Игорь Губерман

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28

115

И гнетёт нас, помимо всего –

бытия после смерти неясность;

очень тяжко – не ждать ничего,

легче ждать, понимая напрасность.

116

Покой наш даже гений не нарушит

высокой и зазывной мельтешнёй,

поскольку наши старческие души

уже не воспаляются хуйнёй.

117

Пора мне, ветхому еврею,

жить, будто я уже отсутствую;

не в том беда, что я старею,

а в том, как остро это чувствую.

118

Пустого случайного слова

порою хватает сполна,

чтоб на душу мне из былого

плеснула шальная волна.

119

Зябну я в нашем рае земном,

слыша вздор пожилых пустомель;

мы – сосуды с отменным вином,

из которого выдохся хмель.

120

У зла с добром – родство и сходство:

хотели блага все злодеи,

добро всегда плодило скотство,

а зло – высокие идеи.

121

Бурлит в нас умственная каша –

намного глубже понимания,

и чем темнее память наша,

тем ярче в ней воспоминания.

122

Нынче грустный вид у Вани,

зря ходил он мыться в баньку,

потому что там по пьяни

оторвали Ваньке встаньку.

123

К моим добавлю упущениям,

что не люблю любой нажим,

и верю личным ощущениям

гораздо больше, чем чужим.

124

Давно живя, люблю поныне я

зигзаги, петли и штрихи,

и зря скребётся грех уныния,

пока покруче есть грехи.

125

Судьба нас искушает на повторах:

житейский наблюдая карнавал,

я вижу ситуации, в которых

не раз уже по дурости бывал.

126

Где б ни случился я под вечер,

я глазом сыскивал бокал,

который мне о скорой встрече

прозрачным боком намекал.

127

Дышу. Курю. Гоню волну.

Люблю душевное томление.

Господь не ставит мне в вину

благочестивое глумление.

128

Есть радости у дряхлых старичков,

и счастливы бывают старички:

сыскался вдруг футляр из под очков,

а к вечеру на лбу нашлись очки.

129

Книга жизни – первый том,

он уже написан весь,

а про всё, что ждёт потом,

сочиню, Бог даст, не здесь.

130

Хотя на русской почве я возрос,

еврейской обволокся я духовностью:

вопросом отвечаю на вопрос

и пакостей от жизни жду с готовностью.

131

В азарте Божий мир постичь

до крайней точки и конца,

мы все несём такую дичь,

что плохо слышим смех Творца.

132

Хотя уже я сильно старый,

во мне талант ещё сочится:

с утра пишу я мемуары

про то, что днём со мной случится.

133

Чем потревожен дух народа?

О чём народ в толпе галдит?

О том, что подлая погода –

футболу нынче повредит.

134

К бутылке тянется не каждый,

кто распознал её влияние:

Бог только тех отметил жаждой,

кому целебно возлияние.

135

Природа позаботилась сама,

чтоб видно было, слушая ублюдка,

насколько выделения ума

подобны извержениям желудка.

136

Шумливы старики на пьяной тризне:

по Божьему капризу или прихоти,

но радость от гуляния по жизни

заметно обостряется на выходе.

137

Хочу, поскольку жить намерен,

сейчас уже предать огласке,

что даже крайне дряхлый мерин

ещё достоин женской ласки.

138

Я с юности грехами был погублен,

и Богу мерзок – долгие года,

а те, кто небесами стал возлюблен,

давно уже отправились туда.

139

Я не мудрец и не дебил,

и без душевного дефекта,

но не люблю и не любил

я выебоны интеллекта.

140

Увы, но зимний холод ранний –

судьбу меняет наотрез:

вчера пылал костёр желаний,

сегодня – тлеет интерес.

141

У Бога есть увеселения,

и люди гибнут без вины,

когда избыток населения

Он гасит заревом войны.

142

В мечтах мы въезжали на белом коне

в тот город, где нам отказали,

в реальности – грустно сопели во сне

ночуя на шумном вокзале.

143

Стал часто думать я о Боге –

уже позвал, должно быть, Он,

и где то клацает в дороге

Его костлявый почтальон.

144

Конечно, что нибудь останется,

когда из года в год подряд

тебе талантливые пьяницы

вливали в душу книжный яд.

145

Хоть я теолог небольшой,

но нервом чувствую сердечным:

Господь наш тайно слаб душой

к рабам ленивым и беспечным.

146

Где льётся благодать, как из ведра,

там позже – неминуемые бедствия,

поскольку сотворителям добра –

плевать на отдалённые последствия.

147

Беда в России долго длится:

такие в душах там занозы,

что чем яснее ум провидца,

тем сумрачней его прогнозы.

148

Российскую публичную шарманку

я слышу, хоть и выставлен за дверь:

в ней то, что было раньше наизнанку,

то шиворот навыворот теперь.

149

А впереди ещё страницы

растущей тьмы и запустения,

но мы не чувствуем границы

преображения в растения.

150

Не трудно, чистой правдой дорожа,

увидеть сквозь века и обстоятельства

историю народов и держав –

театром бесконечного предательства.

151

Давно уже иной весь мир вокруг,

и прошлое – за облаком забвения,

но с ужасом ещё ловлю я вдруг

холопские в себе поползновения.

152

Во имя чаяний благих

на том советском карнавале

ничуть не реже, чем других,

самих себя мы предавали.

153

В российском климате испорченном

на всех делах лежит в финале

тоска о чём то незаконченном,

чего ещё не начинали.

154

В душе еврея вьётся мрак

покорности судьбе,

в которой всем он – лютый враг,

и в том числе – себе.

155

Творец дарил нам разные дары,

лепя свои подобия охальные,

и Моцарты финансовой игры –

не реже среди нас, чем музыкальные.

156

Насколько б далеко ни уносились

мечтания и мысли человека,

всегда они во всём соотносились

с дыханием и свихнутостью века.

157

Жил я, залежи слов потроша, –

но не ради учительской клизмы,

а чтоб чуть посветлела душа,

сочинял я свои эйфоризмы.

158

Творцу такое радостно едва ли

в течение столетий унижение:

всегда людей повсюду убивали,

сначала совершив богослужение.

159

Кому то полностью довериться –

весьма опасно, и об этом

прекрасно знают красны девицы,

особенно весной и летом.

160

Бессонница висит в ночном затишье;

тоска, что ждать от жизни больше нечего;

как будто я своих четверостиший

под вечер начитался опрометчиво.

161

Такую чушь вокруг несут,

таким абсурдом жизнь согрета,

что я боюсь – и Страшный суд

у нас пойдёт как оперетта.

162

Не ведая порога и предела,

доверчив и наивно простодушен,

не зря я столько глупостей наделал –

фортуне дураков я был послушен.

163

Сначала чувствуем лишь это,

а понимаем позже мы,

что в тусклой жизни всё же света –

на чуть, но более, чем тьмы.

164

Опишет с завистью история,

легенды путая и были,

ту смесь тюрьмы и санатория,

в которой счастливы мы были.

165

Живу я, почти не скучая,

жую повседневную жвачку,

а даму с собачкой встречая,

охотней смотрю на собачку.

166

Пугайся – не пугайся, верь – не верь,

однако всем сомнениям в ответ

однажды растворяется та дверь,

где чудится в конце тоннеля свет.

167

Потери я терпел и поражения,

но злоба не точила мне кинжал,

и разве что соблазнам унижения

упрямо позвоночник возражал.

168

Когда гуляют мразь и шушера,

то значат эти торжества,

что нечто важное порушено

во всей системе естества.

169

Забавно видеть, как бесстыже

ум напрягается могучий,

чтобы затраты стали жиже,

но вышло качественно круче.

170

За время проживаемого дня

мой дух живой настолько устаёт,

что, кажется, житейского огня

во мне уже слегка недостаёт.

171

Пасутся девки на траве,

мечтая об узде;

что у мужчины в голове,

у женщины – везде.

172

То залихватски, то робея

я правил жизни карнавал,

за всё сполна платил судьбе я,

но чаевые – не давал.

173

Люблю своих коллег,

они любезны мне,

я старый человек,

я знаю толк в гавне.

174

Интересно стареют мужчины,

когда их суета укачала:

наша лысина, брюхо, морщины –

на душе возникают сначала.

175

В шумной не нуждается огласке

признак очевидный и зловещий:

время наше близится к развязке,

ибо отовсюду злоба хлещет.

176

Когда пылал ожесточением

на гнева бешеном огне,

то чьим то свыше попечением

текла остуда в душу мне.

177

А к вечеру во мне клубится снова

томящее влечение невольное:

помимо притяжения земного –

такое же бывает алкогольное.

178

Мои взорления ума,

мои душевные метания –

когда забрезжила зима,

свелись к вопросу пропитания.

179

В душе, от опыта увядшей,

внезапной живостью пылая,

как у девицы, рано падшей, –

наивность светится былая.

180

Был полон интереса – что с того?

Напрасны любопытство и внимание.

О жизни я не знаю ничего,

а с возрастом – растёт непонимание.

181

Я жил на краю той эпохи великой,

где как мы ни бились и как ни пытались,

но только с душой, изощрённо двуликой

мы выжить могли. И такими остались.

182

Мне дико странный сон порою снится:

во тьме лежу, мне плохо, но привычно,

а гроб это, тюрьма или больница –

мне начисто и напрочь безразлично.

183

Я с горечью смотрю на эту реку:

по ней уже проплыть надежды нет,

и книги я дарю в библиотеку,

чтоб жить не в тесноте остаток лет.

184

Любил бедняга наслаждение,

женился с пылкой одержимостью,

и погрузился во владение

своей холодной недвижимостью.

185

Мне лень во имя справедливости

тащить себя сквозь вонь и грязь,

моё лентяйство – род брезгливости,

и скучно мне, с гавном борясь.

186

Мне кажется, что я умру не весь,

окончив затянувшийся мой путь:

душе так интересно было здесь,

что вселится она в кого нибудь.

187

Хотя и прост мой вкус конкретный,

но не вульгарно бездуховен:

ценю тем выше плод запретный,

чем гуще сок его греховен.

188

Среди мировых безобразий

один из печальнейших фактов –

распад человеческих связей

до пользы взаимных контактов.

189

И формой стих мой вовсе не новинка,

и с неба дух не веет из него,

но дерзостно распахнута ширинка

у горестного смеха моего.

190

В цепи причин и соответствий –

полно случайностей лихих,

у жизни множество последствий,

и наша смерть – одно из них.

191

Рождаясь в душевном порыве высоком,

растя вопреки прекословью,

идеи сперва наливаются соком,

потом умываются кровью.

192

Летят тополиные хлопья,

ложатся на землю, как пух...

Забавно, что время холопье –

весьма совершенствует дух.

193

Свои позиции, приятель,

когда сдаёшь за пядью пядь,

то всем становишься приятен,

как многоопытная блядь.

194

Еврейский дух предпринимательства

так безгранично плодовит,

что сторожей законодательства

повсюду трахнуть норовит.

195

Бывает весьма сокровенно

скрещение творческих судеб,

и тоньше других несравненно –

Сальери о Моцарте судит.

196

Любой злодей и басурманин

теперь утешен и спокоен:

в России был он Ванька Каин,

у нас он будет – Венька Коэн.

197

И понял я: пока мы живы,

что в наше время удивительно,

являть душевные порывы –

необходимо и целительно.

198

Вон у добра опять промашки,

а вот – нелепые зевки...

Где зло с добром играют в шашки,

добро играет в поддавки.

199

Когда я срок мой подневольный

тянул по снегу в чистом поле,

то был ли счастлив мой конвойный,

который жил на вольной воле?

200

Конечно, мы теперь уже не те,

что раньше, если глянуть со вниманием:

мы раньше прозябали в темноте,

а ныне – прозябаем с пониманием.

201

Возьму сегодня грех на душу,

сгоню унылость со двора,

все обещания нарушу

и выпью с раннего утра.

202

Когда не в силах я смеяться –

устал, обижен, озадачен, –

то у меня лицо паяца,

который в Гамлеты назначен.

203

Ушли мечты, погасли грёзы,

увяла пламенная нива,

и по полям житейской прозы

душа слоняется лениво.

204

За то, что дан годов избыток

(а срок был меньший уготован), –

благодари, старик, напиток,

которым весь ты проспиртован.

205

Увидя стиль и буржуазность,

я вмиг собрал остаток сил:

явив лихую куртуазность,

хозяйку в койку пригласил.

206

День у пожилых течёт не мрачно;

в жилах ни азарта нет, ни ярости;

если что сложилось неудачно –

сразу забывается по старости.

207

Души моей заветная примета,

утеха от любого в жизни случая –

беспечность, неразменная монета,

основа моего благополучия.

208

Печаль еврея пожилого

проистекает из того,

что мудро взвешенного слова

никто не жаждет от него.

209

Когда уже совсем невмоготу

общественную грязь месить и лужи,

срамную всюду видеть наготу –

остынь. Поскольку дальше будет хуже.

210

Я днём стараюсь лечь и отключиться,

хоть надобности тела в этом нет;

похоже, что и в роли очевидца

устал я пребывать на склоне лет.

211

А счастье – что жива слепая вера

в Посланца с ангелятами крылатыми,

и новая везде наступит эра,

и волки побратаются с ягнятами.

212

Таков сегодня дух науки,

и так она цветёт удало,

что внуков будущие внуки

всплеснут руками запоздало.

213

Бывают сумерки – они

мерцаньем зыблются тревожным,

но зажигаются огни,

и счастье кажется возможным.

214

Что то в этой жизни несуразной

весело, удачливо и дружно

вьётся столько гнуси безобразной,

что зачем то Богу это нужно.

215

Осталась только видимость и мнимость

того, что было стержнем и основой,

и жгучая висит необходимость

херни вполне такой же, только новой.

216

Зачем толку слова в бумажной ступе?

Я б лучше в небесах умом парил.

А может быть, на скальном я уступе

стоял и молча с морем говорил.

217

Текучесть у природы – круговая,

в истории – такая же текучесть;

Россия прозревает, узнавая

свою кругами вьющуюся участь.

218

Увы, порядок этот вечен,

и распознать его не сложно:

везде, где Бог бесчеловечен,

там человек жесток безбожно.

219

Все шрамы на природе – письмена

о том, как мы неправы там и тут,

и горестными будут времена,

когда эти послания прочтут.

220

Унимается пламя горения,

и напрасны пустые рыдания,

что плывёт не заря постарения,

а густеет закат увядания.

221

Стоит жара, и лень амурам

в сердца стрелять, и спят они;

я Фаренгейта с Реомюром

люблю ругать в такие дни.

222

Зачем в устройство существа

повсюдного двуногого

Бог сунул столько бесовства,

крутого и убогого?

223

Душа моя во мне дышала

и много высказать хотела,

но ей безжалостно мешала

прыть необузданного тела.

224

Порой весьма обидно среди ночи,

что я не знаменосец, не герой;

ни язва честолюбия не точит,

ни жгучих устремлений геморрой.

225

Снова церковь – ив моде, и в силе

но творится забавная драма:

утвердились при власти в России –

те, кого изгонял Он из Храма.

226

Когда пожухшее убранство

сдувает полностью с ветвей

и веет духом окаянства –

томится мыслями еврей.

227

Забавно, что в соседней бакалее

легко найти творение ума,

от порции которого светлее

любая окружающая тьма.

228

Скоро мы, как дым от сигареты,

тихо утечём в иные дали,

в воздухе останутся ответы,

что вопросов наших ожидали.

229

В горячке спора про художества

текущей жизненной картины

меня жалеют за убожество

высоколобые кретины.

230

Плывёт, качаясь, наше судно,

руководимое не нами,

по волнам дикого абсурда,

который клонится к цунами.

231

Душе моей пора домой,

в ней высох жизни клей,

и даже дух высокий мой –

остоебенел ей.

Blog

Игорь Губерман