), переплетаются с историческим авантюрным повествованием

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29

И началось производственное совещание, которое в связи с пугающей находкой уместнее было бы назвать военным советом.

Синтия выглядела подавленной, Миньон беспокойно озирался, даже сангвиник Делони словно сдулся. Как-то само собою вышло, что роль председателя пришлось взять на себя Нике.

До чего же изнежены жители благословенного Запада, подумал он. Как уверенно они себя чувствуют в устоявшейся системе координат, где властвует благоразумный Порядок, и как мгновенно повергает их в панику даже мимолётное дуновение неконтролируемого Хаоса. Когда-то и баронет Фандорин был таким же. Но поживи-ка в матушке-России лет тринадцать-четырнадцать. Шкура задубеет, нервы укрепятся. Ко всякому привыкнешь.

Удивительней всего было то, что обнаружение враждебного присутствия (именно так, в сущности, следовало дефинировать случившееся) испугало магистра лишь в первую минуту. Теперь же, взяв себя в руки, он ощущал явственный прилив энергии, а внутри урчал, потягивался и слегка скрёб коготками разбуженный котёнок азартного предвкушения. Значит, непредсказуемость и опасность мне по душе? — поразился Николай Александрович. Неужели именно этого мне недоставало последние три года — со времён безумной погони за пропавшей рукописью Фёдора Михайловича? Есть специфическая категория людей, которых называют «адреналиновыми наркоманами». Эти чудаки закисают без острых ощущений и, чтобы почувствовать полноту жизни, должны прыгать с парашютом, лазить на Эверест или спускаться по горным рекам на плотах. Себя Фандорин никогда не причислял к подобным психопатам. Быть может, напрасно?

Тётя сидела в своей каталке. Делони опустился в шезлонг, Миньон в плетёное кресло. Других посадочных мест на террасе не было. Вместо того чтоб принести стул из каюты, Ника поступил лихо: сел на перила. Мысль о том, что за спиной пустота и, если корабль качнётся на большой волне, вниз лететь метров тридцать, только усиливала праздничное щекотание в груди.

— Мы знаем, что наша затея кого-то сильно интересует. Будем начеку, только и всего. — Нике самому понравилось, как он это сказал — просто и мужественно. — Мы действуем легально, законов не нарушаем. Пусть нервничает тот, кто за нами следит.

Ему показалось, что это замечание не слишком ободрило слушателей, но решил дальше в тему не углубляться.

— Не позволим этому обстоятельству сбить нас с главного: поисков клада. Пусть каждый из партнёров сохраняет свою тайну, это ваше и наше право. Однако дополнительная ясность всё же необходима. Подам пример открытости. — Он искоса взглянул на Синтию, она напряжённо слушала. Делони с Миньоном — те и вовсе подались вперёд. — У нас с мисс Борсхед есть два документа, написанных человеком по имени Эпин особе, отдалённо связанной с родом Фандориных. В одном из писем дана инструкция, как добраться до тайника. Но инструкция эта, во-первых, зашифрована, а во-вторых, неполна, ибо первая страница письма не сохранилась.

Компаньоны пришли в волнение.

— Как это «неполна»?! — вскричал джерсиец. — Как это «не сохранилась»?!

— Ваше заявление противоречит духу и букве заключённого соглашения! — присоединился к протесту француз.

— На первой странице, очевидно, сообщалось, как выйти к пещере, — на ходу сымпровизировал Ника, спасая ситуацию. — Иначе зачем бы нам понадобилась ваша помощь? Мы обошлись бы собственными силами. А что касается шифра, то я его практически разгадал. Мне просто нужно оказаться на месте, возле входа в пещеру.

Тётя одобрительно кивнула. Остальные двое молча смотрели на Фандорина.

— Что ж, — зловеще произнёс нотариус, — верим на слово. Однако напоминаю: в случае невыполнения обязательства найти тайник ваше поведение будет трактоваться как злонамеренное нарушение доверия партнёров. Дальнейшее разбирательство будет происходить в суде.

— Вы лучше о «жучке» вспомните, — огрызнулся Николас. — Есть такое русское слово razborka. Оно тоже подразумевает разбирательство, но отнюдь не в суде, а на плэнере, с применением насилия. Очень возможно, что разбираться будем не мы между собой а некто посторонний со всеми нами. Так что, джентльмены, давайте жить дружно и не пугать друг друга. Иначе предлагаю разбежаться. Возможно, в данных обстоятельствах это самое мудрое решение.

Его поддержал Делони:

— Заткнитесь, Минни! Ник прав, нам надо быть вот так. — Он плотно сложил два толстых пальца, на одном из которых сверкнул перстень. — Держаться вместе, по-товарищески. На кону такой куш! Двадцать миллионов баксов!

— Сколько-сколько?! — хором воскликнули тётя с племянником.

— Это Мини подсчитал. Он по части бухгалтерии дока. Расскажите им, старина.

Нотариус улыбнулся — кажется, впервые за всё время, что Ника наблюдал этого человека. Улыбка у него была кривоватая, в половинку сухого рта. Должно быть, мышцы, отвечающие за весёлость, несколько атрофировались от редкого использования.

— Мой предок Бастьен-Кристоф Салье оставил довольно точное описание сокровища, — с удовольствием начал рассказывать Миньон. — Согласно его сведениям, добыча, захваченная во время рейда на Сан-Диего, оценивалась в 250 тысяч испанских дублонов. По тогдашнему курсу это десять миллионов французских ливров. Для перевода данной суммы в современный денежный эквивалент этих сведений недостаточно, поскольку из описания неясно, какую часть составляло золото, а какую серебро. Как известно, стоимость этих благородных металлов с тех пор изменилась неодинаково. На рубеже семнадцатого-восемнадцатого веков золото оценивалось всего в 15 раз дороже. Однако с развитием технологии извлечения серебра из различных руд соотношение кардинально изменилось. Я внимательно слежу за коэффициентом. На вчерашний день он составлял 83,7:1. — Нотариус безо всякого затруднения называл цифры по памяти, как-то особенно вкусно их проговаривая. Сразу было видно: человек в своей стихии. — Но трудность в подсчёте современной стоимости клада меня не смутила. Я обратился к испанским источникам и довольно точно сумел восстановить размер и состав контрибуции, изъятой английским корсаром Джереми Праттом в Сан-Диего.

Про Джереми Пратта магистр слышал в первый раз, но на всякий случай кивнул — мол, как же, как же, знаем.

— В сундуках, вывезенных корсарами с материка, было золото в монетах и стандартных штампованных брусках весом по 4,87 унции, то есть по 137 грамм, а также серебро — в виде монет и посуды. В те времена стоимость ценных металлов определялась по весу. Так вот, согласно испанским данным, из города было вывезено примерно 800 килограммов 22-каратного золота и около 500 килограммов серебра. По современному счёту на чистый вес, без надбавки за художественную ценность (которая в случае серебряной посуды может оказаться весьма существенной), это стоит порядка 23 миллионов долларов. Треть стоимости контрибуции пришлась на ювелирные украшения из драгоценных камней, сложенных в один большой ларец. Эта часть сокровища, к сожалению, утрачена. Трудно даже вообразить, сколько бы она сейчас стоила, — вздохнул Миньон. — И всё же с учётом ювелирной и коллекционной ценности оставшиеся золото и серебро могут быть реализованы самое меньшее за двадцать миллионов долларов США.

Николай Александрович попытался сосчитать, сколько будет сорок процентов от двадцати миллионов, но цифры путались в голове. А Делони сказал:

— Жалко, ларец с камнями сгинул. Мой предок нашёл на берегу моря один из них, самый красивый — огромный розовый бриллиант. Очевидно, выпал при переноске. Мичман увидел в этом счастливое предзнаменование. Он соорудил плот, вышел в море и вскоре был подобран английским кораблём. Жака доставили на Барбадос. Парень он был башковитый и, чтоб не гнить в тюрьме до конца войны, принёс присягу британской короне. С тех пор мы, превратившись из Делонэ в Делони, заделались британцами. Уже за одно это мичман Жак заслуживает вечной благодарности.

Мсье Миньон удивлённо приподнял бровь, ничего не сказал и только красноречиво пожал плечами.

— А что розовый бриллиант? — спросила мисс Борсхед.

— Жак спрятал его, как он пишет, «в укромнейшем Вместилище своего бренного Тела», — Фил хохотнул. — А выйдя на свободу, обменял камень у одного барбадосского корсара на корабль. Очень уж парню хотелось вернуться на Сент-Морис за золотом. Но мореплаватель из Жака, видать, был неважный. Он посадил судно на риф, едва выйдя из бриджтаунской гавани. Обнищал, хлебнул лиха. На Сент-Морис больше так и не попал. В конце концов, он осел на Джерси. Мы, Делони, одна из старейших фамилий на острове. Вот и всё, что я на данном этапе готов вам рассказать.

— А что можете сообщить о вашем предке вы? — спросил Ника у нотариуса.

Тот пожевал губами, словно прикидывая, стоит ли делиться информацией. Заговорил осторожными, тщательно взвешенными фразами:

— Бастьен-Кристоф Салье состоял на фрегате «Ласточка» в должности адмиралтейского писца. По современной терминологии это что-то вроде государственного контролёра. Лекарь Эпин, про которого мой предок пишет в весьма неприязненных выражениях, напоил его отравленным ромом и бросил умирать в ущелье. Придя в себя, Бастьен долго бродил по горному лабиринту. Лишь на третий день, уже отчаявшись, он сумел выбраться в джунгли. Там чуть не утонул в болоте. Все свои злоключения он описал очень подробно, но я не буду их пересказывать. Вернуться к водопаду он не пытался. Один вид горного массива вызывал у Бастьена ужас и отвращение. Предок мистера Делони, очевидно, уже уплыл на своём плоту, и Салье две недели прожил на острове один. Питался ракушками и фруктами. Поседел. Молился Богу. Дал зарок, если вернётся домой, никогда больше не покидать суши. Две недели спустя вернулась «Ласточка» и подобрала писца. Он сменил ремесло и действительно никогда больше не выходил в море. Его письмо, собственно, оставлено в назидание детям: вот-де до чего доводят авантюризм и погоня за химерами. Но путь от каменного изваяния до водопада описан с исключительной точностью. Некоторые детали у нас с мистером Делони вызывали сомнение, потому что Бастьен, дитя своего времени, много пишет о колдовстве и заклинаниях. Однако его указания безошибочно вывели нас к нужному месту. Найти вход в тайник — это уж ваша прерогатива, мистер Фандорин.

— «Сэр Николас», — строго поправила Синтия.

Магистр истории сосредоточенно осмысливал новые сведения: горный массив, лабиринт, водопад. Ясности от всего этого не прибавилось. Скорее наоборот.

— Вы говорили, Фил, у вас уже есть план. Самое время его изложить, — сказал Николас и сделал приглашающий жест в сторону джерсийца, будто уступая ему трибуну.

Делони полностью оправился от потрясения. Очевидно, разговоры о миллионах вернули ему боевитость.

— К чёрту шпионов! — Он погрозил кому-то невидимому пухлым кулаком. — Пусть только сунутся. Мы сумеем защитить свои интересы. А план предлагается вот какой. Завтра утром мы прибываем в Форт-де-Франс. Корабль стоит там два дня, потом плывёт дальше уже без нас. Мы остаёмся.

— Кроме меня, — вставил Фандорин. — Я рассчитываю продолжить плавание. Думаю, двух дней достаточно, чтобы понять, есть на Сент-Морисе тайник или нет.

— Вы хотите сказать, что искомый объект запрятан неглубоко? — быстро спросил Миньон, так и впившись в Нику глазами.

— Полагаю, да, — с небрежным видом ответил Фандорин. Если сама местность не придаст считалке хоть какой-то смысл, рассчитывать всё равно было не на что. — В случае крайней необходимости я могу, конечно, задержаться ещё на день-другой. Догоню теплоход на Барбадосе.

Синтия сказала:

— Интересы племянника при составлении описи сокровища буду представлять я.

При этих словах на лицах всех участников совещания появилось мечтательное выражение.

— О'кей, нет вопросов. — Фил энергично потёр руки. — Я всё подготовил. Завтра на пристани нас встретит Фреддо и сразу, не теряя времени, доставит на Сент-Морис.

— Фреддо? — переспросил Ника. — Это имя или фамилия?

— Понятия не имею. Я всегда звал его просто «Фреддо». Минни его знает. Это хозяин рыболовной базы на Сент-Морисе. Единственный житель острова — если не считать сына. Парнишка подрос и теперь помогает папаше. Раньше-то Фреддо управлялся на острове в одиночку. Он не всё время там торчит. В сезон дождей туристы ловить рыбу не приезжают, поэтому Фреддо живёт полгода в Форт-де-Франсе, а полгода на Сент-Морисе. Такой у них семейный бизнес. Я знаю старого пройдоху сто лет — ещё с тех пор, как приехал на Сент-Морис искать клад в самый первый раз.

— Стало быть, этот человек в курсе дела?

— Что я, с ума спятил? — Делони даже обиделся. — Он считает, что я археолог. Там, на острове, в шестнадцатом и семнадцатом веке были испанские рудники. Вот их-то я и исследую. Может, вначале Фреддо что-нибудь и подозревал. Он не простачок. Но столько лет прошло. Он же видел, что никакого навара от моих поездок нету. Миньона в своё время я представил как своего коллегу из Франции. Минни похож на сухаря-профессора, правда? — Джерсиец подмигнул нотариусу, но тот не улыбнулся. — Про мисс Борсхед я написал, что она светило исторической науки из Оксфорда. Вы, Ник, насколько я понял, что-то вроде историка?

Исчерпывающе точное определение, подумал Фандорин: «что-то вроде историка» — и печально кивнул.

— Значит, проблем не возникнет. Я послал Фреддо список оборудования, которое нужно подкупить. Кое-что осталось с нашей прошлой экспедиции, но благодаря финансовому участию мисс Борсхед появилась возможность заказать самую современную аппаратуру. Фреддо подтвердил имейлом, что всё прибыло: детекторы, буры, подъёмные и осветительные устройства. Можем долбить, рыть, подниматься, спускаться, вести взрывные работы. Техническая оснащённость на уровне.

— А то, что я просила? — строго спросила Синтия.

— Получено. Самоходная инвалидная коляска с «плавающими» колёсами.

Ника поразился:

— Там что, придётся плавать? В инвалидной коляске?

— Нет. Плавать не придётся. Разве что пересечь несколько мелких ручьёв. Но почва каменистая, неровная. «Плавающие» колёса, их шесть штук, способны менять угол поворота и высоту подъёма. Тот же принцип, что у марсохода «Патфайндер». Аппарат способен наклоняться на 45º, спокойно преодолевает препятствия высотой до 20 см. Проедет и по каньону, и по пещере. При необходимости может даже использоваться как подъёмник. Обошлось это чудо в девять тысяч фунтов.

У Николаса брови поползли вверх, и тётя сердито заметила:

— Это мои деньги! На что хочу, на то и трачу! Я должна собственными глазами видеть, как ты найдёшь сокровище!

— Я? — обречённо спросил племянник. — Уже не мы, а персонально я?

— Именно вы, старина, — уверил его Фил.

— Согласно духу и букве нашего договора, — присовокупил Миньон. — Во избежание штрафных санкций.

— Ах, Ники, я сгораю от нетерпения! — Тётя схватила магистра за руку. — Подумать только, это случится уже завтра!

Но Делони её поправил:

— Послезавтра. Завтра мы попадём на Сент-Морис только во второй половине дня. Пока подготовимся, пока наладим инструменты и аппаратуру, уже стемнеет. Переночуем в гостевом бунгало. Сразу предупреждаю, это не отель «Ритц». Ну а наутро, с восходом солнца, отправимся за нашими миллионами.

На Мартинике

Города с фыркающим именем Форт-де-Франс магистр, собственно, так и не увидел. Разве что издали, когда «Сокол» входил в бухту.

Белые дома, красные крыши и синее небо создавали гамму, вполне уместную для столицы заморского департамента Французской республики. На горизонте торчали невысокие, но крутые горы какого-то легкомысленного вида. Это была единственная вертикаль ландшафта. Сам город распластался вдоль берега. Ничего в архитектурном смысле примечательного не просматривалось. Разве что старый каменный форт на узком мысе. Эта крепость, возведённая в конце семнадцатого века, и дала название поселению. В монархические времена оно называлось попросту «Королевская Крепость», Форт-Рояль — на торопливом креольском диалекте «Фояль». Первый консул Бонапарт, не проявив большой фантазии, переименовал антильскую жемчужину во «Французскую Крепость», но жители, как сообщает путеводитель, по-прежнему называют себя «фояльцами».

Ветер шевелил светлую прядь на лбу Николая Александровича. Чайки кричали над головой. В груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.

Цель путешествия была близка. Скоро, очень скоро он вернётся сюда — на щите, потерпев поражение, либо со щитом, причём золотым. Под этим небом неестественно сочного цвета могло произойти всё, что угодно. В том числе вещи совершенно фантастические, немыслимые в блёклой России или тусклой Англии.

Пассажирам, сходящим на берег, на грудь клеили эмблемку с номером и выдавали электронный пропуск — мера по борьбе с терроризмом. Начальник службы безопасности мистер Тидбит лично стоял у трапа, кивая каждому. Николасу даже улыбнулся. Возможно, потому, что Фандорин спускался самым последним.

Из-за российского подданства он, единственный из двух тысяч пассажиров, был вынужден пройти контроль. Иммиграционный чиновник, никогда не видавший на паспорте двуглавого орла, оживился и устроил Фандорину форменный допрос — но, кажется, больше из любопытства. Где живёте: в Моску, в Ленинград или в Сталинград (других городов, видимо, не знал)? Правда ли, что на самом деле фамилия вашего президента не Putine, а Putin? Как, у вас уже другой президент? И давно? В Моску, наверное, ещё лежит снег? И так далее. Наконец с видимым удовольствием шмякнул на страничку штамп (четыре змейки на синем поле) и пожелал «приятного сежура».

Одолеваемые нетерпением компаньоны давно уж сошли на пристань. Первой катилась тётя, за ней везли целую тележку с чемоданами, большинство из которых будет дожидаться Синтию в кактусотерапевтическом спа.

Фандорин знал, куда ему идти: Бухта Якорной Стоянки, причал 5, парковочное место 338. Там должна ожидать лодка старого Фреддо, чтобы немедленно взять курс на Сент-Морис.

По набережной ходили красивые люди с самым разным цветом кожи — от светло-бежевого до кофейного, попадались и вовсе оранжевые. Одеты они были ярко, по-южному. С открытых террас, утыканных пёстрыми зонтами, неслась ритмичная карибская музыка. Но путь Николаса лежал мимо этого праздника жизни — прочь от парадной пристани, мимо нарядных яхт и прогулочных катеров, к затрапезным закоулкам порта, где пахло рыбой и водорослями.

Лодка, пришвартованная у тумбы с небрежно намалёванным номером 338, была самой неказистой из всех рыбацких судёнышек, что стояли у пятого причала. С мачты свисал вылинявший вымпел, краска облупилась, к борту ржавыми цепями были прикреплены старые автомобильные покрышки. Удивило название: «For Whom the Bell Tolls».[ «По ком звонит колокол» (англ.)]

Кажется, это из «Схватки смерти» Джона Донна: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе…». Чуднóе имечко.

Ни мисс Борсхед, ни компаньонов на палубе не было, однако, судя по каталке, привязанной к подножию мачты, все члены экспедиции уже прибыли.

На трапе, свесив ноги, сидел довольно пожилой дядя в живописно потрёпанной шляпе, рваной майке, широких холщовых штанах и с трубкой из кукурузного початка, зажатой в белых зубах. Как у большинства жителей Антильских островов, от многовекового перемешивания разнообразных генофондов, внешность у шкипера была эклектическая: кожа орехового оттенка, глаза по-индейски раскосые, но черты тонкие, европеоидные. Седая курчавая бородка обрамляла улыбчивое, добродушное лицо.

— Так-так, — сказал колоритный абориген на странно звучащем, но бойком английском, дружелюбно оглядев Николая Александровича. — Рост два метра, белые джинсы, голубой пиджак, красная сумка. Приметы совпадают. Добро пожаловать на борт, мистер Карков.

— Я Фандорин, а не Карков. — Ника, ступивший было на трап, остановился. Ошибка?

— Знаю, знаю. Но мне сказали, вы русский. А Карков — это русский из романа. Давайте сумку.

Сумку Николас не дал. Речь старика показалась ему странной.

— Какого романа?

— Папаши Хема. Эрнеста Хемингуэя. «По ком звонит колокол».

— В мои времена этого писателя уже не читали, — улыбнулся магистр, успокаиваясь. — Но я понимаю, о чём вы. Смотрел когда-то фильм с Ингрид Бергман и Гарри Купером.

Они поздоровались. Рука у Фреддо была жёсткая, будто истыканная занозами.

— А я знаю роман наизусть. Моя семья многим обязана папаше Хему.

— Вы его знали? — с почтением спросил Ника.

— Нет, конечно. Но мой дед пару раз видел писателя на Кубе. Это папаша Хем в тридцатые ввёл моду на спортивное рыболовство. Сюда так и повалили американцы, потом туристы из Европы. Сначала мой дед, потом папа, а теперь вот я этим жили и живём. Надеюсь, что и сын прокормится. А всё спасибо Хему. — Шкипер с гордостью показал на своё судёнышко. — Видали, какая красотка? Уже пятое поколение. У деда была лодка «Прощай, оружие». В межсезонье он гонял контрабандой оружие то в одну латиноамериканскую страну, то в другую. Спрос на этот товар всегда имелся. Бедняга помер в венесуэльской тюряге. У папы сначала был катамаран «Фиеста», на котором он неплохо зарабатывал в сороковые. Следующую лодку старик назвал так же: «Фиеста-2», чтоб не спугнуть удачу — и тоже всё было отлично. Но на «Фиесте-3» родитель угодил в самое око урагана и сгинул, царствие ему небесное.

Фреддо, не переставая улыбаться, перекрестил лоб.

— Соболезную.

— Чего там. Красивая смерть. Немногие, кому довелось выжить, побывав в оке урагана, рассказывают: там покой, ясное небо, солнышко. И гулкая тишина, от которой глохнешь — как внутри колокола. Есть минутка-другая, чтобы помолиться. Ну а потом либо утянет вверх, и тогда ещё есть шанс, либо просто размажет по поверхности моря. Быстро, без лишней волынки. По-моему, это лучше, чем медленно подыхать от рака или ещё какой-нибудь пакости.

Николас спорить не стал.

— Поэтому вы выбрали для вашего судна такое траурное название?

— Нет, — засмеялся Фреддо. — Клиентам нравится. Многие, вроде вас, кино помнят. Ну и вообще — экзотика. На ней держимся. Суровые труженики моря, неказистые с виду, грубоватые, но хорошо начитанные и с тонко чувствующей душой.

Blog