"Трилогия желания", книга вторая

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61

Каупервудом на столе, привлекла ее внимание. В пространной редакционной

статье перечислялись разнообразные преступления Каупервуда - в частности,

его интриги в законодательных органах штата - и далее говорилось так:

"Этот человек отличается врожденным, закоренелым, неистребимым презрением

к массам. Люди для него лишь пигмеи, рабы, обреченные тащить на своем

горбу величественный трон, на котором он восседает. Еще ни разу в жизни

Фрэнк Каупервуд не снизошел до прямого и честного обращения к населению,

когда ему нужно было что-либо от него получить. Так, в Филадельфии он

стремился завладеть конкой мошенническим путем - через подкупленного им

городского казначея. В Чикаго повторились те же попытки - с помощью взяток

завладеть наиболее доходными предприятиями города, использовать их в своих

корыстных целях, тогда как они должны были служить на благо общества.

Фрэнк Алджернон Каупервуд не верит в силу народа, не возлагает на него

никаких надежд. Общество для него - это только нива, с которой он хочет

снимать обильную жатву. Он мысленно видит перед собой ряды согбенных спин:

люди повержены на колени, в грязь. Они склонились ниц, припав лицом к

земле, а он шагает по этим согбенным спинам - вперед, к господству. В

тайниках своей души он не признает никого и ничего, кроме себя. Он

сторонится масс, боясь, как бы нужда и нищета не отбросили на него мрачной

тени, не потревожили его эгоистического благополучия. Фрэнк Алджернон

Каупервуд не верит в народ!"

Это грозное обличение, прогремевшее в спрингфилдских газетах в момент,

когда в законодательном собрании шли решающие бои, и подхваченное

чикагской прессой, а затем и другими газетами, произвело сильное

впечатление на Беренис. Она думала о Каупервуде - о том, как он ведет этот

отчаянный поединок, разъезжает из Нью-Йорка в Чикаго и обратно, строит

свой великолепный дворец, собирает картины, воюет с Эйлин, - и мало-помалу

он превращался в ее глазах в существо почти легендарное, приобретая черты

не то сверхчеловека, не то полубога. Как же можно требовать от него, чтобы

он шел проторенным путем, подчинялся каким-то раз навсегда установленным

трафаретным правилам? Это невозможно, и этого никогда не будет! И этот-то

человек добивается как милости ее расположения, благодарен ей за каждую

мимолетную улыбку, готов покорно исполнять все ее прихоти и капризы.

Что ни говорите, а любая женщина таит в сердце мечту о герое - своем

будущем избраннике. Если одни люди создают себе идолов из камня или

полена, то другим требуется какое-то подобие настоящего величия. И в том и

в другом случае налицо языческое обожествление иллюзии.

Беренис ни в какой мере не смотрела еще на Каупервуда, как на своего

будущего возлюбленного, но его недозволенное преклонение льстило ей.

Как-никак, это была дань со стороны человека, сумевшего, по-видимому,

приковать к себе взоры целого света. А Каупервуд между тем, видя, что

пожар грандиозной битвы, которую он вел на Среднем Западе, озарил уже

столбцы нью-йоркских газет и они начинают обвинять его в подкупах,

лжесвидетельствах, в попытках попрать волю народа и прочее и прочее, почел

за лучшее забежать вперед и оправдать себя в глазах Беренис. Навещая ее

дома или сопровождая в театр, он мало-помалу поведал ей всю историю своей

чикагской борьбы. Он очертил перед ней характеры Хэнда, Шрайхарта и

Арнила, описал зависть и мстительность этих людей, побуждавшие их так

упорно бороться против его деятельности в Чикаго.

- Не родилось еще такого человека, который мог бы добиться чего-нибудь

в чикагском муниципалитете, не прибегая к взятке, - сказал Каупервуд. -

Кто выложит деньги на бочку, тот и получит то, что ему нужно. - Он

рассказал Беренис, как Трумен Лесли Мак-Дональд безуспешно пытался выжать

из него пятьдесят тысяч долларов, а потом газеты, кстати сказать,

значительно расширили круг своих подписчиков и нажили немалые деньги,

избрав его своей мишенью. Он откровенно признался ей в том, как был

отвергнут светскими кругами Чикаго, приписав это отчасти бездарности

Эйлин, отчасти тому, что он сам, как некий Прометей, бесстрашно бросал

вызов обществу.

- Я справлюсь с ними и теперь, - торжественно заявил он Беренис, когда

они завтракали как-то раз в полупустом зале ресторана "Плаца". Его

холодные серые глаза отражали в эту минуту всю неукротимость его духа. -

Губернатор не подписал еще законопроекта о предоставлении мне долгосрочных

концессий (разговор этот происходил в то время, когда спрингфилдский этап

борьбы еще не был закончен), но он его подпишет. Тогда мне останется

только выиграть одно последнее сражение. Я должен объединить все чикагские

трамвайные линии в одной системе управления. Я мог осуществить это лучше,

чем кто-либо другой. А потом, если уж непременно нужно, чтобы город сам

владел этим хозяйством, он может купить их у меня.

- И тогда? - спросила Беренис мягко, польщенная оказанным ей доверием.

- О, не знаю еще. Вероятно, поселюсь за границей. Моя судьба, мне

кажется, не слишком занимает вас. Буду пополнять свою коллекцию...

- Ну, а если вы потерпите поражение?

- Это невозможно, - ответил он холодно. - Кроме того, при любых

обстоятельствах мне хватит средств до конца жизни. Я уже устал слегка от

всей этой кутерьмы.

Он улыбнулся, но Беренис видела ясно, что мысль о возможности поражения

омрачила его. Его душа жаждала победы, победы во что бы то ни стало.

Этот разговор произвел сильное впечатление на Беренис - ведь имя Фрэнка

Алджернона Каупервуда привлекало сейчас к себе всеобщее внимание. А тем

временем пришли в действие и еще некие зловещие силы, и это тоже лило воду

на его мельницу. Мало-помалу миссис Картер и Беренис стали замечать, что

ультра-консервативные дома перестают посылать им приглашения. Беренис была

слишком заметной фигурой, чтобы о ней можно было просто позабыть. Месяцев

пять спустя после случая с Билзом Чэдси, на торжественном завтраке у

Хэггерти, какой-то заезжий гость из Цинциннати указал миссис Хэггерти на

Беренис: об этой особе, сказал он, начинают ходить странные слухи. Миссис

Хэггерти написала друзьям в Луисвиль и получила требуемые сведения. А

вскоре после этого состоялся званый вечер в честь первого выезда в свет

Джеральдины Борджа, и Беренис - школьная подруга ее сестры - была странным

образом забыта. Беренис не оставила этот случай без внимания. А затем и

Хэггерти не включили ее, вопреки обыкновению, в число своих гостей на

летний сезон. Их примеру последовали и Зиглеры и Деминги... Никто не

позволил себе никаких оскорблений по ее адресу - ее попросту перестали

приглашать. И, наконец, развернув как-то утром "Трибюн", Беренис прочла,

что миссис Корскейден-Бэтджер отплыла на пароходе в Италию. Эта дама

считалась ее лучшим другом, и вот она узнает об ее отъезде из газет!

Беренис умела понимать без слов; она знала, откуда подуло на нее этим

холодным ветром и что он ей сулит.

Нашлись, правда, и такие - наиболее отчаянные из самых

отчаянно-эмансипированных, - которые остались при особом мнении. Миссис

Пэтрик Джилхенин, например:

- Нет, нет! Не может этого быть! Срам какой! Но все равно, я люблю Беви

и всегда буду ее любить. Она такая умница. Двери моего дома будут

по-прежнему открыты для нее. То, что случилось, не ее вина. Она -

прирожденная аристократка, этого у нее никто не отнимет. Как, однако,

жестока жизнь!

Или миссис Огастас Тэбриз:

- Неужели это правда? Не могу поверить. Но все равно, Беви слишком

очаровательна, чтобы отказаться от ее общества. Я во всяком случае

намерена игнорировать эти слухи, пока только это возможно. Беви будет

посещать мой дом, даже если все от нее отвернутся.

Или миссис Пэннингтон Дрюри:

- Как? Беви Флеминг? Кто это выдумал? Никогда не поверю! Я очень к ней

расположена. Подумать только - Хэггерти перестали ее принимать! Вот

тупицы! Ну, в моем доме она всегда будет желанной гостьей, дорогая

малютка. Как может она отвечать за прошлое своей матери!

Однако в косном мире денежных тузов, опирающихся на силу своего

капитала, условностей, чванливой благонамеренности и невежества, Беви

Флеминг перестала быть важной персоной. Как же она к этому отнеслась? С

сознанием своего внутреннего превосходства, которое не могут поколебать

никакие житейские невзгоды. Те, кто наделен яркой индивидуальностью,

обычно знают себе цену уже с детских лет и, за редким исключением, никогда

в себе не сомневаются. Жизнь с ее разрушительными приливами и отливами

бушует вокруг, они же подобны утесу, горделивые, холодные, неколебимые.

Беренис Флеминг так свято верила в то, что она неизмеримо выше своего

окружения, что даже теперь ухитрялась высоко держать голову.

Тем не менее положение было не из приятных, и она стала внимательнее

приглядываться к возможным претендентам на ее руку - как видно,

единственным выходом могло быть замужество.

Брэксмар ушел из ее жизни навсегда. Он был где-то далеко на Востоке - в

Китае, кажется. Его увлечение ею, как видно, прошло. Килмер Дьюэлма исчез

тоже - попал в силки. Это достойное приобретение было сделано одним из тех

семейств, которые закрыли сейчас свои двери перед Беренис. Но в тех

светских салонах, где ее еще продолжали принимать, - а разве не были они

ярмарками невест? - раза два перед ней как будто открывалась возможность

устроить свое будущее: двое молодых людей, оба богатые наследники, делали

попытки завоевать ее расположение. Судьбе было угодно, однако, чтобы это

кончилось быстро и ничем. Один из этих юнцов - Педро Рицер Маркадо,

бразилец, питомец Оксфорда, казалось, был искренне и страстно влюблен, но,

увы, - только до тех пор, пока не узнал, что у Беренис нет ни гроша за

душой и что она... Кто-то что-то шепнул ему на ухо. Другой претендент был

некто Уильям Дрейк Баудэн - отпрыск старинного рода. Семейство Баудэн

проживало в собственном особняке на Вашингтон-сквере. Беренис и Баудэн

встретились как-то на балу, потом на музыкальном утреннике, потом еще

где-то. После этого Баудэн представил Беренис своей, матери и сестре, и те

были очарованы.

- Ангел мой, божество! - в упоении вырвалось как-то раз у юного

Баудэна. - Согласны ли вы стать моей женой?

Беренис поглядела на него с любопытством и сомнением.

- Давайте подождем немного решать этот вопрос, друг мой, - предложила

она. - Я хочу, чтобы вы проверили себя - действительно ли вы меня любите.

Вскоре после этого разговора Баудэн увидел в клубе одного из своих

товарищей по колледжу, и тот сказал ему примерно следующее:

- Послушайте, Баудэн, вы - мой друг. Я вижу - вы встречаетесь с этой

особой, мисс Флеминг. Я, конечно, не знаю, как далеко у вас зашло, и не

хочу быть навязчивым, но скажите - достаточно ли хорошо вы осведомлены обо

всем, что касается этой дамы?

- Что вы имеете в виду? - спросил Баудэн. - Будьте добры высказаться

яснее.

- О, прошу прощенья, дружище. Я не хочу вас обидеть, поверьте. Вы же

меня знаете... Старая дружба, колледж и всякое такое прочее... Словом,

послушайтесь моего совета: наведите справки, пока не поздно. Вы можете

услышать кое-что. Если это правда, вам следует знать. Если нет - нужно

пресечь эти сплетни. Быть может, я ошибся - тогда готов держать ответ. Но,

говорю вам, я слышал толки. Словом, с самыми лучшими намерениями, старина,

поверьте.

Наводятся справки. Ревнивые, завистливые языки работают вовсю. Всем

известно, что мистер Баудэн должен, как-никак, унаследовать три миллиона.

В результате - крайне неотложный отъезд куда-то, и Беренис, сидя перед

зеркалом, недоуменно спрашивает себя: что это такое? Какие толки идут за

ее спиной? Как все это дико! Ну что ж, она молода и красива. Найдутся

другие. Но все же... она могла бы, кажется, полюбить Баудэна. У него такой

легкий, беззаботный нрав и какая-то бессознательная артистичность... Право

же, она была о нем лучшего мнения.

Но Беренис не пала духом. Она держалась замкнуто, надменно, чуть-чуть

грустила порой, порой была безудержно весела, но даже в эти минуты

веселости ее все чаще и чаще охватывало теперь странное ощущение тщеты и

призрачности всего существующего. Как, однако, все неверно в этой жизни!

Лишите цветок воздуха и света, и он увянет. Поступок ее матери уже не

казался теперь Беренис таким непостижимым, как прежде. В конце концов

разве это не дало ей средства удержаться на какой-то ступеньке социальной

лестницы и сохранить для своей семьи положение в свете? Красота

быстротечна, как сон, и так же иллюзорна, а человеческая личность со всеми

ее достоинствами не имеет, как видно, большой цены. Ценится другое -

происхождение, богатство, уменье избежать роковых случайностей и сплетен.

Губы Беренис презрительно кривились. Что ж, жизнь нужно, как-никак,

прожить. Нужно уметь притворяться и лгать - вот и все. Молодость

оптимистична, а Беренис при своем зрелом не по летам уме была еще очень

молода. Жизнь казалась ей азартной игрой, таящей в себе много

возможностей. Главное в этой игре - не упустить удачу. Взгляды Каупервуда

находили теперь отклик в ее душе. Человек должен сам строить свою жизнь,

делать себе карьеру, иначе его удел - унылое и безрадостное существование

на задворках чужого успеха. Если свет так мелочен и капризен, если люди

так тупы - что ж, она знает, что нужно делать. Жизнь принадлежит ей, и она

сумеет ее прожить. Деньги - вот что должно ей в этом помочь.

К тому же Каупервуд день ото дня казался ей все более привлекательным.

"Он и в самом деле очень мил", - думала Беренис. Он был несравненно

интереснее большинства окружавших ее людей. В нем чувствовалась сила.

Беренис была неестественно весела эти дни, словно хотела крикнуть всем:

"Победа останется за мной!"

61. КАТАСТРОФА

Теперь Чикаго грозило то, чего он больше всего страшился. Гигантская

монополия, подобно осьминогу охватившая город своими щупальцами,

готовилась задушить его, и грозная опасность эта воплотилась в лице Фрэнка

Алджернона Каупервуда. Найдя опору в исполинской мощи банкирского дома

"Хэкелмайер, Готлеб и Кь", Каупервуд стал подобен монументу, воздвигнутому

на вершине скалы. Для осуществления всех его мечтаний ему оставалось

только получить концессию на пятьдесят лет, а даровать ему эту концессию

должны были сорок восемь олдерменов, из общего числа шестидесяти восьми -

в том случае, если мэр ее не подпишет. Вот когда восторжествует упорство,

с которым он добивался своего, невзирая на все препятствия! Вот когда он

будет вознагражден за то, что, не дрогнув, встречал все бури и шквалы на

своем пути! Другие на его месте давно бы пали духом, но не он. Какая

удача, что этот переполох среди денежных тузов, напуганных идеей

муниципализации, заставил их добровольно преподнести ему всю гигантскую

махину городских железных дорог Южной стороны в награду за его стойкое

сопротивление всяким сумасбродным идеям.

Влиятельные покровители Каупервуда дали ему возможность выступить перед

различными местными коммерческими и финансовыми организациями: "Обществом

по продаже недвижимой собственности", "Объединением крупных

домовладельцев", "Лигой коммерсантов" и "Союзом банкиров", - чтобы он мог

изложить им свои цели и задачи и привлечь их на свою сторону. Но

впечатление от его вкрадчивых речей было сведено на нет поносившими его

без устали газетами. "Можно ли ждать добра из Назарета?" - вопрошали они

снова и снова. Газеты, выполнявшие волю Хэнда и Шрайхарта, выступали

против него с не меньшим ожесточением, чем прежде, да и большинство других

газет, ничем не связанных с капиталистами Восточных штатов, на этот раз

сочли более выгодным выступать поборниками прав рядового горожанина. Они

производили доскональнейшие математические выкладки, дабы наглядно

показать населению, какие баснословные барыши готовилось в недалеком

будущем получать объединение городских железных дорог. Они увидели в этом

хищную руку финансистов Восточных штатов и разоблачали их черные

намерения. "Миллионы - каждому из воротил объединения, ни одного цента -

Чикаго" - так изображал эти намерения "Инкуайэрер". Нашлись и такие

альтруисты, которые, в состоянии крайнего возбуждения, объявили, что в

окончательном низложении Каупервуда видят свой долг перед господом богом,

перед человечеством и демократией. Небеса разверзлись перед их взором, и

свет господень просветил их разум. В противовес этим подвижникам, шайка

политических пиратов, тех, что засели в ратуше и вершили дела (за

исключением, впрочем, мэра), готова была, подобно голодным свиньям,

запертым в хлеву, наброситься на все, что попадало к ней в кормушку, лишь

бы нажраться до отвала. В острые моменты борьбы за наживу равно

открываются и бездонные глубины низости и недосягаемые вершины идеала.

Когда океан вздымает ввысь свои бушующие валы, между ними образуются

зияющие бездны.

Наконец лето пришло к концу, и городское самоуправление собралось в

ратуше; с первым прохладным дыханием осени весь город был охвачен

предчувствием решительной схватки. Каупервуд, убедившись, что все его

попытки снискать к себе расположение тщетны, решил прибегнуть к своему

испытанному методу - подкупу. Он установил твердую таксу: двадцать тысяч

долларов за каждый голос, поданный в его пользу, - это для начала. В

дальнейшем, если понадобится, он намерен был поднять цену до двадцати пяти

и даже до тридцати тысяч и довести общую сумму, ассигнованную им на

взятки, примерно до полутора миллионов. И все же это вознаграждение было

очень невелико по сравнению с барышами, которые сулила ему вожделенная

сделка. Олдермену Балленбергу - одному из самых надежных приспешников

Каупервуда - было поручено внести проект на рассмотрение муниципального

совета и передать секретарю совета для оглашения; после чего другой

каупервудовский прихвостень должен был рекомендовать этот проект

объединенному комитету по благоустройству улиц и проспектов, состоящему из

тридцати четырех человек - членов других постоянных комитетов. Этому

комитету предстояло в течение недели рассмотреть проект на открытом

заседании в главном зале заседаний муниципалитета. Каупервуд надеялся

заразить своей наглой самонадеянностью своих приспешников и влить в них

отвагу, необходимую для предстоящего испытания, которое обещало быть

весьма серьезным. Олдерменам уже приходилось выдерживать настоящую осаду -

на митингах в избирательных округах, в клубах, даже у себя дома. Они

получали целые вороха писем - оскорбительных, угрожающих.

Соседи не давали им прохода, детишек их дразнили на улице. Священники

писали им длинные послания - увещевали, грозили карами небесными. Газеты

следили за каждым шагом олдерменов и что ни день печатали новые

разоблачения. Сам мэр, закаленный в интригах политикан, взвинченный

разгоравшейся борьбой и приближением еще более грандиозной битвы, чувствуя

в своих руках могучее оружие - страх, не колеблясь, призывал к самым

крутым мерам.

- Ждите, пока проект не будет передан на рассмотрение, - заявил он

своим сторонникам на совещании, созванном в большом концертном зале.

Несколько тысяч человек собралось здесь, чтобы решить, какие меры следует

принять против лихоимцев из муниципального совета. - Насколько я понимаю,

мы загнали мистера Каупервуда в тупик. Когда его проект будет представлен

на рассмотрение, он в течение двух недель не сможет ничего предпринять, а

мы в это время должны создать комитет охраны общественных интересов,

созвать митинги по всем округам, организовать боевые демонстрации

протеста. В ночь с воскресенья на понедельник - то есть накануне

Blog

"Трилогия желания", книга вторая