"Трилогия желания", книга вторая

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 61

не проучили как следует за то, что он осмелился так оскорбить меня, да еще

в присутствии моей дочери!

- Мама, - повторила Беренис, не сводя с нее холодных синих глаз, -

почему вы не хотите сказать мне правду? У нас с вами не должно быть тайн

друг от друга. Быть может, я сумела бы вам помочь.

И миссис Картер, поняв, наконец, что дочь ее уже не дитя и не пустая

светская кокетка, а вполне сложившаяся женщина, холодная, сознающая свое

превосходство, рассудительно-участливая и куда более проницательная, чем

она сама, бросилась в обитую пестрым кретоном качалку, вытащила из кармана

крошечный кружевной платочек, прикрыла глаза рукой и разрыдалась.

- Я была в таком отчаянном положении, Беви, я просто не знала, что

делать. Полковник Джилис посоветовал мне снять этот дом... Я хотела дать

тебе и Ролфу приличное воспитание, вывести вас на дорогу. Но то, что

говорил этот гадкий человек, - неправда. Все было совсем не так. Полковник

Джилис и его приятели хотели, чтобы я сняла для них холостую квартиру...

ну, с этого и началось. Я не виновата, Беви. Мне просто нечем было жить.

- А какое отношение имел ко всему этому мистер Каупервуд? - с

любопытством спросила Беренис. Последние дни она стала все чаще и чаще

думать о нем. Он так спокоен, умен, энергичен, так уверен в своих силах;

чем-то сродни ей самой.

- Абсолютно никакого, - заявила миссис Картер, воинственно вскинув

голову. Каупервуду она отдавала значительное предпочтение перед прочими

своими друзьями мужского пола. Он никогда не толкал ее на дурные поступки,

никогда не пользовался ее домом в своих личных целях. - Мистер Каупервуд

только помог мне выпутаться из беды. Это он посоветовал мне оставить дом в

Луисвиле, уехать на Восток и посвятить себя заботам о тебе и Ролфе. Он

предложил мне свою помощь на то время, пока вы не оперитесь, и я его

послушалась. Ах, если б я не была так неопытна, не испытывала такого

нелепого страха перед жизнью! Ведь твой отец и мистер Картер умели только

сорить деньгами и промотали все.

Она сокрушенно вздохнула.

- Значит, у нас просто-напросто ничего нет, так, что ли, мама? Никаких

средств, решительно ничего?

Миссис Картер уныло покачала головой.

- И мы живем на деньги мистера Каупервуда?

- Да.

Беренис молча глядела в окно, на раскинувшийся перед домом парк.

Небольшой прудок, рощица на холме и беседка в виде китайской пагоды у его

подножья казались вписанными в раму окна, как картина. На холме сквозь

деревья проглядывали желтоватые стены большого отеля. Снизу, с улицы,

доносились звонки трамвая. По аллее парка двигалась вереница нарядных

экипажей - чикагские богачи совершали прогулку в прохладе вечереющего

ноябрьского дня.

Нищая, пария! - думала Беренис. Нужно выйти замуж за богача?

Разумеется, если удастся, но за кого? За лейтенанта Брэксмара? Ни за что!

Сильной личностью его не назовешь, и к тому же он был свидетелем ее

позора. Так за кого же? О, их немало - пустоголовых повес, бездельников,

прожигателей жизни! Немало и солидных, трезвых, уравновешенных, тупых,

преуспевающих дельцов. И все это вместе составляет "общество".

Когда-нибудь она встретит, быть может, и настоящего мужчину, но подарит ли

он ее своим вниманием, если будет знать всю правду?

- Ты порвала с Брэксмаром? - спросила вдруг миссис Картер, и в голосе

ее прозвучали тревога, любопытство, надежда на лучшее и покорность судьбе.

- Я не видела его с тех пор, - отвечала Беренис, решив из

предосторожности солгать. - И еще не знаю, захочу ли увидеть. Мне нужно

подумать. - Она поднялась со стула. - Ну, не расстраивайтесь, мама. Я бы

хотела только устроить нашу жизнь как-нибудь так, чтобы не зависеть больше

от мистера Каупервуда.

Беренис прошла к себе в спальню и, стоя перед зеркалом, начала

переодеваться: она была приглашена на обед. Итак, значит, последние годы

они жили на деньги мистера Каупервуда. И она, не задумываясь, сорила этими

деньгами и была так тщеславна, самонадеянна, горда, держала себя с ним так

высокомерно... А он молчал и только смотрел на нее - пристальным, пытливым

взглядом. Почему? Можно было не задавать себе этого вопроса. Она знала -

почему. Так вот какую игру он вел! И какой же она была дурочкой, что не

понимала этого раньше! А мать? Подозревает она, догадывается? Беренис

склонна была в этом усомниться. Какой странный, нелепый, какой страшный

мир! - думала Беренис. Ей вспомнились вдруг глаза Каупервуда, и она

вздрогнула под этим тяжелым взглядом.

53. ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

В этот день Беренис впервые пришлось серьезно задуматься над своим

будущим. У нее снова мелькнула мысль о замужестве. Но для этого нужно было

либо призвать назад Брэксмара, либо предпринять утомительную и докучливую

охоту за кем-нибудь другим, быть может еще менее отвечающим ее вкусам. Так

уж не лучше ли просто объявить всем друзьям и знакомым, что потеря

состояния вынуждает ее взяться за дело и зарабатывать себе на хлеб. Она

будет преподавать танцы или сделается профессиональной танцовщицей. И вот

однажды она совершенно невозмутимо преподнесла это удивительное решение

своей матери. Миссис Картер, привыкшая вести паразитический образ жизни и

менее всего помышлявшая о том, что деньги можно добывать трудом, пришла в

неописуемый ужас. Подумать только, что ее необыкновенная Беви и она сама,

а за ними, следовательно, и ее сын, должны опуститься до самой

прозаической и пошлой борьбы за существование. И это после всех ее

мечтаний! Она вздыхала и плакала втихомолку, потом написала Каупервуду

осторожное послание, умоляя его приехать в Нью-Йорк и повидаться с ней -

но только так, чтобы не знала Беренис.

- Может быть, ты все-таки повременишь с этим немножко, - робко

предложила она дочери. - У меня сердце разрывается на части, когда я думаю

о том, что ты, с твоими талантами, должна опуститься до преподавания

танцев. Нет, нет, Беви, что угодно, только не это. Ты же можешь сделать

хорошую партию, и тогда сразу все устроится. Я ведь думаю не о себе. Я-то

как-нибудь проживу. Но ты... - Миссис Картер была поистине несчастна,

глаза у нее стали совсем страдальческие. Беренис была тронута проявлением

столь горячей материнской привязанности и не сомневалась в искренности ее

чувств. Но, боже мой, каких же она натворила глупостей, ее мать! И эта вот

жалкая слабая женщина призвана служить ей опорой в жизни!

Каупервуд, выслушав жалобы миссис Картер, заявил, что все это сплошное

донкихотство. У Беренис просто расстроены нервы. Как можно покидать

общество, менять образ жизни и губить свое очарование профессиональной

работой ради денег! Успокоив миссис Картер, он поспешил на дачу, зная, что

застанет там Беренис одну. После истории с Билзом Чэдси Беренис тщательно

избегала встречи с Каупервудом.

Он приехал в полдень, морозным январским днем. Снег, пышно устилавший

землю, искрился и сверкал под золотыми лучами яркого зимнего солнца. В

этот год уже появились автомобили, и Каупервуд ехал в новеньком

темно-коричневом лимузине с мотором в восемьдесят лошадиных сил.

Лакированный кузов автомобиля сверкал на солнце. Каупервуд был в тяжелой

меховой шубе и круглой барашковой шапке. Он вышел из машины и позвонил у

подъезда.

- Привет, Беви! Как поживаете? А мама дома? - спросил он, делая вид,

что ему неизвестно об отсутствии миссис Картер.

Беренис устремила на него свой холодный, открытый, проницательный

взгляд и любезно, но сдержанно улыбнулась, отвечая на его приветствие. В

простом темно-синем фартуке из грубой бумажной материи, какие носят

живописцы, с палитрой в руках, переливавшей всеми цветами радуги, она

писала пейзаж и размышляла. Раздумье стало ее излюбленным занятием

последнее время. Она думала о Брэксмаре, о Каупервуде, о Килмере Дьюэлма,

перебирала в уме еще с полдюжины других возможных претендентов на ее руку,

потом переносилась мыслями к сцене, танцам, живописи. Она видела свою

жизнь переплавленной наново; порой ей казалось, что она решает какую-то

сложную, запутанную головоломку, и, как только решит ее, все станет на

свое место, сольется в стройный, гармоничный узор.

- Пожалуйста, присядьте, - сказала она Каупервуду. - Сегодня, кажется,

очень холодно? Обогрейтесь у камина. Мамы нет дома. Она поехала в город.

Вероятно, вы застанете ее сейчас на нашей городской квартире. Вы надолго в

Нью-Йорк?

Веселая, беззаботная, она держалась любезно, но отчужденно. Каупервуд

снова почувствовал, какой глубокой пропастью отделила себя от него

Беренис. И эта пропасть всегда существовала между ними. Каупервуд знал,

что Беренис лучше других понимает его и даже относится к нему с симпатией,

и все же в их отношениях постоянно ощущался этот холодок. Быть может, их

сближению мешали условности? Или непомерное честолюбие девушки? Или

какие-то недостатки в нем самом? Каупервуд терялся в догадках. Но так или

иначе, что-то отдаляло от него Беренис, заставляло ее быть с ним

настороже.

Каупервуд окинул взглядом комнату. На картине, которую писала Беренис,

был изображен запорошенный снегом склон холма. Самый холм, послуживший ей

моделью, виднелся за окном. По стенам были развешаны наброски, только что

сделанные Беренис, - легкие, грациозные пляшущие фигурки в коротких

туниках... Каупервуд перевел взгляд на Беренис и отметил про себя, что ее

необычный наряд очень ей к лицу.

- А вы, как всегда, увлечены искусством? - сказал он. - Да, это - ваш

мир. Вы не можете жить иначе. Эти эскизы прелестны, - легким взмахом руки,

в которой он держал перчатку, Каупервуд указал на хоровод пляшущих фигур.

- Должен вам сказать, что я приехал не к вашей матушке, Беренис. Я приехал

к вам. Миссис Картер прислала мне довольно странное послание. Она пишет,

что вы не хотите больше выезжать в свет и решили взяться за преподавание

или что-то в этом роде. Я приехал потолковать с вами. Не думаете ли вы,

что ваше решение принято несколько поспешно?

Говоря так, Каупервуд старался создать впечатление, что его участие к

судьбе Беренис совершенно бескорыстно и не преследует никаких личных

целей.

Беренис с кистью в руке стояла у мольберта. Она окинула Каупервуда

холодным, пытливым и насмешливым взглядом.

- Нет, не думаю, - последовал ответ. - Вы знаете, как обстоят наши

дела, и поэтому я могу говорить с вами совершенно откровенно. Я понимаю,

что мамой руководили всегда только самые добрые побуждения. Но боюсь, что

сердце у нее лучший советчик, чем голова. - В углу рта Беренис пролегла

чуть заметная горькая складка. - Я готова также думать, что и ваши

побуждения были самыми лучшими. Я даже уверена в этом, - было бы

неблагодарно с моей стороны предполагать что-либо другое. (Каупервуд

пристально посмотрел на нее, и в глазах его словно промелькнуло что-то и

ушло в глубину.) Но тем не менее так дальше продолжаться не может. У нас

нет средств. Почему же не заняться каким-нибудь делом? Да и что,

собственно, мне еще остается?

Она умолкла, и Каупервуд с минуту смотрел на нее, не говоря ни слова. В

простом, грубом, нескладно топорщившемся переднике, непричесанная, -

спутанные рыжеватые пряди падали ей прямо на глаза, - она смотрела на него

своим пронзительным синим взором, и Каупервуду казалось, что на всей земле

нет существа более прекрасного. Какой целеустремленный, острый, какой

гордый ум! Какая одаренная натура, и как, подобно ему самому, эта девочка

умеет ни перед кем не опускать глаз! Ничто, как видно, не может вывести ее

из равновесия.

- Беренис, - сказал он негромко, - выслушайте меня. Вы оказали мне

большую честь, признав, что я руководствовался самыми лучшими

побуждениями, когда давал деньги вашей матушке. Это действительно так. Я

во всяком случае убежден, что лучших побуждений быть не может. Признаться,

они не были такими сначала. Если вы позволите, я буду сейчас вполне

откровенен. Не знаю, известно ли это вам, но когда меня познакомили с

вашей матушкой, я лишь краем уха слышал о том, что у нее есть дочь, и это

чрезвычайно мало интересовало меня в ту пору. Один из моих деловых друзей,

большой почитатель вашей матушки, ввел меня в ее дом, и должен сказать,

что я тоже сразу проникся к ней уважением, ибо она - прирожденная

аристократка и женщина весьма незаурядная. Как-то разя увидел у нее вашу

фотографию, но она тут же убрала ее, прежде чем я успел расспросить о вас.

Быть может, вы помните этот портрет - вы сняты в профиль, вам было тогда

лет шестнадцать.

- Да, помню, - ответила Беренис просто и так тихо, словно выслушивала

исповедь.

- Эта фотография произвела на меня очень сильное впечатление. Я стал

расспрашивать о вас и постарался выяснить все, что мог. Потом я увидел еще

одну вашу фотографию, большой портрет, он был выставлен в витрине

луисвильского фотографа. Я купил его. Теперь он стоит у меня в кабинете на

столе, в моей чикагской конторе. На этом портрете вы сняты около камина.

- Да, я припоминаю и этот снимок, - промолвила Беренис; она была

тронута, но еще не успела собраться с мыслями.

- Позвольте мне рассказать вам вкратце о себе. Это не займет много

времени. Я родом из Филадельфии. Мой отец и мать - коренные филадельфийцы.

Всю жизнь я занимался банковским делом и городским железнодорожным

транспортом. Моя первая жена была из пресвитерианской семьи, очень

набожная, очень чопорная, старше меня лет на шесть-семь. Я был счастлив с

ней сначала - первые годы. Она родила мне двоих детей. Потом я встретился

с моей теперешней женой. Она была моложе меня на десять лет и очень хороша

собой. В каком-то смысле она была умнее моей первой жены - не так

напичкана предрассудками - и добрее, шире по натуре. Я увлекся ею и в

конце концов добился развода. Мы уехали из Филадельфии и поженились. Я

очень любил ее в то время и думал, что она будет мне идеальной подругой

жизни. Да и сейчас я нахожу, что она обладает многими очень

привлекательными качествами. Но мой идеал женщины, мои вкусы с годами

постепенно менялись. В конце концов жизненный опыт убедил меня в том, что

моя жена не та женщина, которая мне нужна. Она не понимает меня. Не берусь

утверждать, что я сам себя вполне понимаю, но мне кажется, я могу

встретить женщину, которая будет понимать меня лучше, чем я сам, которая

сумеет увидеть во мне то, чего я сам не вижу, и все же будет любить меня.

Не скрою, женщины всегда были моей слабостью. Для меня на свете существует

только одна безусловная ценность - это женщина, которой я хочу обладать.

- Боюсь, что ни одна женщина не возьмется установить, кто же является

вашей подлинной избранницей, - насмешливо улыбнулась Беренис.

Каупервуд и глазом не моргнул.

- Да, ни одна, кроме той, единственной, о которой идет речь, - с

ударением произнес он.

- Ну, что ни говорите, и у нее будет нелегкая задача, - возразила

Беренис шутливо, но уже более теплым тоном.

- Я исповедуюсь перед вами и не ищу оправданий, - сказал Каупервуд

серьезно и с некоторым усилием. - Женщины, которых я знал, могут,

вероятно, быть идеальными женами для других мужчин, но не для меня. В этом

убедила меня жизнь. Она изменила мои вкусы, требования, запросы.

- И вы полагаете, что процесс этот каким-то образом пришел к концу? -

спросила она тем высокомерно-насмешливым тоном, который всегда дразнил,

привлекал и обезоруживал его.

- Нет, я этого не говорю. Хотя идеал женщины для меня, по-видимому, уже

определился. Я ношу его в себе много лет. Поэтому все другое потеряло цену

в моих глазах. Идеалы существуют, это не выдумка. И каждый человек

стремится найти свою путеводную звезду.

Говоря так, Каупервуд вдруг почувствовал, что он делает совсем

необычное для себя признание. Он явился сюда, чтобы подчинить Беренис

своей воле и заставить ее изменить принятое ею решение. На деле

происходило нечто совсем иное. Беренис одерживала над ним верх. Эта

тоненькая, стройная, грациозная девочка, находчивая и уверенная в себе,

спокойно стояла перед ним, заставляя его изливать ей свою душу. Но

Каупервуд внезапно ощутил в ее отношении к нему что-то ласковое, почти

материнское: ему казалось, что она все видит, чувствует и понимает. Он был

уверен, что она поймет его. Он заставит ее понять! Каков бы он ни был,

каково бы ни было его прошлое, она не будет мелочно осуждать его. Это не в

ее натуре. Все в ней служило тому порукой.

- Да, - сказала Беренис, - каждому нужна путеводная звезда, только мне

кажется, что вы, пожалуй, не сумеете ее найти. Неужели вы надеетесь

встретить свой идеал в образе живой женщины?

- Я уже встретил его, - сказал Каупервуд, восхищаясь изворотливостью и

гибкостью ее ума, а вместе с тем и своего собственного, уже уловившего ход

ее мыслей, восхищаясь устройством человеческого мозга вообще, его темными,

неисследованными глубинами, заставляющими иных становиться в тупик. -

Прошу вас, отнеситесь серьезно к тому, что я сейчас скажу, это объяснит

вам многое. Ваш портрет заинтересовал меня потому, что в нем я увидел

воплощение моего идеала, который, как вам кажется, подвержен столь частым

изменениям. А когда я впервые встретился с вами, в вашем пансионе на

Риверсайд-Драйв, мне стало ясно, что я не ошибся. И вот прошло почти семь

лет, а мой идеал не изменился. Я никогда не говорил с вами об этом, но

ничто не изменилось во мне с тех пор. Быть может, вы сочтете, что я не

имею права испытывать к вам подобные чувства. Многие согласятся с вами. Но

тут уж ничего не поделаешь - я полюбил вас, я вас люблю, и этим, только

этим объясняются мои взаимоотношения с вашей матушкой. Когда однажды в

Луисвиле она рассказала мне о своих затруднениях, я решил помочь ей ради

вас. И все, что я делал с тех пор, я делал ради вас... Впрочем, она этого

не знает. В некоторых отношениях, Беренис, ваша матушка немного

недогадлива. Все эти годы я был влюблен в вас, страстно влюблен. Вот я

гляжу на вас и думаю, как вы божественно красивы - да, вы тот идеал,

который я искал. Не тревожьтесь, я не собираюсь докучать вам своими

признаниями. - Беренис сделала едва заметное движение. Она боялась не

столько его, сколько самой себя. В этом человеке чувствовалась такая

сила... Она не могла относиться к нему несерьезно, когда он был так

серьезен. - Все, что я делал для вас и для вашей матушки, я делал только

потому, что любил вас и хотел, чтобы вы стали совершенством, чтобы ничто

не мешало расцвету ваших дарований. Ради вас я предпринял постройку своего

нового дома на Пятой авеню. Да, вы не знаете этого, но я строил его,

мечтая о вас. Я хотел создать нечто, достойное вас. Пустая греза? Конечно.

Все, к чему мы стремимся, в известной мере относится к области грез. Если

мой дом красив, этим я обязан вам. Думая о вас, я создавал его красивым.

Каупервуд умолк, молчала и Беренис. Ее первым побуждением было оборвать

его, но Каупервуд сумел задеть ее тщеславие, пробудить в ней преклонение

перед своей силой, расшевелить артистические струнки ее души. К тому же,

сказать по правде, ее мучило любопытство: чего, собственно, добивается

Каупервуд? Хочет ли он просто сделать ее своей любовницей, или намерен

ждать, пока не получит возможности сделать ее своей женой?

- Вас, вероятно, интересует, мечтал ли я жениться на вас, - продолжал

Каупервуд, словно прочитав ее мысли. - В этом отношении я ничем не

отличаюсь от других мужчин, Беренис. Буду откровенен. Я хотел добиться вас

любым путем, лишь бы добиться. Я жил надеждой, что вы когда-нибудь

полюбите меня. Я возненавидел Брэксмара, как только он появился возле вас,

но у меня и в мыслях не было мешать вам. Я был готов уступить ему дорогу.

Blog

"Трилогия желания", книга вторая