Geum.ru

Вопрос о смертной казни для меня достаточно сложный, чтобы так с ходу выдвинуть чётко и ясно свои аргументы «за» или «против»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:

Вопрос о смертной казни для меня достаточно сложный, чтобы так с ходу выдвинуть чётко и ясно свои аргументы «за» или «против». Здесь требуются глубокие размышления, которые выводят на осмысление экзистенциональных вопросов о смысле жизни человеческой, её священности, справедливости и праве судить, о культуре. Первый ответ, который пришёл сразу из глубины души – я против смертной казни как высшей меры наказания. Сразу рационально объяснить себе причину такого ответа мне было сложно. Ум же мой, рассуждая, породил столько шума, что голоса души почти не стало слышно. Одни аргументы сменяли другие, претендуя на право быть и укорениться в моём сознании, но, когда мой ум устаёт и погружается в тишину, голос души опять становится громким, указывая, что какие бы весомые аргументы за смертную казнь не были, они лишь отражали поверхность бытия.

При изучении истории этого вопроса и существующих точек зрения видно, что эта проблема имеет глобальный характер и не решена до сих пор. Похоже, что смертная казнь, как социальное явление начала существовать с самого момента сотворения мира, и своими корнями уходит в глубокую древность, и с этого же момента человек не остаётся равнодушен по её поводу. В различные исторические эпохи люди то склонялись за смертную казнь, то против неё. Например, активные дебаты между Клеоном и Диодотом 2500 тысяч лет назад запечатлел знаменитый греческий историк Фукидид. Один из доводов Клеона, как сторонника смертной казни, был следующий: «Ведь спустя некоторое время гнев пострадавшего смягчается, и он менее строго карает обидчика, а наказание, непосредственно следующее за совершённым преступлением, ведёт вернее всего к необходимому возмездию» (Фукидид, § 38). Вряд ли такой довод можно считать «веским», так как гнев лишает человека трезвого видения и купирует возможность вынесения объективного и справедливого наказания за совершённое преступление. Для объективного рассуждения необходимо уравновешенное состояние духа. Речь же Диодота была столь сильна, что Народное Собрание Афин проголосовало против казни мужской части населения города Митилены: «По своей натуре все люди склонны совершать недозволенные поступки, как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого. Государства перепробовали всевозможные карательные меры, всё время усиливая их, в надежде, что будут меньше страдать от деяний преступников. В древности кары даже за тягчайшие преступления, вероятно, были более мягкими, но со временем почти все наказания были заменены смертной казнью, так как законы постоянно нарушали. Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать ещё более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить: то бедность, угнетая человека, внушает ему дерзкую отвагу, то избыток, в сочетании с высокомерием и самомнением возбуждает в нём стремление искать ещё большего. Точно так же и в других житейских обстоятельствах, в каждом в отдельности, снова и снова с некоей неодолимой силой разжигаются в человеке слепые страсти и заставляют его рисковать. Ко всему присоединяются увлечение и надежда: первое влечёт человека вперёд, внушая преступные замыслы, а вторая, следуя за ним, манит щедростью судьбы. И эти невидимые силы гораздо сильнее действуют на человека, чем зрелище страшных казней... Одним словом, просто невозможно и глупо было бы предположить, что суровыми законами или другими средствами устрашения люди в силах удержать других людей от поступков, к которым они склонны по своей натуре» (Фукидид, § 45). Эти слова актуальны по сей день! Увы, это гуманное и разумное решение не запечатлело себя на века. История человеческой жизни предъявляет многочисленные примеры, когда гуманные соображения уступали место необдуманной жестокости, превращающейся в кровавую расправу.

По моему глубокому убеждению, вопрос о смертной казни – это вопрос о сути человеческой, об отношении людей друг к другу, самому себе. Как мы соотносимся друг с другом, что мы хотим нести с собою для себя и для других…

Вопрос о смертной казни подобно лакмусовой бумажке, определяет состояние общества, уровень духовной культуры государства. Под культурой государства я понимаю ту совокупность коллективных базовых представлений, которые обретаются обществом при решении проблем адаптации к изменениям внешней среды и внутренней интеграции, эффективность которой достаточна для того, чтобы считаться ценной и передаваться последующим поколениям в качестве правильной системы восприятия и рассмотрения названных проблем. Общество, эволюционируя в своём развитии, уже не может мыслить прежними категориями, довольствуясь «принципом талиона». Естественное право и человеческая мораль диктует новые подходы к вопросу о смертной казни, являющемся, по сути, стержневым в общественной системе ценностей. В.Р. Кришна Айер, бывший судья Верховного суда Индии: «Убийца - это человек плюс убийство. Истинная справедливость совершается тогда, когда судья наказывает убийство и возрождает человека».

По данным правозащитной организации «Международная амнистия», как минимум 133 государства отменили смертную казнь законодательно или на практике. Примечательно, что такая тенденция только усиливается. На мой взгляд, весьма показательно, что в Руанде, стране, которая пострадала от геноцида и где, казалось бы, людская жажда справедливости не утолена, тем не менее, было принято решение отказаться от смертной казни. Подняться выше жажды возмездия и проявить глубокое уважение к принципу, гласящему, что насилие не есть средство достижения справедливости, способно далеко не каждое государство, а вернее, те его государственные лидеры, которые являются не только выразителями идей своего общества, но и прививают новые, прогрессивные идеи.

Криминолог США В. Реклесс сформулировал 4 основных аргумента в защиту смертной казни:

1. Принцип талиона — наказание должно быть пропорционально преступлению: убийства и особо тяжкие преступления должны, наказываться смертью, дабы была восстановлена социальная справедливость. (Что есть тогда смертная казнь как не разновидность убийства с особой жестокостью?).

2. Предупреждение преступности. Предполагается, что только страх перед неотвратимой смертью может остановить преступника. Смертная казнь выступает как социальный регулятор преступности, который держит правонарушителей в страхе и обеспечивает безопасность законопослушных граждан. (Тогда почему она не останавливала карманников которые обворовывали сограждан, пришедших поглазеть на публичную казнь?).

3. Искупление – наказание как искупление вины, преступник должен страдать, чтобы искупить свой грех. (Чтобы страдать нужно жить, а не быть убитым!).

4. Защита интересов сообщества. Смертная казнь рассматривается юридически, прежде всего как форма защиты общества от антисоциальных элементов, как высшая форма социальной защиты (Анашкин Г.З., 1977: 80).

Криминолог США В. Сазерленд сформулировал 5 причин:

1. Предупреждение преступности.

2. Экономическая - смертная казнь освобождает общество от растрат на содержание преступников при пожизненном заключении.

3. Замена суду Линча. Государство берёт на себя восстановление социальной справедливости, предупреждая в обществе самосуд.

4. Освобождение сообщества от «дефектных» личностей, которых может исправить только смертная казнь, а других способов исправления обществом пока не найдено. Профессор Колумбийского университета Я. Барзун: «Лицо, которое не наделено способностью контролировать свои импульсы, способное лишить жизни другого, должно быть в законном порядке безболезненно убито, прежде чем оно повторит неконтролируемое им деяние. Также следует поступать и с душевнобольными и иными дефективными людьми, которые являются бременем для общества" (Анашкин Г.З., 1977: 83).

5. Смертная казнь надежнее чем пожизненное заключение защищает общество от преступников ( например, не имеет амнистии) (Анашкин Г.З., 1977: 81).

Павел Тюрин в своей статье «Смертная казнь – личное дело жертвы» пишет: «Если от человека ожидается выражение его суждения по такому чрезвычайному вопросу, как жизнь и смерть, то он не имеет права высказываться о нем, как о вопросе к нему якобы не имеющему отношения. Если подобный вопрос задается конкретному человеку, то он и может на него достойно ответить только в том случае, если представит себе значение убийства как направленное реально и лично против него самого или близких ему людей. В противном случае, его мнение о злодейской смерти кого-то и где-то мало чего стоят, а в данном случае пустое теоретизирование над трупом совершенно неуместно и по сути безнравственно» ( см. ссылка скрыта ). Да, такая мысль как хирургический скальпель, отрезает всё лишнее и наносное, призывая к более беспристрастному и честному диалогу с самой собой, помогает обрести более чёткий взгляд, лучше осмыслить и осознать то интуитивное, что есть внутри. Внимательно присматриваясь и прислушиваясь к себе, стараюсь осознать свои реакции при размышлении над столь не простым вопросом, одновременно учась отличать дурное от хорошего. И не как то неличностно и абстрактно, не где-то там, не понятно где, а именно в себе. Поднимается ли во мне «благородная ярость» при представлении или воспоминании о совершённом насилии надо мной или над моими близким? В моей жизни было несколько случаев, когда моя жизнь и моих близких ставились под угрозу. Ни в представлении, ни в реальных случаях во мне не было ни злобы, ни парализующего страха. Мною лишь управляло намерение найти оптимальный выход из ситуации, предпочтительно без ущерба для себя и агрессора. И только спустя время, после случившегося, я начинала осознавать, какой угрозе я подвергалась. Во мне оставалось чувство удивления от неожиданных находок в разрешении столь не простой ситуации и, одновременно чувство благодарности к чему-то большему, к чему-то непостижимому, что поддерживало и помогало мне. Понятно, что такое воспоминание не содержит кровавых зрелищ и исхода, иначе бы некому было писать эти строки. Я лишь привожу иллюстрацию направленности внутреннего состояния.

Я представила на мгновение, что бы было, если бы мною овладела жажда мгновенной крови в ответ? Сомневаюсь, что такое состояние позволило бы мне действовать без ущерба для себя и агрессора. Или ещё хуже, если бы такая жажда питала меня не день и не два, а годами, ища выхода в акте возмездия? Такое состояние мне представляется сущим ужасом и кошмаром. На мой взгляд, это и есть жизнь в аду не где-то там, а здесь, на Земле. Где-то глубоко, внутри меня есть знание, что стоит только позволить такой ярости разрастись как она возьмёт надо мной вверх и мало что оставит во мне от человека. Такой ярости человеческие доводы не ведомы. Не агрессор меня страшит, а заражение этой страстью и удовлетворение её путем акта мести и возмездия. Ставя себя на место родственника жертвы, я понимаю, что даже если убийца будет казнён, это никак не восполнит моей утраты. Да, какая-то компенсация будет, но такая компенсация смысла в жизни и пошатнувшуюся веру во что-то большее (если она была вообще) вряд ли добавит, и душу от страсти вряд ли очистит. Но это только обо мне, у другого всё может быть иначе. Для меня всегда были достойным примером люди, чья культура помогала им устоять перед подобной страстью. Например, Коретта С. Кинг, вдова Мартина Лютера Кинга: «Как человек, чьи муж и свекровь стали жертвами убийства, я твердо и безоговорочно выступаю против казни тех, кто совершает преступления, наказуемые смертью… Зла не исправить злом, совершаемым как акт возмездия. Справедливость не вершится лишением жизни человека. Мораль не упрочить санкционированным убийством» ( Коган-Ясный В., 1992 :12) . Я отдаю себе отчёт в том, что нужна огромная душевная и духовная работа, чтобы подняться на такой уровень культуры и ни в коем разе не считаю, что сама уже его достигла. Для меня это указатель направления движения внутренних усилий.

История наглядно демонстрирует нам примеры как смертная казнь применялась зачастую с умопомрачающей частотой и регулярностью многими странами и народами. Устрашило ли это потенциальных преступников и предотвратило ли правонарушения? Нет, не предотвратило и вряд ли кода либо предотвратит! По мнению федерального судьи в отставке Сергея Пашина: «Два обездоленных человека, ни в чем не согласных друг с другом, легко сходятся в одном: причина их бед — в злокозненном существовании третьего (затем четвертого, пятого и т. д.) лица. Будучи исторически обусловленным порождением „коллективного бессознательного“, тяга людей к ритуалу совместного убийства „козла отпущения“ (бывшего товарища, преступника, преуспевающего соседа, инородца) не может быть ослаблена и искоренена иначе, чем путем долголетнего культурного развития» (см. ссылка скрыта ).

Преступник, какими бы он дефектами не обладал, является отражением порочности нашего общества. Это не какая – то аномалия, возникшая сама по себе в отрыве от целого. Это внешнее напоминание о том зле, которое есть внутри каждого. «Общество ответственно за своих членов, которые совершили преступление, и не имеет права выносить смертный приговор, так как в преступлении виновен не только убийца» (Анашкин Г.З., 1970: 70). И какие бы меры не принимались по искоренению внешнего зла, корни внутреннего всегда будут порождать новую поросль. И только целенаправленное культурное развитие может напрямую иметь дело с причиной.

Понимание большинства людей о справедливости, как правило, лишено глубокой духовной основы. Об этом ещё 2500 тысяч лет назад в своём труде писал древнегреческий философ Гераклит: «Для Бога все прекрасно, хорошо и справедливо, а люди принимают одно за справедливое, а другое за несправедливое» (Маковельский А., В : § 102), «большинство людей не понимает того, с чем оно сталкивается» (Маковельский А., В : § 17). Он предупреждал, что «всякая страсть покупается ценой души». Страсть делает душу влажной. Страсть может быть самой разной от пристрастия к алкоголю или чувственным удовольствиям до жажды убивать. «Сухую» же душу, т.е. очищенную от страстей, философ называл «мудрейшей и наилучшей». Человек может сам своими волевыми усилиями «осушать» или «увлажнять» свою душу, здесь он волен выбирать. Гераклита называли плачущим мудрецом. Его печаль была направлена на будущее человечества, т.к. он видел единицы тех, кто способен отважиться «осушать» свою душу. Именно такие люди, а не большинство, по праву должны принимать решения государственного масштаба, особенно, если эти решения затрагивают вопрос жизни и смерти. Только вот возникает вопрос, а много ли найдётся тех, кто их услышит?

Смертный приговор – это, по сути, всегда некий сговор, некое решение сообщества людей, которые живут в конкретном времени, в конкретных обстоятельствах и воспитаны соответствующей времени культурой. 20 век - это наверно, самый кровавый век, который осуществил великое пророчество Достоевского: «Если Бога нет, то все позволено». Сегодня во многих людях живёт неверие, глубочайшее неверие, ни в себя, ни в других, ни в историю, ни в страну, вообще ни во что: ни в прошлое, ни в настоящее, ни в будущее, ни в вечное. В такой атмосфере смертную казнь вполне логично рассматривать как справедливую цену за свободный преступный выбор, если особо не вглядываться, чем продиктована такая логика. А она продиктована обусловленной справедливостью, яростью, ненавистью и пр. явлениями. Действительно ли это то, что нужно в себе культивировать и передавать следующим поколениям как правильную систему восприятия при решении жизненных проблем?

Может сложиться впечатление, что я против вообще всякого наказания. Чтобы предотвратить такое чрезмерное обобщение я подчеркну, что речь идет только о высшей мере наказания, а не о наказании вообще! Я считаю, что наказание в виде пожизненного заключения – это суровое наказание и именно оно и есть та разумная цена за свободный преступный выбор. У. Черчель рассматривал смертную казнь, как акт гуманизма. По его словам, пожизненное заключение «обрекает на долгие годы ужасных лишений и страданий ума и души тех, кому хотели сделать благо» (Анашкин Г.З., 1977: 84). Эта мысль точна, если говорить о моратории на смертную казнь. Здесь, человек живёт с мыслью о том, что когда-то настанет время, когда приговор может быть приведён в исполнение, он подвешен в неопределённости, он может ждать его годами, десятилетиями, что порождает муки психологического характера, а они переносятся гораздо мучительнее, чем физические лишения.

Пока человек живёт, ему дан шанс поменять вектор своей жизни. Ему дан шанс повернуться лицом к Богу, дан шанс обрести покаяние через страдание, понимание, что эти страдания пришли к нему по его собственной воле. В телепередаче Гордона, священнослужитель Георгий Кочетков произнёс слова, которые на меня произвели сильное впечатление: «Именно покаяние может возродить в человеке человеческий образ, который он потерял почему-то и до преступления, и в процессе самого преступления. Конечно, совершая страшное зло, он теряет человеческий образ! Но, как известно, образ Божий в человеке нельзя разрушить до конца. Вот во что не верят наши современники или не знают, что христианство этому всегда учило, что образ Божий в человеке неистребим! В любом человеке, пока он жив! Именно пока он жив». Эти слова затрагивают смысл человеческой жизни. С отнятием жизни, отнимается и смысл ее, она совершенно бессмысленной становится не только у того, у кого ее отнимает государство, а у всех остальных. Именно поэтому я против смертной казни.


Литература:

- Анашкин Г.З. Смертная казнь в капиталистических государствах. М., 1971.

- Коган-Ясный В. «Против смертной казни» сборник материалов. М. 1992. С.12

- Маковельский А. Досократики. - Мн.: Харвест, 1999. - 784 с.

- Пашин С., «О природе смертной казни». Журнал Индекс, Досье на цензуру, номер 14, 2001. см. .org.ru/journal/14/pashin1401.php

- Тюрин П.Т., Смертная казнь – личное дело жертвы. Электронный альманах о человеке. . см. polog.ru/doc.php?id=224

- Фукидид. История. / Пер. Ф. Г. Мищенко. В 2 т. М., 1887—1888. Т. 1. Кн. 1-4. CXXXII, 516 стр.