Содержание

Вид материалаДокументы

Содержание


Т. Гурова и М. Тарусин
Протестный электорат
Средний класс уже расстался с коммунизмом. Сегодня за КПРФ собираются отдать голоса 3,8% средних русских, при том что по всей Ро
Второй умирающий игрок – «Яблоко». Сегодня за него готовы отдать голоса 6,1% средних русских.
Роль парламента: идеальная и реальная
За Путина на предстоящих президентских выборах собираются проголосовать 61,3% респондентов.
Ниша для либерал-консерваторов
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

«Дума для среднего класса»

Т. Гурова и М. Тарусин


Накануне выборов в Государственную думу и президентских выборов 2004 года журнал «Эксперт» и компания Romir-Monitoring провели исследование «Электоральное поведение и политический выбор среднего класса». Коротко результаты сводятся к следующему:
  • российский средний класс окончательно расстался с коммунизмом;
  • средний класс считает идеальной политической моделью парламентскую республику, но не видит партии, которой он может доверить назначение правительства;
  • основной претендент на голоса среднего класса – Союз правых сил – завоевал умы лишь 9,1% средних русских;
  • в среде российского среднего класса существует колоссальная ниша для либерально-консервативной партии;
  • только заполнение этой ниши может создать в России по-настоящему устойчивую политическую систему, которая будет способствовать развитию страны, а не тормозить его.



Протестный электорат

Электоральная активность среднего класса несущественно ниже активности всех взрослых граждан России. На вопрос «собираетесь ли вы участвовать во всероссийских выборах?» безусловно «да» ответило 45,4% (среди всего населения – 50%). В целом голосовать на выборах так или иначе собирается 73% представителей среднего класса (15 млн. человек или около 15% всех избирателей).

Протестный электорат в среде среднего класса составляет 26,1%. Эта величина стабильна во времени. Протестный электорат представляет первейший интерес для всех политических организаций, так как сама его величина указывает – включись он в выборы, и ситуация может измениться принципиально.

О
Количественные параметры среднего класса

Исследование «Стиль жизни среднего класса» журнал «Эксперт» и компания Romir-Monitoring ведут начиная с 2000 года. Опросы представителей среднего класса производятся два раза в год в двадцати городах страны. Объем выборки – 3-4 тыс. респондентов. Всего к настоящему моменту опрошено примерно 15 тыс. представителей среднего класса.

По нашим оценкам доля среднего класса во всем населении России составляет около 25%, или примерно 35 млн. человек, из них примерно 22 млн. – взрослые люди с приличными для России доходами.

С точки зрения дохода нижней границей для среднего класса мы считаем доход 150 долларов в месяц на человека в семье. Средний уровень месячного дохода в семье среднего класса составляет сегодня 350 долларов на душу. Дополнительные факторы – уровень обеспеченности товарами длительного пользования, а также профессиональный и социальный статус.

Структура среднего класса с точки зрения социального положения выглядит следующим образом:

55% - наемные работники преимущественно частных компаний (аналитики, менеджеры, инженеры и т.д.);

15% - предприниматели, собственники;

10% - лица свободных профессий;

20% - квалифицированные и высокооплачиваемые рабочие экономически благополучных компаний.

Полная информация по исследованию на сайте журнала «Эксперт» и проекта ссылка скрыта
т активных эту группу отличает молодость и доход. Во-первых, большую часть протестного электората составляют люди, еще не достигшие 34 лет, в результате его средний возраст – примерно 30 лет, при среднем по выборке 37 лет. Это чрезвычайно важный факт, поскольку это означает, что ядро протестного электората среднего класса составляют люди, сознательная жизнь которых началась уже в эпоху перестройки. Во-вторых, протестный электорат попадает в число самых обеспеченных граждан России (без элиты бизнеса и политики). Здесь доминируют граждане, чей доход превышает 600 долл. на человека в семье.

В принципе нет ничего удивительного, что молодые и богатые меньше включены в публичную политику. Личный успех и открытое будущее делают людей менее зависимыми от власть имущих, и, соответственно, у них меньше потребности выражать свою гражданскую позицию. Однако, в период становления политической системы интерес к политике высок повсеместно. Поэтому можно предположить, что не столько личная внутренняя пассивность, сколько отсутствие на политическом рынке подходящего продукта исключает этих молодых и успешных из российской политической жизни. Это выгодно многим ныне действующим политикам. Но выгодно ли это России?


Парламент 2011

Опираясь не наше представление о том, что сегодняшний средний класс России является ее лидирующим слоем, по сути определяющим будущее страны, мы можем говорить о том, что «парламент средних русских» это в первом приближении парламент России через, ну, например, восемь лет. Рассмотрев структуру парламента среднего класса, мы, по крайней мере, можем увидеть некий тренд или цель.

Средний класс уже расстался с коммунизмом. Сегодня за КПРФ собираются отдать голоса 3,8% средних русских, при том что по всей России таковых сегодня 20%. Основной фактор выбытия коммунистов из активной политической игры в будущем – временной. Те немногие представители среднего класса, которые все же собираются голосовать за КПРФ, - люди, перевалившие за 45 лет. Среди тех средних русских, кто через восемь лет станет ядром избирателей, доля отдающих голоса коммунистам сегодня составляет 1,5%.

Возникают два соображения. Во-первых, вопрос. Почему нынешняя элита в лице питерских чиновников и московских олигархов продолжает питать КПРФ ресурсами? Во-вторых, хорошо раскручиваемый сегодня Сергей Глазьев, симптом омоложения российской коммунистической доктрины, самим фактом своей принадлежности к этой вымирающей идеологии не должен, а значит, и не может претендовать на серьезные роли во власти.

Второй умирающий игрок – «Яблоко». Сегодня за него готовы отдать голоса 6,1% средних русских. Сердцевину электората этой социал-демократической партии составляют люди с хорошим советским стажем (диссиденты и им сочувствующие), и теряет «Яблоко» свою долю тоже прежде всего за счет естественного обновления электората. Тем не менее, со всеми потерями партия уверенно перешагивает пятипроцентный барьер и (с учетом голосов неопределившихся) занимает 9% Думы 2011.

Совсем недавно Борис Немцов, лидер фракции Союз правых сил в Думе, гордо заявил, что СПС – партия 20 миллионов представителей среднего класса, людей, которые выиграли от реформ. Господин Немцов сильно переоценил возможности возглавляемой им организации. За СПС из числа тех самых 20 миллионов сегодня готовы отдать голоса всего 9,1% средних русских, то есть менее двух миллионов. Впрочем, динамика у СПС положительная. И молодежь, и люди с доходом свыше 600 долларов на человека в семье голосуют за СПС с большей охотой. Уральский и Сибирский регионы, по всем параметрам более плотно населенные людьми с правыми взглядами, тоже голосуют за СПС с большим энтузиазмом (средний уровень – 9,1%, на Урале – 11,5%, в Сибири – 14,2%). В результате в «парламенте среднего класса» у СПС будет 14%.

Из действующих политических игроков лидером оказалась «Единая Россия», которая за прошедшие четыре года решительно укрепила свои позиции. Сегодня в среде средних русских «Единая Россия» набирает 21,4%, что не намного меньше, чем в среднем по России (23%).

По некоторым признакам – большой доле средних русских с невысокими доходами (от 150 до 250 долларов) и большой доле представителей южного региона – можно предположить, что «Единая Россия» воспринимается как партия, охраняющая или призванная охранять социальную справедливость и национальный интерес. Именно она, а не «Яблоко», может претендовать на роль главной социал-демократической партии России.

По итогам голосования в «парламент среднего класса» партия «Единая Россия» должна набрать 33% голосов. И все-таки не она, а другая, еще не существующая партия должна занять первое место. Протестный электорат, буде он вовлечен в выборы, за счет предложения некой новой для России политической доктрины может обеспечить партии, носителю этой доктрины, 38% парламента 2011 года.


Роль парламента: идеальная и реальная

Респондентам был задан вопрос: «Сторонником какой системы правления вы являетесь?», с пятью вариантами ответов: демократия по образцу Западной Европы, по образцу США, монархия, бюрократия (по образцу позднего СССР), диктатура. Подавляющее большинство представителей среднего класса – 48,8% - выбрали демократию европейского типа. Американский вариант демократии (вторая позиция) выбрали 12,7% респондентов.

Таким образом, недавний вброс президентом и олигархами идеи перехода России к парламентской республике полностью укладывается в тренд общественных настроений. Однако средний класс (в отличие от олигархов) никуда не спешит, чем проявляет либо осторожность, либо больший реализм. Парламентская республика для средних русских – идеал, к которому надо стремиться. Однако сегодня реализация этой схемы представляется им преждевременной. К такому выводу можно прийти исходя из ответов на вопрос: «Есть ли в России партия, которой сегодня можно доверить развитие страны, вплоть до формирования правительства?» Ответ практически категорический – 53,6% респондентов считаю, что такой партии сегодня в стране нет.

Средний класс доверяет назначение правительства президенту, и конкретнее, действующему президенту. Все вопросы, прямо или косвенно касающиеся президентской власти, показывают, что прежде всего с личностью Путина средний класс связывает и уже произошедшие, и возможные позитивные изменения в стране. Из всех органов власти только президент вызывает доверие у значимого числа респондентов. Путину доверяет 40%, следующая позиция – правительство – набрала только 2,4%.

По мнению 24% представителей среднего класса за предыдущие четыре года Россия более всего продвинулась в области внешней политики, 12% полагают, что за эти годы произошло укрепление государства (других значимых ответов нет). При этом 52% считают, что эти позитивные изменения – заслуга президента РФ.

За Путина на предстоящих президентских выборах собираются проголосовать 61,3% респондентов. За прошедшие четыре года популярность Путина в среде среднего класса возросла.

Таким образом, динамика политической модели России с точки зрения среднего класса должна выглядеть так: в будущем это парламентская республика, но не сейчас. Сегодня мы должны жить в условиях президентского правления, упорно дожидаясь момента, когда в стране возникнет партия, которой можно будет доверить назначение кабинета министров. И здесь мы подходим к вопросу: какой должна быть эта партия?


Ниша для либерал-консерваторов

Ядро среднего класса, та его часть, которая и определяет его опережение по отношению ко всей России, характеризуется вполне определенными убеждениями. База этих убеждений двояка: с одной стороны, высочайшая ценность личной свободы, а с другой, вера в собственную силу, опора на эту силу и ответственность за будущее.

Тренд очевиден - чем больше становится доля постсоветского поколения и чем более высокие позиции в обществе занимает это поколение, там более ярко проявляются эти убеждения. Сегодня мы можем говорить о том, что от 30 до 50% представителей средних русских разделяют их.

Целостный образчик такого отношения к жизни мы найдем в идеях ранних США. Именно такие зачатки политической культуры мы видим сегодня и в среде российского среднего класса, и именно эти интересы или убеждения не находят сегодня адекватного ответа на политическом рынке.

Из нашего последнего опроса мы приведем два суждения, прямо или косвенно подтверждающих такую логику. На вопрос касательно выбора между такими ценностями, как свобода и равенство 60% респондентов высказались в пользу предпочтительности свободы, и только 24% - равенства. К примеру, в Европе сегодня преимущество свободы крайне незначительно, у нас же оно – кратное, и при этом политики убеждают нас, что Россия принципиально левая страна.

Второе. На вопрос: «Какая страна, по вашему мнению, станет через тридцать лет ведущей мировой державой?» были получены следующие ответы: четверть считает, что это будет Россия; столько же – что объединенная Европа; 15% - что Китай; 14% - что США. Ответы более обеспеченной группы выделили трех лидеров: Европа (33%), Россия (22%), Китай (20%). И это говорят люди, которых в течение десяти прошедших лет убеждали, что их родина – слаборазвитая страна. Можно было бы считать это наивностью, если бы мы не говорили с теми, кто поднялся с абсолютного нуля, опираясь на собственные силы.

Ни СПС, ни «Единая Россия» не в состоянии сегодня завоевать полноценно умы среднего класса, и прежде всего его самой жизненно активной, а политически вынужденно пассивной части – протестного электората. СПС не верит в Россию, тогда как «Единая Россия» не верит в свободу. Новая же партия, которой средний класс сможет доверить власть в стране, по необходимости должна объединить веру в самостоятельную и сильную Россию и либерализм, иначе говоря, это должна быть либерально-консервативная партия. Ядро электората такой партии могут составить примерно 7-10 миллионов средних русских. Однако, учитывая что и во всей России существует огромный протестный электорат, можно предположить, что четкая программа сможет увлечь и этих людей. Только либерально-консервативная партия сможет принципиально изменить содержание российской политики.





«Конец эпохи большого модерна»

А. Неклесса

Мы предлагаем вашему вниманию фрагмент статьи А. Неклессы, любезно предоставленный проектом «Русский Архипелаг».

Мы убедились, что кризис исторического проекта Модерна имеет не только значимые духовные или культурные следствия, но он чреват также серьезными социально-экономическими трансформациями. “До конца ХХ столетия концепция истории уходила корнями в европейскую модель государственной политики, определявшейся националистическими ценностями и символикой. Наступающая эпоха будет во все большей мере характеризоваться азиатской моделью государственной политики, базирующейся на экономических ценностях, которые предполагают в качестве основного принципа использование знаний для получения максимальной выгоды” . Дополнительную сложность в понимании архитектуры нового тысячелетия представляет то обстоятельство, что мы имеем дело с транзитной, незавершенной ситуацией, в которой равно соприсутствуют и прежние, знакомые персонажи, и новые реалии, отчасти именно поэтому невидимые и неопознанные. И все же попытаемся очертить хотя бы контур новой мировой конструкции.

Развитие информационных технологий, транспортных и коммуникационных возможностей, всего могучего технического арсенала цивилизации существенно ослабило в ХХ веке роль географических пространств и ограничений, налагаемых ними. В мире возникла “новая география” — целостность, определяемая не столько реальностью физических просторов, сколько возможностью синхронного мониторинга событий в различных точках планеты в режиме реального времени. А также способностью цивилизации к оперативной проекции властных решений в масштабе всей планеты. Возникли и новые, транснациональные субъекты действия, слабо связанные с национальными государствами.

Новое качество мира — его глобализация — проявилось также в том, что в 90-е годы практически вся планета впервые оказалась охвачена единым типом хозяйственной системы. Соответственно изменились и принципы построения международных систем управления, класс стоящих перед ними задач, да и вся семантика международных отношений. Возникла существенно иная, нежели прежде перспектива глобального развития, изменилась и конфигурация цивилизационных противоречий.

Переплавленное в тигле интенсивного взаимодействия стран и народов новое мироустройство все более замещает прежнюю модель Ойкумены иерархичной конструкцией геоэкономических регионов. В рамках глобальной, но далеко не универсальной мир-экономики очерчиваются контуры ее специализированных сегментов: самобытных “больших пространств”, мозаика которых объединена культурно-историческими кодами, стилем хозяйственной деятельности, общими социально-экономическими факторами и стратегическим целеполаганием. Горячий сторонник либеральных ценностей и в то же время фактический оппонент ряда неприглядных аспектов неолиберализма Ральф Дарендорф следующим образом формулирует принцип “экономического плюрализма”: “Было бы неправильно предполагать, что… все мы движемся к одной конечной станции. Экономические культуры имеют столь же глубокие корни, как и культура языка или государственного устройства”.

Геоэкономические миры Pax Oeconomicana — это новый предел международной политической системы. Тут правят бал коалиции государств, определяемые их социально-экономическими интересами, страны-системы, отходящие от одномерной модели национальной государственности, наконец, разнообразные, порой весьма экзотические транснациональные структуры и их коалиции. В результате над прежней национально-государственной схемой членения человеческого универсума все отчетливее нависает внешняя оболочка “нового регионализма” и групповых коалиций. Последовательное сопряжение проступающей геоэкономической конфигурации с прежней политической картографией позволяет нам уловить и описать то противоречивое мироустройство, которое реально складывается сейчас на планете.

Новая мировая ситуация поставила под сомнение исключительную роль национальных государств, чьи реальные, хотя и “пунктирные” границы в экономистичном мире, заметно отличаются от четких линий административно-государственных разграничений, выдвигаясь за их пределы (или, наоборот, “вдавливаясь” в них), проявляясь в ползучем суверенитете множащихся зон национальных интересов и региональной безопасности. Дело, однако, даже не в том, что в новой среде национальные государства в той или иной мере трансформируют свой суверенитет, а в том, что в рамках этой системы большинство государств просто теряют свою актуальность, как реальный субъект действия.


Логика отношений внутри нарождающегося геоэкономического универсума, между тем, заметно отличается от принципов организации международных систем, уходящего мира Нового времени. Одновременно происходит кристаллизация властных осей Нового мира, контур которых представлен разнообразными советами, комиссиями и клубами глобальных НПО (неправительственных организаций).

2.

Конец ХХ столетия — окончание периода биполярной определенности и ясности глобальной игры на шахматной доске ялтинско-хельсинского “позолоченного мира”. В результате широко известных событий оказалась сломанной не только привычная ось Запад-Восток, но становится достоянием прошлого также обманчивая простота конструкции Север-Юг. Модель нового мироустройства носит гексагональный, “шестиярусный” характер (и в этом смысле она многополярна). В ее состав входят (отнюдь не на равных — и в этом смысле она однополярна) такие регионы, как североатлантический, тихоокеанский, евразийский и “южный”, расположенный преимущественно в районе индоокеанской дуги. А также два транснациональных пространства, выходящие за рамки привычной географической картографии.

Раскалывается на разнородные части знакомый нам Север. Его особенностью, основным нервом становится своеобразная штабная экономика. С той или иной мерой эффективности она сейчас определяет действующие на планете правила игры, регулирует контекст экономических операций, взимая с мировой экономики весьма специфическую ренту.

Кризис института национальной государственности, примат международного права над суверенитетом при одновременном умалении контрольных и ограничительных функций правительств, устранение барьеров в мировой экономике, тотальный информационный мониторинг, глобальная транспарентность и коммуникация — все это позволило вырваться из-под национальной опеки, экстерриторизироваться, окрепнуть и сложиться в глобальную систему многоликому транснациональному миру, этому Новому Северу — Tule Ultima геоэкономических пространств.

Теснейшим образом связана с растущим транснациональным континентом и спекулятивная, фантомная постэкономика финансов квази-Севера, извлекающая прибыль из неравновесности мировой среды, но в ней же обретающая особую, турбулентную устойчивость.

В новых условиях государства Запада начинают вести себя подобно гипер-корпорациям, плавно переходя к достаточно необычному новому протекционизму, связанному не столько с ограничением в доступе тех или иных товаров на национальную территорию, сколько с созданием там гораздо более выигрышных условий для экономической деятельности. Одновременно происходит усложнение семантики экономической деятельности, превращая порой ее договорно-правовую сторону во вполне эзотерический “птичий язык”, фактически формируя новую отрасль международного права. Растет значение национальной инфраструктуры и национального богатства, а также контроля над правом доступа к бенефициям от геоэкономических рентных платежей. Все это вместе взятое делает данные страны (и, прежде всего, США) — несмотря на очевидно высокие там издержки производства — весьма привлекательной гаванью для мировых финансовых потоков.

Не менее яркой характеристикой ареала является также впечатляющий результат интенсивной индустриализации эпохи Нового и новейшего времени. В североатлантическом регионе создано особое национальное богатство: развитая социальная, административная и промышленная инфраструктура, обеспечивающая создание сложных, наукоемких, оригинальных изделий и образцов (своего рода “высокотехнологичного Версаче”), значительная часть которых затем тиражируется — отчасти в процессе экспорта капитала — в других регионах планеты.

Наконец, новой геостратегической реальностью стал находящийся в переходном, хаотизированном состоянии еще один фрагмент былого Севера — постсоветский мир, похоронив под обломками плановой экономики некогда могучий полюс власти — прежний Восток.

3.

Очевидно утратил единство и мировой Юг, бывший Третий мир, также представленный в современной картографии несколькими автономными пространствами.

Так, массовое производство как системообразующий фактор (в геоэкономическом смысле) постепенно перемещается из североатлантического региона в азиатско-тихоокеанский. Здесь, на необъятных просторах Большого тихоокеанского кольца — включающего и такой нетрадиционный компонент, как ось Индостан-Латинская Америка, формируется второе промышленное пространство планеты — Новый Восток, в каком-то смысле пришедший на смену коммунистической цивилизации, заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум.

Добыча сырьевых ресурсов — это по-прежнему специфика стран Юга (во многом мусульманских или со значительной частью мусульманского населения), расположенных преимущественно в тропиках и субтропиках — большей частью в районе Индоокеанской дуги. Будучи заинтересованы в пересмотре существующей системы распределения природной ренты, члены этого геоэкономического макрорегиона стремятся также к установлению на планете нового экологического порядка.

Одновременно на задворках цивилизации формируется еще один, весьма непростой персонаж — архипелаг территорий, пораженных вирусом социального хаоса, постепенно превращающийся в самостоятельный стратегический пояс Нового мира — Глубокий Юг. Это как бы перевернутый транснациональный мир, чье бытие определено процессами радикальной демодернизации и теневой глобализацией асоциальных и прямо криминальных тенденций различной этиологии.

4.

Появление Глубокого Юга свидетельствует о реальной опасности для ряда государств вообще утратить свои социальные и мобилизационные функции, выставив “на продажу” буквально все, последовательно снижая финансирование затратных статей государственного бюджета, т.е. ограничивая расходы на воспроизводство организованной социальной среды и населения.

Страны, чьи социальные организмы не выдерживают прессинга новой глобальной пирамиды, деградируют, коррумпируются и разрушаются, фактически оказываясь во власти кланово-мафиозных структур управления, — своего рода передаточного экономического механизма, по своему включающего низкоэффективный хозяйственный и даже мобилизационный (цивилизационный) потенциал этих стран в мировой хозяйственный оборот.

В них нарушается “существующее экономическое равновесие” и начинает действовать инволюционный институт интенсивной трофейной экономики, превращающий ее плоды, по крайней мере, отчасти в средства и продукты, необходимые для поддержания минимальных норм существования населения. (По этой причине растущее число людей на территориях Глубокого Юга оказывается охваченными в той или иной форме лихорадкой тотального грабежа, по сути… самих себя.) Но львиная доля полученной таким образом сверхприбыли, уходит все-таки на жизнеобеспечение и предметы избыточной роскоши для руководителей кланов и, кроме того, перемещается в сферу мирового спекулятивного капитала.

Подобный механизм “самопоедания” дестабилизированных пространств нового, Четвертого мира оказывается в чем-то сродни грандиозному политико-экономическому механизму глобальной олигополии, одинаково с ней действуя вне правового поля национальной государственности, разрушая ее.

5.

Мировая экономика, смыкаясь с политическим мироустройством, постепенно начинает походить на известный многоярусный “китайский шар”. Иначе говоря, глобальную конструкцию, внешняя оболочка которой — транснациональный метарегион, существующий за счет организации мирового рынка (наподобие государственного), определяя правила игры, форсированно развивая одни отрасли и “гася” другие, взимая с мирового хозяйства своего рода универсальный налог. Наконец, активно внедряя виртуальные схемы неоэкономической практики, извлекая прибыль из утонченных форм кредита и управления рисками (то есть, умело манипулируя категориями времени и вероятности).

Словно знаменитая лента Мёбиуса, эта внешняя оболочка плавно переходит в собственную трансрегиональную изнанку, получающую свою “черную” ренту на путях прямого присвоения и проедания ресурсов цивилизации. Внутри же “шара” в той или иной последовательности располагаются другие геоэкономические миры-пространства: специализирующиеся на перераспределении горной или биосферной ренты; на производстве товаров массового спроса; на ренте инновационной и технологической в ее различных модификациях.

Что предпочтительнее и доходнее в этих условиях: власть над природой или власть над обществом? Новая конфигурация сложного сочленения мирового Севера и мирового Юга базируется на тесном взаимодействии, а подчас и фактическом слиянии экономических и политических функций. Трансформация собственно экономической деятельности плавно перерастает в социотопологию — особую, неолиберальную глобализацию, придающую мировому сообществу желаемую форму, закрепление и поддержание которой обеспечивается затем всеми имеющимися в распоряжении современной цивилизации средствами.

При этом явственно просматривается тенденция разделения де-факто суверенитета государств на разные классы. А место утраченного идеала мирового гражданства, общества “свободы, равенства и братства” занимает, кажется, символ Великой иммиграционной стены. Таким образом, на пороге эпохи Нового мира в глобальном сообществе стран и народов, возникает парадоксальный на первый взгляд геном новой сословности XXI века и его неодемократической иерархии.

Однако история, которая есть бытие в действии, в своих построениях оказывается шире умозрительных конструкций, непредсказуемее политически мотивированных прогнозов. С ростом значимых для человечества видов риска все чаще возникает вопрос: не станет ли геоэкономический универсум очередной преходящей версией Нового мира, еще одной убедительной утопией, прикрывающей истинное, гораздо более драматичное развитие событий на планете? И вот уже наряду с моделью исторически продолжительного североцентричного порядка (во главе с Соединенными Штатами) с пристальным вниманием рассматривается пока еще смутный облик следующего поколения сценариев грядущего мироустройства. А их в футурологическом ящике Пандоры совсем не мало: вероятность контрнаступления мобилизационных проектов; перспективы развития глобального финансово-экономического кризиса с последующим кардинальным изменением основ социального строя; радикальный отход некоторых ядерных держав от существующих “правил игры”, демонстрационное использование оружия массового поражения и растущая вероятность той или иной формы ядерного инцидента; будущая универсальная децентрализация международного сообщества…

Существуют и гораздо менее распространенные в общественном сознании ориенталистские схемы обустройства мира Постмодерна — от исламских, квазифундаменталистских проектов до конфуцианских концептов, связанных с темой приближения “века Китая”. С ростом числа несостоявшихся государств проявилась также вероятность глобальной альтернативы цивилизации: возможность распечатывания запретных кодов антиистории, освобождения социального хаоса, выхода на поверхность и легитимации мирового андеграунда, утверждающего на планете причудливый строй новой мировой анархии…

ХХ век уходит со сцены как великий актер, провожаемый не шквалом аплодисментов, а нависшей над залом долгой и мучительной паузой.






РЭО №3 «Политический контекст

экономического развития»