«Старый Лес» не просто плод моего воображения

Вид материалаДокументы

Содержание


Вперед и вверх
Видели очи...
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   35
Глава 25

ВПЕРЕД И ВВЕРХ


С самого дня захвата власти Психо твердил Меге, как важно им не испортить отношений с Хранителем.


— Может, он действительно наш враг, и норки должны знать об этом, — подчеркивал он, — но, пока мы не освободились, это мы зависим от него, а не наоборот. Чтобы массы не пострадали, нам необходимо заигрывать с ним, а тебе надо издать недвусмысленный приказ: «Не расстраивайте Хранителя!»


Норки послушно исполняли приказ Меги, и никто не смел предпринять ничего враждебного в отношении Хранителя, однако что толку? После неожиданной кончины Рамсеса дисциплина упала, и в этом разброде даже самые тупые норки видели: Хранитель что-то подозревает. Несомненно, он заметил, как изменился статус его любимцев — бывших Старейшин. Молчаливые и вялые, они больше не бросались к решетке, чтобы первыми приветствовать его, а все усилия человека, пытавшегося разжечь в них прежнее подобострастие, ни к чему не привели.


Вскоре события стали развиваться стремительно, причем ситуация все ухудшалась. Выходы на игровую площадку большую часть времени оставались закрытыми, клетки никто не убирал, еду Хранитель грубо швырял прямо сквозь проволочную сетку. Уборная была в жутком состоянии, но Хранителя это, казалось, не беспокоило. В довершение всего он начал пропускать кормления, и норки сидели полуголодные.


Глядя на игровую площадку, Мега обратил внимание еще на одно обстоятельство, которое, возможно, насторожило Хранителя. Освободившийся от власти Старейшин молодняк творчески развил сорвавшееся с языка Психо неосторожное замечание насчет «веселых паршивцев», объединившись в новые хулиганствующие группировки. Подростки обоего пола развязно фланировали по площадке, задирали друг друга и пачкали где только могли. Их неухоженный вид, неаккуратность и постоянная агрессивность ужасали родителей, в то время как молодняк настаивал, что это просто новый стиль. Они этот стиль разрабатывали и пестовали с особым тщанием. Макси, будучи приверженцем аккуратности и чистоты, даже предлагал «начесать соплякам холку», однако Мегу неожиданно поддержала Мата, выступившая сторонницей самостоятельного развития молодежной субкультуры. Меге же очень нравилось, что его молодые последователи хотят утвердить собственную индивидуальность и проявить свое подлинное «я».


Но в это утро, слушая регулярный доклад о состоянии дел, он уловил в голосе Макси новую тревожную нотку. Его военный советник начинал хорошо, даже очень хорошо. После того как предложение Макси о массовой казни Старейшин было отвергнуто, он скрупулезно и точно выполнял приказы своего Вождя, ни разу не усомнившись в них и не оспорив. После убийства Рамсеса все шуточки на его счет прекратились моментально, и Макси, обретя добавочную порцию уверенности, погрузился в задачу превращения норок в военную силу, с которой пришлось бы считаться. Он спал, ел и дышал с этой идеей, благо она была его собственной, и дело двигалось. В первое время Макси приносил исключительно оптимистические доклады, с энтузиазмом рассказывая, как проходит подготовка норок к жизни во «внешнем мире», однако вскоре Макси начал жаловаться, мол, молодняк становится все более неуправляемым. Последнее его сообщение оказалось наиболее мрачным.


— Осмелюсь доложить, мой Вождь, — жалобно сказал он, теребя усы, как всегда делал в затруднительных случаях, — норки перестают меня слушаться. До сегодняшнего дня это выражалось, главным образом, в вызывающем поведении, но боюсь, еще немного, и мы будем иметь дело с полновесным мятежом. Если не предпринять решительных мер, Мега, крышку с котла сорвет.


— Ты что, позабыл о своей обязанности сидеть на этой крышке? — резко перебил его Мега и тут же поймал себя на том, что впервые заговорил с Макси таким тоном. Это могло означать только одно — он тоже нервничал.


Пожалуй, не мешает посоветоваться с Психо.


* * *


— Пойми меня правильно, Мега, — твой призыв к свободе послужил нам прекрасным подспорьем в деле свержения власти Старейшин, — сказал Психо мрачно. Этот разговор с Вождем он предвидел, и нельзя сказать, чтобы он ждал его с нетерпением. — Конечно, моя песня о хреновине и штука с Рамсесом тоже сыграли свою роль, однако чаша весов склонилась на нашу сторону, потому что мы смогли предложить массам что-то новое. И твоя выдумка насчет свободы оказалась очень кстати. Это было умно, Мега; ведь свободы нет и никогда не будет. Но кого это волнует? Обещания дают только затем, чтобы их потом нарушать. Пока массы носятся с идеей освобождения, мы потихоньку правим, разве не так? Если ты интересуешься моим мнением, то вот оно: дать массам новую игрушку, на которой они могли бы сосредоточить свою энергию.


Как и Макси, Психо сильно изменился после переворота. Он был весьма благодарен Меге, и его благодарность проявлялась в том, что он бродил среди норок, прислушивался, приглядывался и запоминал все разговоры, отмечал все подозрительные высказывания и порожденные завистью выражения недовольства и был в курсе всех подводных течений и скрытых тенденций. Психо казался вездесущим; никто из обитателей вольера и раньше не мог быть уверенным, что маленький негодяй не подслушивает их разговоры; теперь же, когда он перестал быть парией, не имеющим ни веса, ни влияния, даже сторонники Меги замолкали, лишь только замечали его поблизости. Тем не менее беспечные или слишком увлеченные спором всегда находились; к таким Психо умело подбирал ключик и выкачивал из них столько сведений, сколько было возможно. Полученную информацию либо передавал Вождю, либо запоминал, и в его безобразной остроконечной, как клин, головке хранилось уже несколько десятков досье, которые все пополнялись.


Но в последнее время и Психо все чаще сталкивался с фактами, не располагающими к спокойствию.


— Боюсь, Макси прав, — продолжал Психо, нервничая, ибо понимал, что его сообщение не может обрадовать Мегу. — Разумеется, большинство норок из старшего поколения продолжает тебя недолюбливать, но для нас это не новость. Важно другое: с каждым днем их недовольство растет. На данном этапе я не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что вокруг Старейшин сплачиваются заговорщики.


Мега нахмурился. Заговор? Пожалуй, Макси будет рад об этом узнать. Военный советник давно жаловался, что ему не нравится, как эти извергнутые из общества не-норки молча бродят по игровой площадке. Они слишком на виду, говорил он.


Потом Мега отвлекся мыслью, насколько странен и противоестествен его союз с Психо. Особенно ему не давал покоя разговор, который состоялся у него с Макси некоторое время назад.


«Ты считаешь, нельзя иметь дело с этим недоноском?» — напрямую спросил Мега.


«Нет, если ты так ставишь вопрос, босс, — ответил Макси, и было видно, что грубоватая откровенность Вождя смутила его. — Он нам чужой, если ты понимаешь, что я имею в виду».


«Может быть, ты и прав, Макси, но он нужен нам, он слишком умен. Впрочем, моя безопасность — в твоих лапах, именно тебе придется смотреть, чтобы Психо не нанес удара в спину».


«Насчет этого можешь не беспокоиться, босс», — пробасил Макси и улыбнулся, весьма довольный тем, что у него есть чем заняться.


— Но наше-то поколение по-прежнему на нашей стороне, разве не так? — прервал Мега затянувшуюся паузу.


— Боюсь, и здесь мне нечем тебя порадовать, — с еще большим трепетом ответил Меге специалист по импровизациям. — И это самое неприятное. Молодые говорят, что наша помойка развалилась слишком быстро, и хотят выбраться отсюда как можно скорее. Теперь же, сейчас! Мне это не нравится, Мега.


Психо собрал все свое мужество и продолжал:


— Они все время спрашивают, почему мы до сих пор не ушли в Горчицын лес. Ты же знаешь, какие они, Мега, — подавай им все сразу и немедленно. Я постоянно напоминаю им, что ты вроде как не называл конкретной даты освобождения, но в последнее время это мало помогает. Помнишь, я предупреждал тебя, что не надо упоминать про лес? Теперь ты видишь, это была не лучшая идея. Молодые норки все чаще спрашивают, когда Горчица снова придет повидать нас, а самые умные постоянно твердят, что мы вряд ли когда-нибудь попадем в ее лес, раз мы даже не знаем, где он находится.


Говоря это, Психо весь съежился — он знал, какое больное место задевает. Горчица уже давно не появлялась в сарае, и Мега изрядно волновался по этому поводу, хотя старался не показывать виду.


Увидев, что Мега продолжает хмуриться, Психо заговорил самым беззаботным тоном, на какой был способен в данных обстоятельствах:


— Хорошо, что молодые никогда не попадут в этот пресловутый лес, не правда ли? На свободе этот народ не сможет отличить свою голову от своего же хвоста! Я слышал, как один дурень на полном серьезе объяснял остальным, что свобода — это когда Хранитель будет подавать нам отборное мясо и рыбу по первому требованию. Так может говорить идиот, а не твой верный сторонник, Мега. Выдумки, но чем дальше — тем их больше. Кроме того, — добавил он с неискренним смешком, — мне казалось, что выдумки — это наше дело, наше, и ничье больше...


Со стороны игровой площадки доносились громкие вопли — голодные норки готовились учинить очередную потасовку.


— Кстати, Мега, — сказал Психо словно вдогонку к сказанному, — у меня есть новая идея, которой можно будет воспользоваться, пока мы не найдем более верного способа прибрать ситуацию к лапам. «Свобода — это образ мышления!» — как тебе этот лозунг? Выглядит свежо, объемно, но на самом деле это все та же старая песня о хреновине. Или другой вариант: «Свобода такова, какой ты ее видишь!» Но я не настаиваю. Свобода — отличная выдумка, просто отличная, но мы-то знаем правду? Эти люди-освободители, которые должны открыть наши клетки, — они ведь не придут сюда на самом деле? Если, конечно, допустить, что они вообще существуют.


Он покачал головой, делая вид, будто изумлен изобретательностью своего Вождя, но сразу замер, увидев, что тело Меги напряглось, а глаза засверкали. Прежде чем Психо успел сообразить, что за этим последует, он уже лежал на спине, придавленный передними лапами Меги. Его беззащитное горло оказалось в опасной близости от оскаленных клыков, свирепый взгляд черных глаз Меги впивался в его мутные зрачки.


— Никогда больше не говори ничего подобного, если дорожишь своей жизнью, крыса! — медленно, с расстановкой проговорил Мега.


Психо показалось, что Вождь стоял над ним целую вечность, прежде чем он наконец убрал лапы, грубо толкнув своего советника по импровизациям. Он еще пытался справиться с дрожью, когда Мега снова спросил:


— Есть другие предложения?


Мега смотрел на него тяжелым, словно каменным взглядом, и Психо опять затрепетал.


— Мы могли бы попробовать что-нибудь со Старейшинами, — робко предложил он. — Как насчет того, чтобы устроить что-то вроде суда? Обвиним их в преступлениях против колонии, разберем улики, признаем виновными, а потом казним. — Говоря это, Психо заметно приободрился. — Я уверен, Мега, массам это понравится, а нам обеспечит необходимую отсрочку. Только подумай — я могу быть прокурором, ты — судьей, а Макси может приводить в исполнение приговоры.


— Разве не ты, проклятый дурак, сказал, что если мы казним Старейшин, то навлечем на себя гнев Хранителя, — проговорил Вождь. — А в данный момент это нужно нам меньше всего.


— Может быть, Мега, — ответил Психо, нервно облизнувшись. — Но все-таки давай попробуем. Хранитель и так настроен крайне отрицательно; чуть лучше, чуть хуже — какая разница?


Мега не выдержал и взорвался.


— Вон с глаз моих! — завопил он. — Я больше не потерплю этих пораженческих разговоров!


Не помня себя от страха, Психо выбрался из клетки Вождя. Он был потрясен до глубины души. Ему всегда казалось, что затея Меги имеет одну цель: захватить власть в вольере и удерживать ее любой ценой. Для этого годились и расправа над Старейшинами, и сказка о свободе. Неужели Мега не понимает, что свобода — это та же «хреновина-морковина», а революция — не что иное, как развлечение? Неужели он всерьез верит в собственную выдумку о людях-освободителях и о счастливом лесе?


«Похоже, что верит» — к такому неутешительному выводу пришел Психо, облизывая помятые бока и ноющие ребра. Всегда найдется дурак, который поверит во что угодно.


Прихрамывая, Психо направился в свою клетку, но наткнулся на Макси, и тот проводил его свирепым, откровенно враждебным взглядом. «Вот и еще один новообращенный, которого придется опасаться», — с горечью подумал Психо. Разумеется, для Макси, с его слепой преданностью и врожденной глупостью, не верить в свободу было невозможно. Вот насчет Маты Психо не был до конца уверен. Сколько раз он касался этой щекотливой темы, но Мата неизменно переводила разговор на что-нибудь другое. Впрочем, к ней Психо относился с большой осторожностью. Нет, ему нужна была норка, которая умела бы мыслить столь же реалистично, как он, однако вероятность существования таковой была сравнима разве что с вероятностью появления людей-освободителей в ближайшие пять минут. Значит, ему и дальше придется сражаться в одиночестве. Если, конечно, он не решится снова перебежать к Старейшинам. Откровенно говоря, в последнее время эта мысль навещала Психо все чаще и чаще. Это было небезопасно, но, коль скоро шоу, которое поставил Мега, начинало выдыхаться, подобное решение в конце концов могло оказаться наилучшим.


* * *


— Ты обеспокоен, я правильно угадала? — спросила Мата, входя в клетку Меги, как обычно без предупреждения. — Тревожиться не о чем, Мега.


В последнее время ему никак не удавалось поговорить с ней серьезно: Мата была занята — готовила из самок свой собственный отряд «воительниц», как она их называла. Несмотря на отчаянное сопротивление Макси, она вывела этот отряд из его подчинения, и Мега, наблюдавший, как она водит их строем по игровой площадке, восхищался той свирепой и беспощадной гордостью, которую Мате удалось воспитать в своих подчиненных.


— Ты вспоминал Шебу, правда? — мягко спросила Мата.


Мега только вздохнул. Завтрашняя ночь была ночью полнолуния, и он собирался отпраздновать свое рождение, сидя в одиночестве в клетке и вспоминая мать, а заодно и перебирая прошлое в поисках какого-нибудь ключа к решению накопившихся проблем. Мега все так же не сомневался, что он — особенный, избранный и что люди-освободители обязательно придут. Главным его врагом в настоящий момент было время, и он надеялся на какой-нибудь знак, может быть даже еще на одно лунное затмение, которое подтвердило бы необычность его судьбы и подало новую надежду не столько ему, сколько всем остальным.


— Мне кажется, мы каким-то образом сбились с пути, — признался Мега. В Мате многое располагало к откровенности. Ее уверенность и неколебимое внутреннее спокойствие передавались ему без всяких слов.


— Шеба никогда не говорила мне, что все будет именно так, — негромко сказал он. — Взгляни на нас: мы прячемся по клеткам, тайком обсуждаем какие-то меры, нудно дипломатничаем на трибуне, и все для того, чтобы удержать колонию под контролем. Мы стали такими же, как Старейшины, даже хуже, потому что этот мерзавец Психо теперь не на их, а на нашей стороне. Что случилось с нашим задором, куда девалась благословенная искра спонтанности и буйство непредсказуемости? Я еще никому не говорил этого, Мата, но я помню, что говорил мне один из Старейшин на нашей приватной встрече сразу после «хренового» митинга. Он сказал: «Попомни мои слова, юноша, — толкнуть камень, чтобы он покатился, легко. Беда приходит, когда пытаешься его остановить». Тогда я не видел в этом особенного смысла, зато теперь вижу слишком ясно.


— Стабильность была главным козырем Старейшин, Мега, — мягко напомнила ему Мата. — Да и Макси с Психо слегка преувеличивают. Это самцы хотят всего сразу и сейчас же. С моими «воительницами» таких проблем нет. Они гораздо более трезво смотрят на вещи.


— Самцы ли, самки — какое это имеет значение? — уныло возразил Мега. — Они имеют право быть недовольными. И те и другие ждали слишком долго.


— Что такое долго? — парировала Мата. — Кто ты такой, чтобы решать это? Может быть, ты действительно прирожденный вожак, чье рождение было предопределено высшими силами, однако ты еще не управляешь всем и вся. Да, мы сами решили разрушить все вокруг нас, чтобы дать первый толчок, — и как быстро сдались Старейшины! Они отступили, потому что у них не было настоящей веры, — их интересовали только власть и положение у кормушки. Но у нас есть наша великая миссия, значит, мы не можем отступать. Только вперед, только вверх — все выше и выше... Мы не можем вернуться назад, даже если бы захотели. Не мучай себя. Нынешняя ситуация — это просто затишье перед бурей: сначала ничего не происходит, а потом происходит «все сразу и сейчас». Прорвемся — и скоро, это я тебе обещаю.


Глава 26

ВИДЕЛИ ОЧИ...


Филин прибыл на Малую поляну несколько раньше, чем намеревался. На поляне он застал лишь разгоряченных спорами участников подкомитета по перегною. От них Филин узнал, что местонахождение Лопуха неизвестно и ждать его здесь бессмысленно, поскольку многочисленные собрания, проходящие в разных местах почти одновременно, в последнее время часто заканчиваются позже, чем намечено, и поэтому никто не знает, когда Лопух освободится.


Филин недовольно заморгал. Он условился о встрече с Большой Задницей еще пару дней назад и не видел необходимости снова и снова подтверждать договоренность. Для него уговор всегда был уговором, и только в стане Сопричастных Попечителей, как он теперь с горечью думал, все было по-другому.


— Пожалуйста, останься, о могучий Филин! — обратились к нему заседатели. — Поверь, тебе будет интересно.


— Сомневаюсь, — буркнул Филин, собираясь лететь. Потом он подумал, что смысла в этом, пожалуй, нет. Все равно к закату солнца надо вернуться на Малую поляну, поэтому предпринимать что-то было уже поздно — если только не работать крыльями во всю мочь.


— Почему у вас никогда ничего не получается? — раздраженно проклекотал он.


Подкомитет — несколько кроликов и десятка два полевок и мышей — уставился на него рассыпными бусинами глаз.


— Ладно, не обращайте на меня внимания, — устало ответил Филин, устраиваясь поудобнее, чтобы послушать. Перспектива узнать что-то новое и важное несколько подбодрила его, однако то, что он услышал, потрясло его до глубины души.


Насколько он понял, в момент его появления подкомитет как раз обсуждал ночной шум. Лесные жители, ведущие дневной образ жизни, — в том числе, разумеется, завирушки — жаловались, как мешают им спать ночные шорохи. Ночным зверькам оставалось только защищаться, при этом они вполне резонно возражали, что иного выхода у них нет.


— Глаза! — восклицала лесная мышь, и ее товарки сочувственно кивали. — О, эти жуткие глаза!!! Из-за них мы не можем расслабиться ни на секунду.


Филин почувствовал себя заинтригованным. Прожив в Старом Лесу всю свою жизнь, он воспринимал как должное, что за тобой все время наблюдают. Находясь в лесу, ты кожей чувствовал чье-то незримое присутствие, даже если поблизости никого не было. До сих пор, однако, это считалось нормальным.


Но мышь, оказывается, сказала еще не все. Ведомый ее красноречием, Филин внезапно оказался в каком-то месте, которого он не узнавал. Он всегда считал Старый Лес довольно приятным местом (лично для него он был почти как спортивная площадка, где можно вволю порезвиться, не подвергаясь ни малейшей опасности), однако по словам мыши выходило, будто это не лес, а просто кошмар, наполненный глазами настоящих и выдуманных врагов, которые только и ждут, чтобы схватить тебя зубами или когтями. Состояние постоянного напряжения вызывало у мелюзги настоящую паранойю, и, по мере того как болезнь прогрессировала, настоящие и выдуманные враги начинали мерещиться слабейшим уже повсюду. Весь их образ мышьления оказывался подчинен только одному — как спасти свою серенькую шкурку, а самое примитивное выживание оказывалось высшим успехом для всего мышиного племени.


Филин попробовал представить себя на месте полевок, однако быстро отказался от своих попыток. В конце концов никакой враг — ни воображаемый, ни реальный — не подстерегал его в сумерках, чтобы бесшумно спикировать ему на спину и крепким клювом перебить позвоночник, но он понимал, что ни одно существо не в состоянии прожить всю жизнь в страхе и не свихнуться. Филин, во всяком случае, не смог бы — его нервы вряд ли выдержали бы подобное напряжение.


С чувством облегчения Филин увидел, как на поляну выскочил Лопух. Маргаритка, как всегда, держалась на два прыжка позади.


— Необходимо немедленно начинать собрание, — нетерпеливо бросил ему Лопух, пренебрегая элементарной вежливостью. — Времени слишком мало, а успеть надо многое.


Филин протестующе встопорщил перья. В последнее время Лопух был так увлечен организацией бесчисленных собраний и так раскомандовался, что Филин порой чувствовал себя ничтожнейшим исполнителем, в то время как он уже привык считать себя лицом, облеченным определенными полномочиями и властью.


— Не раньше, чем я побеседую с Дедушкой Длинноухом, — ледяным тоном отрезал он.


При этих его словах Маргаритка как-то неловко переступила с лапы на лапу, и Филин немедленно это заметил.


— Надеюсь, ДД все еще с нами? — быстро спросил он, заподозрив самое худшее.


— Не совсем... — медленно ответил Лопух и бросил на свою спутницу уничтожающий взгляд.


— Не совсем? — удивился Филин. — Что ты имеешь в виду?


Последовала продолжительная пауза.


— Видишь ли, Филли, — сказал наконец Лопух, глядя в землю, — я вынужден с прискорбием констатировать, что мой прадедушка приказал долго жить.


— Долго жить? Кому? — переспросил Филин.


— Умер, — пояснил Лопух.


— Когда?


Последовала еще более длинная пауза.


— Фактически несколько дней назад, — неохотно признался Лопух, старательно избегая взгляда Филина. — Мы хотели сказать тебе, но потом предпочли с этим повременить. Ты мог расстроиться.


— Понятно, — кивнул Филин, хотя на самом деле все было не так ясно, как ему хотелось. Разумеется, кролики были правы, полагая, что известие о кончине патриарха расстроит его. Кроме того, ему было искренне жаль старика. Но дело, скорее всего, было в другом. Просто Лопух, видя, какое отвращение питает Филин к бестолковой суете Сопричастных Попечителей, совершенно правильно предположил, будто только обещанная встреча с ДД может удержать его могущественного союзника от того, чтобы распрощаться с кроликами навсегда и заняться своими делами.


— Прошу тебя, не бросай нас сейчас! — взмолился Лопух с самым сокрушенным выражением на морде. — Мы почти у цели.


— Пожалуйста, не бросай! — пискнула Маргаритка. — Не сердись на Лоппи — он думал только об общем благе.


Грандиозное собрание по поводу принятия Уложения о Порядке и Билля о Правах должно было состояться в самое ближайшее время. Большая Задница был прав — они почти достигли цели.


— Хорошо, поверю тебе в последний раз, — неохотно сказал Филин, уверенный, что если он еще не сошел с ума, ежедневно общаясь с Сопричастными Попечителями, то небольшое размягчение мозгов налицо. — Впрочем, кое-что я все-таки тебе скажу: твой прадедушка стоил десятка таких, как ты.


— Ты несправедлив, Филли! — воскликнула шокированная Маргаритка. — Никто из нас не идеален, знаешь ли! Ты судишь слишком строго. Лоппи и так старается изо всех сил...


— Не сомневаюсь, — сухо перебил ее Филин. — Вот только для кого?