«Старый Лес» не просто плод моего воображения

Вид материала

Документы

Содержание Молодежь — всегда молодежь

Подобный материал:

• Воображение краткое содержание Определение и виды воображения, 190.84kb.
• -, 357.88kb.
• 1. Предмет и задачи литературной критики, связь с другими литературоведческими, 233.7kb.
• Сижу я на крыше, или Сказка о поиске белого цвета, 187.8kb.
• Анатолий Онегов Русский лес, 4773.57kb.
• Я люблю тебя, Россия!, 30.54kb.
• Лес природное сообщество, 86.29kb.
• Игра путешествие «По лесным тропинкам» Ведущий: Здравствуй лес, дремучий лес, 67.86kb.
• Николая Болдырева «Лес Фонтенбло», 3094.5kb.
• "Мой любимый уголок Москвы Усадьба Кусково", 373.91kb.

Глава 58

УЯ-Я-Я-У!..


— Ну как идут дела? — проворчал Мега.


— Отлично! — М-Первый уверенно улыбнулся. — Отношения между белоголовыми и щелкунами становятся все более напряженными. Все работает, и работает как надо!


— В самом деле? — саркастически хмыкнул Мега. — А мне почему-то кажется, что ничего не работает. Массы начинают волноваться, и результат нужен мне как можно скорее.


Братья, не сдержавшись, дружно вздохнули.


— Вы что-то сказали? — нахмурился Мега.


— Нет, нет, о великий Вождь, — поспешно отозвался М-Первый.


— Ну что ж, очень жаль. Постарайтесь, чтобы сегодня вечером у вас было что сказать, иначе плохо вам придется, — буркнул Мега и пошел прочь.


— В каком-то смысле Мега прав, — заметил М-Второй, когда оба шагали уже знакомой тропой на Малую поляну. — Столько времени прошло... Пора бы уже появиться каким-то результатам.


— А это чем тебе не результат? — небрежно спросил Первый, останавливаясь и глядя сквозь открывшийся между деревьев прогал на долину за рекой.


М-Второй проследил за его взглядом и присвистнул. На берегу остановилась длинная черная блестящая грохоталка, и из нее выбрался человек в черной сменной шкуре. Он важно прошествовал к обрыву, где его тотчас окружили щелкуны. Они почтительно кланялись и указывали на Альфонсову ольху.


Отдел норкетинга поспешил в свой филиал на Малой поляне.


— На берегу появился ОВЧП! — закричал М-Первый, приплясывая от нетерпения. — Скорее, Ваше Прекрасное Величество, летите скорее к ольхе!


Альфонс, наслаждавшийся полюбившимся ему массажем клюва в исполнении завирушек, высокомерно смерил близнецов взглядом.


— Что есть ОВЧП? — спросил он и ленивым жестом приказал завирушкам продолжать.


— Очень Важная Человеческая Персона, Ваше Расчудесное Величество, — выпалил М-Первый. — Матерый щелкунище! Человек, который может спасти лес. Пожалуйста, Ваше Непревзойденное Величество, Ваша Божественная Прелесть, спешите! Полетайте перед ним как вы умеете!


Он готов был на колени встать, лишь бы это желтое чучело не подвело их в решающий момент.


Альфонс жестом отослал завирушек, расправил свои крылья и критически их осмотрел.


— Воп, — сказал он величественно. — Мы с Бертой уже давно ждем этого Очень Важного Человека. Вам, должно быть, интересно узнать, что для этого случая мы приготовить одну специальную штучку. Летим, та chérie 1.


К огромному облегчению Отдела норкетинга, любящая пара, не тратя времени, взвилась в воздух и понеслась прямо к ольхе. Поначалу норкам казалось, что Альфонс и Берта собираются, как обычно, совершить в воздухе несколько отработанных пируэтов, но они ошиблись.


Альфонс и Берта приземлились на ольху и запели.


В качестве бесспорного владыки леса и его окрестностей Альфонс никогда не присоединялся ни к утреннему радостному щебету своих подданных, ни к их торжественному вечернему многоголосью. Для прочих птиц это был способ подтвердить свои права на свой участок, а ему это, естественно, было ни к чему. Зато теперь из его приоткрытого клюва полилась громкая гармоничная мелодия, к которой тотчас присоединилась Берта. Это был настоящий гимн любви в исполнении дуэта двух любящих сердец, при первых звуках которого щелкуны бросились к своим грохоталкам, чтобы заглушить их, а Очень Важная Персона замерла, словно загипнотизированная этими нежными и радостными переливами. Жители леса, зачарованные пением своего императора, тоже затихли, внимая его чудесному голосу, и даже река, с веселым журчанием преодолевавшая каменистые перекаты, казалось, примолкла, чтобы не мешать этой волшебной песне лететь над долиной. Как впоследствии утверждал соловей, едва не охрипший от зависти, установилась такая тишина, что можно было расслышать, как падает с дерева увядший лист.


Но наконец Альфонс и Берта закончили свою песнь громкой заливистой трелью и, слегка кивнув своим зачарованным слушателям, снялись с ветки и полетели обратно в лес. Люди на берегу провожали их бурными аплодисментами.


* * *


Вечером следующего дня все было кончено. На шоссе перед мостом остановилась еще одна длинная черная грохоталка, из нее вышли два мрачных человеческих существа, одетые в сменные шкуры серого цвета, очень подходившие к выражению их лиц. Не теряя времени, они перешли мост и зашагали через Долгое поле к Калитке.


— Пятый этап! — взвизгнул М-Первый.


— Цыплят по осени считают, — крикнул в ответ М-Второй. — Но ты прав — выглядит это неплохо.


Двое людей остановились возле Калитки и прилепили к верхней перекладине небольшой белый квадрат. После этого они пошли дальше по изуродованной Тропе, с трудом перепрыгивая через небольшие лужи и далеко обходя участки, залитые сплошной жидкой грязью. Добравшись до Большой поляны, они быстро раздали маленькие белые квадратики каждому из работающих людей, а один прилепили даже на желтую копалку. Один из белоголовых попытался их остановить, и люди о чем-то заспорили, после чего двое в сером вернулись по Тропе туда, откуда пришли. Как только они появились из леса, собравшиеся у моста щелкуны разразились радостными криками, а двое сели в свою черную грохоталку и укатили.


Тем временем люди, которые остались в лесу, прекратили работу. Они заглушили обе желтые копалки и собрались тесной группой, вертя в руках белые квадратики и негромко переговариваясь. В конце концов — с видимой неохотой — они собрали свои инструменты и тоже зашагали по Тропе к выходу из леса. Когда они переходили мост, щелкуны окружили их и стали приплясывать вокруг, громко вопя.


Прислушиваясь к сердитым человеческим голосам, несущимся с Долгого поля, М-Первый и М-Второй были вне себя от радости. Белоголовые и щелкуны явно угрожали друг другу!


Неожиданно двое людей в самом центре толпы замахали кулаками, нанося друг другу удары, и гневные крики стали громче. Остальные сначала собрались в кружок вокруг дерущихся, потом толпа заколыхалась, и драка приобрела всеобщий характер. Люди молотили друг друга кулаками, и лесные жители вскрикивали от восторга каждый раз, когда кто-нибудь из них падал на землю, сбитый могучим ударом.


Некоторое время спустя на шоссе появилась еще одна грохоталка, но она не грохотала, а издавала громкий воющий звук. На крыше ее мигал яркий синий огонь. Она со скрежетом затормозила возле дерущихся, и из нее выскочили еще три человека в черном.


— Это «уя-я-я-у»! — хором крикнули норки и заплясали на месте. — Мы вызвали «уя-я-я-у»! Шестой этап кампании достигнут! Как планировалось! Ура!!! Представление окончено! Мы сделали это!


— Что? Что вы сделали? — забеспокоились лесные жители.


— Спасли лес, вот что! — проорал в ответ М-Первый. — Разве вы не видите? Из-за этого люди и передрались!


— Но почему? — недоуменно допытывались лесные жители.


— Потому, вы, идиоты! Щелкуны получили доступ к своему товару! — объяснил М-Первый, выписывая замысловатые коленца. — Теперь они никому его не отдадут! Эти белые квадратики — вы их видели? Теперь лес официально признан уникальным!


Лесные жители недоверчиво переглядывались. Может быть, М-Первый спятил? Неужели он всерьез рассчитывает, что они поверят, будто такая мелочь, как эти маленькие беленькие квадратики, спасли их всех? Ничего особенного пока не произошло. Правда, люди у моста подрались между собой, ну так что с того? Самцы всех видов, бывает, дерутся друг с другом. Кроме того, схватка еще продолжалась, и сказать, кто одержит верх — щелкуны или белоголовые, — пока было нельзя.


Неожиданно один фазан, изо всех сил размышлявший над тем, что бы это значило, крикнул во все горло:


— Лес — это товар!


— Правильно! — хором подхватили остальные. — Лес — это товар! Товар — первый сорт! Ого!


Знакомые слова утешили их, хотя смысл их по-прежнему оставался в тумане.


М-Первый и М-Второй тем временем подбежали к Альфонсу, который, совершив свой триумфальный вылет, скромно держался в тени, наслаждаясь заботой отряда завирушек.


— Можешь проваливать! — крикнули ему норки.


Альфонс с недоумением воззрился на них.


— Ты сделал свое дело, Ничтожное Величество! — проорал М-Второй. — Лети, празднуй свой успех, самодовольная, тщеславная, глупая канарейка! Ваша Желтость, тьфу! Простофиля ты, и больше никто!


Он расхохотался и повернулся к Берте:


— И ты тоже, Тупоголовое Величество, гнутоклювая уродина, старая неряха! Проваливай, пока цела!


У Альфонса отвисла челюсть. Рабыни-завирушки тоже застыли, вылупив глаза и разинув клювы.


— Давайте, глупые птицы! — издевательски добавил М-Второй и захихикал как ненормальный, взявшись за бока. — Глотайте, да не подавитесь! Можете меня убить за оскорбление императора!


С этими словами он повалился на спину и задрыгал в воздухе всеми четырьмя лапами.


Альфонс и Берта сидели на ветке все так же неподвижно. Они явно не понимали, что происходит, и настроение норок внезапно изменилось.


— Летите отсюда, оба! Кыш, ублюдки! — прорычали М-Первый и М-Второй, подбегая к дереву.


В полной растерянности Альфонс и Берта взмыли в воздух и неуверенно полетели к шоссе, на котором остановилось еще несколько грохоталок, на разные голоса завывавших свое «уя-я-я-у!». Выскочившие из них люди в одинаковой одежде с блестящими пуговицами пытались прекратить драку.


Когда над рекой снова появились золотая иволга и дрозд, белоголовые, «пуговицы» и щелкуны перестали тузить друг друга и, задрав головы, принялись глазеть. Кто-то показывал на них пальцами и что-то кричал. Поняв, что от них требуется, Альфонс и Берта совершили несколько головоломных пируэтов прямо над толпой и были вознаграждены еще более громкими воплями восторга. Закончив представление, они подлетели к ольхе и, торжествующе улыбаясь, уселись там на виду у восхищенных поклонников.


Поздним вечером, когда последние из щелкунов уехали, несколько самых отважных лесных жителей подкрались к Калитке. Никто пока не делал никаких обнадеживающих заявлений, но все каким-то образом чувствовали, что положение изменилось к лучшему, и многие пребывали в состоянии, близком к эйфории.


Небо сверкало мириадами звезд, молодой полумесяц заливал Долгое поле своим водянистым светом, и разведчики без особого труда сумели рассмотреть прилепленный к воротам белый квадрат. Он был испещрен какими-то черными значками. Несколько мышей тут же взобрались по столбу, чтобы понюхать его, а одна отважная полевка даже попробовала отклеившийся уголок на вкус, однако лесным жителям так и не удалось отыскать ни одного ключа к загадке, которую представлял для них этот тонкий белый квадратик. Как мог этот предмет, хоть и странный, но явно не таящий в себе никаких особенных сил, так быстро сломить сопротивление белоголовых и спасти от них лес?


Так бы они и гадали, если бы Кувшинка, вокруг которой собралось несколько кроликов из числа Сопричастных Попечителей, не заявила, что знает правильный ответ.


— Это не что иное, как петиция! — самоуверенно провозгласила она, улыбаясь своей глупой улыбкой и качая головой, как бы удивляясь невежеству остальных. — Видите, надо было с самого начала слушать нас, Сопричастных Попечителей! Мы всегда придерживались мнения, что правильно составленная петиция — это единственно верный способ для решения самых запутанных проблем.


— Если хотите знать мое мнение, то все это просто треп! — шумно профыркал Борис, которого, впрочем, никто не спрашивал. — Что, кувшинное рыло, примеряешь шкуру покойного предшественника? — с яростью обрушился он на Кувшинку. — Хорошо, глупое животное, попробуй побыть на его месте, только не забывай: именно норки сказали, что людей остановила так называемая петиция!


Это было правдой. Все, кто слышал высказывание Бориса, сразу поняли это и заметно помрачнели, и Филин, знавший много такого, чего не знали другие, решил промолчать. Меньше всего ему хотелось затевать спор с Борисом. Фредди уже однажды сказал ему, что прилепленный к мосту белый листок — «бумага», вот как это называлось — означал начало работ. Почему аналогичный листок на воротах означает их прекращение, Филин не понимал, однако, на его взгляд, это только подтверждало, что бумага обладает каким-то сверхъестественным могуществом, которое очень хорошо действует на людей. Но дело было явно не в бумаге; Филин серьезно подозревал, что М-Первый и М-Второй были абсолютно правы — Альфонс спас лес.


Прошло совсем немного времени, и соображения Филина подтвердились. С каждым днем толпа щелкунов на берегу все увеличивалась, в то время как белоголовые вовсе перестали приходить в лес. Некоторое время их никто не тревожил, потом на шоссе снова появилась колонна грохоталок. Свернув на Тропу, она выгрузила на Большой поляне небольшую группу людей, которые разбудили спавшие там две желтые копалки. Поначалу это напугало лесных жителей, однако, вместо того чтобы продолжить свою разрушительную работу, копалки с позором отступили по Тропе. На кабине головной машины все еще белел волшебный квадратик.


Весь остаток дня грохоталки то уезжали, то появлялись вновь, увозя с Большой поляны инструменты и материалы белоголовых. Уже в сумерках последняя из машин с урчанием выехала из леса; сидевшие в ней люди тщательно заперли ворота, погрузились внутрь и уехали.


— Вот оно! — гордо объявил М-Первый, готовясь вернуться на Плато, чтобы доложить Mere о полном и окончательном успехе. — Вряд ли мы когда-нибудь их увидим. Во всяком случае до тех пор, пока ты будешь продолжать свои полеты, бояться нечего, — строго добавил он, поворачиваясь к Альфонсу.


— Mais certainement 2, — надменно отозвался тот. — Вы, мои покорные слуги, должны бы знать, что император не может разочаровать своих подданных. Вы быть уверены — мы с императрица летать к реке и без вас!


_____________________

1 Ma chérie (франц.) — милая.

2 Mais certainement (франц.) — ну конечно.


Глава 59

МОЛОДЕЖЬ — ВСЕГДА МОЛОДЕЖЬ


Душная истома позднего лета целиком овладела лесом. Утра по-прежнему были ясными и свежими, однако к полудню небо раскалялось так, что казалось сероватым, испускающим жгучий, ослепительный свет, и каждый, кому случалось взглянуть наверх, невольно щурил глаза, спасаясь от этого белого марева, повисшего над самыми верхушками деревьев. Такая погода — жаркие дни и душные ночи — держалась вот уже почти месяц, и в лесу стало сухо и неуютно. Редкие, короткие дожди положения не спасали: лесу необходим был хороший ливень, но грозовые тучи обходили его стороной. Выпадавшая по утрам роса была такой скудной, что ее не хватало даже для того, чтобы напоить самых крошечных козявок.


Все живые существа ждали и надеялись на дождь. Растения, выросшие на неблагодатной, каменистой почве Карьера, побурели от жары и стали сухими и ломкими; деревья с их глубокими и мощными корнями и выросшие под защитой раскидистых крон кусты еще кое-как держались, но из-за недостатка влаги их листья стали особенно плотными и кожистыми. Днем даже в самой глубине леса нередко можно было увидеть дерево с печально поникшей листвой, а земля была усеяна уже опавшими листочками и сухими веточками, которые предательски шуршали и хрустели под лапками самой осторожной мыши. Кое-где земля настолько пересохла, что на ее поверхности появились трещины, в которые время от времени проваливались невнимательные насекомые.


Особенно сильно пострадали Большая поляна и Тропа. Сразу после ухода людей по всей ее длине стояли невысыхающие лужи, полные мутной, мертвой воды; теперь вода ушла, испарилась, а взрытая людьми и копалками глинистая земля, из которой местами торчали почерневшие, размозженные ветки, стала твердой как камень.


Ручей, некогда пересекавший лес, иссяк, превратившись в редкую цепочку ям, заполненных подсыхающим илом, поверхность которого была испещрена следами самых разных существ, тщетно искавших здесь воду. Сырые, поросшие мхом низины высохли совершенно, а растения, привыкшие к обилию влаги, погибли. Вода сохранилась только в реке, но уровень ее сильно упал; она застаивалась и начинала дурно пахнуть; тина и водоросли колыхались у берегов сплошной слизистой массой.


Чем жарче становилось, тем сильнее пахло в воздухе горькой полынью и цветами бузины, и от этого атмосфера в лесу казалась особенно удушливой. Последние розовые колокольчики наперстянок висели на высоких безлистных стеблях, почти не шевелясь, и никакое, даже самое легкое дуновение не тревожило жесткую, высохшую траву Долгого поля.


Изнуряющая жара поглощала столько жизненных сил, что на протяжении всего дня животные и птицы почти не покидали своих гнезд и подземных нор, отправляясь за пропитанием только с наступлением темноты, а ведь это был сезон шиповника. Лесные жители всегда любили этот кусочек лета, но сейчас они, похоже, думали только о том, чтобы он поскорее кончился. Многие из них страдали по-настоящему; особенно доставалось роющим животным, которым приходилось подолгу царапать и скрести твердую, неподатливую землю, да и насекомые, служившие им пищей, зарывались все глубже и глубже — туда, где были спасительная прохлада и влага.


В этой унылой борьбе за существование проходили дни за днями, и, хотя до Больших Холодов было еще далеко, многие замечали, как вечера становятся короче, а ночи — длиннее.


Неудивительно, что лесные жители постоянно чувствовали себя усталыми и часто раздражались без всякого повода. Впрочем, повод на самом деле был. Всеобщее беспокойство вызывала двуединая проблема, связанная одновременно с норками и с Альфонсом. Первые после ухода людей сразу развили бурную деятельность, хотя все рассчитывали, что они будут вести себя потише. Альфонс же просто-напросто вообразил о себе невесть что. Он важничал, всячески выставлял себя напоказ, ибо ему казалось, будто именно так ведут себя императоры. Однако чем большего почтения он требовал, тем ниже падала его популярность. Разных пород самцы-соперники, которых с самого начала терзала черная зависть, очень быстро решили, что сыты монархией по горло. Разлитию у них желчи способствовало и то, что их курочки по-прежнему теряли голову, стоило им только заметить вдалеке яркое золотисто-желтое оперение.


Когда самцы начинали ворчать, что это, мол, переходит всякие границы, самки тотчас бросались на защиту золотого красавца. «Почему, — вопрошали они, — вы не можете быть такими же сексуальными и галантными?» В обычных условиях самцы уже давно собрались бы большой стаей и изгнали из леса удачливого соперника, но Отдел норкетинга продолжал при каждом удобном и неудобном случае подчеркивать, что Альфонса надлежит ублажать. В результате самцам приходилось не только сдерживать свои чувства, но и всячески обхаживать императора, потакая каждому его желанию и капризу.


После нескольких беззаботных недель, когда Альфонс и Берта вылетали к реке ради собственного удовольствия и без всяких понуканий, император начал уставать от однообразной и скучной рутины. Его любовь к Берте была, как и прежде, крепка, да и жаркая погода ему не мешала, ибо к похожему климату Альфонс привык в своем bois, однако демонстрационные полеты стали для него докучливой обязанностью. В результате Альфонс стал непоследователен, раздражителен и непредсказуем. Он начал сам выставлять условия, то заявляя, что полетит только тогда, когда солнце светит достаточно ярко; то требуя длительного перерыва на сиесту, причем остальным живым существам воспрещалось шуметь, чтобы не мешать его отдыху; то вовсе отказываясь от полета, потому что, мол, на берегу собралась недостаточно большая толпа щелкунов.


Поначалу М-Первый и М-Второй старались заставить его исполнять свои обязанности уговорами и лестью. «Как может Ваше Превосходное Величество разочаровывать толпы своих поклонников, скрывая от них свою непревзойденную красоту? — заявляли братья. — Да если они не будут ежедневно видеть Вашу Благородную Желтость — живое воплощение своих сладких снов и отраду сердца, — то просто не смогут жить спокойно!»


Однако лесть скоро перестала действовать, и норки заговорили с ним более суровым тоном.


В конце концов, заявили они императору, показательные полеты — это обязанность, которую он должен исполнять вне зависимости от того, нравится это ему или нет. Только от него зависит, вернутся ли в лес желтые человеческие копалки или нет.


Но когда Альфонса перестали пронимать высокие слова о чести и долге, М-Первый и М-Второй напрямик заявили императору, что, если они не сумеют убедить его, тогда они его заставят. После консультации с Макси был составлен график дежурств, согласно которому вместе с Альфонсом все время находилась какая-нибудь норка, которая не давала ему слишком разоряться и, рыча и скаля зубы, заставляла королевскую чету соблюдать полетное расписание в полном объеме.


Под таким нажимом Альфонс, хоть и неохотно, но все-таки вернулся к исполнению своих императорских обязанностей, но он успел примелькаться людям, и количество щелкунов, собиравшихся на берегу реки, чтобы полюбоваться полетом золотой иволги, резко сократилось. Все чаще выпадали дни, когда первый щелкун занимал наблюдательный пост напротив ольхи не раньше полудня, а однажды к реке вообще никто не пришел, и возмущению Альфонса не было предела, когда конвойный из норок заставил его давать представление перед пустым залом.


— Пик миновал, — заметил как-то М-Первый, глядя на график посещаемости смотровой площадки напротив ольхи, который все больше напоминал гору в разрезе.


— Да, — печально согласился М-Второй. — Популярность императора стремительно падает. Он стал всего лишь еще одной птицей.


Самой одиозной птицей, как сказали бы лесные жители, если бы Отдел норкетинга пожелал узнать их мнение.


Между тем попытки Первого и Второго держать на должной высоте и самого Альфонса, и интерес к нему (первое в буквальном, а второе — в переносном смысле) осложнялись назревшим на Плато кризисом. Лето не самое лучшее время для норок, — жара их не щадила. Большую часть времени они отсиживались под землей или плескались в обмелевшей запруде, — все были сверх меры раздражены, озлоблены и проявляли свое недовольство по поводу и без повода. Любые трения между соседями грозили перерасти в шумную драку, а то и в настоящее восстание.


Но главную проблему представляло собой молодое поколение. Хотя все искренне радовались тому, как растет и крепнет колония, многие поняли, что резкое увеличение численности — а молодых зверей было теперь едва ли не вдвое больше, чем родителей, — еще неизвестно к чему приведет.


Прошло совсем немного времени, и норки с запоздалым сожалением вспомнили, как Макси предлагал поселиться в просторном Карьере. Норки постоянно конфликтовали из-за жизненного пространства, в котором каждая семья нуждалась тем острее, чем больше в ней было щенков, успевших к тому же превратиться из сосунков-несмышленышей в неуправляемых и свирепых подростков. Возникло было намерение расширить колонию за счет площадки для желудьбола, располагавшейся выше по склону, однако Первый и Второй сумели убедить Мегу, что так проблему не решить. Разросшейся стае, утверждали они, будет тесно не только на Плато, но и в лесу. Во всяком случае, все их расчеты касательно рационирования и гастрономического прогнозирования однозначно показывали: без расширения охотничьих угодий норкам не прокормиться.


Отдел норкетинга предложил так называемый «Проект X», суть которого заключалась в том, чтобы Мега выступил с несколькими речами и попытался убедить молодняк найти свой собственный лес, где они могли бы жить так же привольно, как жили их родители в Старом Лесу, и добровольно переселиться туда. Однако молодые норки считали лес, Плато и комплекс водных аттракционов Водорамы своими по праву рождения. Это были по-настоящему свободные и дикие звери, они не знали ни решеток, ни вольеров, ни строгого порядка, ни жизни взаперти, и у них не было воспоминаний, которые и тяготили старшее поколение, и объединяли его. Вдохнув запах свободы с первым глотком воздуха, молодые норки считали само собой разумеющимся, что Старый Лес — их собственность.


Понимая природу назревающего конфликта, Мега никак не мог решить, какую позицию ему занять. С самого начала их свободной жизни в лесу, с первых успехов он хотел только одного: чтобы колония вечно расширялась и крепла. Но бесконтрольное развитие колонии способно было стать причиной крушения всех его надежд.


— Необходимо созвать совещание руководства, — сообщил он Макси. — Я хочу, чтобы совещание было строго секретным. Подумай, где нам лучше устроиться.


— Может быть, в Карьере, мой Вождь? — предложил военный советник, с облегчением улыбаясь. Его вера в способности Меги была безграничной. За все это время она ни разу не поколебалась, и теперь Макси с удовольствием увидел, что у Вождя сохранилось достаточно мужества, чтобы поднять вопрос, о котором все остальные знали, но предпочитали малодушно помалкивать.


* * *


Сидя на жестких, нагретых солнцем камнях старой каменоломни, М-Первый и М-Второй мрачно поглядывали на рябину, под которой собрались вожаки стаи. Именно под ней они испытали самое сильное унижение в своей жизни. Насколько им было известно, на Плато никто пока не знал о том, как они принесли присягу верности этому желтому ничтожеству, которое величало себя императором, однако всякое напоминание об инциденте заставляло их мрачнеть. Примерно такое же воздействие оказывал на них и Психо, который как раз взял слово.


— Необходимо смотреть правде в глаза: «Проект X» провалился, — заявил он, не скрывая злобного удовлетворения. — Между тем молодняк строит планы, направленные на то, чтобы изгнать нас из леса. Разумеется, Мега, все их затеи пока на детском уровне, — добавил он с подобострастным смешком. — Ничего серьезного, с чем ты не мог бы справиться одним движением лапы. Тем не менее это тревожная тенденция, так что, боюсь, нам предстоит решить, на каких условиях произойдет раздел имущества — на наших или на ихних.


— На наших, — отрезал Мега.


— Уничтожить морально, а то и физически! — протявкал Макси, нещадно терзая свои встопорщенные усы. — Тогда у нас не будет больше проблем. Они не только грубы и непочтительны, мой Вождь, — продолжил он почти жалобно. — У меня складывается впечатление, что они готовы нарушить правила просто из любви к искусству. В отличие от нас и нашего поколения... Похоже, они вовсе не верят в кроличью угрозу. В общем, эти маленькие ублюдки убивают все, что шевелится, даже лесных кроликов, а это уже является наглым нарушением твоего приказа. А несколько раз я видел, как они совершают неприличные жесты в направлении нашего священного символа! — Сам он не забывал салютовать кошачьему хвосту дважды в день — вечером и утром.


— Это очень скверно, Макси, — посочувствовал Мега, хотя самого его надругательство над священным символом странным образом не тронуло. С тех пор как он позволил Психо использовать полосатый фетиш, чтобы начать кампанию по истреблению ушастых, он в значительной степени охладел к хвосту. Это была реликвия давней эпохи, о которой даже он уже начал забывать. Неужели же молодые норки, которых ничто не связывало ни с хвостом, ни с тем, что он собой символизировал, будут относиться к нему с благоговением?


— Что вы можете сказать? — обратился он к Отделу норкетинга.


— Ситуация сложная, Мега, — отозвался М-Первый, тщетно пытаясь взять искренний и сердечный тон. — Графики пищевой доступности по самым разным видам живых существ показывают, что в ближайшем будущем нас ожидает самый жестокий дефицит, за которым последует крушение рынка. Впрочем, мы не спешили бы хоронить «Проект X»; несколько блестящих речей о достоинствах новых, неисследованных лесов, о славе первопроходцев, о героике нового фронтира1 могли бы в конечном итоге сослужить нам добрую службу. Пока же мы предлагаем нечто совершенно новое и, как нам кажется, любопытное. Это — «Хартия Молодых Норок». Мы гарантируем молодым норкам все возможные права, какие только можно придумать.


Мега содрогнулся. Должно быть, успех Уникального Лесного Предложения совсем вскружил голову этим выходцам из лаборатории. Кажется, они собрались здесь, чтобы решить, как обуздать молодняк, а не как дать ему еще большие привилегии.


— Благодаря Хартии молодые норки смогут увидеть свое место в обществе под другим углом, — вставил М-Первый, предприняв отчаянную попытку объясниться. — В настоящее время основной козырь молодняка — это то, что руководство якобы не принимает в расчет их желаний и устремлений. Но как только появится «Хартия Молодых Норок», они сразу почувствуют, что они не обойдены, что от них тоже кое-что зависит. Неплохая идея, верно? Настоящий прорыв — мы оба так считаем.


— Н-да, довольно интересное предложение, — с прохладцей заметил Мега.


Близнецы сразу поникли, а Мега повернулся к Психо, который наблюдал за обменом мнениями с плохо скрытым злорадством.


— Расскажи-ка мне, какие заговоры плетет молодняк, — потребовал он.


— Ну, если ты хочешь знать подробно... Ходили разговоры, будто тебя, дескать, пора свергнуть. Разумеется, ни у кого из молодых не хватит духа вызвать тебя на поединок, — быстро добавил он. — Кое-кто хотел бы выставить тебя в смешном свете и подорвать твой авторитет. Например, подсунуть тебе какую-то траву — они про нее узнали от одного пленного кролика. От нее якобы вылезает вся шерсть.


Глядя на Психо, Мега подумал, что в его манере держаться появилась какая-то странная суетливость. Можно ли полагаться на его донесения? Не попытаться ли лучше разузнать кое-что самому? С другой стороны, почему Психо — да и другие тоже — никак не поймут, что младшему поколению всегда было свойственно бунтовать против старших, против установленных ими порядков и даже посягать на авторитет вождей. Им бы гордиться, что молодые норки обладают такой энергией и неукротимым духом, а не уничтожать их морально и физически, как предлагал Макси. Да и эта затея с «Хартией Молодых Норок»... Впрочем, не мешало бы повнимательнее к ней присмотреться.


— Проблема только намечается, Мега, — сказала неожиданно Мата, хотя ее никто не спрашивал. — Фактически нам необходимо внимательно приглядывать только за одним — за Минимусом. Он у них главный зачинщик.


Психо, с любопытством прислушивавшийся, важно кивнул, и Мега вдруг подумал, насколько он и упомянутый Минимус похожи между собой. Оба родились маленькими, болезненными и хилыми, оба оказались наделены изобретательностью и хитростью. Впрочем, Минимус, в отличие от мастера-импровизатора, держался приветливо и дружелюбно.


— В каждом поколении обязательно должен быть смутьян, причем не обязательно явный, — рассудительно подсказала Мата, словно прочтя мысли Меги. Эти слова заставили Психо поморщиться.


«Интересно, он действительно выглядит виноватым или мне это показалось?» — спросил себя Мега и неожиданно для самого себя задал Мате вопрос, который при других обстоятельствах предпочел бы задать наедине:


— А каков твой прогноз?


— Маленькие норки с каждым днем становятся старше, а маленькие зубки — острее, — спокойно ответила она.


Мега состроил недовольную гримасу. Ну что толку от ее загадок? С тех пор как в колонии появились новорожденные, Мега начал подозревать, что Мата хитростью лишила его удовольствия и почетной обязанности быть настоящим отцом, хотя теоретически он и считался отцом всего молодого поколения. Жалела ли она о своем решении — не становиться матерью, — Мега не знал. Несколько раз он ловил ее тоскливый взгляд, направленный на какую-нибудь счастливую мать, кормящую своих малышей. То же самое выражение появлялось на ее мордочке и позже — когда она наблюдала, как щенки гоняются за бабочками, насекомыми, за сухими листьями или просто за чем-нибудь движущимся, хотя бы это была их собственная тень. Да разве могла она не чувствовать то же, что чувствовал и он при виде этих подвижных, излучающих энергию существ, которые умели так радоваться жизни?


Совещание отделалось половинчатыми, временными решениями, и никто даже не попытался отыскать корень проблемы. Впрочем, Мега, возможно, тоже не сумел бы этого сделать. Пожалуй, ему — и всем — необходимо подумать еще. Вот что он сделает — устроит себе небольшую передышку и пройдется до Плато один, без пары низколобых норковоротов-телохранителей, и поразмыслит над всем этим как следует.

_____________________

1 Ф р о н т и р — понятие, обозначающее эпоху освоения земель Дикого Запада США (от англ. frontier — граница между освоенными и неосвоенными поселенцами землями).