Лев толстой полное собрание сочинений под общей редакцией
| Вид материала | Документы |
- Лев толстой полное собрание сочинений издание осуществляется под наблюдением государственной, 1514.85kb.
- Лев Николаевич Толстой Первая ступень, 1396.73kb.
- Толстой Лев Николаевич Первая ступень, 376.97kb.
- Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 1652.64kb.
- Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2783.63kb.
- Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
- Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.
- Тема урока: Л. Н. Толстой «Лев и собачка». Быль, 36.06kb.
- Н. В. Гоголь (полное собрание сочинений). F-bit, 1998, 133.3kb.
- Литература: Первоисточники: Киреевский И. В. Полное собрание сочинений. В 2-х томах., 36.73kb.
28 июня. Мало спал. С утра прекрасное настроение Сони. Просила не ехать. Но письмо от Ч[ерткова]. Хорошее письмо Ч[ерткова]. Но она все таки возбуждена против него. Я поговори[л] с ним и пошел к Ясенкам вместо Козловки. Ахнул и побежал домой. Ехали хорошо. Не было лошад[ей), не отослали телеграмму. Ждали часа три. Приехали к Сереже. Неприятный рассказ газетчицы. Приятные разговоры с рабочими. У Сережи бездна народа и скучно, тяжело. Ходил к дьячку и говорил с бабами. Как мы можем жить среди этой ужасной, напряженной нужды? (Далее до слов: Записать. Конец июня 1910 (стр. 72) -- выписано из Записной книжки в тетрадь Дневника рукой А. Л. Толстой.)
1) Как странно, что люди стыдятся своей нечистоплотности, трусости, низкого звания, но гнева не только не стыдятся, но радуются сами на себя, подхлестывают себя, усиливают его, считая его чем то хорошим.
30 июня, 10 г. Я. П. Приехали 29-го в Ясную. Ничего особенного дорогой. Приятно прощался с Таней. Вообще все впечатление очень хорошее. Соф[ье] Андр[еевне] лучше. Сам не совсем здоров, хотя не пожалуюсь на дурное расположение духа. Слабость, болит голова. Утром получил французскую книгу "Закон насилия, закон любви", и несколько хороших писем. Читал с большим интересом и, признаюсь, одобрил. Полезно перечитывать, чтобы не повторяться в том, что пишешь. Надеюсь, что не будет повторения "О безумии" и вижу, что стоит это писать, но не знаю, суждено ли. Говорю о своих силах. Много днем спал, и все спать хочется. Три посетителя, все три очень интересные и важные. Первый Репин жалкий, очевидно потерявший умственную жизнь, но не могу смотреть на него, как на сумасшедшего и вижу в нем такого же человека и брата, и рад за то, что это мне естественно.
Потом милый Сутковой, который очевидно стеснялся, чтобы не помешать, и хорошо поговорили, я с ним, он мало высказывался. Потом Чертков. Сильное волнение С[офьи] А[ндреевны], но вижу, что обойдется. Записать:
Кроме книги "Закон насилия, Закон любви" получил брошюру француза Pollac'а "La politique de l'avenir prochain". Интересно читать, п[отому] ч[то], очевидно, ученый на уровне самой последней философской мысли и поразительная неясность и неверность понимания. Довольно того, что три главные деятельности человеческой жизни это: удовлетворение чувства красоты -- искусства, и удовлетворение запросов разума--наука, и под конец, между прочим -- и нравственность. Чем более читал это, тем более почувствовал необходимость окончить "О безумии". (Далее воспроизводятся записи, напечатанные на пишущей машинке, с исправлениями рукой Толстого, до записи 1 июля на стр. 75).
(Зачеркнуто заглавие: Из Дневника. Вместо этого рукой Толстого написано карандашом: Записать. Конец 1 июня 1910.) Записать. Конец июня 1910.
Суеверие церкви состоит в том, что будто бы были и есть такие люди, которые, собравшись вместе и назвав себя церковью, могут раз навсегда и для всех людей решить о том, как надо понимать Бога и закон Его.
Суеверие науки подобное суеверно церкви в том, что будто бы те знания, которые приобретены теми немногими, освободившими себя от необходимого для жизни труда (Зачеркнуто: или же), суть те самые знания, называемый ими наукой, который нужны для всех людей! (В последнем слове окончание: дей написано рукой Толстом чернилами. Далее им же поставлен восклицательный знак и отделено от следующего абзаца двумя чертами.)
Говорят, что нельзя без вина при покупках, продажах, условиях а пуще всего на праздниках, крестинах, свадьбах, похоронах. Казалось бы, для всякой продажи, покупки, условия -- хорошенько подумать, обсудить надо, а не дожидаться спрыску, выпивки. Ну да это еще меньшее горе. А вот праздник. Праздник значить -- ручному труду перерыв, отдых. Можно сойтись с близкими, с родными, с друзьями, побеседовать, повеселиться. Главное дело о душе подумать можно. И тут то заместо беседы, веселья с друзьями, родными напиваются вином и вместо того, чтобы о душе подумать--сквернословие, часто ссоры, драки. А то крестины. Человек родился, надо подумать, как его хорошо воспитать. А чтобы хорошо воспитать, надо самому себя получшить, от плохого отвыкать, к хорошему приучать и тут вместо вино и пьянство. Тоже и еще хуже на свадьбах. Сошлись молодые люди в любви жить, детей растить. Надо, казалось бы, пример доброй жизни показать. Вместо этого опять вино. А уж глупее всего на похоронах. Ушел человек туда, откуда пришел, от Бога и к Богу. Казалось бы, когда о душе подумать, как не теперь, вернувшись с кладбища, где зарыто тело отца, матери, брата, который ушел туда, куда мы все идем и чего никто не минует. И что же вместо этого. Вино и все, что от него бывает. А мы говорим: нельзя не помянуть, так стариками заведено. Да ведь старики не понимали, что это дурно. А мы понимаем. А понимаем, так и бросать надо. А брось год, другой, да оглянись назад и увидишь, что первое дело в год рублей 30, 50, а то и вся сотня дома осталась, второе много глупых и скверных слов, а также и плохих дел осталось несказанными и не сделанными, в третьих, в семье, и согласия, и любви больше, и четвертое, главное, у самого на душе много лучше станет.
В народе все растущая ненависть к угнетателям, к властям, но он сам служит угнетателям. Зачем он служит? А затем что соблазнен, обманут религиозным и научным обманом. (Зачеркнуто напечатанное на машинке: Ненависть снизу и все держится только одним религиозным и научным обманом. Последние четыре слова восстановлены путем подчеркивания. Поверх зачеркнутого вписан чернилами рукой Толстого публикуемый текст.)
Суеверие зла. Зла нет. Жизнь благо. Если нет блага, то знай, что ты ошибся. И тебе дано время, чтобы исправить свою ошибку, чтобы иметь радость (высшее благо) исправлять свою ошибку. Только для того и есть время. Если же ты не исправишь свою ошибку, то она исправится помимо твоей воли -- смертью. Да, жизнь благо. Зла нет! Есть только ошибки наши: общие и наши личные, и нам дана радость через время исправлять их. А в исправлении их величайшая радость.
Мы не подвинулись в ( Следующее слово исправлено рукой Толстого из переписанного: познания)религиозном понимании. Тот же (Следующее слово вписано рукой Толстом.) анимизм, тот же фетишизм. Для того, чтобы понять это, человеку нужно только понять, как в нем требования, привычки, и какие требования его человеческой природы: разума и любви, и проверить то, что стало привычными требованиями своей природы. И не требования разума и любви подчинять требованиям привычки, как это делается теперь, а напротив, на основании требований разума и любви проверять то, что привычно. И тогда... Только представь себе свободного от привычки человека в каком бы то ни было положении людей нашего общества, принадлежащего или к неимущему рабочему, или к так называемому высшему богатому сословие..., что бы увидал этот человек в том мире, в котором мы живем, но видя, не чувствуя, не понимая всего ужаса, всего безумия нашей жизни? (Далее вся запись от 1 июля продолжена рукой А. Л. Толстой. См. стр. 72. сноска 1.)
1 июля 10 г. Ясная Поляна. 1) Разделенное само от себя духовное начало сознает себя разделенным тем, что нам представляется телом. Сознает же оно свое разделение тем, что нам представляется движением. Тело нераздельно с пространством, а движение с временем.
2) Видел во сне, что говорил с Сер [ежей] и говорю следующее :
Мы живем тем, что ищем блага. Есть блага телесные: здоровье, похоти тела, богатство, половая любовь, слава, почести, власть. И все эти блага: 1) вне нашей власти, 2) всякую минуту могут оборваться смертью и 3) не могут быть благами для всех. И есть другое благо, духовное -- любовь к людям, кот[орое]: 1) всегда въ нашей власти, 2) не обрывается смертью -- можно умирать любя -- и 3) не только возможно для всех, но тем более радостно, чем больше людей живут ради этого блага.
Не совсем так видел во сне: короче и лучше. И во сне, когда кончил, сказал: докажи, что это неправда. Ведь нельзя. И Сережа, и все замолчали.
4) Удивительное дело, мы менее всего понимаем то, что лучше всего знаем, или: лучше всего знаем то, чего совсем не понимаем: свою душу, можно сказать, и Бога.
4 июля. Страшно сказать три дня, если не 4, не писал. Вчера и нынче поправлял корректуры книжечек. Третьего дня, не помню, кажется, ничего не делал, кроме не важных писем. С[офья] А[ндреевна] совсем успокоилась. Приехал Лева. Небольшой числитель, а знаменатель ?. Виделся с Л[изаветой] Ивановной Ч[ертковой],и она б[ыла] у нас. Оч[ень] приятна. Сгорела М[арья] А[лександровна]. Думается, что это несчастный Репин поджог. Говорил с ним. Он совсем больной. Проявляется нелепо, но чувству[ю] в нем человека. Были Сутковой и Картушин. Как всегда с ними что то неполное, не до конца. Сейчас ночь 4-го. Постараюсь не пропускать дни, как эти последние. Чувствую себя слабым и плохим. И то хорошо.
5 июля. Пишу 12-й час. Утром ходил, ничего не работал. Все слаб. Был у Ч[ерткова]. Вечером Булыгин и Количка. С Левой немного легче. С[оня] оч[ень] опять взволновалась без причины. Помоги Г[осподи], и помогает. Кое что записать :
1) То, что дает нам жизнь, то, что мы знаем в себе ограниченным телом и потому несовершенным, мы называем душою; то же, ничем неограниченное и потому совершенное, мы называем Богом.
Жизнь есть стремление к соединению с тем, от чего она отделена: с другими душами и с Богом -- с Его совершенством.
6 июля. Всталъ рано. Бее нездоровится. Простился с Мар[ьей] Алекс[андровной]. С[оня] ходила купаться. Я говорил с ней -- недурно. Не мог заниматься--слаб. С[оня] ездила к Звегинце[вой]. Жалко. Вечером Сутковой. Хороший разговор с ним. Лева больше, чем чужд. Держусь. Записывать нечего. Ложусь 12.
7 июля. Е. б. ж.
[7 июля.] Жив, но дурной день. Дурной тем, что все не бодр, не работаю. Даже коррек[туру] (не) поправил. Поехал верхом к Ч[ерткову]. Вернувшись домой, застал С[офью] А[ндреевну] в раздражении, никак не мог успокоить. Вечером читал. Поздно приехал Голд[енвейзер] и Ч[ертков]. Соня с ним объяснялась и не успокоилась. Но вечером поздно оч[ень] хорошо с ней поговорил. Ночь почти не спал.
Сегодня 8 июля. Немного бодрее и хорошо думалось о необходимости молчания и неуклонного делания своего дела. Ездил с Булг[аковым] к М[арье] А[лександровне]. На ду[ше] хорошо. Саша и хворает и мрачна. Теперь 5 часов. Ложусь. Обед спокойно. Вечер читал. Все лучше и лучше. Вечером Гол[денвейзер] и Ч[ертков]. Хорошо. Разговор с Сутковым. Он хочет "верить" в то, что можно не верить. Ложусь, 12-й час. Милый рассказ Mille, "Repos hebdomadaire".
9 июля. Долго спал. С удовольствием после писал, занимался коррек[турой] первых пяти книжек. Ездил с Львом. Держусь. Вернулся мокрый. Волнение. После обеда Николаев, Голд[енвейзер], Ч[ертков]. Тяжело. Держусь.
10 июля. Проснулся в 5. Встал, но почувствовал себя слабым и лег опять. В 9 пошел на деревню. К Копылову. Дал денег. Оч[ень] просто и недурно. Прошел мимо Николаева. Он вышел, и опять разговор о справедливости. Я сказал ему, что понятие справедливости искусственно и не нужно христианину. Черту эту нельзя провести в действительности. Она фантастическая и совершенно не нужна христианину.
Дома написал длинное письмо рабочему в ответ на его возражение об "Единственном Средстве". Ездил верхом с Ч[ертковым]. Он говорил о непротивлении -- странно. Лег спать. Проснулся -- Давыдов, Количка и Соломон. Читал Соломона пустую, напыщенную статью Retour de l'enfant prodigue и прелестный рассказ Милля. Потом пришли проститься Сутк[овой] и Картушин. Очень они мне мил. Записать:
( Дальнейшие три пункта вписаны в тетрадь Дневника рукой А. Л. Толстой.)
1) В вере можно разувериться. Кроме того, веры могут [быть] две противоположные. Правда, в верах более внешнего проявления, чем в сознании, но за то веры шатки и противоречивы, а сознание одно (Зачеркнуто: непок[олебимо]) и неизменно.
Сейчас разговор опять о Ч[ерткове]. Я отклонил спокойно,
11 июля. Е. 6. ж.
[11 июля.)
1) В первый раз ясно понял все значение смирения для жизни, для свободы, радости в ней.
2) Я плох и плохо прожил, не умел и не осилил устроить жизнь хорошо. Но, если ясно понял так, как, мне кажется, другие не понимают, не зло -- ошибки жизни, как же мне, хоть в уплату за свою дурную жизнь не сказать этого. Может быть кому-нибудь и пригодится.
3) Я не ожидал того, что, когда тебя ударять по одной, и ты подставишь другую, что бьющий опомнится, перестанет бить, и поймет значение твоего поступка. Нет, он напротив того, и подумает, и скажет: вот как хорошо, что я побил его. Теперь уж по его терпению ясно, что он чувствует свою вину и все мое превосходство перед ним.
Но знаю, что несмотря на это, все-таки лучшее для себя и для всех, что ты можешь сделать, когда тебя бьют по одной щеке -- это то, чтобы подставить другую. В этом "радость совершенная" Только исполни. И тогда за то, что кажется горем, можно только благодарить.
11 июля. Жив ели ели. Ужасная ночь. До 4 часов. И ужаснее всего б[ыл) Л[ев] Л[ьвович]. Он меня ругал, как мальчишку и приказывал идти в сад за С[офьей] А[ндреевной]. Утром приехал Сергей. Ничего не работал -- кроме книжечки: Праздность. Ходил, ездил. Не могу спокойно видеть Льва. Еще плох я. Соня, бедная, успокоилась. Жестокая и тяжелая болезнь. Помоги, Г[оспо]ди, с любовью нести. Пока несу кое как. Ив[ан] Ив[анович], с ним о делах.
Теперь 11 часов. Ложусь.
12 июля. Все тоже. Странный эпизод с Ч[ертковым]. По ошибке Фили его позвали, и опять взволновал[ась] С[офья] А[ндреевна]. Но прошло хорошо. Она, бедная, оч[ень] страдает, и мне не нужно усилия, чтобы любя, жалеть ее. Ездил с Душаном. Вечером проводы Саломона. И лег, не дожидаясь Сухотиных. Приезжал Ч[ертков]. Я отд[алъ] ему пис[ьм]о.
Нынче 13-ое. Сухотины. Писал книжку. Ездил с Мих[айилом] Серг[еевичем] и Голденв[ейзером]. С[оня] все оч[ень] слаба. Не ест. Но держится. Помоги Бог и ей и мне. Записал, в книжку.
14 ил. (Зачеркнуто: и нынче) Очень тяжелая ночь. С утра начал писать ей письмо и написал. Пришел к ней. Она требует того самого, что я обещаю и даю. Не знаю, хорошо ли, не слишком ли слабо, уступчиво. Но я [не] мог иначе сделать. Поехали за дневниками. Она все в том же раздраженном состоянии, не ест, не пьет. Занимался книжка[ми], сделал три. Потом ездил в Рудаково. Не могу быть добр и ласков с Львом, и, он ничего не понимает и не чувствует. Привезла Саша дневники. Ездила два раза. И Соня успокоилась, благодарила меня. Кажется, хорошо. От Бати тронувшее .меня письмо. Ложусь спать. Все не совс[ем) здоров и слаб. На душе хорошо.
15 ил. е. б. ж.
[15 июля.) Жив, но тяжело. Утром опять волнение о том, ч[то] я убегу, что ключ от дневников дать ей. Я сказал, что сказанного не изменю. Было оч[ень], оч[ень] тяжело. Перед этим, кончил корректур[ы] книжек. Осталась часть одной. Ездил с Душаном. Вечером Американец и Ч[ертков], и Голд[енвейзер], и Николаев. С[оня] спокойна, но чувствуется, что, на волоске. Ложусь спать. Кое что записать--после.
16 ил. Жив, но плох телом. Душой бодрюсь. Милый Миша Сух[отин] уехала и Таня. Потом и Соня. Она спала, но все угрожающа. Ходил гулять. Хорошо молился. Понял свой грех относительно Льва: не оскорбляться, а надо любить. Какая нелепость: равнять и, чтоб одно могло перевешивать другое: оскорбление и любовь -- не любовь к Ивану, к Петру, а любовь, как жизнь в Боге, с Богом, Богом. Хочу поговорить с ним. Американец -- пишет, сочиняет и кажется пустое. Вернувшись с прогулки, наткнулся на него, потом учитель из Вятки с женою. Тоже пишет. Но оч[ень] милый. Поговорил с ним. Окончил последнюю корректуру. Хотел взяться за О безумии, но не б[ыл] в силах. Сейчас надо записать из книжки:
1) Мы живем безумной жизнью, знаем в глубине души, что живем безумно, но (Зачеркнуто: не можем изм(енить]) продолжаем по привыч[ке], по инерции жить ею, или не хотим, или не можем, иди то и другое, изменить ее.
2) Записано так: ( Последние два слова вписаны.) Нынче 13-ое июля, во 1-х, освободился от чувства оскорбления и недоброжелательства к Льву, и 2-е, главное, от жалости к себе. Мне надо только благодарить Бога за мягкость наказания, ко[торо]е я несу за все грехи моей молодости и главный грех, половой нечистоты при брачном соединении с чистой девушкой. По делом тебе, пакостный развратник. Можно только быть благодарным за мягкость наказания. И как много легче нести наказание, когда знаешь за что. Не чувствуешь тяготы. Ездил с Булг[аковым] верхом далеко. Устал. Сон, обед. Голденв[ейзер], Ч[ертков]. Тяжелое настроение. С[офья] [Андреевна] не дурна. Голд[енвейзер] прекрасно играл. Гроза.
17 июля. Мало спал. Проводил милую Танечк[у]. Ходил гулять. Вернувшись, ничего не мог делать. Читал письма и Паскаля. С Львом вчера разговор и нынче он объяснил мне, что я виноват. Надо молчать и стараться не иметь недоброго чувства. Саша уехала в Тулу. Теперь 12 часов. Оч[ень], оч[ень] слаб, ничего не работал. Читал чудного Паскаля. Потом ездил к Ч[ерткову.] Довольно хорошо обошлось. Вечер и обед скучно. Голд[енвейзер]. Посидел у Саши приятно.
18 июл. Е. б. ж.
[18 июля.] Жив, но плох. Все таже слабость. Ничего не работаю, кроме ничтожных писем и чтения Паскаля. С[офья]А[ндреевна] опять взволнована. "Я изменил ей и оттого скрываю дневники". И потом жалеет, что мучает меня. Неукротимая ненависть к Чер[ткову]. К Леве чувствую непреодолимое отдаление. И скажу ему, постараюсь любя, son fait [сущность его поведения.). Был господин писатель тяжелый. Ездил в Тихвинское. Оч[ень] устал. Вечером б[ыли] Голд[енвейзер] и Черт[ков], и С[офья] Анд(реевна] готова б[ыла] выйти из себя. Ложусь спать.
19 июля. Спал порядочно, но оч[ень] слаб, перебои. Писал ядовитую статью в Конгресс мира, письма. С[офья] А[ндреевна] с утра лучше, но к вечеру с приездом докторов хуже. Саша телом нехороша: и кашляет, и насморк. Больше писать нечего. Ложусь, 12-й час. Записать важное о девушках. Да, ездил к милым людям в Овсяннико[во].
20 июля. Оч[ень] дурно себя чувствую. Сидел на лавочке в елочках, писал письмо Ч[ерткову]. Пришли доктора. Россолимо поразительно глуп по ученому, безнадежно. Потом поправлял добавление в конгресс. Оч[ень] мрачно. Ничего не проявил, но дурно, что недоволен. Ездил с Фил[ей] по Засеке верхом. Поспал и записываю:
1) Идет в душе не перестающая борьба о Леве: простить или отплатить жестким, ядовитым словом? Начинаю яснее слышать голос добра. Нужно, как Франциск испытать радость совершенною, признав упреки дворника заслуженными. Да, надо.
2) Как легко выместить делом, словом, и как трудно простить, но за то какая радость, если осилишь. Надо добиваться.
3) Вера, то чему верят, есть ничто иное, как суеверие. Люди предпочитают веру сознанию, п[отому] ч[то] вера тверже и легче, также тверда и легка, как следование обычаю, и легко переходит в привычку, но сама вера всегда не тверда, шатка и не вызывает движения духовной жизни. Она всегда неподвижна и задорна, вызывает желание обращения других, как и не может быть ина[че], так как основывается на общест[венном] мнении, а чем больше людей разделяет веру, тем она тверже. Вера есть дело мирское, удобное условие для телесной жизни. (Зачеркнуто: Духовн[ое]) Сознание Бога -- дело души, неизбежное условие разумной, хорошей жизни. Вера всегда stationaire, сознание всегда движется. Для "верующих" движение жизни совершает[ся] в области телесной, для сознающих в области духовной.
4) Не могу в душе простить В[еру] за ее падение. И ясно понял сейчас всю жестокость ( Слово: жестокость -- вписано.), несправедливость этого. Стоить только вспомнить свое мужское половое прошедшее. Да, ни на чем так не видно, что общественное мнение устанавливалось не женщинами, а мужчинами. А женщина уже потому меньше, чем мужчина подлежит осуждению, что она несет всю великую тяжесть последствий своего греха -- роды, позор; мужчина же ничего. "Не пойман, не вор". Павшая женщина или родившая девушка, В., опозорена перед всем миром, или прямо вступает в класс презренных существ, б-ей. Мужчина же чист и прав, если только ве заразился; Хорошо бы выяснить это.
21 июля, 10 г. Я. П. (Мысли под N. 1, 2 и 3 вписаны в Дневник рукой А. Л. Толстой.)
1) Вы спрашиваете, как понимать такие и такие слова евангелия, откровения, или Библии, находя в таких словах, или противоречивое, или неясное, или просто нелепое. На это ваша недоумение отвечаю следующее: Читать надо Евангелие и все книги, признаваемые Св. Писанием, точно так же обсуживая их содержание, как мы обсуживаем содержание всех тех книг, которые читаем и потому, встречая противоречивое, неясное, или нелепое, не отыскивать разъяснений, а прямо откидывать все таковое, приписывая важность и значение только тому, что согласно с здравым смыслом и, главное, нашей совестью. Только при таком отношении к так называемому Свящ[енному] Писанию, чтение его и, в особенности Евангелия, может быть полезно.
2) Наука -- это богадельня, или скорее поприще успеха среди толпы, открытое для всех самых умственно и нравственно тупых людей. Занимаясь наукой, он может не сознавать того, что он делает, считая букашечки или перечисляя книги и, выписывая из них, что подходить под избранную тему, может или ничего не думать, или выдум[ыв]ать в том безжизненном, никому ни на что не нужном, соображении какую-нибудь теорию и быть вполне уверенным, что он делает самое важное на свете дело.
3) 1) Тип ученого, 2) тип честолюбца, 3) корыстолюбца, 4) верующего консерватора, 5) тип кутилы, 6) разбойника, в принятых пределах, 7) в неприятных, 8) правдивого человека, но в обмане, 9) славолюбца писателя, 10) социалиста. революционера, 11) ухаря, весельчака, 12) христианина полного, 13) борющегося, 14) .......... (