано, что уровень социально-экономического и культурного развития народов Северного Кавказа не позволил осуществить амбициозные замыслы «коренизации» региональных элит: как партийной, так и государственной. Относительно успешными кадровые реформы 1920-х гг. были только в Кабарде и Северной Осетии, располагавшими объективными условиями для их реализации. К началу 1930-х гг. кадровая реформа затормозилась в связи со сменой политических целей власти, требовавшей полной лояльности региональных элит.
В диссертации выделены основные направления политики формирования интегрированного социокультурного пространства на Северном Кавказе в 1918 – 1940 гг.: увеличение численности рабочего класса как носителя общероссийской культуры; индустриализация и связанная с ней урбанизация Северного Кавказа; ликвидация безграмотности, в том числе создание письменности на языках северокавказских народов; распространение русского языка как языка межкультурного общения; подготовка кадров учителей, врачей, инженеров и иных квалифицированных специалистов.
Рост численности рабочего класса наиболее интенсивно шёл в 1930-х гг. Отчётливо прослеживается повышение удельного веса рабочих коренных народов региона. Освоение промышленных профессий наиболее успешно происходило в отраслях, связанных с сельским хозяйством, либо не требовавших высокой квалификации. Занятость горцев в промышленности оставалась преимущественно мужской.
В 1918 – 1929 гг. советская система образования вынуждена была мириться с сохранением религиозных школ и конкурировать с ними. Со второй половины 1920-х гг. административные методы вытеснения частного, в том числе религиозного, образования начинают преобладать. В числе таких методов: отказ в финансировании негосударственных школ, преследование преподавателей, ужесточение правил регистрации и финансовой деятельности. В 1930-х гг. доминирование государственной системы образования подтверждается переходом сначала к всеобщему начальному, а затем – к семилетнему образованию.
В аспекте языковой политики характерен переход 1930-х гг. от поощрения местных языков к распространению русского языка. Это был объективно неизбежный и прогрессивный процесс, связанный с индустриализацией Северного Кавказа и его интеграцией в общероссийское социокультурное пространство. Русский язык выступал как средство усвоения горцами ценностей и смыслов индустриального общества, обеспечения политической лояльности властям. В силу межэтнической конкуренции русский язык обеспечивал компромисс и равноудаление от местных соперничавших языков.
В целом меры национальной политики 1920-х – начала 1940-х гг. были направлены на повышение этнического самосознания народов Северного Кавказа, формирование модернизированных социальных институтов. Вместе с тем, в этот период закладывались основания создания в будущем новой надэтнической социальной целостности, нашедшей своё отражение в процессе формирования интегрированного советского общества. Для достижения этой цели государство использовало широкий набор методов экономического, социального и просветительского характера.
В третьей главе «Трансформация практики национального строительства на Северном Кавказе в годы Великой Отечественной войны» рассмотрена специфика социокультурной ситуации и этнополитических реакций в регионе в связи с наступлением немецко-фашистских войск, временной оккупацией многих автономий и отступлением захватчиков. В этой же главе проанализированы причины ключевого, по мнению автора, фактора советской национальной политики военных лет – депортации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей; выявлена социокультурная составляющая этого события.
Конец 1930-х – начало 1940-х гг. — период, непосредственно предшествовавший началу Великой Отечественной войны, относится к таким явлениям, которые обладают крайне сложными и противоречивыми характеристиками. Советское государство достигает состояния полного доминирования над обществом, почти полностью избавляясь от доминант социального, политического, экономического и т.п. устройства прежнего кризисного и посткризисного этапов развития. С другой стороны, нарастающие центростремительные инвариантные черты системы делают ее, как это не парадоксально, более уязвимой. Проявления этого состояния выразились, например, в формировании культа личности Сталина.
Война ослабила степень влияния советского государства и российского исторического типа культуры на оккупированные территории. В этих условиях проявляются альтернативные этнополитические и социокультурные тенденции. Особенно отчетливо это прослеживается в национальных автономиях, где этнокультурные группы стремятся к внутренней самоорганизации в условиях внешнего хаоса.
В предшествующий период укрепление советской власти в горских автономиях носило противоречивый характер, и не везде удалось добиться одинаковых результатов. Особенно сложно проходила коллективизация, вызвавшая в некоторых, особенно горных районах упорное сопротивление. Это стало одной их причин возникновения банд в Чечено-Ингушетии. В период с октября 1937 г. по февраль 1939 г. на территории республики было 80 группировок (400 чел.), более 1 тыс. человек находилось на нелегальном положении.65 В целом в 1939 г. с выступлением бандгрупп было покончено. Арестовано и осуждено 1 032 чел.66 Однако в 1940-1941 гг. положение снова обостряется. К июлю 1941 г. в республике зарегистрировано 20 террористических группировок (84 чел.), на счету которых был ряд убийств партийных и советских работников.67
На первых порах, ничего не говорило о том, что успехи Германии могут всколыхнуть волну антисоветизма на Северном Кавказе. Большинство населения региона, как русского, так и относящегося к коренным народам Северного Кавказа оставалось вполне лояльным к советской власти, и поддерживало ее усилия, направленные на достижение победы над внешним противником. Поддержка правительства выражалась в разнообразных формах. Представители различных народов региона нередко обращались с личными письмами в самые высокие инстанции для выражения своей патриотической позиции. В начале войны получила распространение добровольная отправка на фронт, сборы пожертвований в фонд обороны и действующей армии и др. Таким образом, Великая Отечественная война на своем начальном этапе стала фактором межэтнической интеграции народов Северного Кавказа и усилила тенденции к политической консолидации общества. Однако неудачи Красной Армии в начальный период войны были такого масштаба, что породили в сознании значительной части населения региона ощущение краха режима и стремительного развала Советского государства. Распространились слухи о скором конце советской власти, о планах Германии создать на территории региона автономные государственные образования. Эти домыслы подкреплялись продолжающимися на фронте неудачами советских войск.
Германское командование, в свою очередь, в полной мере осознавало особые исторические, культурные и конфессиональные условия Северного Кавказа и надеялось извлечь из сложившегося положения максимум политических дивидендов. В ряду методов фашистского командования, направленных на раскол среди народов СССР, разжигание межнациональной розни и ослабление этнической консолидированности противника, были: создание воинских частей коллаборационистов в составе вермахта; разведывательная и диверсионная деятельность на Северном Кавказе; создание марионеточных горских правительств; поощрение ислама как основы «дерусификации» региона.
С приближением линии фронта к Северному Кавказу возрастали проявления повстанческих движений и уголовного бандитизма. Они получали более организованные формы в виде деятельности «Особой партии кавказских братьев», «Балыкской армии» и проч. Другой формой оппозиции было дезертирство и уклонение от мобилизации в ряды Красной Армии и трудовых батальонов.
Впрочем, надо подчеркнуть, что нацистская идеология не обрела в регионе прочной основы и верных последователей, а развернувшиеся на оккупированных территориях репрессии вскоре отвернули от нацистской Германии даже колебавшуюся часть автохтонного населения.
Показательным фактом в истории советской национальной политики в годы Великой Отечественной войны стала депортация ряда народов СССР, в том числе четырёх северокавказских. Собственно выселению сопутствовала ликвидация национальных автономий этих народов. В диссертации большое внимание уделено рассмотрению причин и обстоятельств депортации.
Недопустимо придерживаться официальной версии тех лет, суть которой сводилась к наказанию карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей за сотрудничество с немецко-фашистскими захватчиками. Признание факта коллаборационизма единственной и достаточной причиной депортации по этническому признаку всего населения автономных образований, поиски и переселение во внутренние районы страны проживающих за пределами автономий карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, а также высылка демобилизованных из армии означали бы согласие исследователя с нормами и ценностями сталинского режима. Эти нормы допускали коллективную ответственность за нелояльное поведение и даже за мнимые правонарушения. Советская индустриальная модернизация 1930-х гг. предполагала тотальный контроль власти над общественными институтами и отношениями, социальными и этническими группами. Народы Северного Кавказа, сохранившие в большей мере, чем славянское население, традиционный образ жизни, уже в силу своих социокультурных норм поведения рисковали оказаться в числе нелояльных для властей.
Конфессиональная (религиозная) принадлежность не являлась в депортациях определяющим фактором. Совпадение этнического и религиозного факторов в «отборе» народов, подвергшихся депортации следует рассматривать как явление вторичное в сравнении с политической лояльностью.
В аспекте критики теоретических оснований советского национального строительства депортацию можно рассматривать как обстоятельство, демонстрирующее, что идеи интренационализма к 1940-м гг. были изрядно потеснены национализмом.
В четвёртой главе «Этнополитические и социокультурные последствия депортации северокавказских народов» изучаются процессы освоения территорий депортированных народов; режим спецпоселения как фактора советской национальной политики, проблемы социализации репрессированных народов в местах поселений, тенденции их социокультурного развития.
Автором последовательно рассматривается процесс освоения территории ликвидированных автономий чеченцев, ингушей, карачаевцев, а также балкарских районов бывшей Кабардино-Балкарской АССР. В сферу научного интереса диссертанта, прежде всего, попали такие вопросы как центральная и региональная миграционная политика, состав переселенцев, интенсивность и преимущественные регионы заселения, изменения в топонимике, деятельность государства, создающая условия для историко-культурного забвения репрессированных народов.
Многие районы оказались почти не населены, их инфраструктура разрушена, колхозы ликвидированы. Например, итог кампании по заселению бывших карачаевских и балкарских сёл в период с 1944 по 1956 гг. отражён в докладной записке комиссии ЦК КПСС от 15 сентября 1956 г.: «Бывшие карачаевские и балкарские районы освоены слабо».68
На многих примерах и достаточной источниковой основе в работе показано, что решающую роль в освоении пустовавших районов сыграло переселение ближайших соседей депортированных народов. Дальняя миграция, главным образом русскоязычного населения, оказалась неэффективной, хотя и поощрялась государством.
В итоге депортации разрушалась социокультурная инфраструктура автономий, утрачивались выработанные веками особенности навыков труда. Равнинные районы Карачая, Балкарии, Чечено-Ингушетии пострадали меньше, чем нагорные, так как были более полиэтничны по составу населения до депортации.
Значительные усилия властей были направлены на уничтожение историко-культурной памяти о высланных народах. Эти действия вполне можно назвать политикой историко-культурной обструкции и забвения депортированных народов. Имели место факты уничтожения памятников архитектуры и письменности депортированных народов, изъятие упоминания о них из научной, учебной и справочной литературы.
В этой системе мер, равно как и в самом факте депортации, наиболее ярко раскрывается сущность циклической эволюции национальной политики советского государства. Начальная фаза, с характерной ей неопределённостью перспектив и поисков ориентиров, сменяется фазой доминирования государства над обществом. Свойственная довоенному периоду лояльная политика в отношении национальных меньшинств постепенно сменяется давлением, а затем и жёстким социокультурным прессингом, что в значительной мере свойственно диктаторским режимам.
В работе затронуты аспекты национальной политики советского государства, регулировавшие социокультурные составляющие адаптационных процессов депортированных народов в местах ссылки. Под политикой спецпоселения автор понимает определённый способ организации государством деятельности депортированных лиц, обладающий необходимым набором мер воздействия на них с целью достижения желаемых политических, экономических и социокультурных результатов.
Большое значение имеет вопрос о демографической ситуации у депортированных народов, так он непосредственно связан с проблемой трактовки действий государства против них как геноцида.
Убыль населения примерно за 2 года депортации составила у чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев в совокупности более 23% от первоначальной численности тех, кто прибыл на поселение в 1943-44 гг. Пик смертности, связанный с выселением, был пройден между 1946 и 1950-м гг.
Согласно подсчётам диссертанта, к пятому-шестому годам пребывания на спецпоселении народов Северного Кавказа начал прослеживаться некоторый рост их численности. В 1953 г. на спецпоселении насчитывалось 316 717 чеченцев и 83 518 ингушей, 63 327 карачаевцев и 33 214 балкарцев.69 К моменту окончания ссылки число чеченцев и ингушей выросло на 5,5%, карачаевцев стало больше на 19%, а балкарцев – более чем на 13%. Таким образом, 13 лет ссылки дали даже некоторый рост численности депортированных народов. Однако чудовищная смертность в первые годы пребывания на спецпоселении заставляет демографов и историков поднимать вопрос о невосполнимости этих потерь для репрессированных народов.
Кроме ограничений в свободе передвижения, спецпоселенцы были лишены некоторых гражданских прав, а иные права сохранялись за ними формально, так как в действительности ими сложно было воспользоваться. Например, спецпоселенцев не принимали в ВКП(б), ВЛКСМ, в профсоюзы, не призывали на службу в Красную Армию. Имевшиеся среди них члены партии и комсомола ставились на учёт в первичных организациях, но не привлекались даже к общественной работе.70 Спецпоселенцы имели право на участие в выборах в местные и центральные органы власти, но не могли баллотироваться в депутаты. Поступление в вуз было связано для многих из них с выездом за пределы района спецпоселения, что в значительной мере делало эту возможность умозрительной. Важным аспектом социализации представителей депортированных народов является показатель их занятости на производстве и в сельском хозяйстве. Государство проявляло настойчивость и очевидное стремление довести процент занятости среди трудоспособной части спецпоселенцев до 100. К началу 1950-х гг. этого, практически, удалось добиться. На производстве и в сельском хозяйстве было занято 99, 6% трудоспособных чеченцев и ингушей, 99,9% карачаевцев и 100% балкарцев.71
Большую и целенаправленную работу органы внутренних дел проводили с мусульманским духовенством. Всегда, когда это оказывалось возможным, они вербовали мулл и использовали их духовный авторитет для влияния на массы.
Испытаниям подвергся институт семьи и брака. Женщин (карачаевок, балкарок, чеченок и ингушек), находившихся замужем за мужчинами, не принадлежавшими к выселяемым народам, не депортировали. Не высылались и дети от этих браков. Это же относилось и к жёнам карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, у которых была иная этническая принадлежность. Многие из них последовали за мужьями в ссылку добровольно.
В период пребывания на спецпоселении карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей их языки и культурные традиции исчезли из числа официально признанных и поддерживаемых государством. Это не было случайным следствием депортации, а намеренной государственной политикой, направленной на стирание историко-культурной основы существования репрессированных народов, на подготовку их социокультурной и в т.ч. языковой ассимиляции.
Важную роль в этом должна была сыграть система образования. СНК СССР издал распоряжение № 13278 «с» от 20 июня 1944 г., согласно которому устанавливалось обучение детей переселенцев на русском языке в существовавших школах по месту жительства. Проблема обучения на родном языке очень робко начала подниматься сосланными только в середине 1950-х гг., когда уже наступило ощутимое ослабление режима спецпоселений.
Пребывание на спецпоселении стало временем сильной аккультурации северокавказских народов. Подавление государством этнокультур и языков компенсировалось ростом влияния русского языка, его заметным распространением среди депортированных народов.
В результате анализа государственной политики в отношении депортированных народов, в том числе изменения демографической ситуации, процессов социальной адаптации, системы образования среди спецпоселенцев, их гражданских прав и др., автор приходит к выводу, что сталинский режим не ставил своей целью поголовное физическое уничтожение карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, более того, конечные цели депортации отчётливо не были ясны даже тем, кто её осуществлял. Вместе с тем, надо признать, что система расселения, политика в области семейно-брачных отношений, отсутствие системы образования и институтов культуры на родных языках, ограниченность в передвижении и политических свободах создавали объективные условия для этнокультурного размывания и постепенной ассимиляции спецпоселенцев окружающим населением.
В пятой главе «Социокультурная составляющая национальной политики советского государства в отношении северокавказских народов (середина 1940 – конец 1950-х гг.)» исследуется влияние советских идеологических доминант на этнокультурное развитие народов, как непосредственно проживавших на Северном Кавказе в середине 1940 – конце 1950-х гг., так и находящихся в условиях спецпоселения; анализируются причины реабилитации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, восстановление их национальных автономий и влияние этого фактора на социокультурную ситуацию в регионе.
Долгосрочная перспектива преодоления национальных различий опиралась на сложную систему социокультурных, этнополитических, экономических и других актов.
В диссертации рассматриваются особенности книгопечатной деятельности и периодических изданий в автономиях Северного Кавказа в послевоенные годы, и делается вывод о том, что развитие печати на местных языках не является убедительным аргументом в пользу поддержки этнокультурной идентичности. Во-первых, на русском языке печаталось литературы и периодической печати гораздо больше. Во-вторых, тематика газет и литературы на языках местных народов была строго регламентирована и подконтрольна центральной власти, а значит, несла необходимые идеологические установки. Кроме того, многие газеты в автономиях были двуязычными.
Тематика и направленность различных видов прессы акцентировала внимание на таких темах как «интернациональное», «пролетарское», «советское». Эти понятия приравнивались к представлению «патриотическое» и являлись приоритетными ценностями. Решающее значение для развития прессы и литературы автономий в этом направлении сыграло известное постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г., положившее начало унификации искусства и литературы согласно жёстких принципов социалистического реализма. Это нашло своё отражение в деятельности региональных руководителей ВКП(б). Был пересмотрен репертуар театров и эстрадно-концертных организаций. Разгромной критике подвергся североосетинский журнал «Мах-Дуг».72 Были осуждены теория «бесконфликтности» и тенденции к «национальной ограниченности и идеализации старины» в художественной культуре.
Вовлечение автохтонных народов в работу промышленности, особенно городской, - еще один фактор размывания этнокультурных отличий. Как до революции, так и в рассматриваемый период крупные промышленные предприятия и отрасли были укомплектованы в подавляющем большинстве русскоязычным населением.
Наиболее высокие темпы роста индустриальных кадров к концу 1950-х гг. наблюдались среди чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев. В этом процессе, несомненно, большую роль сыграли годы ссылки. Численность рабочих и служащих среди ингушей увеличилась на 80%; от 60 до 80% – у русских, карачаевцев, чеченцев; от 40 до 60% – у осетин, адыгейцев; от 30 до 40% – у балкарцев и кабардинцев; от 15 до 30% – у даргинцев и аварцев.73
Не менее важной задачей, чем привлечение представителей северокавказских народов для работы в промышленности, была подготовка специалистов, имевших высшее образование. В непосредственной связи с этим необходимо было дальнейшее развитие системы общеобразовательных учреждений.
Проанализировав основные тенденции развития среднего образования в автономиях Северного Кавказа в послевоенные годы, автор приходит к выводу, что уже тогда обучение на национальном языке отходит на второй план. Если согласиться с тем, что наибольшим достижением по окончании школы можно считать поступление в вуз, то также нужно согласиться и с тем, что система образования, когда учащийся для успешного её завершения должен знать неродной для него язык, не может быть признана системой, в полной мере предоставляющей равные возможности этническим группам. Необходимо отметить, что государство уделяло большое внимание развитию сети школ в автономиях региона и максимальному привлечению детей в государственную систему образования. Обучение на родном языке было официально прекращено в 1959 г., хотя в школах с национальным контингентом фактически продолжалось до 1966 г. После этого язык местных народов стал преподаваться как один из предметов.74
Воспитание кадров «местной национальной интеллигенции» считалось руководителями автономий Северного Кавказа главной задачей в области образования. Такое стремление отразилось на главной тенденции в развитии вузов в послевоенные годы – быстром увеличении численности студентов.
Количество студентов вузов в расчёте на 10 тыс. чел. в 1959 г. увеличилось по сравнению с 1939 г. в 2,2 раза. В том числе количество студентов более чем в 5 раз выросло у даргинцев, аварцев, чеченцев и ингушей; в 4-5 раз – у лезгин и кабардинцев; в 2-3 раза – у балкарцев и русских; менее чем в 2 раза – у осетин.75 Последний пример говорит о том, что у осетин он был сравнительно высок и до этого момента.
Другим важным направлением идеологической работы было разрушение элементов традиционного быта северокавказских народов, их обычаев и устоев, не укладывающихся, по мнению идеологов КПСС, в образец консолидированной советской нации. Наиболее консервативной сферой жизни народов Северного Кавказа были семейно-брачные отношения. Советскому государству приходилось прилагать немалые усилия, чтобы привести этот институт к общесоюзному образцу, в основе которого лежало российское, во многом европеизированное понимание семьи и брака. Межнациональные браки приветствовались советским правительством. В результате проделанного исследования автор отмечает, что показатель смешанных браков у народов Северного Кавказа хотя и вырос в несколько раз в сравнении с довоенным периодом, но в процентном соотношении оставался мизерным, редко превышая один-два процента от общего числа. Тем не менее, тенденция к росту числа таких браков всё же прослеживалась.
Послевоенные годы принесли пусть и не слишком широкое в социальном отношении, но отчётливо фиксируемое изменение статуса женщины в общественной жизни северокавказских народов. В конце 1950 гг. была возобновлена практика женских собраний, конференций и съездов. В 1957 г. прошёл первый съезд женщин Карачаево-Черкесии, в 1958 г. аналогичный форум провели женщины Чечено-Ингушетии, в 1960 г. – женщины Адыгеи. В 1959 г. были восстановлены женотделы партийных комитетов.
Если среди методов национального строительства в отношении народов Северного Кавказа, имевших свои автономные образования в середине 1940-х – конце 1950-х гг., находилось место прогрессивно-эволюционным, то систему мер социокультурного воздействия в отношении депортированных народов следует определить как директивно-принудительную. Таким образом, особое значение приобретает вопрос о реабилитации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей и их возвращение в рамки социокультурного пространства Северного Кавказа.
В решении о реабилитации репрессированных народов содержится множество мотивов и причин тогдашнего партийно-государственного руководства СССР. Просьбы представителей самих депортированных народов, сколь многочисленны они не были бы, не могут рассматриваться как основная причина их реабилитации. Само их появление и социальный резонанс стали возможными только благодаря тому, что после смерти И.В. Сталина происходит постепенное изменение типа взаимоотношений государства и общества, некоторое смягчение переживает правовая база советской пенитенциарной системы.
Существенное смягчение режима спецпоселений начинается с весны 1953 г. до начала 1957 г. Отличительными признаками этого процесса следует считать инициативы высших партийных и государственных чиновников о реабилитации депортированных народов, а также нарастающий поток просьб спецпоселенцев о восстановлении их прав. Поворотным пунктом в борьбе за реабилитацию депортированных народов можно считать ХХ съезд КПСС. Завершающий этап нормативного закрепления процесса – постановление ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г. и вышедший на его основе Указ Верховного Совета СССР от 9 января 1957 г. о реабилитации и восстановлении автономий депортированных народов.
Обстоятельства пребывания на спецпоселении следует рассматривать как фактор глубокой дезинтеграции и разрушения этнокультурной монолитности репрессированных народов. Однако условия нахождения в ссылке создали для них необходимый набор побудительных мотивов социализации в местах поселения, повышающий уровень их межэтнического и межкультурного взаимодействия. Поэтому депортацию и пребывание на спецпоселении можно рассматривать как составную часть системы принудительных действий партийно-государственного руководства страной, направленных на формирование надэтнической социальной целостности.
Необходимо отметить действенную систему мер центральной и региональной власти, направленную на скорейшее восстановление социальной и культурной сфер деятельности реабилитированных народов. В их числе система мероприятий, направленных на развитие литературы, книгопечатания, прессы, образования на языках народов, возвращавшихся из ссылки.
В заключении подведены итоги диссертационного исследования, состоящие в следующем.
Национальная политика рассматривалась как совокупность принципов, целей, направлений и мер сознательного воздействия субъектов политики на этнические группы общества и на отношения между ними. Государствоцентричная модель российского исторического процесса обрела в советский период форму доминирования коммунистической партии в системе субъектов принятия политических решений, в том числе в вопросах нациестроительства.
В довоенный период национальная политика на Северном Кавказе отчётливо делится на этапы 1918-1929 гг. и 1930-1941 гг. Нациестроительство в Советской России–СССР в 1918-1920-х гг. выразилось в попытке создания полиэтнического государства, поощрении роста национального самосознания ранее угнетённых народов и форм их территориальной автономии при одновременном подавлении аналогичных форм самоорганизации русского населения. Переход к централизаторскому курсу политики совершался постепенно в течение 1930-х гг. Он проявился в конструировании новой общегосударственной идентичности («советский народ»); роспуске национальных районов и сельсоветов; отказе от «коренизации» кадровой и языковой политики; придании русскому языку статуса общегосударственного. Вместе с тем, СССР 1930-х гг. не стал «нацией-государством» в общемировом смысле. Модель национальной политики оставалась соподчинённой цели строительства нового общества при монопольной власти коммунистической партии.
Конкретно-исторический вариант социокультурной интеграции народов Северного Кавказа в советское общество был противоречив, так как одновременно ставились задачи «расцвета» национальных культур и их сближения. При этом национально-государственное строительство советского периода привело к политизации этничности и к территориальному закреплению этнокультурных различий.
Социокультурные запросы народов Северного Кавказа в довоенный период находили свою реализацию, если они не противоречили интересам и целям советского государства.
Начальный период Великой Отечественной войны, отмеченный утратой важных промышленно развитых территорий и отступлениями Красной Армии, ослаблял влияние советского государства на оккупированные территории. Это привело к оживлению альтернативных тенденций самоорганизации этнических групп, в том числе на Северном Кавказе.
Со своей стороны, элита фашистской Германии в полной мере осознавала специфику Северного Кавказа, стремилась использовать горский сепаратизм в своих целях. В ряду методов фашистского командования, направленных на раскол среди народов СССР, разжигание межнациональной розни и ослабление этнической консолидированности противника.
Влияние Великой Отечественной войны на этнополитическую обстановку на Северном Кавказе рассматривается нами в контексте наиболее жёсткого события советской национальной политики тех лет – депортации ряда северокавказских народов в конце 1943 – начале 1944 гг.
По мнению диссертанта, депортация стала возможной только в условиях институционального закрепления в СССР тоталитарного режима. Его нормы допускали коллективную ответственность за нелояльное поведение отдельных лиц и даже за мнимые правонарушения. Советская индустриальная модернизация 1930-х гг. предполагала тотальный контроль власти над общественными институтами и отношениями, социальными и этническими группами.
Период с начала 1940-х гг. и до восстановления северокавказских автономий можно рассматривать как третий этап национального строительства, когда директивно-принудительные методы организации государством этого процесса начинают заметно доминировать над прогрессивно-эволюционными, в отдельных случаях обретая форму открытых репрессий по этническому признаку
Следует признать, что в аспекте критики теоретических оснований советского национального строительства депортацию можно рассматривать как обстоятельство, демонстрирующее, что идеи интренационализма к 1940-м гг. были изрядно потеснены национализмом, что было типично для тоталитарных режимов ХХ в.
Хозяйственное и социокультурное освоение регионов, из которых были выселены народы, носило искусственный характер, контролируемый государством. Основную роль в освоении обезлюдевших территорий сыграло их заселение из близлежащих регионов: Северной Осетии, Дагестана, Кабарды, Ставропольского и в незначительной мере Краснодарского краёв.
Значительные усилия были направлены на уничтожение историко-культурной памяти о высланных народах. Эти действия вполне можно назвать политикой историко-культурной обструкции и забвения депортированных народов. Имели место факты уничтожения памятников архитектуры и письменности репрессированных народов, изъятие упоминания о них из научной, учебной и справочной литературы.
Советское государство предпринимало небезуспешные попытки социализации спецпоселенцев в местах их нового проживания. Целью этих усилий было предотвращение их физического вымирания, главным образом, от болезней, неустроенности и голода. Вместе с тем, государство вело направленную политику разрушения социо- и этнокультурных основ высланных народов, что наряду с разрушением родовых связей, дисперсным расселением по огромной территории и затруднёнными связями должно было рано или поздно поставить их перед фактом этнического разъединения и последующего исчезновения. Большое значение в этом приобрела искусственно созданная государством ситуация аккультурации этих народов в пользу русского языка.
Учитывая все проанализированные обстоятельства, можно сказать, что действия советского государства в отношении депортированных народов следует истолковать как дискриминацию по этническому признаку, но не как геноцид. Данный термин можно использовать для характеристики действий сталинского режима в отношении депортированных народов только в случае уточнения его смысла.
В диссертации рассмотрен комплекс причин и обстоятельств, приведших к реабилитации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей.
С точки зрения изучения национального строительства на Северном Кавказе послевоенный период очень важен. Особый интерес представляет этап восстановления автономий депортированных народов. Именно в этот отрезок времени институциональное выражение советской национальной политики на Северном Кавказе обретает формы, близкие к завершённым: складываются этническая и административно-территориальные карты, которые почти без изменений просуществовали до конца советского периода.
К концу 1950-х гг. был достигнут высокий уровень интегрированности народов Северного Кавказа в советское общество. Этим процессом были затронуты все наиболее значимые, с точки зрения этнокультурной самоидентификации, факторы: язык, традиции, социальные ориентиры, образование, быт, институт семьи и брака.
Итак, сущность советского национального строительства, по мнению диссертанта, составлял процесс формирования интегрированного сообщества надэтнического типа. При этом формой национального строительства стал этнотерриториальный федерализм. Среди направлений советского нациестроительства можно выделить политику советского государства в области унификации системы образования, индустриальной модернизации Северного Кавказа, повышение доли представителей горских народов в государственном и партийном аппарате автономий, формирование социальных ценностей и ориентиров по общесоюзному образцу, стремление к унификации традиций, бытового и семейного укладов автохтонного населения региона, влияние на институты культуры с позиции норм социалистического реализма. Методы советского национального строительства на Северном Кавказе в рассматриваемый период можно разделить на две основные группы: прогрессивно-эволюционные и директивно-принудительные. Таким образом, главным противоречием советского национального строительства стало противоречие между его сущностью и формой, что, в свою очередь, определяло характер его основных направлений и методов.
Социокультурные интегративные процессы на Северном Кавказе в рассматриваемый период были конкретно-историческим способом модернизации этнокультур и социальных структур местных народов. Схожие процессы затронули в ХХ в. многие народы Востока. Для автохтонного населения Северного Кавказа его социокультурная интеграция в советское общество становится способом вовлечения и органичного включения в контекст мировой культуры.