Geum.ru

Михаил Мухамеджанов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   32

Квартиру Ибрагиму удалось отремонтировать только весной следующего года, поэтому вернувшимся с Юга в конце августа Саше с Юркой пришлось вливаться в общее, дружное производство.

-6-

Увидев крепкого, хорошо сложенного, симпатичного парня в очках, почти своего ровесника, Ибрагим понял, что именно он является организатором торговли игрушками и хозяином этих двух столиков. Парень ему сразу же понравился. В нем почувствовались напор, ум и неукротимая энергия. Ибрагим всегда отмечал и любил этих умных, смелых и сильных людей, с твердым характером, способных толково, с размахом, соблюдая осторожность и ловко обходя несовершенное законодательство, организовывать и с успехом развивать любое дело. Этот же расположил его сердце еще и тем, что, скорее всего, был армянином, и чем-то очень уж был похож на любимого деда Ниязи. К армянам, как и евреям, Ибрагим питал особую слабость, а сходство с родным дедом окончательно влюбило его в этого парня.

Немного позже, когда они уже познакомились ближе, он случайно услышал, как кто-то назвал его нового приятеля Дедом. Это его приятно удивило, что совпало не только внешнее сходство, но другие, замечательные черты родного деда, поэтому он решил, что тоже будет называть его дорогим для себя именем, и не ошибся. Новый, хотя и молодой, но мудрый армянский дедушка не раз оправдал свое достойное прозвище.

От этого Деда, действительно, веяло чем-то родным и близким. Глядя на него, Ибрагим неожиданно вспоминал далекое детство и вновь чувствовал себя тем, шестилетним мальчишкой, делающим свои первые серьезные шажки по жизни рядом с сильным, мудрым и отважным дедом Ниязи. Самое интересное, что это чувство осталось в нем на всю их долгую дружбу. Многих, кто знал его совершенно другим, удивляло, как в присутствии Деда из не менее сильного, смелого, независимого и уверенного в себе мужика, он неожиданно превращается в робкого, послушного, временами даже заискивающего ребенка. Даже Сашу поражало, почему Дед действует на него, как удав на кролика. Больше всего ее смешило, что, разговаривая с тем по телефону, он, человек, которого не могла заставить сделать что-то ему противное даже она, вытягивался по струнке и тут же мчался исполнять поручение, которое его невозможно было заставить сделать под страхом смертной казни.

В результате, он не только сам признал Деда бесспорным лидером, но и активно способствовал тому, чтобы это совершили все остальные его компаньоны. Слава Богу, умных и хватких долго уговаривать не приходилось. Они и сами быстро распознавали в Деде мудрого и сильного руководителя, так же признавали в нем лидера, активно включались в дело, с некоторым недоумением поглядывая на своего бывшего лидера, который быстро и бескорыстно сдавал свои позиции, идеи, самых толковых и преданных людей, занимая в Дедовой епархии не самое высокое место. Вероятно, поэтому, слово Дед они произносили, скорее, как шутливое прозвище, искренно не понимая, почему их Ибрагим относится ко всему этому серьезно, а главное, обожает этого эксплуататора и того же требует от них.

Еще до встречи с Дедом, ребята из МВД собрали для Ибрагима информацию, чтобы иметь хоть какое-то представление, с кем им придется иметь дело. Собственно она-то и послужила толчком к тому, чтобы начинать гипсовое производство.

Из собранного досье следовало, что Дед после школы приехал в Москву из Баку, поступил и успешно окончил экономический факультет МГУ, еще успешнее защитил диссертацию, после чего был принят в серьезный научно-исследовательский институт. Помимо этого обучался на курсах иностранных языков, одолев сразу два, а может, и три языка. Все это говорило о его необычной тяге к обучению, феноменальных способностях и удивительной работоспособности. Конечно же, это сразу же приковало внимание Ибрагима, и этот парень уже заочно понравился. В этом они были похожи, и только одно это уже располагало к симпатии. Читая дальше, он все больше ею проникался и удивлялся схожести биографий. Этот парень так же был женат на москвичке, имел сына, так же способствовал переезду родных и брата в Москву, так же им помогал. Что самое удивительное, у него так же была вторая, теневая жизнь, о существовании которой не догадывались даже самые близкие. Уж это было знакомо Ибрагиму, как никому другому. Во всяком случае, у того, и у другого на государственных службах считали, что все основное время они посвящают только ей, а жены обоим устраивали скандалы по поводу того, что их неинтеллигентные мужья занимаются чем-то непонятным и предосудительным. Ну, и в довершение ко всему, оба развелись именно по этой причине. После этого, правда, стали наблюдаться различия их биографий.

Дед, естественно, как настоящий, порядочный мужик, оставил все, включая хорошую квартиру, своей бывшей супруге и бесповоротно ушел практически голым на улицу, жалея только о сыне. Потом нашел себе другую, русскую женщину, не такую интеллигентную, как «бывшая», но добрую, мудрую и до умопомрачения красивую. Ибрагим впоследствии отметил, что именно такая, любящая, понимающая и принимающая его таким, как есть, и нужна была другу. Она и двое ее детей разделили с ним скитания по чужим квартирам прежде, чем обзавелись своей, новой, ничуть не хуже прежней. Ибрагиму повезло несколько больше. Он восстановил отношения с Сашей, которая его, наконец, поняла, в результате чего, не потерял ни жены, ни сына, ни квартиры.

Дед, конечно же, тоже имел представление об Ибрагиме. Как-никак он продавал его продукцию, правда, информация была не такой подробной, что может, и к счастью. Знай, он немного больше, особенно, о связях своего будущего компаньона, не говоря уже о двойной жизни, никакого контакта, вероятнее всего, и не было бы. Осторожность в этой стране, да еще во времена, когда с хозяйственными преступлениями разбирался славный ОБХСС, была не лишней.

Наконец, случилось так, что они познакомились.

Их первая встреча была странной, а кому могла показаться и смешной. Увидев двух непрошеных гостей, а это были Ибрагим и Валентин, приехавшие разобраться, почему у них в назначенную пятницу не забрали продукцию, хозяин понял их намерения, сделал грозное, страшное лицо и выпроваживал их до самого выхода. К удивлению Вальки, Ибрагим неожиданно сделал вид, что испугался, покорно вышел с территории Зоопарка, поблагодарил трех, сопровождавших их, оперативников Мура, попрощался и спокойно уехал домой. Там он объявил, что встреча состоялась, и надо ждать ответного хода.

Ребята были разочарованы. Действительно, их лидер поехал, чтобы серьезно разобраться с наглым покупателем, который почему-то отказался брать их продукцию, не прислал, как обычно, в пятницу человека, даже не позвонил. Значит, их не уважают. Да и кто? Какая-то шелупень. Ведь все же собственными ушами слышали, что об этом зоопарковском парне рассказал влиятельный мвдешник. Оказывается, все его прикрытие составляет он сам и кое-кто из местного отделения милиции. Он не был связан ни с армянской диаспорой, которая уже начинала набирать обороты в России, ни с кем-то из криминальных авторитетов. Генерал так и сказал:

- У их вожака возможно и есть какие-то связи, но они, вероятнее всего, моментально оборвутся, как только эти влиятельные люди, если таковые действительно существуют, прознают про эти делишки. В крайнем случае, и на тех можно будет серьезно надавить «конторой». Ведь у вашего Ибрагима и там есть серьезные люди, не говоря уже о двух криминальных авторитетах, которые, конечно же, не откажут в помощи, а, скорее всего, с радостью выполнят пожелания своего благодетеля».

Удивлению компаньонов Ибрагима не было предела. Обладать таким мощным арсеналом, и растеряться, повести себя странно, даже глупо!?

Валентин заявил, что мужик ему совершенно не понравились, и его необходимо поставить на место, как и предполагалось. Он был свидетелем этой встречи и совершенно не понимал, почему Ибрагим повел себя, как испуганный заяц. Уж это на него никак не походило. Он знал друга больше пятнадцати лет, не раз был свидетелем, когда тот даже перебарщивал с напором, неукротимостью и отчаянной храбростью. А тут, вместо того чтобы поставить этого наглеца на колени на виду у всего Зоопарка, он почему-то не только ничего не предпринял сам, но и не дал команды ребятам – оперативникам, которые так же уехали в непонимании и растерянности.

Ибрагим спокойно и внимательно слушал ребят, не удивляясь тому, что все они единодушно поддержали Валентина. Он их понимал, и все действительно, обстояло так, как тот говорил. Ему и самому до конца не было понятно, почему он поступил именно так? Ведь получалось, что он противопоставил их всех этому, совершенно незнакомому армянину, вместо того, чтобы защищать их, общее дело, в конце концов, и свое тоже. Чутье подсказывало ему, не предпринимать в отношении этого парня никаких серьезных мер. В отличие от других, он внимательнее вслушивался в слова Василия Степановича, который предупреждал, что начальник отделения милиции отзывался об этом парне, как о серьезном, упорном и очень умном противнике. Вспоминая его суровый, хладнокровный и решительный взгляд с неистовым блеском ярости в огромных, умных и красивых глазах, увеличенных за счет плюсовых диоптрий, он понимал, что этот парень так просто от своего не отступится, будет биться до конца, до последнего вздоха. Чувствовалось, что он имеет представление о чести. В отличие от этих, ничего не смыслящих в настоящих делах горлопанов, которых даже в это прибыльное дело приходилось тащить на аркане, он знал, что делал, и так просто не сдал бы с таким трудом завоеванных позиций. А это означало, что его следовало бить так, чтобы он уже не поднялся, может и вовсе уничтожать. А ведь именно он мог оказаться тем самым партнером, может, даже другом, о котором можно было только мечтать. Ведь решился же он в одиночку, так же как и сам Ибрагим, завоевывать Москву, что говорило о его отчаянной храбрости, незаурядном уме и ответственности за свои слова и поступки. Ведь это как раз были те качества, которые Ибрагим больше всего ценил в людях.

И Ибрагим понял, что оказался прав, когда не поддался общему настрою и пошел вопреки всем. Хвала Аллаху, Всесильному и Премудрому, что не позволил ему поднять руку на человека, равного ему по духу, а может и выше! Хвала деду Ниязи и отцу, которые учили его начинать вражду только тогда, когда уже ничего другого не остается! Хвала тетушке, часто повторявшей, что «сильный и мудрый противник может стоить тысячи, пусть даже толковых и верных друзей, если в нем чувствуется сила, упорство и мудрость. По крайней мере, такой не предаст и не отступится».

Подняв взгляд на своих компаньонов, продолжавших осуждать его за неправильное поведение, и настаивавших на новой поездке в зоопарк с тем, чтобы решительно потребовать выполнение их условий, Ибрагиму вдруг стало противно и мерзко до тошноты. Его толкали на неравный, нечестный поединок. Все они прекрасно знали, что может сделать их друг с теми, кто отважиться оказать ему сопротивление. Причем, сделает один без чьей либо помощи. Чего стоили: одна его закалка уличного борца или звание мастера спорта. И ведь это было бы не банальной дракой, а просто избиением. Да, парень возможно силен и крепок физически, но у него ведь было одно слабое место, и все они об этом слышали, слабое зрение. И он, конечно же, представления не имел, с кем столкнулся. Вероятнее всего, он на самом деле оказался бы поверженным, даже на коленях, но сломило бы его это? Этим недоумкам и в голову не приходило, что он будет защищаться до конца, в конце концов, может погибнуть, защищая свою честь. Но даже не это главное.

Эти горе – бизнесмены, не ведая, что творят, как обычно происходит в этой несчастной, обезумевшей и измученной такими же дурнями стране, толкали его то, чтобы он своими руками разрушил умное, интересное и выгодное дело, выстроенное с таким трудом. И, между прочим, выстроил его именно этот парень со своими помощниками. Ибрагим с бригадой только его подхватили. И вот теперь, когда оно требовало дальнейшего развития и объединения усилий, вместо того, чтобы думать головой, благодарить родоначальника за гениальную идею, его дико, грубо, по-российски ставили в неудобное положение и предъявляли требования, хотя и справедливые, но преподнесенные так, что можно решить, они выдуманы задницей. Причем, от обрамления этих требований, волосы просто вставали дыбом. Вместо элементарного знакомства, просьбы о встрече и деловых переговорах, предлагалось бить сразу, наотмашь и по морде. Будет мало, добавить пару нарядов из самого МВД. Опять не хватит, потомить в застенках Лубянки, а на закуску, еще и потравить двумя авторитетами «в законе». Ну, и кто же после этого будет иметь дело, да и вообще знаться?

А ведь, в сущности, никто из них так и не поинтересовался, не задумался, почему произошел сбой в эту злосчастную пятницу? Может, и причина-то была совсем не в этом парне. Мог же кто-то заболеть, не успеть, правда, могли бы и позвонить. Да и Геннадий Гансович, забиравший продукцию и являвшийся единственной связью, ниточкой с зоопарком, последнее время стал вести себя как-то странно. Ведь он мог схитрить, противиться тому, что с его помощью неожиданно вырастала мощная бригада, которая, в конечном счете, могла вытеснить его самого из этого бизнеса, в лучшем случае, оставить пристяжным, да еще на втором плане.

Гансович уже не раз бывал на заводе у Ибрагима и видел, на что способен его приятель, расширяющий производство до невероятных размеров. Да и возможности были несравнимы. Пока Ибрагим помогал ему, просто играясь с этими «глупостями», это еще можно было пережить, а тут вдруг благодетель проснулся, начал набирать обороты, да еще как. Так ведь можно и не у дел остаться.

Да, вероятно, так оно и могло произойти. Почувствовав оперение серьезного конкурента, Гансович решил этому помешать. То-то он так не хотел, чтобы Ибрагим появлялся в зоопарке. И правда, кто же сам добровольно отдаст свой кусок хлеба, да еще с таким маслом?

Знакомы они были уже давно, все началась с того, что Геннадий попросил открыть технологию изготовления нецке. Ибрагим не только снабдил ею своего нового приятеля, но и подарил ему целый бидон секретного герметика для форм, несколько бидонов с эпоксидной смолой, а в довершение еще и пять новых разработок, которые не пошли в серийное производство на заводе. «А что, не жалко. Бери дорогой друг, если тебе это нужно, нам-то это ни к чему»! Оказалось, что производство нецке заводу запретили в Моссовете, как чуждое советской идеологии искусство.

Портфель идей и разработок у Ибрагима действительно был огромен и неиссякаем. Мало того, что он сам был напичкан ими, как любительская колбаса, к нему еще постоянным потоком стекались наработки других работников завода, да не только их. Ибрагим действительно располагал кладезем идей, за счет которых можно было, обогатится так, как не снилось даже Рокфеллеру. Чего стоила одна мышка, не считая «чулочно – проволочной» технологии изготовления бабочек, цветов и женских украшений? Гансович давно бы разжирел на всех этих идеях, если бы не был стеснен рамками своей семьи. Рук не хватало, а расшириться не позволяла осторожность. Советская власть не слишком жаловала подобных предпринимателей.

Гипсовая мышка на самом деле была уникальным изделием. Приводя детвору в восторг, она двигалась, как живая, приводимая в движение «карандашно-резиновым» двигателем, так в шутку окрестили они механизм, придуманный и изготовленный приятелем Ибрагима, доцентом мехмата МГУ. Сама мышка родилась не сразу. Сначала был скорпион, потом черепашка, а дальше - крыса. Причем, все они изготавливались из эпоксидной смолы, а их образцами служили фигурки нецке из восточного календаря знаков зодиака. Понятно, что они были неудобны, как в изготовлении, так и в эксплуатации, пришлось совершенствовать технологию. Прежде всего, их увеличили и начали украшать, что повлекло за собой увеличение объема сырья и затрат. Это оказалось не совсем выгодно, да и места эти изделия стали занимать намного больше. Геннадий часто жаловался, что никакие изменения и улучшения не повлекут за собой увеличение цены. Это оказалось решающим. Ибрагим мгновенно сообразил, что, чем проще будет изделие, тем оно - выгоднее. Действительно, счастливый родитель выложил бы для ребенка только ту сумму, которую наметил, но не больше.

Вторым решающим моментом тоже стал Господин случай.

Заметив, что муж занимается черт знает, чем, Саша пришла в ужас. Когда он занимался нецке, это еще можно было понять. Копирование великого, древнего, восточного искусства можно было даже уважать, а тут же ее муж произвел на свет мерзкую крысу, при одном только виде которой, ее бросало в дрожь и поднимало под потолок. Причем, эта гадость еще и бегала по столу. Надо признать, что первое изделие действительно выглядело, как самая настоящая крыса. Автор покрыл ее кусочком настоящего меха, приделал усы и резиновый хвостик, вырезанные из автомобильной камеры. Все это привело в восторг сына Юрку и Гансовича. Правда, прагматичный Гансович снова покачал головой. В данный момент он был заказчиком, потому и диктовал условия. Последнее слово было за ним.

- Да! - вздохнул он, восхищенно оглядывая крысу. – Это просто шедевр, я такого даже не ожидал, но, увы, этого никому показывать нельзя, особенно в зоопарке. Там, конечно же, все оценят, но не добавят ни копейки. Полтинник и то с трудом выцарапаешь, так что просто необходимо, прежде всего, убрать мех, и все это упростить. Их же нужно будет выпускать сотнями, а может, и тысячами. Представляешь, сколько меха потребуется? Тогда уж лучше шубы шить. Короче, чем проще, тем лучше.

Естественно, крыса была упрощена, осталась без меховой шкурки, уменьшена до мышки, а в дополнение пришлось поменять еще и сырье. Ребенок, есть ребенок, не дай Бог, еще в рот ее засунет. Эпоксидная смола содержала ядовитый фенол, поэтому был подобран гипс, который укреплялся клеем ПВА.

Выполнив заказ друга, Ибрагим несколько лет интереса к зоопарку не проявлял, но самого Гансовича не забывал. Иногда помогал изготавливать и совершенствовать формы, поставлял герметик, другие компоненты, новые идеи, а тут вдруг обратился с предложением, поработать вместе. Гансович часто жаловался, что «зоопарк, как провальная яма, не хватает рук и изделий, чтобы заткнуть это ненасытное жерло».

начале Гансович обрадовался. Он только и мечтал, заполучить такого работника и компаньона. Ударили по рукам, и Ибрагим с бригадой подключились к производству мышки. Скоро стало понятно, что Ибрагим и его бригада начинают наступать партнеру на пятки, главное, бригадир буквально ссыпал дельные идеи и наработки, словно песок. Причем, все они с каждым разом становились все выгоднее и проще в изготовление. Наконец, появилась змейка, технология которой оказалась, намного, проще мышки, а стоимость даже возросла на несколько порядков. Появилась угроза, что зоопарковский воротила очень скоро обратит на Ибрагима, а акции Гансовича упадут до нуля, а может, и исчезнут совсем.

Гансович, естественно, испугался. Он не рассчитывал на такой размах, предполагая, что Ибрагим будет работать так же тихо, как и он, своей семьей или очень узким кругом. Увидев, что производство Ибрагима растет, как на дрожжах, он решил этому как-то помешать и просчитался. Остановить Ибрагима было уже невозможно. Кто же мог предположить, что он оставит свою престижную должность, довольно неслабую карьеру, полностью переключится на теневое производство, да еще вовлечет в это своих друзей? Самое любопытное, что полгода тому назад этого не мог предположить даже сам Ибрагим.

Продолжая внимательно разглядывать своих компаньонов, Ибрагим с грустью думал о том, что он и в самом деле никудышный руководитель. Рассчитывая на единомышленников и допустив эту горе – демократию, он действительно умудрился посадить их всех себе на шею. Больше других горлопанили Валентин и Амир. Ну, первого еще понять можно, хотя он всю жизнь сидел на шее и смотрел в рот. Правда, старался делать вид, что всего этого не происходит. Но братик-то, мерзавец, что он глотку дерет, когда все рыльце в пуху, да еще каком? Ведь получилось, что он, Ибрагим, организатор всего этого и руководитель допустил, что с его мнением не считаются. Оказывается, Валентин и Амир, практически не организовавшие толком ни одного дела, наоборот многое провалившие, знают лучше, как поступать и в этом случае, и в других тоже. И что самое печальное, остальные с ними соглашаются.

«Господи! – думал Ибрагим. – Сколько же промахов я допустил? Еще чего доброго власть возьмет Амир или Валентин. Ведь эти бараны смотрят им в рот, а меня совершенно не слушают. Смотрят в рот человеку, соглашаются с ним, а он их бессовестно обманул. Действительно, безмозглые бараны»!

Он вдруг вспомнил, как все они побледнели, когда в квартиру, превращенную в мастерскую, с улыбкой и шутками вошел Василий Степанович в своем милицейском, генеральском мундире. Многие из ребят видели его лет десять назад, когда он еще был полковником, и на новоселье, и на свадьбе. Но то, что их дружба продолжалась и, оказывается, была еще крепче, оказалось для них открытием и неожиданностью. Все эти годы ни о нем, ни о другом генерале, да еще КГБ, их добрый и верный Ибрагим даже словом не обмолвился. А этот генерал вошел, приветливо улыбнулся, и они обнялись, как родные. При этом он еще передал горячие приветы, как от своих подчиненных, так и от гебешника, который стал, аж, генерал- лейтенантом. Ибрагим видел, как у тех же Валентина и Амира, аж, мороз ходил по коже, когда они слушали его беседу с генералом. Оказывается, их друг и брат принимал участие в каких-то важных и довольно серьезных делах, касающихся перестановок в государственных структурах. С ним считались, советовались и жаловались, что какие-то перемены не удались.

Ибрагим потом долго корил себя за эту глупость. Действительно, это было непростительной глупостью. Открывать свои, да еще, какие возможности, обсуждать при этих людях, большая часть которых вообще не понимала, не желала понимать, что происходит с ним, со страной, да и с самими тоже, было опрометчиво и бесполезно. Все они жили в своих обывательских мирках и не желали их покидать. То, что он считал их компаньонами, тем более – единомышленниками, было самой настоящей иллюзией. Ведь именно это и дало им в руки флаг - «Давай, мол, Ибрагим, действуй! Покажи этому несчастному, как обижать честных тружеников»? Он долго клял себя последними словами, но исправить ничего уже не мог. Вот, что значит, поддаться всеобщему унынию и проявить минутную слабость? Желание как-то их успокоить, вселить уверенность в завтрашнем дне, обернулось тем, что теперь его начали сторониться, побаиваться, а главное, он перестал быть для них своим, понятным. Снова обманул, значит, он не свой. Нет бы, задуматься, почему это так происходит, они посчитали себя обиженными, оскорбленными в самых лучших чувствах. Валентин с Амиром оказались ближе, понятней, и хотя один из них был самой настоящей сволочью, они все равно оставались своими.

Естественно, что теперь тех дружеских отношений, в которых Ибрагим чувствовал себя вольготней, приятней, уже не будет. Ведь, примерно, то же самое произошло и с Сашей, когда она вдруг узнала о его второй, никому не известной жизни. Даже она еле-еле ему это простила, так что же говорить о других?

Вероятнее всего, и эти друзья, ни компаньонами, ни настоящими друзьями, тем более единомышленниками никогда не были, да и вряд ли когда-нибудь станут. Так хорошие знакомые, с которыми приятно скоротать свободное время. Снова права оказалась Саша, спрашивая с усмешкой: «Ну, кого ты еще не привлек в дело? С кем ты еще не поссорился»?

Ибрагим был уверен, что с настоящим, верным и понимающим другом как раз не поссоришься, если дело верное и честное. Да, могут быть размолвки, недопонимание и ошибки. Никто от этого не застрахован, но взаимопонимание, а главное, дружба всегда помогут их уладить. Значит, все эти в принципе неплохие ребята, к сожалению, оказались хорошими приятелями, но не друзьями. И требовать от них понимания неправомочно и бесполезно. Верно, молвит народная мудрость, что настоящих друзей много не бывает. А самое обидное, что среди всех, кого он привлек в это дело, таковых не оказалось вообще.

Думая обо всем этом, он вдруг с ужасом начал понимать, что, если сейчас все это решительно не пресечь, дело может рухнуть и похоронить всех под его обломками. Значит, нужно собирать себя в руки, а вернее, в кулак и становиться диктатором, как бы ему этого не хотелось. К чертям всю эту демократию, общее воодушевление, душевный подъем. Как в армии: приказ, - выполнение. Несогласные – навылет. Надолго ли его хватит? Ну, не свойственно ему гонять и одергивать людей, не умеет он этого, и не желает. Его самого еще нужно одергивать, гонять, удерживать, а потом, он же весь в сомнениях. Нет, никакой он не руководитель! Помощник, зам, - еще, куда ни шло, а вот руководить всем этим, да еще этими баранами, которых хоть дубиной бей, но единомышленниками не сделаешь, увольте!

Анализируя свой жизненный трудовой путь, он вдруг понял, что способен поднять людей на дело, даже неплохо их организовать, но только до начала трудностей и рутинной, каждодневной работы. Здесь его характера, терпения, силы воли, даже находчивости уже не хватало. Он умудрялся сажать себе на шею абсолютно всех, постоянно входя в их положение, и такое случалось уже не раз. Оказывается, он мог быть очень даже неплохим, но только пристяжным к какому-нибудь сильному и мудрому лидеру, таким как, Строков, Десков, его любимый директор, Леонид Сергеевич, а впоследствии тот, же Дед. Только с ними все его начинания имели и успех, и длительное продолжение. Вероятно, сказывались его разносторонняя, просто сумасшедшая увлеченность всем и вся, романтизм и отчаянная вера в людей.

Вот и сейчас стало понятно, что дело начинает рушиться из-за его просто-таки нежелания подчинить себе этих людей. Он мог это сделать, да еще как, но не хотел. Ведь после этого дружеские отношения были бы полностью нарушены. Да тетушка была права, когда говорила, что, «чем выше поднимается человек над остальными, тем меньше он может, позволить такую роскошь, как дружба, любовь и душевность». И как сохранить одно с другим, он просто не представлял? Дело, рожденное им, просто требовало жертв, недаром этот зоопарковский лидер так яростно защищал свою, отвоеванную территорию. Ведь ради этого дела, его действительно пришлось бы уничтожить, а он ему уже нравился больше, чем все эти ребята, увы, уже бывшие друзья. Да, все они были добрыми и славными людьми, но они не понимали самого главного. Руководителем в таком деле, где уже не было никакого вышестоящего начальства, где нужно было принимать ответственные решения за судьбы всех, кто шел за тобой и верил только тебе, должен был быть именно такой, как Дед. По крайней мере, таковых среди своих компаньонов Ибрагим не видел. Как потом скажет одни из его самых близких друзей, на самом деле умный и способный руководитель Василий Васильевич: «Хороший человек, это еще не профессия».

Короче, у Ибрагима действительно закралась мысль, объединить силы с зоопарковскими, а может быть, и просто лечь под них, поучиться у Деда, ставить дело и развивать его так, как это удалось именно ему. Понятно, что мысль была крамольной и, конечно же, вызвала бы бурю негодования, но сделать это было нужно как раз во имя дела, и для блага этих же недоумков, которые сейчас бурно высказывали, неудовольствие действиями своего лидера. Им казалось, что он ошибается. Ведь он уже ошибался не раз, и эти ошибки вместе с его упрямством, чуть не довели до разрыва и краха, когда его упрашивали на время отложить новое изделие и усовершенствовать мышку. Слава Богу, что его змейка все-таки получилась, а, если бы не получилась, что тогда? Ведь он и сам постоянно сомневался в ее успехе.

Сомнение – это великая и полезная вещь. Она способствует анализу, в том числе и своих собственных поступков. Чуть позже, вспоминая эти события, Ибрагим вдруг задумается о том, что желание и стремление, делать деньги, не слишком заманчивая цель. Более того она постоянно требует серьезных жертв. Безусловно, быть богатым и независимым, это очень приятно и неплохо, а быть бедным, оставаясь здоровым и сильным, просто стыдно, но ведь еще и другие цели, совершенно другие ценности, которые не требуют таких подвигов и усилий, за многие из которых потом становится стыдно даже перед самим собой. Взять, к примеру, то же творчество, к которому он постоянно стремился, но серьезно заняться так и не удосужился. Да, жизнь часто бывает жестокой и беспощадной, заставляя человека таким же быть и тебя, самого, но ведь это еще не повод, чтобы уподобляться жестоким, алчным тиранам. Действительно, Ибрагим всегда имел много денег, умел их зарабатывать и в то же самое время, смешно сказать, оставался нищим. Деньги имеют удивительную способность исчезать так же, как и появляются. Если бы ни Саша, он действительно был бы нищим, потому что совершенно о них не думал, зная и будучи уверенным, что завтра они появятся снова.

Конечно же, деньги дают власть, но он к ней никогда не стремился, даже ненавидел все, что было с нею связано. Он и сам всегда был свободным и независимым, и того же желал остальным, конечно же, в первую очередь, своим близким и друзьям. Но ведь всего этого он добивался совсем другим способом, где деньги ничего не решали. А это верная и честная дружба. Уж ее-то ни за какие деньги не купишь. И ведь таких друзей было немало. Он так гордился этим, и вдруг часть таких друзей была потеряна из-за какого-то проклятого бизнеса. Отчасти они были виноваты сами, не желая понимать его законов, презирая людей из тех же «органов». Но ведь и там тоже были люди, причем, очень даже человечные, порядочные и честные. Проклятое «чистоплюйство», поразившее советское общество, мешало признать, что везде есть свои гении и уроды, а настоящим другом может стать кто угодно, даже самый последний, униженный дворник.

Ведь, в конце концов, этот зоопарковский воротила как раз и оказался потом его другом, правда, совсем не таким, как ему хотелось, но преданным и настоящим. Ибрагим почувствовал все это сразу и не ошибся. И именно тот помог ему в трудную минуту, когда другие даже не поняли, что он серьезно болен и умирает. Когда он вспоминал об этом, его охватывал ужас. Ведь он мог всего этого так и не узнать, а, поддавшись общему настроению своих недальновидных, проще говоря, бездумных и бездушных горе –помощников, чуть-чуть не уничтожил такого мудрого, доброго и смелого человека. И из-за кого - брата, оказавшегося вором и подлецом; друга, который его предал и чуть не убил?


-7-

Дед действительно оказался мудрым и, можно сказать, великим руководителем. В каких-то вещах он был просто великолепен. Например, зачем раздражать российского чиновника и обывателя своей восточной внешностью, когда для этого под рукой всегда найдется обыкновенное, русское лицо с широкой, добродушной, немного туповатой улыбкой и таким же наивным, романтическим взглядом. Вот ему-то, этому лицу, как говориться, сам Бог велел представлять лицо фирмы, поэтому первым и верным помощником Деда стал симпатичный, русский парень Федор.

Уже позже, когда был организован кооператив, Дед ввел несколько принципиальных условий, за невыполнение которых вводилась своеобразная система штрафов. Прежде всего, работник кооператива должен был иметь, опрятный внешний вид, соответствующий служащему какого-нибудь серьезного государственного департамента, не ниже Министерства иностранных дел. Работяга завода, на котором базировался кооператив, мог ползать на четвереньках в рубище, даже голым в собственной моче и блевотине, а член товарищества обязан был всегда выглядеть подтянутым, аккуратным, в чистой, выглаженной рубашке и галстуке. Опоздание могло спокойно лишить работника ощутимой части зарплаты. Тоже касалось «бутылки пива на рабочем месте или бранного слова». Для этого, на самом видном месте была выставлена специальная банка, куда собирались штрафы за такие провинности. Причем, отчислялись они не в карман хозяина, а на хозяйственные нужды самих работников. Благодаря этому, были куплены многие полезные предметы, скрашивающие их жизнь и быт, например, холодильник, магнитола, телевизор, аквариум с рыбками, кухонная утварь, даже мягкая мебель.

Все эти правила касались абсолютно всех, в том числе и самого автора. Во время производственных совещаний, перед тем, как раздавать соответствующие «тумаки», он клал в банку солидную сумму и только после этого мог высказать все, что «накипело» на душе руководителя?

Когда благосостояние работников стало быстро расти, и они стали обзаводиться личным транспортом, было введено еще одно правило: каждая третья машина, поставленная у подъезда кооператива, так же строго штрафовалась, и в ту же банку. Понятно, что таким образом улучшалось и благосостояние самого кооператива.

Ни один из работников не припомнил бы случая, когда Дед лично не интересовался личной жизнью каждого своего подчиненного. Даже в случае смерти кого-то из работников, не дай сего Господь, его семья могла рассчитывать на помощь кооператива. Причем, это было не разовое пособие, а длительная, заботливая опека. Люди строго отбирались и так же ценились.

Дед часто шутил, что у него нет профсоюзов, он никого не держит, однако никто так и не помыслил его покинуть кооператив за все десять лет существования по собственной инициативе. Пожалуй, единственный, кто это сделал добровольно, был только Ибрагим.

Все это говорило о том, что встреча с таким руководителем была равносильна выигрышу в лотерее нескольких миллионов. Дед действительно много думал о других, практически забывая о себе, работая по двадцать часов в сутки. Трудно было понять, когда он отдыхает, спит, наконец, когда совещания «генералитета», к примеру, устраивалось часа в два ночи?

Конечно же, он не был идеален и имел достаточное количество пороков. Он ведь был всего лишь человеком, но все его волевые и мудрые качества перекрывали все остальное.

Еще у него была потрясающая память и какой-то невероятно весомый интеллектуальный багаж знаний, который он выкладывал малыми порциями и всегда к месту. Это были и народные притчи, и высказывания мудрецов древности, и свои довольно тонкие и мудрые замечания, которые Ибрагим потом цитировал в серьезных, научных, политических и экономических спорах. Чувствовались, и тонкий, отточенный ум Деда, и его поразительная склонность к анализу, и еще более потрясающая способность предвидения. Как хороший шахматист, он всегда предугадывал ход того или иного своего друга, знакомого или врага, и во многих случаях оказывался правым, когда давал им характеристику.

Много позже, Ибрагим был поражен, с какой точностью были предсказаны Дедом события, которые потом развивались с родным братом Амиром, тем же Валентином и многими другими? Дед, что называется, «глядел в воду», охарактеризовав их низменные качества, буквально, с первого взгляда. Было бы неудивительно, если бы Дед, например, писал неплохие стихи, еще более удачные прозаические произведения. Вообще, если бы за ним кто-то записывал его повседневные будничные изречения, какие-то всплески эмоций, к примеру, высказывания на производственных совещаниях, получилось бы довольно интересное, отчасти забавное, но и поучительное литературное произведение. Во всяком случае, чувствовался талант неплохого рассказчика и вдумчивого литератора.

Признавая лидерство Деда, Ибрагим чувствовал, что для того практически нет неразрешимых задач, а главное, тот все это делал намного быстрее и почти безошибочно.

Наряду со всем этим Дед мог быть невыдержанным, злым и жестоким до самодурства. Правда, он быстро отходил, но легче от этого не становилось. У многих подчиненных, как правило, оставался неприятный осадок. Ведь они же не могли ему ответить тем же. Слишком неравны были силы. Ибрагим считал, что такой сильный и мудрый человек не мог позволить себя, так распускаться.

Он часто задавался вопросом, как все это могло сочетаться в одном человеке? Осознание пришло позже, когда они неожиданно расстались после почти одиннадцати лет совместной работы. Ибрагим был обижен на его постоянные, часто несправедливые замечания и шутки, хотя, скорее всего, сказалась банальная усталость. Он уже был серьезно болен, и терпеть довольно сложный, взрывной характер компаньона было уже трудно. Была еще одна немаловажная причина. Саша упрямо считала, что именно Дед был виноват в том, что у Ибрагима развились тяжелые осложнения после гриппа. Возразить ей было нечем. Дед действительно упросил совершенно больного Ибрагима с невероятно высокой температурой участвовать в серьезных переговорах. Увы, без него они не состоялись бы вообще.

Расставшись, Ибрагим неожиданно остро почувствовал потерю и вдруг начал понимать, что заставляло Деда быть таким?

Из досье, составленного на него милицейскими и «конторскими! служаками, следовало, что тот совершенно не общался со своей диаспорой, даже с армянами, выходцами из Азербайджана, откуда был родом сам. Из этого, в свою очередь, проистекал вывод, что он не чувствует и не знает «голоса крови». Однако это было совсем не так. Дед любил свой народ и даже им гордился. Да и не такой это был человек, чтобы просто так отказаться от своего народа, родины и предков.

Если бы этим вопросом задался кто-либо другой, вероятнее всего, этому не было придано такого значения, а Ибрагиму, выстрадавшему все это на собственной шкуре, эти мысли просто сломали голову. В ней никак не укладывалось, как в его друге одновременно сочетались - неистовый напор, звериный оскал, порой граничащий с жестокостью, и тонкая, добрая, интеллигентная душа романтика? Что заставляло Деда быть каким-то нелюдимым зверем – одиночкой, циником, не верящим порой даже себе? Ведь Ибрагим не раз был свидетелем, с какой теплотой тот относится к матери, жене, детям и слабым, хотя и пытался, казаться, эдаким толстокожим деспотом, тираном и паханом. И как не скрывались под этими масками его доброта, душевность и отзывчивость, они все равно проявлялись и к русским компаньонам, и к окружающим, да и сам Ибрагим неоднократно испытывал их на себе. Ведь, в какой-то степени Дед был очень близок и похож поступками и мыслями на него самого. Ибрагим это чувствовал, как никто. И все же они сильно отличались друг от друга. Деда что-то довольно сильно ожесточило, сделало одиноким, несчастным и циничным. И это «что-то» должно было быть очень весомым. Характер у Деда был сильным, если не сказать больше, почти непрошибаемой броней. И все-таки это «что-то» прошибло его броню.

Откровение пришло неожиданно. Вероятнее всего, истоки этого нужно было искать в его детстве и юности. Ведь они прошли среди враждебных к армянам азербайджанцев. Кому, как ни Ибрагиму было знать, с какой жестокостью у него на родине травили мальчишек других народностей, в первую очередь, тех же армян и евреев? Ведь они были похожи всем, и внешностью, даже традициями, но отличались только тем, что почему-то не верили в Аллаха. Это уже было непростительно, и, естественно, считалось откровенным предательством. Ведь русским их вера еще как-то прощалась, но этим иудам этого спустить было нельзя. Вот их-то и травили еще сильнее. Недаром эти оба не слишком многочисленных народа стали самыми яркими, талантливыми, достаточно сильными и, увы, нелюбимыми всеми.

Вспоминая всех своих знакомых армян и евреев, Ибрагим отмечал, что почти все они действительно были талантливыми, яркими и сильными личностями. Один Абовян, или тот же академик Гинсбург стоили того, чтобы преклоняться перед их талантами ученых и высокоразвитым интеллектом настоящих, можно сказать, великих людей. Однако первого не продвигали даже в ученый совет института, а другого попросту старались не замечать. И все потому, что их национальность не соответствовала соответствующим канонам российского общества, которое, хотя и меньше, но все равно травило инородцев так же, как и все остальные. И Дед, конечно же, был в первых рядах этих бедолаг, так как обладал качествами, сопоставимыми с теми, какими обладали те же Абовян и Гинсбург.

Да, Деда, вероятнее всего, сначала сильно травила азербайджанская безмозглая поросль, подогреваемая такими же недалекими родителями, а затем и российское общество, не подозревая, что растит богатыря и свою погибель. Да, да, именно могучего богатыря, который когда-нибудь обязательно расправит плечи и, в конечном счете, будет давить своих обидчиков, как клопов. Вот, что значит, передавить такую сильную личность, как Дед? Не понимая этого, можно вообще вырастить монстра, который перевернет мир. Ведь именно в момент ответной реакции обостряются все чувства, ум, воля, наконец, талант организатора, которые собираются в единый мощный кулак, способный нанести такой сокрушительный удар, который обидчик не может представить даже в самой разгулявшейся фантазии.

Чем больше Ибрагим думал обо всем этом, он еще яснее понимал, что поступил верно, решив, не затевать с Дедом вражды. Верную службу сослужили его природное чутье, осторожность и напутствия деда Ниязи, часто говорившего, что обязательно найдется тот, кто окажется сильнее, изворотливее и стойче. Деда, действительно, нужно было убивать в прямом смысле, иначе этой войне не было бы конца. Тот не сдался бы, ни при каких условиях. С таким человеком нужно было быть только союзником или отойти в сторону.

Наблюдая за ним со стороны и немного зная его личную жизнь, можно было без конца удивляться, а частенько и веселиться. К примеру, Ибрагима забавляло, как к его партнеру относились на основной работе. Сотрудники считали его той самой рабочей лошадью, на которой пашут без продыха, при этом, человеком, который много себе позволить не может потому, что помогает своей первой семье, конечно же, близким родным, матери, брату и вообще всем, кого любит и почитает. А при его большой и сердобольной душе, таковых, конечно же, насчитывалось немало. Собственно, так это и было. Он, действительно, трудился, как вол, вел себя достаточно скромно, тихо, а кроме того, никогда не обедал в столовой, не носил пальто. Никто же даже не предполагал, что у подъезда его всегда ждала какая-нибудь машина, и верхняя одежда ему просто не нужна. По этой же причине ему не нужен был единый билет, который он регулярно покупал и предъявлял, как документ принадлежности к среднему сословию скромных, советских служащих.

По поводу пальто Ибрагим часто вспоминал один забавный случай. У Деда, конечно же, было пальто, и не одно, но сотрудники, отметив про себя крайне его стесненное финансовое положение, решили сложиться и подарить ему недорогой, но вполне приличный пуховик. Понятно, какую реакцию это вызвало у супруги и его близких компаньонов. Он, естественно, не любил таких шуток и только то, что подарок был сделан от души, не позволял ему его выбросить на помойку.

У окружающих действительно складывалось впечатление, что он не может себе многое позволить. Всегда и всюду в одном и том же выглаженном костюме, конечно же, одних до блеска вычищенных туфлях, накрахмаленной, чистой рубашке, даже в одном и том же галстуке. Только очень близкое окружение знало о том, что абсолютно одинаковых костюмов у него в шкафу видело до двух десятков, то же самое происходило с обувью, не считая несколько сотен рубашек. Попытки любимой хоть как-то разнообразить его гардероб обычно заканчивались грандиозными скандалами. Нет, купить еще что-то, было возможно и не преследовалось, но вот надеть на него это невозможно было даже под расстрелом. Единственно место, где он переодевался в совершенно несвойственный ему, цветастый спортивный костюм, был Тушинский аэродром. Дед был заядлым дельтапланеристом, а его компаньоны с замиранием сердца наблюдали за тем, как их босс парит под небесами на своем алом дельтаплане, усердно моля Бога, чтобы все закончилось благополучно. Больше всего на свете они теперь боялись осиротеть, прекрасно понимая, что это лишило бы их привычного куска хлеба, да еще с таким жирным и вкусным маслом. Поэтому особой радостью для них был момент, когда он снова переодевался в свой обычный серый костюм, превращаясь в любимого руководителя.

Этот консерватизм был для Деда своеобразным, отработанным имиджем, выучкой застойных времен, защищающей успешных людей от завистливых, нередко озлобленных взглядов простых, советских тружеников.

Ибрагиму все это было понятно, как никому другому. Он так же пытался слиться с толпой, стать в ней своим, незаметным, особо не выделяющимся, однако взять пример с мудрого друга так и не смог. Слишком велик для него оказался соблазн, одеваться хорошо и разнообразно, когда к тому же позволяли возможности. Да и не хотелось сливаться с серой, безликой толпой, поэтому он выбрал другой способ. Покупать добротные, дорогие вещи, разок другой покрасоваться среди близких, чтобы почувствовать себя человеком, затем прятать в шкаф до хороших времен, а на людях появляться в том, что куплено дешево на барахолках. «Слаб в коленках», по сравнению с Дедом, он оказался не только в одежде. Когда появилась возможность пересесть из «Жигулей» в приличную машину, он еле-еле сдерживал себя, чтобы не купить свою голубую мечту - «Мерседес». Только ультиматум друга останавливал его от последнего шага. Дружба с Дедом перевешивала даже это.

К сожалению, для Ибрагима, их отношения так и не переросли в настоящую, искреннюю дружбу. Ни тот, ни другой так и не смогли, не решились приоткрыть души. В жизни очень редко встречаются единомышленники, чаще всего этого вообще не происходит, а тут Бог решил сделать обоим такой щедрый подарок, а они этого не поняли, не почувствовали, а может и не захотели. Хотя так оно, вероятно, и было предначертано. Кто знает, что было бы, если бы судьба их не развела?

Ведь каждый жил двойной жизнью, старательно пряча свою скрытую сторону, как от всех остальных, так и друг от друга. Один играл хитрую, загадочную личность, другой подыгрывал, прикидываясь простачком, глядишь, и доигрались бы? А ведь могло быть и так. Один, не поверив в силу и разум другого, неудачно пошутил или посмеялся, а другой – возьми, да обозлись. И результат непредсказуем. Как-никак у обоих, горячая кровь, восточная, где мужики, как правило, слов не ветер не бросают. А испытывать судьбу, когда она и так преподносит такие сюрпризы, что только держись, все же не стоит. На силу всегда найдется другая сила. «Вынимая кинжал из ножен, еще не знаешь, как это обернется? Может им зарежут и тебя, самого»?

А так, отношения дружеские, к счастью, сложились, что в бизнесе, особенно российском, бывает редко. И было много совместных дел, которые принесли достаток не только им, и симпатия друг к другу на всю оставшуюся жизнь.


Компаньоны с нетерпением ждали ответа Ибрагима, который вот уже довольно долгое время не принимал участия в трениях и о чем-то напряженно думал. Это было на него не похоже. Обычно он принимал решения довольно быстро, легко, с неизменной дружеской улыбкой. Теперь же его лицо было суровым, задумчивым и огорченным. Могло показаться, что он осознал свою неправоту и очень сильно все это переживает. Во всяком случае, так казалось присутствующим, и двое ребят - Леня и Сергей даже пробовали его успокаивать, негромко подбадривая дружескими взглядами и теплыми словами.

- Ладно, Ибрагим, с кем не бывает? - негромко нашептывал, сидящий рядом Леонид и положив руку на друга. - Мы все понимаем, оробел, не проявил необходимой твердости, но дело – есть дело. Ты же все прекрасно понимаешь. Уступи сейчас этому армяшке, - он же вообще на шею сядет. Они же хитрые и жадные. Мы же свое просим. Где же твоя гордость, восточная хитрость, наконец? Давай, дружище, приходи в себя и покажи ему свою силу! Что ты, в самом деле, раскис, как барышня»?

- Правда, дружище, кончай хандрить! – вторил ему сидевший напротив Сергей. – Плюнь ты на этого барыгу! Что он тебе родной? Вон Валька говорит, он тебя унизил, даже разговаривать не стал. В конце концов, не хочешь, - мы сами с ним разберемся.

Ибрагим поднял глаза и еще внимательно оглядел свою команду. Будто заново изучая, он убедился, что они единодушно продолжают настаивать на решительных действиях в отношении зоопарка, неожиданно улыбнулся и спокойным твердым голосом произнес:

- По-моему я уже сказал, что встреча в Зоопарке состоялась, и мы будем ждать ответного хода. Никаких других, тем паче решительных действий от нас не последует. Кто со мной не согласен, я не держу, но предупреждаю, кто сунется туда без меня, горько об этом пожалеет! Надеюсь, на этот счет ни у кого сомнений нет. Все свои обязательства перед вами, я, кажется, выполнил, даже научил чему-то, в том числе зарабатывать. Возвращаясь к зоопарку, могу сказать, что только один раз они не выполнили своих обязательств. Причем, причины могли быть разные, в том числе и наш брак. Придется подтянуться. О браке говорят и другие потребители, а для них мы отбираем самое лучшее. Так что вина отчасти, а может и в большей степени наша. Мы ведь не ширпотреб делаем, как при социализме, а настоящую качественную продукцию, которая, между прочим, стоит денег.

- Но ведь они, же платят нам только рубль, а сами продают и за два, иногда и за три, они, же торгаши, что хотят, то и воротят, - возразил Саня и все его поддержали.

- Хотелось бы спросить? – ответил Ибрагим. – С каких это пор мы не уважаем чужой труд? Из вас кто-нибудь пробовал торговать? Кстати, они тоже люди и могут ошибаться. К тому же они первыми нашли этот способ заработка, хотя бы за это их стоит уважать и быть им благодарными. Лично я помог бы им укрепиться в этом месте и искать новое. Сам я торговать не умею, не намерен и вам не советую. Насчет цены отчасти согласен, но по опыту знаю, сколько им приходится отстегивать разным проверяющим, тем же, милиции, зоопарку? Может получиться и так, что они своих денег не отрабатывают, когда мы недопоставляем им продукцию. Короче, уговор дороже денег и мы этот сезон закончим так, как начали. И еще, категорически буду против, если кто-нибудь из вас попробует наладить продажу в Москве. Считайте, как хотите, можете считать это вторым серьезным предупреждением!

- Ты бы таким грозным был в зоопарке, - усмехнулся Валентин.

- Повторяю, у меня к ним претензий нет, а вот к вам, по поводу брака есть. Так что предлагаю закончить трения и приступить к работе. Хороший я руководитель, плохой, теперь уже не важно, давайте закончим сезон, а после поговорим. Тогда готов буду всех выслушать, но сейчас, пока вы здесь, в этой квартире, вы будете выполнять только мои распоряжения. Всем понятно?

Ребята немного, удивленно поворчали и дружно согласились. Для них было неожиданностью, что Ибрагим, до того тихий, даже где-то робкий, неожиданно повысил голос и взял командный тон. Это их мгновенно успокоило, и они даже прикрикнули на Валю и Амира, которые бурно продолжали обсуждать неправильное поведение лидера.

Совещание было закончено, но обиженный Валентин решил уйти из бригады, и работать дома, сдавая продукцию Ибрагиму и отвечая только за себя. Через недели две он снова попросился в бригаду. Соседи были не в восторге от его деятельности. Его примеру больше никто не последовал, правда, Амир немного пометался по разным точкам, убедился, что там его присутствие нежеланно, и успокоился.

-4-

Ибрагима трясло от предстоящего разговора, но он понимал, больше так продолжаться не могло. Его душили слезы, обида, при этом страшно кололо под сердцем. Он уже чувствовал, что чем-то сильно болен, и этот недуг его быстро пожирает, но даже это не было самым страшным. Страшно было то, что все его старания, усилия, были абсолютно напрасны, любимый брат так и не исправился, окончательно превратившись в вора и подлеца. До какого-то момента он еще пытался уверить себя, что это болезнь, что от нее нужно как-то избавить брата, отучить. Увы, все это оказалось блефом, своего рода успокоением, боязнью признаться самому себе, что самый близкий человек может быть таким мерзавцем, даже хуже, чем его мерзкая жена.

Еще совсем недавно Дед нашел способ, как от него избавиться.

Он попросил усовершенствовать технологию игрушки, за которую не брался никто из разработчиков, в том числе и сам, Ибрагим. Жадность Амира снова одержала победу, хотя старший брат всеми силами пытался его отговорить. В результате, тот взял деньги, оговорил срок и не появился. Он просил всего две тысячи и две недели, Дед же авансировал его тремя тысячами и месячным сроком. Ибрагим предпринял несколько попыток, вернуть за брата деньги, а в последнюю, спустя месяц от назначенного срока услышал от Деда следующее:

- Знаешь, Ибрагим, я, хоть и не верю в Бога, но искренне ему благодарен за то, что твой брат так и не появился. Неужели ты не понимаешь, что я никогда у тебя этих денег не возьму? Ты меня, пожалуйста, извини, но я бы и больше заплатил, чтобы никогда не видеть, эту сволочь. Я все понимаю, ты его любишь, все прощаешь, но, была б моя воля, я и к тебе бы его на пушечный выстрел не подпустил.

Месяца два Ибрагим не мог прийти в себя от этого разговора. Дед был абсолютно прав. Амира уже давно нужно было гнать из дела поганой метлой.

Теперь изобретательность Амира ополчила и всех остальных ребят.

Два раза Ибрагим ловил его на том, что тот потихонечку вытаскивал деньги из конвертов с зарплатой у своих же людей. Те, естественно, обращались с вопросами, за что с них вычли? Пришлось извиняться, дескать, ошибся, запарка. Стыд-то, какой! А потом выяснялись отношения с Амиром. Тот выкручивался, даже не краснея, клялся, что такое не повториться и делал то же самое. Ибрагим опять никому, ничего не сказал, хотя многие уже догадывались, почему деньги пропадали только у людей Амира. Пришлось лишить его возможности общаться со своими людьми, и вот теперь он стал воровать продукцию и продавать ее на «Птичьем рынке». Дед, конечно же, все мгновенно выяснил, сам мер не принял и предложил разбираться самим. Ну, а что сказали мужики, нетрудно догадаться. Месяц тому назад, они выгнали вора, который вынес всего лишь двадцать пять змеек, а этот, оказывается, воровал чемоданами. Вчера его снова поймали за руку.

Около трех лет получать наравне со всеми организаторами, а это уже по две-три тысячи рублей в месяц, еще зарабатывать самому где-то полторы, и все испоганить из-за каких-то двухсот рублей. Действительно, «горбатого исправит только могила»

Еле сдерживая себя, Ибрагим предложил брату уйти по-хорошему, обещая выплачивать такую же сумму, какую получает сам. Вместо того чтобы принять эти, вполне нормальные условия и уйти по-мужски, Амир вдруг обиженно раскричался, начал грозить, что все еще горько пожалеют, что как-нибудь проживет без этих подачек.

- Все, вы сволочи! – кричал он. – И твои друзья, недоумки, и твой Дед. Я стоял у самых истоков, во всем тебя поддерживал, работал, как проклятый, а ты? Все они тебе дороже родного брата. Значит, ты такая же сволочь! Подумаешь, чуть-чуть продал не сторону, вы же не обеднеете, а у меня проблемы. Можно же это понять? Ничего, проживу как-нибудь без вас. Я даже не предполагал, что именно ты окажешься таким гадом? Не нужна мне твоя любовь и ты сам!

Ибрагим отказывался верить своим ушам, у него еще теплилась надежда, что брат просто болен на голову, и его еще можно вылечить.

Скоро выяснилось, что это не так. Как ни в чем не бывало, Амир вернулся к Зяме и поведал тому, что брат его бессовестно выгнал, даже не объясняя причины. Маме, бабушке и тете он сказал то же самое.

Окончательно поняв, что Амир не желает объяснять истинных причин, а мама, в свою очередь, не хочет замечать подлости младшего сына, Ибрагим приехал к ним, пригласил туда бабушку, тетю и сказал:

- Не хочу, и не буду объяснять причин наших окончательно прерванных отношений. Хочу сказать только одно. Мой брат – вор, подлец и мерзавец! Очень прошу запомнить, что это не очередная ссора, а очень серьезная оценка всех его поступков и его сущности. Приятно вам это или неприятно, но я больше не хочу его знать, видеть и слышать! Хочу обратить ваше внимание, что я долго взвешивал и думал прежде, чем все это сказать. И теперь заявляю с полной ответственностью, что для меня брата больше не существует! Говорить все это больно и трудно, поэтому прошу вас никогда, слышите, никогда больше ничего говорить о нем, спрашивать, даже упоминать! Вы вправе поступать так, как велят вам ваши сердца и совесть, но сам я ничего другого, к моему глубокому сожалению, сказать не могу.

После этого он оделся и вышел. Он надеялся, что его слова заставят их всех, наконец, задуматься и понять, что же на самом деле представляет, из себя Амир. Как потом оказалось, этого не произошло. Наоборот, все ополчились против него самого. Если бабушка и тетка еще как-то пытались его образумить, то мама просто перестала разговаривать. Образумить ее уже было не кому, отца и тетушки уже не было.

Между тем, Амир пил свое горе стаканами, не забывая забирать все деньги у матери, полностью выгребая ее холодильник. У бабушки и тетки происходило, примерно, то же. Он все еще надеялся, что брат одумается, попросит прощения, и их отношения станут прежними. Он был уверен, что Ибрагим никогда не пойдет на крайние меры, но ошибся. Прежнего Ибрагима больше для него не существовало. Он вдруг стал жестоким и неумолимым. Все обещания, мольбы, воспоминания о прошлом стали абсолютно бесполезными. Никто такого не ожидал, он снова всех поразил.

Да, Ибрагим был уже очень болен, но у него хватило мужества и сил, сказать родному брату свое последнее – нет! После этого тот для него и в самом деле перестал существовать. Единственное, что он сделал ради родных и памяти отца, так это сдержать своих могучих, влиятельных друзей, готовых сурово наказать негодяя. Время показало, что это было зря, по крайней мере, мама была бы жива. Но тут уж ничего не поделаешь, мать есть мать, она любит свое дитя, каким бы оно, ни было, и расплачивается за эту любовь даже ценой жизни. Трудно судить, что было бы лучше, а может и не стоит. Все-таки это промысел Божий и не следует решать за кого-то его собственную судьбу, даже если это твоя родная мать.


Дальше Амир плелся по жизни той жалкой дорогой, которою выбрал сам и упорно к ней стремился. Очень скоро он лишился своей квартиры. Фирочка быстренько с помощью любимого папочки прибрала ее к рукам, вышвырнув мужа-неудачника на улицу, который, как, оказалось, был должен крупную сумму еще и Зяме. Зяма, в отличие от друзей Ибрагима, предъявил зятю нотариально заверенные расписки. Сумма была даже большей, чем стоимость квартиры. Самое грустное и одновременно смешное, что сама квартира посмеялась над ее новыми владельцами. Уезжая в Израиль, они продали ее своему знакомому с условием, что деньги будут переведены по новому месту жительства. Денег, увы, как за нее, так и за свою трехкомнатную квартиру под Москвой, они так и не дождались. Их приятель оказался очень ловким мошенником.

И тогда произошло действительно самое смешное и грустное. Оставшись без денег, Фирочка вспомнила про мужа, стала уговаривать его приехать к ней, даже приехала к нему на последние отцовские деньги. Амиру было не до нее, он и сам не знал, как существовать самому, измученный одной мыслью, что делать дальше?

Понятно, что единственный человек, который протянул ему руку помощи, конечно же, была мать. Она прописала его к себе, отдала ему все свои драгоценности, включая даже то, что осталось от отца. Амир постоянно закладывал их в ломбард, где они и остались навсегда.

Ибрагим делал попытки, как-то их спасти, хотя бы оставить память об отце, предлагая их выкупить, но ему этой возможности так и не дали. Единственное, что ему удалось, так это на какое-то время оградить мать от посягательств ее «несчастного» сына, выдав ее замуж за знакомого вдовца, профессора. Мама прожила с ним почти восемь лет, очень довольная, что стала женой профессора, затем и академика. На какое-то время она снова была счастлива. Новый муж полюбил ее, всячески оберегал и заботился. С ним она побывала в таких странах, о которых даже мечтать не могла с Рахимджаном, а это и Египет, и Франция, и Испания, и Индия. Ей удалось побывать даже на королевском приеме в Швеции.

Бабушка Нурия и ее младшая дочь, поддержавшие Ибрагима с затеей, выдать маму замуж, были за нее рады и довольны. Правда, их немного удручало, что ее новый муж немного жадноват и совсем не дает денег. Они же не знали, что он был строго предупрежден ее старшим сыном, что она все, до последней копейки отдает любимому и несчастному Амиру, оставаясь без гроша.

Амир, конечно же, был недоволен этим браком. Сначала он пытался ему воспротивиться, закатывая истерики, как матери, так и ее мужу. Поняв, что это не возымело действия, он стал им мешать, буквально. Ложился спать в их комнату, выставлял вещи мужа на лестницу. В результате, «молодоженам», в прямом смысле, пришлось бежать в холостяцкую квартиру, которую они предполагали сдавать. Перед отъездом сын выкрал у матери паспорт и уговорил ее выписать генеральную доверенность. Несмотря на все уговоры, мольбы матери и сестры, она совершила эту глупость, уверовав в то, что сын не сделает ей ничего дурного. Больше в свою квартиру она так и вошла. Ее просто не стало. Она и ее любимый Амир превратились в бомжей.

С потерей квартиры родителей Ибрагим лишился большей части своих документов и наград, не считая подарков, которые отец дарил своему внуку. Все это хранилось именно там, чтобы родители могли похвастаться успехами своих детей, которые относились к этому слишком небрежно, даже скептически. А для них все это было огромной радостью и сознанием того, что жизнь прожита не зря, что они вырастили настоящих людей. К счастью, бабушка Нурия все-таки сохранила что-то из документов и наград внука. Это обнаружилось перед самой ее смертью.

После неожиданной смерти мужа, с которым мама так и не расписалась, ей пришлось переехать в маленькую однокомнатную квартиру, которую снял старший сын, и где она прожила вдвоем со своим несчастным любимцем еще два года. Навещала ее только родная сестра, Ибрагим здесь так и не появился. Он уже был тяжело, болен, а Саша, опасаясь за его жизнь, просто не пустила. Последние визиты к матери оканчивались серьезными сердечными приступами и больницей. Испытывать судьбу она уже не желала, понимая, что причиной его болезни явились события, связанные именно с матерью, братом и его женой.

Чуть позже выяснилось, что именно Фирочка желала смерти так ненавистному ей брату мужа. Нельзя определенно сказать, что она сделала, и участвовал ли в этом сам Амир, но все три народных целителя, к которым пришлось обращаться в разное время, в один голос заявляли, что виновницей тяжелой, сердечной болезни Ибрагима является очень близкая родственница, очень похожая на нее. Последняя женщина-экстрасенс, снимавшая с него порчу, так и заявила, что «это жена брата». Когда он ей не поверил, она предупредила, что все скоро проясниться, потому что эта женщина будет сурово наказана. Любое подобное деяние, объяснила она, включая порчу, имеет свойство бумеранга. Если, человек, на которого она была наведена, сумеет устоять, обязательно пострадает тот, кто ее наслал.

Во время последнего визита к маме Ибрагиму пришлось поверить во всю эту чертовщину. Мама, как обычно, стала плакаться по поводу того, что братья никак не помирятся, что ей тяжело на это смотреть. Ее родная сестра и Саша, уже не отпускавшие к ней одного Ибрагима, стали уговаривать ее, пожалеть сына, закончив этот бесполезный, губительный для него разговор. Ее это не остановило, и она уже настойчиво стала умолять Ибрагима пожалеть Амира в его действительно трудный момент. Его жена Фира неожиданно попала в больницу и находится при смерти. Ее поразила какая-то страшная, неизвестная болезнь, а все тело покрылось жуткими язвами. Тетя и Саша, знавшие о предупреждении целителя, переглянулись и все поняли. Да, все это оказалось правдой. Эта дрянь на самом деле наслала порчу и пострадала от своего же проклятия.

Самое любопытное, что все это уже позже подтвердила Ибрагиму одна его знакомая цыганка, жена цыганского барона. Она так и сказала, «брат потому-то и породнился с этой «мерзкой тварью», способной только на подлое, черное дело», что сам обладает такой же черной, злобной душой». Еще она предрекла, что он погубит мать, а эта «тварь» может и выживет, но останется уродиной, от которой откажется абсолютно вся ее родня.

Фира уцелела, но от былой красоты и здоровья не осталось даже упоминания. Родные ее покинули уже в Израиле, практически бросив на произвол судьбы. Зяма умер, надорвавшись на тяжелой работе, друзей и подруг у нее никогда не было, а мать с сестрами были заняты поиском своего счастья. Нужно было думать о себе, а больная, безобразная сестра в их планы никак не вписывалась. Последний раз ее видели в арабском квартале Иерусалима, где она в шабат подметала улицу. Евреи вначале возмущались, как может иудейка опуститься до такой низости, но скоро успокоились. Все дочери Зямы не являлись настоящими еврейками. В Израиле национальность человека всегда считалась по матери.

Ибрагим не желал смерти ни ей, ни брату. Более того он просил Бога сурово их не наказывать, так как они наказали себя сами. Видно, и это он сделал напрасно. Оказалось, что они были прямыми виновниками смерти мамы. После ее похорон тетя обнаружила огромное количество нетронутых лекарств от сахарного диабета и довольно большое количество посуды из-под сладких сиропов, варений и джемов.

Только теперь стало понятно, что темные силы, завладевшие Амиром еще с рожденья, так его и не отпустили, а сам он даже не попытался вырваться из их рук. Правы оказались и дед Ниязи, и баба Ира, и тетушка, но остальные к ним так и не прислушались.


Последний раз братья встретились на похоронах матери.

Амир с трудом узнал брата. Тот выглядел больным, уставшим, стал совершенно седым, поправился и побледнел. После двух клинических смертей и серьезной операции на сердце, он еще держался молодцом, сам сидел за рулем машины, даже подносил с друзьями гроб с мамой. Амир бросился к нему на шею, но тот отстранился, подал руку и попросил, то, же самое проделать сына, который отдернул руку. Совершенно чужие люди поступают на похоронах именно так и не более того. Тетя и Саша тоже подали ему руки, так же отстраняясь от его объятий. Обниматься пришлось только с детьми тети, которые многого не знали и удивлялись поведению матери и семьи Ибрагима. Подходить к друзьям брата он уже не решился, зная, что за этим последует.

Маму хоронили в абсолютном молчании. Ее положили в землю рядом с отцом, мулла прочитал поминальную молитву, и толпа провожающих поспешила в автобус. Амир в нерешительности посмотрел на брата, пытаясь о чем-то спросить, но тот его прервал, забрал похоронные документы, посадил в машину Сашу, сына, тетю и, даже не кивнув, уехал. Растерянный Амир так и остался один у ворот кладбища. Ему не предложили даже помянуть маму. Собственно, а зачем? За все восемнадцать лет он так и не появился на могиле отца, у бабушки, которая лет десять назад после его визита так и не нашла пенсии, у тетки, которую он тоже бессовестно обворовал. Впрочем, на могиле матери он не появлялся и после. Для нее и для всех остальных Амира уже больше не существовало.


ИЛЛЮСТРАЦИИ