Михаил Мухамеджанов

Вид материала

Документы

Содержание Сашин дом

Подобный материал:

• Михаил Мухамеджанов, 8773.91kb.
• Автор файла (январь 2009г.): Мухамеджан Мухамеджанов, 250.83kb.
• Источник: приан ру; Дата: 25. 07. 2007, 1194.96kb.
• Симфония №6, фа мажор,, 117.38kb.
• Михаил Зощенко. Сатира и юмор 20-х 30-х годов, 1451.23kb.
• Белоголов Михаил Сергеевич «79 б.» Королёв Сергей Александрович «76 б.» Лущаев Владимир, 13.11kb.
• Михаил кузьмич гребенча, 73.67kb.
• Бюллетень книг на cd поступивших в библиотеку в 2010 году, 544.6kb.
• Алексеев Михаил Николаевич; Рис. О. Гроссе. Москва : Дет лит., 1975. 64с ил. (Слава, 1100.71kb.
• Михаил Илларионович Кутузов великий сын России, величайший полководец, генерал-фельдмаршал, 113.48kb.

- Да ладно вам, Гурген Саркисович, - пыталась пошутить Саша. – Что вы меня сватаете, может, я ему еще и не понравлюсь?

- Вы и кому-то не понравитесь? – сделал удивленно-шутливое лицо он. – Я от вас без ума, половина института уже на грани сумасшествия, а вы все еще сомневаетесь? К своему глубокому сожалению, вынужден признаться, что вы ему понравились. Вначале по своей неосторожности я рассказал ему о своей симпатии, а по возвращении из вашей библиотеки, он, по-моему, забыл, зачем вообще попал в институт. Сватаю? Представьте себе, каково мне, отдавать такую красавицу, своими руками. Я, между прочим, тоже восточный мужчина. А если серьезно, мне бы очень хотелось, чтобы вы были счастливы. И поверьте мне, старому сердцееду, что это, кажется, то, что вам нужно. Самое главное, он настоящий мужчина, а остальное сделаете вы своей мудростью и очарованием. Да и вот еще, когда он спрашивал про вас, да, да именно про вас, открылось еще одно его качество – застенчивость. Так вот, когда он спросил меня о вас, у него сердце билось так, что это услышали даже мои соседи за стенкой, притом, что его бормотанье я вначале даже не расслышал. И это при его, можно сказать, поистине львиной храбрости. А вы говорите, сватаю. На свадьбу, пожалуйста, не забудьте пригласить!


-2-

На следующий день «Светило» вновь появился в библиотеке, попросил несколько журналов и попытался шутливо заговорить с Сашей. Шутка показалась ей неуместной, хотя не глупой, но она довольно жестковато словесно его отхлестала и оставила в недоумении. Он понял свою ошибку и, извинившись за бестактность, повторил попытку заговорить в том же шутливом тоне, значительно его смягчив. На этот раз шутка была уже остроумной и удачной, но Саша снова ее парировала, отметив про себя, что у шутника удивительная способность к мгновенному анализу ситуации, и удивилась сама на себя: за что она так на него взъелась?

Третьей попытки, к ее удивлению, не последовало. Вместо этого он подкатил к другим девушкам библиотеки, довольно весело пообщался с ними, забрал литературу и удалился.

Дня через три, приступая к работе во вторую смену, она обнаружила, что в их служебной комнатке полным ходом идет пышное, веселое чаепитие с двумя огромными тортами и неимоверным количеством фруктов, сладостей и конфет. Когда она вошла в комнату, смех немного стих, но оживление продолжалось. Ее пригласили к столу, во главе которого сидел он, красиво нарезал на поднос настоящую, дурманящую своим ароматом дыню – «торпеду» и что-то весело рассказывал сидящим. Сославшись на большое количество дел, она удалилась в читальный зал. Через некоторое время он вышел в сопровождении двух ее сотрудниц и, стараясь не смотреть в ее сторону, удалился из библиотеки.

Вечером того же дня, она увидела его у проходной, где он о чем-то оживленно разговаривал с охранником. Когда она прошла мимо, он догнал ее и попросил разрешения проводить до дома. Она ответила резким отказом. Несмотря на это, он все же проводил ее до подъезда, следуя на почтительном расстоянии, погулял по двору и исчез только поздним вечером.

На следующий день проводы без разрешения повторились, и так продолжалось три дня. На четвертый день она остановилась, подошла к нему и строго произнесла:

- В конце концов, это уже становится смешно и глупо. Прекратите меня преследовать! Этим вы только раздражаете меня и теперь уже моих родных. Вы думаете, что так можно добиться расположения?

- А как можно? – смущенно и в тоже время обрадовано, что она, наконец, обратила внимание, спросил он.

От такой наивности она чуть не рассмеялась, но, подавив в себе это желание, ответила:

- Ну, уж этого я не знаю, только вынуждена вас огорчить. Поначалу вы мне даже понравились, но потом, увы, разочаровали. Так что оставьте меня, пожалуйста, в покое! Вон сколько наших девушек, кажется, к вам благоволят.

- Но мне не нужно других девушек, - возразил он.

- Ничем не могу помочь! – улыбнулась она.

- Но вы же не можете мне запретить, например, любоваться вами и попробовать наладить отношения еще раз.

- Наверное, этого я запретить не могу, но думаю, что у вас ничего не получится.

Саша снова удивилась себе, почему она говорит с ним в таком резком тоне. Ведь, собственно говоря, он не сделал ей ничего плохого, наоборот, из всех девиц института он выделил именно ее. Было понятно, что его приходы в библиотеку с тортами и фруктами, конечно же, проводы до дома были не случайными. И все-таки, что-то ее выводило из себя, даже пугало.

Прав был Абелян, он не был похож на других ребят из их института. За его легкостью и непринужденностью в поведении чувствовалась какая-то серьезная и хитрая продуманность. И выдали все это его красивые, умные глаза, которые нет, нет, да излучали холодноватый блеск расчета.

Саша говорила истинную правду. Вначале он ей понравился, но потом что-то в нем оттолкнуло ее, а, кроме того, ее сердце было уже занято и давно. И это, безусловно, было главной причиной ее отказа. Короче, даже дружеские отношения установлены не были.


-3-

Недели полторы после этого разговора Саша его больше не видела. Это ее удивляло и немного огорчило. Все-таки он оказал ей внимание, и ей не хотелось его обижать. Более того ей захотелось объясниться с ним в более мягкой форме, может быть, даже подружиться. А, кроме того, было ущемлено ее самолюбие. Ей не хотелось выглядеть в его глазах какой-то непонятной злобной недотрогой.

Неожиданно он объявился снова и снова ее ошеломил.

Откуда-то узнав, что она увлекается волейболом, он умудрился организовать игровые площадки сначала в ФИАНе, а затем и в ее дворе.

Волейбол был ее самой большой слабостью. Несмотря на отсутствие каких-либо спортивных достижений, она была влюблена в эту увлекательную игру настолько, что при звуках волейбольного мяча у нее перехватывало дыхание и замирало сердце. Организовать площадку в институте, было самой заветной ее мечтой. К сожалению, все неоднократные попытки энтузиастов этой игры оканчивались непродолжительными собраниями, где давались обещания, что с завтрашнего дня начнется расчистка удобной, но заваленной старым оборудованием и всяким хламом площадки, которую руководство института уже давно разрешило использовать под спортивные мероприятия.

Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, что площадка была, не только расчищена и убрана, но и посыпана толченым кирпичом, хорошо утрамбована, размечена белой краской и разделена настоящей волейбольной сеткой. Причем, особенно тяжелые и огромные ящики и агрегаты были аккуратно растащены и сложены в угол с помощью техники. Во дворе ее дома было проделано то же самое с той только разницей, что битый кирпич не понадобился, площадка была до этого асфальтирована и служила зимой хоккейным полем. Дворовые мальчишки ее подмели, заделали щебенкой разбитый асфальт, рытвины, разметили и повесили точно такую же, как в институте, настоящую сетку.

Вместе со всеми она была так признательна Ибрагиму, что, не скрывая радостных чувств, бросилась к нему на шею и расцеловала. Наконец-то, дружеские отношения были установлены, и никаких объяснений не понадобилось.

С этого момента Сашиному счастью не было предела. Все свое свободное время, она разрывалась между этими двумя площадками. И там, и там быстро организовались команды, которые носились по ним с мячом, изредка отдыхая, чтобы хоть немного обсохнуть от проливного пота. Омрачало лишь одно. Сам Ибрагим, оказывается, совершенно не умел играть. При всей его спортивности и ловкости, дружеские отношения с мячом у него налажены не были, и, что самое грустное, налаживаться, и не собирались. Он беспомощно носился по площадке, только всем мешал, что страшно раздражало игроков, но попросить его уйти с площадки, хотя бы намекнуть никто не решался. Как-никак он был организатором всего этого, но совершенно не понимающим, что играть надо командой, не отнимая мяч у своих партнеров, не калеча их.

Скоро он понял все сам и, стараясь хоть как-то остаться на игровом поле, попытался стать арбитром. Это у него тоже не получилось, пришлось превращаться в болельщика.

Саше в какие-то моменты становилось его жалко. Он одиноко стоял и грустно наблюдал за игрой, увешанный наручными часами, кольцами и связками ключей игроков. У нее даже появлялось желание, присоединиться к нему, но оставить любимую игру было не в ее силах. Иногда оставалось только три, даже два игрока, в числе которых обязательно была она, продолжая носиться по площадке до глубокой ночи. Несколько раз игра продолжалась даже до рассвета, когда уже гасли фонари. И ему не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать окончание игры и сказать влюбленной на прощанье: До завтра!

-4-

- Знаешь, Саша, а он мне нравится, - сказала Саше ее мама, стоя на кухне у окна и разглядывая в него Ибрагима, который о чем-то оживленно беседовал с дворовыми мальчишками около волейбольной площадки. - По крайней мере, он нравится больше, чем твой задуривший тебе голову Алексей.

- Мама, я прошу тебя, не начинай все сначала! – ответила ей Саша, явно недовольная началом разговора.

- Дело, конечно, твое, но я могу, наконец, высказать тебе свое мнение? И дело совсем не в этом симпатичном парне. Я очень волнуюсь за твою жизнь. Алексей вот уже больше года морочит тебе голову. Да, да именно морочит. И сравнения с этим парнем будут не в его пользу. Вот уже год, как он клянется тебе в любви и при этом даже пальцем не шевельнет, чтобы сделать тебе что-нибудь приятное. Он думает только о себе.

- Мама! – воскликнула Саша.

- Пожалуйста, не перебивай! – гневно прервала ее мать. – Вот уже полгода я слышу, какой он хороший, как он любит свою дочку и тебя. Теперь не мешало, послушать и меня. Ты вправе выбирать сама, я этому никогда не мешала, но сейчас назрела такая ситуация, что больше я спокойно на все это смотреть не могу и не буду. Я, как ты знаешь, не ханжа и не блюститель нравственности, но я не могу спокойно жить, зная, что моя дочь превратилась в тайную любовницу. Ты думаешь, я не знаю, что вы встречаетесь по чужим квартирам. Это же противно. Любовь должна быть чистой и открытой, а мне приходится слышать, как ты договариваешься с ним, соблюдая конспирацию. В конце концов, надо же подумать и о его жене, которой он тоже морочит голову. Она ведь тоже женщина. Плохая или хорошая, но она мать. Ей же дочку растить. Между прочим, его дочь. А я бы тебе рассказала, как трудно одной растить дочерей. Тебе самой-то не обидно, что все праздники и выходные он дома, а тебе приходится довольствоваться, извини, объедками от их семейной жизни. А этот мальчик за неделю сделал для тебя столько, сколько, извини еще раз, твой моральный урод за всю свою жизнь не сделал и никогда не сделает… Подумай об этом, дочь!

Саша уже ее не слушала. Ее душили слезы. В комнату вбежала младшая сестра Юлька и бросилась ее успокаивать, но застыла в нерешительности. Ревели обе ее любимые женщины: мать и сестра.


-5-

Саша уже и сама была недовольна создавшейся ситуацией. Мама, конечно же, во многом была права и не знала, что дочь встречалась с Алексеем уже больше года. Дальше клятв в любви и каких-то редких встреч, да и тех, украдкой на квартире ее подруги, их отношения не двигались.

Она увидела Алексея впервые на дне рождения у подруги и сослуживицы Марины. Его привела туда жена Катя, тоже работавшая в библиотеке, вздорная, недалекая и скандальная особа. Сашу всегда удивляло, почему умная и порядочная Марина с ней дружит? Та отвечала, что Катька несчастная, дурная баба, совсем не злобная и не жадная, как остальной, стервозный, библиотечный «гадюшник». А однажды даже здорово выручила Марину с деньгами.

Саша ни с кем из работников, кроме Марины, не только не общалась, но даже не разговаривала и терпела эту жуткую атмосферу на работе только из-за того, что ее с лихвой перекрывала удивительная, интеллигентная и доброжелательная читательская публика. Библиотечный «ядовитый серпентарий», как называла Марина штат библиотеки, в свою очередь, Сашу терпел за то, что она была прекрасным работником, любила и хорошо разбиралась в библиотечном деле. Читатели были от нее в восторге, часто подшучивая, что хотят обслуживаться только этой «славной девочкой, но с характером», намекая на ее принципиальность, в частности - требовательность в соблюдение библиотечных правил.

И вот эту «девочку с характером» угораздило влюбиться в чужого мужа.

На том дне рождении Марины Катерина закатила мужу грандиозный скандал за то, что, танцуя медленный танец, он слишком близко прижался к Саше. Не стесняясь в выражениях и практически испортив вечер, Катерина наорала на него так, что сбежались соседи с верхнего этажа. Затем она хлопнула дверью, а он, стараясь скрыть слезы, выбежал на балкон. Саше показалось, что от позора и отчаянья он может броситься с десятого этажа. И она вышла вслед за ним.

Там они простояли часа два, и никто их не тревожил. Она выслушала его исповедь о неудачном браке, любимой дочурке и не слишком счастливой жизни. Потом они всю ночь бродили по ночной Москве, а он читал ей стихи. Выяснилось, что он любит поэзию, музыку и живопись. Он оказался интересным человеком и собеседником. И она выслушала его печальную историю.

Будучи сыном интеллигентных родителей, он окончил институт «Стали и сплавов», а потом попал служить в армию. Там у него случился роман с деревенской девушкой. Через некоторое время выяснилось, что она беременна. Как честный человек, он на ней женился. Что из этого получилось, Саша видела собственными глазами.

От городской жизни его Катя совсем потеряла голову, стала вздорной и капризной. Мужа она не уважала за то, что он простой «инженеришка», мало зарабатывает, увлекается всякой ерундой, а именно, музыкой, литературой и поэзией. Его родители были в шоке от невестки, а она презирала их за их интеллигентность, принимая ее за высокомерие. Несмотря на все это, он с неимоверными усилиями пытался тянуть за собой не только ее, но и ее родителей, пытаясь вытаскивать их в театры, музеи, на выставки, чуть ли не силой заставляя читать серьезную литературу. В их доме, кроме журнала «Крокодил» ничего другого не выписывали. Единственное, что отогревало его душу, были поэзия и дочка.

В конце он добавил, что в настоящее время ему удалось выбиться в начальники, соответственно, стал неплохо зарабатывать. И теперь Катерина вцепилась в него «мертвой хваткой», отбирает все деньги с помощью профсоюзной и партийной организаций и все время шантажирует дочкой. Поэтому и развестись с ней очень сложно.

Саша представила себе безрадостную картину унылой, несчастливой жизни, и ее отзывчивое сердце дрогнуло, проникаясь к этому человеку искренним чувством сострадания. Ей действительно стало жалко этого доброго, честного интеллигента, попавшего в переплет из-за своего слабого характера.

Вот так, несмотря на довольно большое количество домогающихся ее красавцев - претендентов, она выбрала не очень красивого, невысокого, но нуждающегося в ее помощи мужчину, который и стал ее первым возлюбленным в жизни.

Через недолгое время Сашу узнала, что рассказанная им история была не такой уж печальной и грустной. Под сомнением оказались такие факты, как окончание института и служба в армии офицером. Катерина однажды призналась Марине, что познакомилась с мужем, когда его «выперли» из института, и он «загремел» в армию. Служил он не офицером, а простым солдатом в «стройбате! Потом под сомнение попали «непробудная серость» родителей жены, которые оказались весьма образованными, интеллигентными и обеспеченными людьми, купившими семье дочери кооперативную квартиру в Москве. Марина уверяла ее, что Алексей еле-еле устроился в какую-то контору то ли снабженцем, то ли экспедитором, и, если бы ни родители Кати, его семья вообще умерла бы с голоду.

Саша и сама часто обнаруживала неточности в его рассказах. Ведь, уже не один раз пересказывая свою историю, он постоянно что-то дополнял, путал и менял. Именно эти изменения несколько раз ее настораживали, и она требовала объяснений, но каждый раз он умудрялся ее успокоить. И она снова верила ему, отказываясь верить даже Марине, говорившей о нем, как о «пустом и никчемном пустозвоне». Она его любила честно и преданно потому, что иначе любить не могла. Будучи сама до безрассудства честной и принципиальной, она даже и подумать, не могла, что любимый человек может вот так бессовестно и во всем обманывать.

Сейчас, после тяжелого разговора с мамой, подозрения вспыхнули в ней с новой силой. Но, вспоминая ясный и честный взгляд Алексея, она снова гнала их прочь.

« Нет! – уговаривала она сама себя. – Этого не может быть!»

Ей страшно захотелось увидеть Алексея и объясниться, но какое-то чувство подсказывало ей уже не верить его словам. Слишком ловко уходил он от серьезного разговора, каждый раз придумывая очередную причину, которая, в конечном счете, успокаивала. Ведь он и на этот раз мог ее уговорить. А это значило, она снова будет ему верить, надеяться и ждать.

«А что, если мама и Марина правы?» – подумала она и ее снова задушили слезы.


-6-

Через некоторое время она немного успокоилась и решила выйти во двор, чтобы забыться за любимой игрой. Выйдя из подъезда, она удивилась, что не слышит привычных звуков мяча и шума самой игры. Вместо этого рядом с пустой площадкой стоял Ибрагим и что-то рассказывал дворовым мальчишкам.

Как только она подошла, мальчишки понимающе удалились, оставив их одних.

- А где ребята? – спросила она, кивнув на пустую площадку.

- Здравствуй! – радостно ответил он. – Знаешь, сегодня игры не будет, ребята ушли в другой двор, отстаивать честь нашего двора. Где-то на улице Строителей. Мне объяснили, где это, но я не совсем понял. Попробуем их поискать? Ты же знаешь, где эта улица.

Она сразу же почувствовала, что он врет, но не подала вида. Врать он не умел, его сразу же выдавали глаза, в которых сразу же появлялась смущенность.

« Неужели я такая дура, что меня обманывают абсолютно все, даже он?» – подумала она и разозлилась. Идти с ним не хотелось, но идти домой не хотелось еще больше, пришлось поддаться на его хитрую уловку.

Обрадованный тем, что ему, наконец-то уделили время, Ибрагим засиял от счастья, и они двинулись в сторону искомого двора. Конечно же, это он уговорил дворовую команду сегодня не играть во дворе. Дорогой он что-то рассказывал, шутил и смеялся. Ее же это только раздражало. Она окончательно поняла, что он врет, стараясь оттянуть время и привлечь ее внимание. И чем активнее и веселее был он, тем мрачнее и раздраженней становилась она. Он немного растерялся и уже не знал, чем ее развлечь, как вдруг начал читать стихи. На этом ее терпение кончилось.

- Ну что тебе от меня надо? – закричала она отчаянным голосом с глазами полными слез. – Нельзя же так измором брать человека. Хитростью. Ловчить. И врать, постоянно врать. Как же я устала от этого!? Почему вы все мне врете? Неужели я такая дура, чтобы всем вам верить. Неужели вы не видите, что от вашей лжи жить не хочется. Да что же это такое?.. Что я вам всем сделала?.. Оставьте меня, пожалуйста!.. Я больше ничего не хочу!.. Ничего!

Очнулась она в его объятьях. Это ее удивило, вспыхнул протест, она попыталась вырваться, но это оказалось не так-то просто. Объятия, хотя и не удушающие, оказались просто какими-то железными. Сделав еще несколько попыток, она поняла, что вырваться невозможно. Такое с ней случилось впервые. Впервые она была вынуждена подчиниться чужой воле и такой грубой мужской силе. В какой-то момент в ней снова вспыхнул протест, который сменился растерянностью. Она вдруг почувствовала, как начинает успокаиваться. Самое удивительное, что вместе с успокоением ее стало охватывать какое-то очень приятное, неизведанное доселе чувство, наполнившее тело блаженством и сладкой истомой. Неожиданно появилось какое-то странное желание, чтобы эти крепкие, мужские руки никогда не разжимались, а может быть, и сдавили ее еще сильнее.

Увидев, что она немного успокоилась, он осторожно спросил:

- Тебе уже лучше?

- Спасибо, уже лучше! - ответила она, продолжая тихонько всхлипывать.

Ей и на самом деле стало как-то легко и спокойно. Он немного разжал руки и снова спросил:

- Хочешь выпить? Говорят, помогает.

Она кивнула, а он, продолжая прижимать ее к себе одной рукой, достал из кармана небольшую металлическую фляжку. Коньяк приятно согрел ее нутро, и она почувствовала, как сильная рука Ибрагима осторожно ее отпустила.

- Ты домой? – услышала она его вопрос. – Извини, но я тебя провожу! – сказал он тихим, мягким, но твердым голосом, и они побрели обратно к ее дому.

За всю дорогу он больше не проронил ни единого слова.

Доведя ее до подъезда, он остановился и так же тихо пожелал спокойной ночи.

Она повернулась к нему, поймала на себе его грустный, заботливый взгляд, и ей вдруг снова захотелось испытать те ощущение, которые она впервые в жизни почувствовала в его крепких объятьях. Они были таким приятными и сильными, что она уже сама готова была броситься к нему на грудь. Вместо этого он закурил и отошел. Она еще немного постояла, вздохнула и открыла дверь подъезда. Поднявшись к себе в комнату, она выглянула в окно.

Его уже не было. Впервые за все время ухаживания он не дождался, когда в ее комнате погаснет свет.

«Так мне, дуре и надо!» - с горечью усмехнулась она сама себе и уткнулась головой в подушку.


САШИН ДОМ


-1-

На этот раз Ибрагим пропал почти на месяц. Эти недели показались Саше необыкновенно долгими. Она уже привыкла видеть его на обеих площадках, вернее рядом с ними, но он не появлялся. Игры на них продолжались, игроков становилось все больше. Теперь из желающих уже собирались команды, которые выстраивались в очередь, чтобы принять участие в игре. Воспоминаем об Ибрагиме помимо этих площадок оставались настоящие волейбольные сетки и два его отличных мяча фирмы «Галл», которые капитаны команд берегли, как «зеницу ока».

Сашу удивило, что за это время совершенно стерлась разметка. Только теперь стало понятно, что Ибрагим, оказывается, периодически подкрашивал полосы какой-то яркой краской, которой хватало на три-четыре игры.

Но волейбол теперь ее не радовал. Она вспоминала крепкие, мужские объятья Ибрагима, с грустью выглядывала в окно и перестала играть, каждый вечер, оставаясь дома.

Саша очень любила свой дом.

Это было единственное место, где ей по-настоящему было хорошо, уютно и тепло. Здесь царили любовь, честность, принципиальность и добропорядочность, которые дополняли другие, не менее добродетельные качества. Все четыре женщины с любовью, уважением и нежностью относились друг другу. В откровенных и дружеских беседах, некоторое исключение составляла бабушка Зинаида Николаевна, но только в тех случаях, когда темы касались политики коммунистической партии.

Будучи непримиримой, убежденной коммунисткой, членом партии с 1916 года, она в 37-ом году потеряла мужа, прошла почти через все сталинские лагеря, вернулась из заключения совершенно больной и искалеченной. При этом она не поменяла своих убеждений, наоборот еще больше в них укрепилась и считала дочь и внучек «правыми уклонистами», не правильно понимающими «линию партии. Это-то и являлось той единственной причиной, из-за которой у них возникали разногласия, ссоры и скандалы.

Ее дочь Надежда Петровна тоже была коммунисткой, правда, не такой убежденной и непримиримой, как мать, но унаследовавшей от нее такой же «железный» характер. Это позволило ей с честью пройти те же сталинские «жернова», которые были уготованы для дочери «врагов народа». Она с отличием окончила школу, неоднократно подтвердила золотую медаль за отличную учебу, получила красный диплом об окончании педагогического института имени Ленина, отработала учителем математики в школе, расположенной в самом бандитском районе Москвы «Марьиной роще», успешно защитила кандидатскую диссертацию и устроилась работать в научно-исследовательский институт ведущим математиком. Все, чтобы она ни делала, отличалось аккуратностью, добротностью, честностью и принципиальностью.

Ее жизнь в личном плане мало, чем отличалась от жизни матери. В тридцать она так же осталась вдовой с двумя девочками на руках, создать новую семейную жизнь не позволили обстоятельства, в числе которых был ее нелегкий характер.

Вообще, характер в этом доме играл немаловажную роль. Пожалуй, только самая младшая и хорошенькая Юлька отличалась более-менее легким характером, да и то иногда показывала такие строптивость и несгибаемость, что остальные домочадцы просто жались по углам.

Жили эти четыре женщины своей нелегкой, но счастливой, по их мнению, жизнью, потому что основными ценностями считали общение, книги и театр. Поэтому и в материальном плане присутствовал относительный порядок. Надежда Петровна уже два года получала около трехсот рублей, Саша – свои «библиотечные» девяносто, а Юлька – стипендию. Бабушкину персональную пенсию не трогали. Она полностью была предоставлена ей. Правда, те компенсации, которыми Советская власть пыталась загладить перед ней свою вину за изуродованную жизнь, частично шли в общую казну. Так что летом все могли отдохнуть на казенной даче, а так же получить ежемесячный спецпаек из «Кремлевской» столовой.

Несмотря на скромность средств и, учитывая, что никто, кроме бабушки, не умел шить, все женщины выглядели просто потрясающе. У мамы и дочерей было несколько элегантных нарядов, которые они, правда, носили по очереди, а у Юльки даже было свое персональное сногсшибательное платье, которому страшно завидовали остальные.

Стесненность в средствах так же не мешала им принимать гостей, которые не переводились, устраивать довольно «пышные застолья» и праздники. Причем, все гости считались общими и желанными.

Некоторую обособленность опять же представляли бабушкины гости, такие же, как и она, убежденные коммунисты. Странно и смешно было смотреть на этих измученных жизнью стариков и ожесточенных вояк с уклонистами, центристами, бухаринцами, зиновьевцами, шовинистами и т.д. Все они были верными ленинцами, называли друг друга не иначе, как товарищ Зинаида или товарищ Василий и имели партийные, подпольные клички. У бабушки была кличка «Зорька».

И, конечно, самой главной особенностью дома была коллегиальность. Все события, проблемы, даже самые маленькие и незначительные обсуждались совместно. Например, такие события, как покупка новой книги или посещение театра или выставки, обсуждались наравне с такими проблемами, как личная жизнь каждой. Поэтому весь дом переживал за Сашу. Даже бабушка, не очень любившая всех ее друзей, тоже поглядывала в окно и вздыхала. Впервые на горизонте внучки среди претендентов появился не какой-то там «деклассированный диссидент», а настоящий коммунист.

Саша держалась, как могла, стараясь не показывать вида, что ее очень волнует его отсутствие, но это все равно не осталось незамеченным остальными. Да, ей нравился Ибрагим, но ведь перед Алексеем у нее тоже были обязательства. Она продолжала верить, что он говорил правду. Тогда по отношению к нему она поступила бы нечестно. А домашние, конечно же, приняли бы сторону Ибрагима, причем с радостью.

«Что же делать? Конечно же, это не совсем порядочно, но я все время думаю об Ибрагиме. Неужели я в него влюблена?» – думала она, и эта мысль не давала ей покоя ни днем, ни ночью.


-2-

Ибрагим появился в библиотеке неожиданно. Он подошел к Саше, поздоровался и попросил ее выдать несколько журналов. В этот раз его лицо было сосредоточенным и серьезным. Она так же серьезно ответила ему, что сделать этого не может.

- Интересно почему? – удивленно спросил он.

- Потому что ты держишь предыдущие номера уже больше месяца, при положенных двух неделях, а их ждут другие читатели, – объяснила она.

- Хорошо, а в виде исключения?

- Эти журналы не могу, нужно получить разрешение заведующей.

- Я понял, извини, постараюсь быстро прочесть и вернуть задержанные номера при первой же возможности, - ответил он и, неожиданно резко выпрямившись, быстро направился в сторону служебной комнаты.

То, что произошло потом, Саша вспоминала, как кошмарный сон.

Ибрагим догнал Катерину, они поприветствовали друг друга, как старые, добрые знакомые, и принялись что-то оживленно обсуждать. Видя, что их оживленная беседа мешает другим, они удалились в подсобку.

Сашу поразило, как молнией. Она даже не подозревала, что они вообще знакомы. Катя только вернулась из отпуска, как раз после исчезновения Ибрагима, а ушла в отпуск до его появления. Получалось, что встретиться в институте они никак не могли. Оставалось загадкой, где они могли познакомиться?

В какой-то момент Саша почувствовала себя нехорошо, но взяла себя в руки и продолжала работать. В это день в абонементе был большой наплыв читателей, в институте был присутственный день, и выдавалась зарплата. Обслуживая клиентов и бегая по книжному фонду, она с удивлением посматривала на дверь в подсобку.

Наконец, она распахнулась. Ибрагим с Катей, продолжая что-то обсуждать, направились к выходу. В руках он держал нужные ему журналы. Затем они попрощались, он крепко пожал ей руку и скрылся за дверью, а она направилась к Саше. Подойдя к рабочему столу, она достала формуляр Ибрагима и сделала в нем соответствующие отметки о продлении и выдачи литературы. Когда Саша сделала ей замечание о том, что продление такого рода в компетенции руководства, Катя удивленно поглядела на нее и улыбнулась.

- Да для такого мужика я бы половину библиотеки отдала, не то, что эти жалкие журналы. Если бы ты только знала, что это за мужик?

- Мне это совсем не интересно, - резко выпалила Саша.

- А зря. Все твои столичные «вертихвосты» его мизинца не стоят. Да я за ним, хоть к черту в пекло, - мечтательно и сладко потянувшись, она в блаженной улыбке закрыла глаза.

Саша почувствовала, как у нее все поплыло перед глазами: книжные полки, потолок, испуганное лицо Катерины.

Очнувшись на кушетке, она увидела озабоченное и встревоженное лицо Катерины.

- Сашенька, что с тобой? – спросила Катя с сочувствием. – Боже, как ты меня напугала! Ну, как, тебе лучше? Девчонки уже за врачом побежали.

- Не нужно врача, мне уже лучше. Спасибо! Я сейчас чуть-чуть полежу, и буду работать.

- Какая работа! Бог с ней. Я за тебя подежурю. Сейчас тебя врач посмотрит, а потом или в больницу или домой. Тоже мне, героиня труда нашлась.

- Спасибо, Катя, я все-таки встану!

- Только попробуй! Тогда я тебя сама в больницу уложу! - грозно пошутила Катя.

В подсобку, куда Катерина отнесла Сашу с помощью читателей, быстро вошла женщина-врач. Она осмотрела Сашу и объявила, что у нее сильное нервное потрясение. Требуется покой и отдых. Она выписала рецепт и порекомендовала побыть дома дня три.

Саша снова попыталась сопротивляться, но согласилась поехать домой и завтра же выйти на работу.

- Так! - строго сказала Катя. – Ты все сказала? Так вот, домой тебя отвезут, я уже договорилась. Поедешь на директорской «Волге». И чтобы до понедельника тебя здесь не видели, а иначе и вправду сама отправлю тебя в больницу! Правильно девочки?

Женщины библиотеки закивали и одобрили слова Катерины.

- Ну, а за работу не волнуйся! – улыбнулась Катя. – Как-нибудь справимся без тебя. С руководством договоримся и читателей твоих не обидим.


-3-

« Ну, надо же? – думала Саша, лежа на своем диване дома. – Катерина, оказывается, не такая уж плохая женщина, как казалась. Марина с ней дружит. Значит, я ошибалась. Ведь, собственно, ничего плохого она мне не делала, скорей наоборот, я пытаюсь сделать ей больно».

Эти мысли снова вызвали у нее слезы. И снова холодком в груди поползли сомнения о правдивости Алексея.

Об Ибрагиме она уже старалась не думать. Стало понятно, почему он пропал. Ее вдруг поразила мысль, что такой счастливой и радостной она видела Катерину в первый раз за три года совместной работы. Да и Ибрагим был каким-то необычно спокойным и тоже радостным. Значит, они оба встретили свое счастье.

Неожиданно ее пронзила другая мысль.

«Значит, Алексей свободен. Господи, ну почему же он не звонит»?

Последний раз Алексея она видела три дня назад. Они встретились на своем любимом месте, на Воробьевых горах, погуляли часа два, а потом поехали домой к ее подруге Людмиле. Та развелась с мужем и жила одна. Понимая Сашу, она давала ей ключи от своей однокомнатной квартиры. Саша старалась тоже не оставаться в долгу и платила тем, что пыталась устроить личную жизнь подруги, приглашая ее на вечера в ФИАНе.

Алексей в этот раз был очень усталый, озабоченный и все время спешил. Саша, обрадованная тем, что у них, наконец-то, появилось время, попыталась еще раз выяснить отношения. Он недовольно буркнул, что сейчас ему только этого не доставало, но, увидев слезы в Сашиных глазах, извинился и, как обычно, попытался ее успокоить, уверяя, что все это происки жены и обычная полоса невезения.

Обычно он это делал мастерски, но на этот раз у него получилось плохо. Саша хотя и мягко, но упорно продолжала настаивать на серьезном и откровенном разговоре. Понимая, что его не избежать, он все же уговорил ее быть к нему благосклонной, настоял на интимной близости, обещая по возвращении из очень серьезной, двухнедельной командировки ответить на все ее вопросы.

Сашу это немного успокоило, но все равно оставило неудовлетворенной, как от его обещаний, так и от близости. Расстались они оба удрученными и несчастными, правда он клялся, что позвонит сразу же, как только доберется до места назначения.

« Не может же он столько времени добираться до места. Может, он до него не добрался? Что же случилось»? – отчаянно и жалобно кричало ее измученное сердце, и ее снова начинали терзать безжалостные, мучительные сомнения.


-4-

Алексей в последнее время звонил все реже и реже, ссылаясь на занятость и какие-то неотложные дела. Да и встречи их стали редкими и не такими горячими, как прежде. Саша в основном только догадывалась и из книг знала, какой бывает настоящая любовь. В них говорилось, что она со временем претерпевает изменения и, естественно, отношения между любимыми с годами немного остывают. Она понимала, что надо запастись терпением, все это выдержать, выстрадать, чтобы добиться истинного счастья.

При этом она уже давно чувствовала, но боялась признаться даже себе в том, что от тех, прежних чувств к Алексею уже почти ничего не осталось. Все их отношения держались только на ее сострадании к нему и тех обязательствах, которые, как она считала, должны выполняться. Виноват был он сам, слишком долго разбираясь со своими чувствами и перекладывая ответственность то на обстоятельства, то на нее. Вероятно, правы были мама и Марина, уже уверенно утверждавшие, что в нем нет мужского начала. Она этого тоже уже не чувствовала, особенно после знакомства с Ибрагимом.

Вместе с тем она готова была сострадать и дальше, если бы чувствовала, что Алексею это необходимо. Но ведь и этого не происходило. Последнее время ей стало казаться, что его все это очень даже устраивает. Создавалось впечатление, что, «попивая свое горе стаканами», он даже получает удовольствие, а, если и ищет утешение, то только в постели.

Она понимала, что все мужчины эгоистичны, но не до такой же степени. Где же, в таком случае, была она, в конце концов - любовь? Не в его пользу были и все сравнения с Ибрагимом. В этом мама тоже была права. Ибрагим, многое делал бескорыстно. И хотя он был значительно моложе Алексея, в нем чувствовалось такое мужское начало, что это ее даже немного пугало. Чего стоили одни его «железные объятия»? А ведь они ей страшно понравились. Ничего подобного до этого она в жизни ни испытывала, даже в самые первые встречи с Алексеем. С одной стороны было как-то жутковато, будто ее оторвало от земли и понесло куда-то в пропасть, да так, что перехватывало дух, а вместе с этим, это было так приятно, что она уже была готова не дышать сама.

К сожалению, все это уже было не для нее. Этот милый мальчик нашел свое счастье, и думать о нем уже не следовало. От этого становилось еще тоскливее, даже больнее, к тому же надо было, наконец, разобраться самой со своими чувствами. Любит ли она Алексея, любит ли он ее? Слишком уж много сомнений, подозрений и прозрений накопилось за последнее время. Дальше так продолжаться не могло. Нужно было, наконец, все выяснить.

Сомнения в искренности Алексея в сравнение с тем же Ибрагимом, опять же были не в его пользу. Ибрагим тоже бывал неискренним, но все его вранье распознавалось тотчас. Его сразу выдавали глаза, неловкость, которую он испытывал, и многое другое, а главное, что он сразу во всем сознавался и просил не пытать его дальше, чтобы не произносить новую ложь. В отличие от Алексея он прямо-таки настаивал на серьезных разговорах, грубо, прямо, в какой-то степени даже неистово. Алексей же постоянно избегал их, искусно переводя их на другие темы, тонко чувствуя слабые стороны собеседника. В этом ему не было равных. Его многообразная палитра интонаций, интеллигентность и мягкость обволакивали, как волшебное облако и приятно ласкали слух. Неужели она была такой дурой, чтобы столько времени поддаваться этим чарам? А может на самом деле правыми окажутся мама, Марина и Катерина, которая, наконец, бросила своего «ненаглядного муженька»?

Нет! Что-то в этом было не так! Алексей, конечно же, не был ангелом, но и не подлецом. Просто из-за слабохарактерности он навалил на свою голову все эти несчастья, запутался в них и, естественно, впутал и ее. И как она сможет себя чувствовать после того, когда оставит его одно наедине с ними? Это ведь непорядочно. Столько времени вместе, столько приятных мгновений, а она окажется неблагодарной эгоисткой.

Юлька, которая была в курсе ее дел даже больше, чем мама, говорила, что она декабристка. Вероятно, так оно и было. Оставить Алексея именно сейчас, в этот трудный для него период было бы просто подло. Поэтому она в какой-то степени была довольна, что Ибрагим с ее горизонта исчез. Он являлся слишком сильным соблазном, против которого трудно было устоять. Особенно, против его крепких, мужских объятий и какой-то необыкновенно чуткой заботливости.

Неожиданно позвонила вернувшаяся из отпуска Марина.

- Привет, Сашуня! – затараторила она. - Я тут вышла на работу, а тебя нет. Я тебе, конечно, сочувствую, но, по правде говоря, так ему и надо. Я тебе всегда говорила, что кто-нибудь ему обязательно начистит морду. Ничего, заживет, оклемается и еще попортит тебе нервы. Ну, чего ты раскисла? Не дрейфь, подруга! Таким, как он, все нипочем. Хоть бей их, хоть топи. Извини, подруга, но дерьмо все равно выплывает.

- Во-первых, здравствуй, Мариш! – попыталась вставить слово обрадованная приездом подруги Саша. – Во-вторых, как ты сама? Как отдохнула? А потом, про кого ты говоришь?

- Да про Лешеньку твоего разлюбезного.

- Как про Лешу? – воскликнула Саша.

- А разве ты ничего не знаешь? - озадаченно и уже медленней, спросила Марина.

- Как! Что с ним? Где он? – начала истерично выкрикивать вопросы Саша.

- Да успокойся ты! – прикрикнула Марина. - Ничего страшного, в больнице он, малость побитый. Ты только не волнуйся! Ему просто наставили синяков и нечего больше. Кстати, Катька от него уходит, так что радуйся! До свадьбы заживет, к тому же шрамы украшают мужчину. Наконец-то, от него чем-то мужским запахнет.

Саша уже ее не слушала. Выяснив, в какой больнице лежит Алексей, она бежала к автобусной остановке.


-5-

Подойдя к нужной палате, она хотела постучаться, но дверь отрылась, и из нее вышел мужчина с забинтованной рукой. Увидев Сашу, он спросил:

- Вы к Алексею?

- Да! – кивнула она, задыхаясь, и взялась за дверную ручку.

Он осторожно взял ее за руку и приглушенным голосом произнес.

- Там у него отец. Очень просил не мешать. Подождите, пожалуйста! Вон присядьте на кушетку!

От бешеной гонки, долгой дороги до больницы и волнения за здоровье любимого человека она страшно устала, но сидеть не хотелось, поэтому она прижалась к холодной стене и, пытаясь отдышаться, осталась стоять у чуть приоткрытой двери.

- Ну что, допрыгался, сынок? – услышала она мужской голос за дверью и сразу поняла, что это говорит отец Алексея. Она сразу его узнала, потому что несколько раз слышала по телефону. В целях конспирации Алексей разрешал ей звонить только родителям и передавать для него краткую и экстренную информацию. Волнения и нетерпение за здоровье любимого вынудили ее, против правил, прислушаться к тому, что творилось за дверью.

- Господи! – продолжал говорить отец Алексея. – Даже в самом кошмарном сне я не представлял себе, что могу дожить до такого позора. Спасибо тебе, сын! Честно говоря, если бы я сам не был виновен в том, что ты вырос таким, я бы с тобой вообще разговаривать не стал. Руки бы не подал. Но я виноват, и мать виновата. Поэтому теперь стою перед тобой и пью эту горькую чашу. Боюсь, что такой негодяй, как ты, не поймет все то, что я испытываю сейчас, но все же скажу. Должен сказать. На месте этого парня я бы тебя еще не так разукрасил. Это, каким же мерзавцем надо быть, чтобы подать на него заявление в милицию? Да я ему в ноги поклонюсь за то, что он хоть как-то тебя остановил. Ты знаешь, что мне сказал начальник милиции, когда мы с мамой забирали твое гнусное заявление? Нет, ты послушай! Я с матерью это слушал, будь любезен, выслушай и ты. Тебе это будет очень полезно. Так вот. Он сказал: «Правильно делаете, что забираете заявление, а то, говорит, у моих хлопцев руки чешутся поговорить с заявителем». Ты ведь и им наврал, что тебя, мол, обидели несчастного. А когда они узнали, что этот парень, оказывается, защищал честь своей девушки, они единогласно вызвались быть свидетелями, что эту драку затеял не он, а ты, да еще грозились, что предоставят нож, которым ты ему угрожал. А что не так? А разве этот парень не предупреждал тебя, чтобы ты больше не трогал его девушку? Он ведь тебе две недели дал, чтобы ты подумал и, наконец, разобрался со своими чувствами. Откуда я узнал? А ты как думаешь? От Кати твоей. Хотя уже и не твоей. Ты и ее достал. Святая женщина! Столько терпеть твои выходки, твоих бесконечных баб. Интересно знать, где ты только их находишь, на каких помойках? И откуда, только берутся эти дуры? Сколько их у тебя? Мы с матерью насчитали трех. Лешенька, мальчик, тебя жена обижает, с работы выгоняют, из комсомола тоже. Тьфу, гадость, какая! Катя вытаскивала тебя из постели еще у двух. Ну, это официально, а, сколько же их всего? Ну, признайся, хоть сейчас, только честно. Хотя такое понятие, как честь для тебя не существует. Вот этот парень знает, что такое честь.

Саша стояла неживая и удивлялась только одному: почему она не падает в обморок, чтобы не слышать всей этой гадости и мерзости. Услышанное настолько парализовало ее волю, что она не могла двинуть руками, чтобы закрыть уши.

Голос из-за двери становился все громче. И она понимала, что это уже говорит не сам отец Алексея, а кричат его отчаяние и боль. Проходившие мимо больные и медперсонал уже его слышали и поворачивали свои взгляды в сторону, откуда он доносился. И ей казалось, что эти взгляды обращены именно на нее. И они словно пригвоздили ее к позорному столбу. У нее было такое чувство, словно ее били по щекам, а она дергалась от каждого произнесенного за дверью слова и каждого брошенного на нее взгляда.

- Скажи! - кричал отец и его крик уже разносился по всему коридору. – Сколько можно врать? Из института вылетел в армию, из армии чуть не загремел в тюрьму. Всю жизнь надо молиться на Катю и ее родителей, что они пожалели тебя и вытащили из дерьма, в которое ты попал из-за своей похотливости. Надо было оставить тебя в ней. Ты, наверное, знаешь, что делают с насильниками вроде тебя? Может быть, тогда бы ты поумнел? Тебе уже тридцать, а ты все никак не образумишься. Короче так, пока ты не остановишься и не вымолишь у Кати прощения, не смей показываться на глаза мне и матери, даже звонить не смей! Пока еще в силах, я сумею защитить и их, и внучку. Ты меня знаешь. И морду бить, как этот наивный парень, я тебе не буду, хотя, слава Богу, еще могу! И еще очень рекомендую забыть о новых похождениях, иначе какой-нибудь очередной защитник девичьей чести изувечит тебя так, что это может окончиться уже не больницей.

Неожиданно дверь распахнулась, из нее быстро вышел невысокий стройный мужчина лет пятидесяти пяти, удивительно похожий на Алексея, с силой хлопнул дверью и решительно зашагал по больничному коридору в сторону выхода.

От сильного удара дверь снова распахнулась, и Саша увидела сидящего на койке и обхватившего забинтованную голову Алексея. По его заплывшему от жутких синяков лицу скатывались огромные слезы. Он увидел Сашу и отвернулся.

Оторвавшись от стены, она закрыла дверь и, шатаясь, как пьяная, побрела к выходу.


-6-

У человеческого организма есть одна великолепная особенность, подаренная ему природой. Когда человека постигает какое-то очень сильное потрясение или слишком большое горе, он как бы отключается. Это своего рода защитная реакция.

Видимо именно это и произошло с Сашей. Она на самом деле испила свое горе до дна, до самой последней капельки. И это спасло ее от еще более сильных потрясений, которые, в конечном счете, могли ее убить или свести с ума. Видно, Бог или какое-то другое справедливое проведение не позволило ее несчастью, из-за какого-то негодяя, погубить невинную, чистую душу.

Она не помнила, как оказалась дома, как и сколько, добиралась? Главное, что она очнулась дома и горько заплакала. А это тоже неплохая защитная реакция организма, придуманная удивительной волшебницей природой.

И этот искренний плач униженной и оскорбленной души не только уберег ее от последствий ее горя, но и тронул ее память. И она, конечно же, вспомнила о маме, сестренке и бабушке и подумала, каково же будет им? Да, жить не хотелось, но надо было жить хотя бы ради них, таких родных и милых, так много испытавших в жизни. Как можно добавлять к этому еще одно не менее тяжелое испытание? И она решила все рассказать маме.

«Пусть лучше позор, чем эта нелепый, глупый уход от ответственности, - думала она. – Да, конечно же, мама будет переживать, но ведь она и обрадуется. Недаром она всегда отговаривала меня. Пусть уж лучше она будет во всем права, чем ее дочь останется неблагодарной дурой».

Ей вдруг вспомнился отец, жизнерадостный и улыбающийся. Он всегда всплывал в ее памяти именно таким. Даже тогда, перед смертью, он продолжал шутить и улыбаться, хотя она даже в свои девять лет понимала, как ему трудно, больно, а может и страшно оставлять этот мир. Он бы не простил дочь за слабохарактерность и нанесенную обиду маме, которую он сильно любил и защищал от всех, даже от своих родных, которые, как ему казалось, недостаточно ее любят и уважают.

«А ведь он был инвалидом, - продолжала думать она. – Но как он любил жизнь. На протезе играл в волейбол так, что никто, абсолютно, никто не догадывался, что у него нет половины ноги».

Она всегда гордилась тем, что он был таким сильным и отважным. Доброволец, офицер, политрук, еврей, в начале войны попавший в плен, расстрелянный фашистами, чудом выживший и выхоженный какой-то доброй русской женщиной. И любовь к волейболу она унаследовала именно от него. Мама изредка доставала его фотографии, и тогда они втроем вспоминали его, а мама рассказывала, как он, не раздумывая, бросался в драку, если нужно было остановить какого-то хама или подлеца. Не одобряя его действий, она пыталась доказать, что это можно решить другим, мирным способом, а он на это смеялся и шутливо объяснял любимой, что «добро должно обладать крепкими кулаками, иначе зло и вовсе сядет на шею».

В этот момент Саша вдруг подумала о том парне, который так сильно избил Алексея. А ведь мама восхищалась бы им так же, как восхищалась и гордилась отцом. А уж Юлька с Мариной и подавно. Недаром они недолюбливали Алексея. Единственное, что ее смущало и, в какой-то мере, отвращало от вершителя возмездия, так это его чрезмерная жестокость. Маме бы это не понравилось еще больше.

- Эх, папа, папочка! – стала шептать она слова, исходящие из самого сердца, словно произнося молитву. – Где найти такого, как ты? Видно ты у меня один такой на всем белом свете? Милый, родной, где ты? Услышь меня, пожалуйста! Прости свою неразумную дочку! Если бы знал, как тебя не хватает всем нам: мне, маме, Юльке? Как же ты нам нужен!

Наконец, вернулась мама.

Они обменялись взглядами, и мама все поняла без слов. Потом они немного молча поплакали, уткнувшись друг в друга, и Саша рассказала маме о том, что случилось в больнице. Мама, молча, внимательно ее выслушала, ни единым словом, жестом не выказала своих чувств и неожиданно предложила выпить по рюмочке вина.

- А у меня и бутылочка на этот случай припасена, - улыбнулась она.

Саша согласилась и невольно подумала об Ибрагиме, который, успокаивая ее, тоже предложил выпить коньяк. Маме об этом она рассказывать не стала, хотя та спросила, что ее опять так разволновало? Сегодня ей не очень хотелось вспоминать Ибрагима. Слишком много было пережито, чтобы думать еще и нем. Тем более, он теперь был счастлив с Катей, которая, наверняка, сможет утешить его лучше, чем она. Как-нибудь потом она найдет время и повод, чтобы выразить ему признание за все, что он для нее сделал, но только не сегодня.

Сегодня был ее день. Сегодня она начала выздоравливать после долгой и тяжелой болезни, и помогли ей пережить этот тяжелый, переломный момент мама и папа, а не он. Несмотря на то, что он принял самое непосредственное участие в ее исцелении, его в этот момент рядом не оказалось. А ведь она уже была почти согласна бежать за ним хоть на край света.

«Значит, к сожалению, он не тот, кто мне нужен, - вспомнила она блаженную и счастливую улыбку Катерины. - Ошиблись милый старик Абовян и мама. Ему, оказывается нужна Катя, с ней ведь проще. Что ж, остается только пожелать им счастья. А мне, - вздохнула она, - искать свое, вместе с Людкой и Мариной».

К приходу Юльки она и мама лежали на соседних диванах и обсуждали важный вопрос, как лучше доставить бабушку на дачу в поселок Старых большевиков. А потом все трое горячо спорили о том, можно ли давать таксисту «чаевые», и каким должно быть вознаграждение, если он согласится отнести бабушкины вещи?


-7-

На работе ее радостно встретила Марина.

- Ну, что, подружка! – спросила Марина, после того, как они расцеловались. - Плоховато тебе? Стоит мне отлучиться, как с тобой что-нибудь приключается. Что же ты у меня за невезучая такая? Нет, ну где справедливость? И красивая, и умная, о честности и ответственности говорить не приходится, а уж доброты и обаяния, хоть лопатой греби. Так нет же, эти козлы обязательно все испоганят. Ну, как, была у своего покалеченного?

- Пожалуйста, давай о нем больше не говорить! – мгновенно посерьезнев, ответила Саша.

- Господи! – воскликнула Марина и, подняв взгляд к потолку, продолжала. - Услышал, наконец, мои молитвы. Благодарю тебя и верю! Я всегда знала, что ты не оставишь это чистое, непорочное дитя свое, но, увы, не совсем разумное.

- Не надо, Марина!

- Хорошо, хорошо, не буду! Но позволь мне порадоваться за свою лучшую подругу!

- Ладно, Мариш, лучше расскажи, как отдохнула?

И Марина с удовольствием поделилась впечатлениями о поездке в Крым.

- Да и у вас здесь новостей куча, - закончила она свой рассказ об отдыхе. – Говорят, тебе зарплату прибавили? Это же просто здорово, я всегда знала, что тебя оценят. Правда, всего пятерка, и то хлеб. У этих жмотов десятку выжать, что сотню. Все равно они тебя никогда не смогут оценить по-настоящему. Так что, поздравляю. Катерина ушла…

- Я же тебя просила! – прервала ее Саша.

- Извини, конечно! – возразила ей Марина. – Но я хотела сказать, что она ушла с работы.

- Меня это не волнует! – обиженно, сообщила Саша.

- А зря. Уходя, она бабам нашим сказала, что волосы повыдергает тому, кто тебя обидит.

- Ну, извини, Мариш, просто мне еще больно говорить обо всем этом. А за Катю я рада, правда, искренне рада. Я поняла, что она хороший человек и достойна и счастья, и работы хорошей.

- Ну, слава Богу! А что я тебе говорила? Поверь, подруга, вы еще подружитесь.

- Это невозможно.

- Извини, подруга, хоть ты и просила не говорить, но я вынуждена сказать несколько слов о Лешеньке. – резко возразила Марина.

- Меня этот человек больше не волнует.

- А раз так, скажу, что Катерина так прижала его, что он теперь, как шелковый. На коленях приполз, и ведь приняла дуреха. Какие же мы бабы, дуры? Воистину говорят, «любовь зла, полюбишь и козла». Так что, теперь у них советская семья, образцовая. Ой, Сашенька, прости меня дуру! Прости, пожалуйста!

Испуганно, начала она успокаивать Сашу, увидев ее остекленевший взгляд.

- Да нет, Мариш, все в порядке, - ответила Саша, заметив, что испугала подругу.

- Миленькая, прости! – продолжала успокаивать ее испуганная Марина. – Ты, правда, себя нормально чувствуешь?

- Ну, правда, Марин! Честное слово.

Марина недоверчиво посмотрела в глаза Саши и еще раз спросила о здоровье. Саша улыбнулась и снова попыталась успокоить подругу. Марина еще несколько раз справилась о здоровье Саши и, наконец, обе подруги немного успокоились.

- Да ну тебя, Сашка, - вздохнула Марина. – С тобой с ума сойдешь, давай о чем-нибудь приятном поговорим! Да, я тут слышала, вы площадку волейбольную организовали. Поздравляю, мечта твоя сбылась! Я хоть и не любитель, но поиграла бы. Очень рада за вас. Молодцы! Девки бегали смотреть, визжат от восторга. Все о каком-то парне вспоминают, который тебе помогал. Говорят, хорош, даже слишком, познакомила бы. Бабы говорили, что он у нас в библиотеке был, пиры закатывал, на тебя заглядывался. Не мудрено, ты же у нас просто загляденье. Кстати, это он Катерине работу нашел. Эй, подруга, что-то ты мне совсем не нравишься! Саша, что с тобой?

И она снова испугалась за Сашу, слушавшую ее с отсутствующим, задумчивым взглядом.

Саша снова пыталась ее успокоить, но Марина испугалась не на шутку. Теперь уже ее было впору откачивать и приводить в чувство. Кончилось тем, что снова пришла доктор и, несмотря на возражения Саши, выписала обеим по направлению в академическую поликлинику. Марина не возражала и попросила направление еще и к кардиологу.


-8-

Саша уже ничего не понимала. Если Алексей вернулся к Кате, куда же тогда делся Ибрагим? Она же собственными глазами видела счастливую Катю и довольного Ибрагима. Тем более он, оказывается, помог ей с работой. А тут еще заходил Абовян и передал от Ибрагима привет. Когда она спросила, почему же передавший привет так долго не появляется в институте, старик ответил, что тот очень занят и боится показаться на глаза, потому что хочет за что-то попросить прощения. Вроде бы все сходилось на том, что Ибрагим с Катей нашел свое счастье и хочет попросить прощение за то, что оставил ее, Сашу. А в результате получалось что-то совсем непонятное. Когда Саша решила поделиться всем этим с мамой, та тоже не знала, что ответить.

У Саши от этих вопросов даже разболелась голова. Это случилось с ней впервые. Только теперь она стала понимать маму, которая жаловалась на постоянные мигрени, засыпая только сидя, не опуская голову. И тогда она решила прояснить для себя истинное положение дел, поделилась с Мариной и попросила помочь.

- Ну, подруга, ты даешь, - присвистнула Марина. – Я тут чуть с ума не сошла. Что же ты мне сразу не рассказала? Ладно, попробую.

Через день Марина докладывала ей о результатах.

- Ну, слушай! Была у Катерины на работе. Кстати, очень неплохо устроилась. Взяли ее, куда бы ты думала? Аж, в Министерство внутренних дел, в канцелярию, зарплата в два раза больше нашей. И помог ей в этом знаешь кто? Твой Ибрагим. У него там, оказывается, такие связи, закачаешься. Хоть бы одним глазком на него взглянуть. Ну, так вот. А познакомились они, знаешь где? В милиции. И знаешь, что он там делал? Сидел.

- Как, это сидел?

- Да, так просто и сидел. Как самый настоящий преступник.

- Что же он такого совершил?

- Даже не знаю, как тебе сказать?

- Рассказывай, Мариш, не томи!

- А ты в обморок не упадешь?

- Слушай, я в обморок упаду, если ты не скажешь.

- Правда?

- Марина, ну, пожалуйста, что с ним? Ну, хочешь, на колени встану, - стала просить Саша и задрожала от нетерпения, а на глазах выступили слезы.

- Ты только не волнуйся! С ним все в порядке, он давно на свободе.

- Так что же с ним? – вскрикнула Саша.

- Ели ты не успокоишься, я вообще с тобой разговаривать перестану, - строго и резко одернула ее Марина. - То за Лешку паршивца нервы себе измотала, теперь новый предмет обожания выискала. Ты что в сумасшедший дом собралась? Ради Бога, только без меня. Да они все ноготка твоего не стоят. Короче, пока не возьмешь себя в руки, разговор окончен.

- Хорошо, считай, что я взяла себя в руки.

- Ладно, скажу, а то и, вправду, чокнешься. Держись! Это Ибрагим твоего Лешку отделал. Ну и чтобы загладить вину, устроил Катьку, да еще денег дал, потому они и заявление забрали, а иначе б ему тюрьма светила. Он Лешке два ребра сломал, пах с печенкой отбил, глаз повредил, ну, и, конечно, сотрясение мозга. Он же азиат, а они же все, как тигры, бешенные. А ты опять, - что с ним, ах несчастный, ах Ибрагимчик. Я понимаю, что Лешку надо было проучить, но не до такой же степени. А это зверюга какой-то. Брр! Вот такие дела, подруга! А с другой стороны, я бы за тебя с Лешкой еще не то бы сделала.


-9-

Дома Саша все рассказала маме и Юльке.

- Вот это да! – воскликнула Юлька. – А с виду и не скажешь. Конечно же, я рада, что твоему Лешке досталось, и я бы даже сказала мало, но то, что Ибрагим такое вытворил, это уже перебор. Жить с таким чудовищем просто страшно. Это значит, приревнует кого, вообще убьет. Нет, Саша, ты, конечно, как знаешь, но я бы посоветовала выбросить его из головы.

- Между прочим, он предупредил Алексея за две недели, как честный человек, дал ему время подумать, - возразила Саша, хотя ей самой было неприятно, что Ибрагим оказался таким жестоким.

- Я тоже согласна с Юлей, - вступила в разговор мама. – Более того, Ибрагим, мне кажется, вообще непредсказуемый человек. Он яркий, талантливый, к тому же ты говорила, неуемный, широкий. Видишь, он все делает с размахом. И в этом деле с дракой он поступил точно так же. Ну, дал бы пару раз, и этого твоему хлюпику хватило бы. Так нет же, он избил до полусмерти, даже покалечил, до больницы. Юля права, он ведь и тебя может ударить.

- Я думаю, что до этого не дойдет, но в чем-то я с вами согласна. Мне и самой все это неприятно. Я снова ошиблась. Второй раз ошиблась, – сказала она и подумала про себя о том, что, конечно же, надо постараться забыть Ибрагима, как бы ей ни хотелось быть именно с ним.

Но что-то подсказывало ей, что во всей этой истории было что-то не так, не связывалось. Ей не хотелось верить и не верилось, что Ибрагим так зверски расправился с Алексеем. Уж очень это было не похоже на него, на все его поступки. И все же она решила послушаться близких ей людей, которые не желали ей зла, тем более, она на самом деле, как оказалось, довольно часто ошибалась в людях.


ПИЖОН


-1-

Когда Ибрагим увидел Сашу с незнакомым длинноволосым, ухоженным пижоном, у него сжалось сердце. Они сидели на скамейке в парке перед университетом и обнимались. Саша была счастлива и смеялась.

Такой счастливой он ее еще не видел. Ее глаза сверкали как звездочки, отражая свет вечерних фонарей, а звонкий смех напоминал ему звон хрустальных колокольчиков. На волейбольной площадке она тоже звонко смеялась, и в глаза ее искрился вроде бы так же, но это были задор и азарт. А здесь, на Воробьевых горах он уловил другие нотки, которые говорили об истинном счастье, о большой и нежной любви.

Его первым желанием было уйти и не мешать счастью любимой. Раз она так счастлива с этим «Пижоном», он должен тихо удалиться и забыть ее. И все же что-то его останавливало. Что-то неестественное было в этом холеном и самодовольном ухажере.

Он не любил этих обласканных и холеных «маменькиных сынков», которые только с виду казались мужчинами. Он их чувствовал и презирал. У них не было стержня, на который можно было опереться. Его всегда удивляло, как их могут любить женщины? Да, они могли быть ласковыми, нежными, даже смелыми в какие-то моменты. Но в тяжелые минуты они превращались в слизняков, которые кроме слизи и слез, да и то не всегда искренних, ничего путного не выделяли.

В какой-то момент он подумал, что может, ошибается, ревнует и просто хочет унизить в своих глазах соперника, но, присмотревшись внимательней, понял, что не ошибается. Перед ним был типичный представитель именно этого, гнилого, сплошь пропитанного плесенью племени немужиков.

Ему вдруг стало жутко. Саша, такая чистая, светящаяся искренней радостью, добротой, а рядом этот самовлюбленный «Пижон», снисходительно принимающий ее ласки, как будто делая одолжение и дозволяя себя обнимать.

И Ибрагим решил проверить, так ли уж крепка эта любовь? В Сашиной искренности он был уверен, а вот в «Пижоне» надо было ее поискать. А вдруг она есть? Если нет, то можно было и побороться за свою любовь.

Он сидел за рулем казенного «Москвича», на котором ездил за запасными частями для своей конторы, и поэтому проследить за влюбленной парой было не трудно. Собственно, поэтому они его и не заметили, хотя Саша так сияла от счастья, что не замечала никого и ничего вокруг.

Он проследил, как они подошли к какому-то дому и поднялись в квартиру на третьем этаже, и приготовился ждать до утра. О том, что это квартира для встреч, он понял, как только увидел их снова часа через два. За эти два часа он измучился ревностью и даже порывался сломать дверь.

Когда же они неожиданно вышли, то чуть с ним не столкнулись. В это время он прогуливался у подъезда и курил. Ему даже удалось услышать обрывок их разговора о том, что уже поздно, а «Пижону» рано вставать. Потом он увидел, как «Пижон» посадил ее на троллейбус, а сам перебрался на другую сторону.

«Вот сволочь! - рассердился про себя Ибрагим. - Время позднее, половина двенадцатого ночи, а этот хмырь даже не проводил ее до дома».

Подъехав к остановке, он увидел, как «Пижон» его тормозит.

«Ну, вот и «Господин случай», - злорадно подумал Ибрагим. – Что ж, давай знакомиться!»

- Шеф, до Октябрьской, сколько возьмешь? – спросил «Пижон».

- Пятерик, – начал торговаться для приличия Ибрагим, подумав про себя. – «Мог бы на машине за трешник проводить Сашу и спокойно доехать на троллейбусе, успевая даже на метро».

- Идет, - не торгуясь, согласился «Пижон» и сел в машину.

- Откуда такой счастливый? – начал Ибрагим обычный таксистский треп.

- Так, от бабы.

- А куда так спешим?

- К бабе, - улыбнулся «Пижон».

- Так ты, оказывается, многостаночник? – восхитился Ибрагим.

- Да, так уж получается, - вздохнул «Пижон», явно довольный, что его похвалили.

- А чем первая не устраивает?

- Почему не устраивает? Очень даже устраивает.

- А зачем же ко второй едем? – съехидничал Ибрагим.

- Жена. Шеф, а можно, побыстрее?

- Извини, друг, время позднее, не хочу права терять, - пояснил Ибрагим, специально затягивая время для разговора.

- Ну, тогда ладно, но сам понимаешь, жена, скандал.

- А что, она у тебя сердитая?

- Да нет, но подозревает - «Опять на работе задержали, сколько можно»?

- А давай, я тебя выручу, например, водички зайду попить и объясню, что так, мол, и так, с работы тебя везу. Кстати, где ты работаешь, если не секрет? – предложил Ибрагим, улыбаясь.

- Нет, ты это серьезно! Да, это же здорово! Спасибо, я у тебя в долгу! – обрадовался «Пижон».

- Да ладно, чего уж там! Может, и ты когда выручишь?

Так Ибрагим познакомился, можно сказать, даже подружился с Сашиной «тайной любовью», его женой и маленькой дочкой.


-2-

Сам «Пижон», которого звали Алексеем, как и предполагал Ибрагим, оказался безвольным и самовлюбленным слюнтяем, метавшимся между двух, а потом выяснилось, еще и трех женщин. Вероятно, он мог позволить себе и больше, как требовала его широкая творческая натура, но суровые обстоятельства и, прежде всего, стесненность в средствах вынуждали его влачить, как он считал про себя, свое жалкое существование. Действительно, это было жалкое существование, но делать при этом какие либо усилия он не думал, не умел и не желал. В какой-то степени, его это даже устраивало. Никто и ничто его основательно не доставало, а тот мирок, который ему удалось слепить, вернее, слепили обстоятельства и его близкое окружение, был вполне удобным, даже комфортным.

Более - менее безбедное существование было обеспечено за счет родителей. Правда, они были небогаты. Двухкомнатная маленькая «хрущевка», садовый участок в Снегирях, «Запорожец», небольшие сбережения – вот, пожалуй, и все, что могли скопить простые советские служащие и каким-то образом еще помогать своему единственному сыну. Они наивно полагали, что те небольшие деньги, которые им удавалось урвать из своего скромного бюджета, он несет домой, жене и дочке. Большим инициатором этого, конечно же, была души не чаявшая в сыне мать, тайком от мужа всовывавшая в его карманчик лишнюю десятку. Она готова была снять с себя последнюю одежду, чтобы любимому Лешеньке было хорошо. Слава Богу, что отец строже и ответственней подходил к воспитанию сына, иначе супруга «зализала бы его так, что у него не осталось бы ни одного отверстия». Но их можно было понять, сын достался им трудно, чуть не погиб во время родов, а потом долго болел.

Увы, даже этих денег ему хватало только на два-три дня нормальной, как он считал, жизни. Не привыкший в чем-то себе отказывать, он проматывал их в одночасье, в результате чего приходилось просить на дорогу и обед еще у своей нелюбимой и вредной Катьки, которой, в свою очередь, уже помогали ее родители. Они были щедрее и обеспеченней. Мало того, что они полностью содержали семью дочери, ими же молодоженам была куплена двухкомнатная кооперативная квартира, да еще выплачивался пай.

Катю он не любил, презирая за провинциальность и серость, но побаивался. Если бы ее терпение, наконец, лопнуло, закончилась бы и его, пусть даже такое существование, что вызвало бы кучу нежелательных проблем. И первой было бы трудно представляемое возвращение к родителям. Отец и так настороженно поглядывал на все его проделки, а тут бы просто взвыл бы волком. Какая после этого была бы жизнь, представить нетрудно. У него даже не было друзей, у которых можно было перекантоваться какое-то время. Были два школьных приятеля, таких же, как он, «прожигателей жизни и диванных мечтателей», все общение с которыми ограничивалось походами в пивнушку или перекурами в подъезде. Так что приходилось считаться с Катериной и не доводить ее до точки кипения.

Хотя ее-то, вероятно, и можно было назвать его единственным другом. Даже зная о нем все и о многом догадываясь, она не переставала его любить и ждать, когда же «он, наконец, образумится и станет человеком»? Она терпела все его выходки, несостоятельность и даже всех его «бесконечных баб». При этом она старалась вытянуть его из «болота», в котором он блаженствовал и не желал вылезать, делая неоднократные, отчаянные попытки восстановить его в институте. Как-никак он был способным, до армии проучился почти три семестра. Она даже заставляла его ходить в театры, на вернисажи и в концертные залы, которые, как говорил он сам, являются «истинным смыслом его жизни». Вообще она старалась сделать для него многое, что помогло бы только ему самому, не ожидая ответной благодарности.

К сожалению, со своим провинциальным менталитетом она совершенно не понимала столичной жизни, пугалась ее и сторонилась, поэтому и совершала множество ошибок, главными из которых было ее попустительство его дальнейшего растления. Да и характера не хватало, чтобы одной справиться и с ним, и с его любвеобильной мамой, но просить помощи у его отца или у своих родителей не решалась. Свекра почему-то сторонилась, а рассказывать своим о неполадках в семье было стыдно. Ведь они столько сделали для нее и ее семьи, что быть неблагодарной не хотелось. В итоге, они были в полном неведении, вернее, были уверены, что у дочери все в порядке.

Как потом, оказалось, «привести мужа в чувство», по крайней мере, в то состояние, которое ее вполне устраивало, особых усилий и не потребовалось. Достаточно было хорошенько его взгреть, и он сразу же превратился в послушного, нормального семьянина. Причем, эта встряска пошла на пользу всем, в том числе и ему самому. Самое интересное, что из лодыря и прогульщика к тому же получился еще и неплохой работник.

Катя любила Алексея преданно, даже самозабвенно, прощая ему все только за то, что он был, как она считала, не самым плохим мужем и отцом. Позже, когда Ибрагим побывал в городке, откуда она была родом, стало понятно, почему она была готова терпеть и прощать мужчине все, что угодно, лишь бы он только не был алкоголиком. Это, по ее мнению, было самым страшным горем на свете.

Пользуясь этим, Алексей и жил своей однообразной, тоскливой жизнью, скрашивая ее нереальными грандиозными мечтами и любовными романами, был даже доволен. Благо, времени у него для этого было предостаточно, никто ему не мешал, не дергал. Он часами мог просиживать у телевизора, перелистывать журналы, решать кроссворды, иногда прерываясь, чтобы немного пообщаться с дочкой или собакой. А еще он очень любил поплакаться по телефону матери о своей несчастливой и неудачной жизни. Она одна его понимала, жалела и покрывала все его отлучки из дома.

Единственное, чем был увлечен по-настоящему, так это сочинением стихов, таких же мрачных и тоскливых, как и его жизнь. Это ему неплохо удавалось, но и здесь он особенных усилий не прикладывал, хотя, как говорят, поэт – это от Бога. Во всяком случае, он нигде не публиковался и даже не собирался этого делать, так как толком делать ничего не умел, а любой труд – презирал, как и издательский мир, и самого читателя.

Мужского общества он сторонился и боялся, поэтому с мужиками был предельно осторожен, вел себя скромно и сдержанно. С женщинами он мгновенно преображался, делаясь важным, значительным и деловитым. У него это получалось мастерски. Он искусно сочинял о себе правдоподобные легенды, создавая некий образ романтика и мыслителя, не понятого и не признанного пока еще неблагодарной толпой. Порой он так вживался в этот образ, что начинал в это верить сам. Самое интересное, что ему для этого хватало того багажа знаний и опыта, которые он получил в школе, где учителя, даже по литературе, в буквальном смысле, тянули его за все, что только можно, чтобы он из нее не вылетел.

Институт, куда он попал с помощью какого-то родственника, ему толком ничего не дал. В армии его все-таки чему-то научили, по крайней мере, там он активно участвовал в художественной самодеятельности, писал статьи и стихи для дивизионной газеты. Не дали ему ничего и его бесконечные работы, откуда его выгоняли или он уходил сам. Ибрагиму случайно удалось заглянуть в его трудовую книжку и насчитать там одиннадцать организаций за тринадцать лет трудового стажа