), переплетаются с историческим авантюрным повествованием

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 29

Глава десятая

Дневник Люсьена Эпина

Почти все сведения, изложенные в этой главе, почёрпнуты мною из тетради, в которой Летиция вела дневник плавания на «Ласточке», записывая сведения о маршруте, новообретённом врачебном опыте, а также самые яркие события. Сих последних в начале пути было много. Но постепенно, как это всегда бывает в море, свежесть восприятия приелась, вытесненная рутиной и монотонностью. На третий день, обогнув мыс Дю-Раз, западную оконечность Бретани, фрегат вышел на простор Бискайского залива, берег скрылся из виду, а вместе с ним и само течение времени словно подёрнулось зыбкой дымкой. Если б не чередование света и тьмы да звон склянок, можно было бы подумать, что время вообще остановилось.

Как говорят моряки, в плавании счёт дней идёт от порта до порта и от шторма до шторма. Но бури нас не беспокоили, а от мыса Дю-Раз до Лиссабона, где «Ласточке» предстояло освежить запас воды и припасов, идти предстояло дней десять, а то и пятнадцать, если ветер поменяет направление или ослабнет.

Начало дневника я опускаю, оно слишком похоже на словарь морских и медицинских терминов, а никаких существенных событий не описано. Пожалуй, перейду сразу к 6 марта, когда у Летиции состоялось важное объяснение с капитаном.

Прибавлю лишь, что вёлся дневник по-швабски. Ибо никто на корабле не знал этого южногерманского наречия, а значит, можно было не опасаться нескромных глаз.

6 марта, понедельник

Девятый день плавания.

Ветер WSW, порывистый. Пеленг мыса Финистерре в полдень. За сутки пройдено 94 мили.

Сегодня мы перешли от теории к практике. Добрейший отец Астольф хвалит меня за смышлёность и цепкость памяти, уверяя, что обыкновенный лекарский ученик тратит на вводную часть медицинской науки не менее полугода.

Начали мы с самого лёгкого — лечения запоров. Научилась изготавливать слабительный отвар из Fructus Rhamni cathartici и Grana molucca, а также пользоваться малым клистиром. Возможность попрактиковаться в этом занятии мне предоставил герр Кабан, желудок которого из-за возраста стал плохо переваривать «солёную лошадь», так что бедняк с самого отплытия ещё ни разу не справил нужды.

Кстати уж об этой малоприятной материи.

Сколь много неудобств доставляет мне отсутствие латрины на корабле! Если б не деликатность моего славного соседа, удаляющегося из каюты всякий раз, когда природа требует от меня исполнения унизительного долга, просто не знаю, как бы я обходилась. Других уединённых мест здесь нет, да никто кроме меня в них и не нуждается.

Ночью, после третьей склянки.

Только сегодня — на девятый день! — мне наконец удалось по душам переговорить с Д. Должно быть, он сам понял, что ведёт себя глупо. Нельзя же капитану вечно прятаться от члена экипажа! Д. через дневального вызвал меня на квартердек во время своей вахты, когда вся команда обедала и рядом не было никого кроме рулевого Акулы (это старый матрос, почти совсем глухой).

Д. сказал мне очень решительно: «Давайте наведём ясность в наших отношениях. Мне категорически не нравится, что вы на моём корабле, а я категорически не нравлюсь вам, но тут уж ничего не поделаешь. Предлагаю кое о чём условиться…»

Здесь я его прервала, спросив: «С чего вы взяли, что вы мне не нравитесь? Ничего подобного!»

Эта маленькая дань вежливости произвела на неотёсанного Д. сильнейшее впечатление — моряки совсем не приучены к лукавости светского обращения и склонны принимать пустую учтивость за чистую монету. Капитан просветлел и даже улыбнулся — по-моему, впервые за время нашего знакомства.

«В самом деле? Тем лучше. Поймите, — перешёл он на доверительный тон, — я ужасно рискую. Если кто-то на борту, по вашей неосторожности или по случайности узнает, нам обоим несдобровать. Вот моё первое условие: ежели такое произойдёт, я от вас отопрусь и скажу, что сам был обманут. Вас высадят в первом же порту».

«Неосторожности с моей стороны не будет, о случайностях я тоже позабочусь. Ну а если что, будь по-вашему. Однако, — подпустила я в голос суровости — если вы, желая избавиться от докуки, сами меня втихомолку выдадите, пеняйте на себя».

Он поморгал, даже не попытавшись протестовать. Очевидно, подобная мысль уже приходила ему в голову.

«Второе условие, — продолжил Д. после паузы. — Хоть вы и зафрахтовали моё судно, не суйте нос в мои дела и перестаньте допекать всех расспросами о курсе „Ласточки“, направлении ветров, преодолённом расстоянии и прочих материях, до которых лекарю нет никакого дела! Это выглядит подозрительно».

Вероятно, он прав, подумала я. Моя любознательность может быть неправильно воспринята.

«Хорошо. Что ещё?»

Тут он немного смутился и забормотал довольно бессвязно: «Если у нас с вами мир и мы пришли к доброму согласию… А также поскольку вся команда, слава Богу, здорова и дел у доктора немного… Может быть, вы согласитесь… Вы ведь привыкли вращаться во всяких таких кругах… В общем, не могли бы вы немного поучить меня манерам, принятым в возвышенном обществе?»

Я изумилась и чуть было не спросила: «Зачем это вам?» Однако вовремя вспомнила, что капитан Дезэссар мечтает о дворянстве — об этом рассказывал арматор Лефевр. Та же болезнь, которой страдает мой сводный братец Мёнхле. Никогда не могла понять желания прицепить к своему имени частицу «фон» или «де», как будто таким смешным манером можно действительно сделаться благородней! Люди истинно благородные не нуждаются во внешних атрибутах достоинства — оно обретается в их душе и неотделимо от неё.

7 марта, вторник

Десятый день плавания.

Ветер W, слабый. Облачно. За сутки пройдено 77 миль. Широта 40°11’N.

Сегодня изучала лечение поносов алиментарного и нервического происхождения. Оказывается, это очень интересно, особенно кровавая диарея эпидемического свойства. Эта страшная болезнь превратила не одно судно в корабль-призрак, населённый мертвецами.

Провела в кают-компании, во время третьей вахты, первое занятие с капитаном. Учила его пользоваться вилкой, держать столовый нож тремя пальцами, а также не чавкать и не хлюпать. Наука даётся ему с большим трудом, он весь вспотел. Тяжелее всего оказалось жевать с закрытым ртом. Бедняга жалуется, что от этого начинает давиться.

Во время ужина он поразил офицеров свежеобретёнными манерами. Даже Логан, слывущий у нас в кают-компании «тонкой штучкой», не имел понятия о салфетках. Когда Дезэссар важно вытер губы лоскутом белой ткани, за столом воцарилось гробовое молчание. Ещё удивительней всем показалось, что капитан не откусывает прямо от окорока, а отрезает ножом тонкие ломти. Теперь и я могу есть цивилизованно, не боясь вызвать осуждение или насмешку (хоть Кабан и обозвал меня «мартышкой» за подражательство).

Очень надоела «солёная лошадь», которой на корабле кормят пять дней в неделю. По субботам подают сушёную треску, и лишь по воскресеньям бульон с куском свежего мяса. Пьют все сидр или красное вино. Коньяк или ром берегут для особенных случаев. Впрочем, говорят, что перед сражением для храбрости каждому члену экипажа положена так называемая боевая порция.

8 марта, среда

Одиннадцатый день плавания.

Ветер NW, порывистый. За сутки прошли 112 миль. Широта 39°24’N.

Медицинского учения сегодня не было. Отец Астольф сказал, что мозгам нужно давать отдых, тем более нынче день святого Филемона. До обращения в христианство и мученической гибели в пучинах вод Филемон был актёром и большим любителем прекрасного пола. В его память у некоторых народов принято в этот день выказывать женщинам знаки приязни и внимания.

Признаться, я рада передышке. За исключением часа, который ушёл на то, чтобы познакомить капитана с тайнами носового платка, весь день я провела на палубе, вдыхая запахи океана и думая об отце, которого, с Божьей милостью, я увижу всего через неделю.

9 марта, четверг

Двенадцатый день плавания.

Ветер SW и S. Ясно. В полдень повернули через фордевинд и легли на S. Курс на мыс Феншал.

Кровопускание производится так. Сначала к телу прикладывается скарификатор. Нажатием пружины выпускаешь двенадцать секаторов, которые моментально и почти безболезненно производят разрезы. На места разрезов ставятся подогретые банки для высасывания избытка крови. После того, как банки наполнятся целиком, до половины или до четверти (в зависимости от состояния пациента), их нужно снять, остановить кровотечение прикладыванием тампона, смоченного в растворе спорыньи, и залепить ранки промытой рыбьей кожей. Сначала отец Астольф заставил меня поупражняться на нём самом, потом вызвал боцмана Выдру, который очень любит лечиться и нечувствителен к боли. Теперь я знаю, что эта не столь сложная операция мне по силам.

Тот же день, вечер.

Я собиралась пустить кровь и капитану, цвет физиономии которого свидетельствует о перенасыщенности тела гуморами, но в это время марсовый матрос закричал: «Парус!»

Ударил колокол, все бросились по местам. Скоро стало ясно, что это английский купец, трёхмачтовый флейт. Мы пустились за ним в погоню.

У нас лучше парусность и мы находились на ветре, поэтому, по словам Д., погоня получилась недолгой. Мне, правда, так не показалось. Понадобилось шесть с половиной часов, чтобы преодолеть жалкие полсотни кабельтовых, отделявшие «Ласточку» от англичанина. Вначале я была возбуждена первой корсарской схваткой, но потом заскучала. Да и не было никакой схватки. Когда Кабан выпалил из носового орудия, взметнув столб воды справа от флейта, купец понял, что до темноты ему не дотянуть, и лёг в дрейф.

Д. и королевский писец отправились осматривать добычу. Я увязалась с ними из любопытства и присутствовала при переговорах с капитаном «Фортуны», бристольского судна, которое везло на Ямайку груз чугунных чушек.

Переговоры представляли собой тягучее и многословное препирательство из-за суммы выкупа. Д. угрожал, что посадит на «Фортуну» свою команду, а британцев запрёт в трюм и они проторчат в плену до конца войны. Но английский капитан смекнул, что мы в самом начале плавания и не захотим сокращать своей экипаж ради старого корыта, гружённого чугуном. Кончилось тем, что мы получили вексель на голландскую банковскую контору, которая существует специально для таких случаев. Вексель забрал мэтр Клещ, мы вернулись на «Ласточку» и встали на прежний курс.

До чего же, оказывается, скучно ремесло корсара!

Я испытываю смешанные чувства по поводу случившегося. С одной стороны, жалко англичанина — он всё сетовал, что теперь владельцы спишут его на берег. С другой стороны, часть от этих 2800 ливров достанется мне и очень пригодится для уплаты долга «герру коммерциенрату».

10 марта, пятница

Тринадцатый день плавания.[ С этого места дневника опускаю навигационные подробности относительно направления ветра, широты и прочего как не представляющие интереса (Прим. Андоку М. К. Т. Клары)]

Сегодня, наконец, перешли к хирургии, которой я боюсь больше всего. Начали с переломов рук и ног — это самое простое из увечий, с которыми мне придётся иметь дело. Я научилась: замешивать гипс; выправлять кость; накладывать шину. По-настоящему трудно только второе, особенно, если перелом открытый. Отец Астольф принёс несколько щепок разной толщины, завернул их в бумагу. Которая изображала кожу, и мы долго исполняли странный ритуал. Он с хрустом ломал деревяшки об колено, а потом я их «лечила», аккуратно распрямляя. Заклеивала порванную бумагу, клала шины, потом работала с гипсом.

Во второй половине дня я становлюсь из ученицы учителем. Водила Дезэссара взад-вперёд по кают-компании, показывая, как кланяются замужним дамам, юным барышням и пожилым герцогиням. Капитан был в парадном кафтане, шёлковых чулках и завитом парике, да ещё с тростью. В углу мы поставили зеркало, отобранное в качестве трофея у несчастного бристольца.

Д. был похож на индюка, с важностью расхаживающего по птичнику, однако себе он чрезвычайно нравился. За ужином он объявил, что отныне на «Ласточке» будут соблюдаться правила морского этикета, как положено на боевом корабле. Господа офицеры должны являться в кают-компанию нарядными, в париках и при шляпах. «А кому это не по нраву, — грозно предупредил капитан, — будет столоваться в кубрике с матросами».

Поддержали это начинание Гарри (он и так всегда одевался щёголем), писец да мичман Проныра. Оба лейтенанта и пушкарь заявили, что париков отродясь не нашивали, а где жрать «солёную лошадь», им совершенно всё равно.

Закончилось криком и руганью.

11 марта, суббота

Четырнадцатый день плавания.

Сегодня весь день не до занятий.

Я познакомилась с обратной стороной корсарской профессии.

Утром меня разбудил отчаянный звон колокола и топот ног. Мы снова заметили корабль. Он вынырнул из рассветного тумана в какой-нибудь миле к западу. Восходящее солнце обрисовывало в колышущемся воздухе золотистый, прозрачный силуэт. Дезэссар, полезший на мачту с подзорной трубой, закричал: «Английский шлюп! Пушек нет — торговец!»

Чтобы подобраться к добыче ближе, мы тоже подняли английский флаг. Правилами морской войны это не возбраняется. Главное — «предъявить цвета» (то есть опустить чужой флаг и поднять свой) до первого выстрела, иначе это уже будет не военная хитрость, а разбой.

Английский торговый шлюп, казалось, не подозревал подвоха. Он повернулся бортом и спустил почти все паруса. Корабль размером с «Ласточку» и, судя по контуру, довольно ходкий.

Наш капитан всё время находился на носу, вскарабкавшись чуть не на самый утлегарь, и неотрывно смотрел в трубу.

Когда до англичанина оставалось три кабельтовых, Д. вдруг заорал истошным голосом: «Поворот! Поворот! Это ловушка!»

«Смотрите! — закричал и Логан, стоявший на вахте. — У него, как у нас, порты закрашены!»

Матросы схватились за тросы, рулевые навалились на рукояти штурвала, и «Ласточка», накренившись набок, стала поворачивать под свежим бейдевиндом.

Я сначала ничего не поняла. Но потом увидела, как в чёрном борту вражеского корабля открываются квадратики, и в каждом торчит пушечное жерло.

Это было такое же корсарское судно, как наше. И прибегло оно к той же уловке, старой, как самоё охота: волк притворился овечкой.

«Мы будем драться?» — спросила я у Д., бежавшего от носа к квартердеку. В голове у меня были только колотые, резаные и огнестрельные раны, до которых мы с моим наставником ещё не добрались.

«Драпать!» — ответил он к моей великой радости, хоть это и показалось мне странным. В конце концов, британский шлюп (теперь стало ясно, что он не торговый, а военный) был не мощнее «Ласточки».

Со всех сторон раздались вопли: «Прячься! Сейчас пальнёт!»

Невесть откуда появившийся францисканец сильно дёрнул меня за руку, так что я свалилась на палубу, а он упал на меня сверху.

Послышался пронзительный свист и треск, будто сотня палок забарабанила по дереву. Потом воздух качнулся и наполнился грохотом, от которого заложило уши.

Это шлюп дал по нам бортовой залп. Прицел, на счастье, оказался высоковат. Кроме дыр в парусах и царапин на мачтах мы лишились одного из фонарей, да рулевому щепкой проткнуло руку.

Он так жалобно выл, что я сразу позабыла страх и кинулась на квартердек. Моему воображению рисовались всякие ужасы вроде открытой раны черепа или разорванной брюшной полости, поэтому, увидев, сколь пустякова травма, я чуть не расплакалась от облегчения.

Моя Клара, разбуженная пальбой, слетела со своего любимого салинга и с клёкотом села мне на плечо. Бедная пташка испугалась, что неудивительно.[ «Бедная пташка», каково? Я бывал в сотне куда более серьёзных переделок, и к Летиции спустился, чтобы её ободрить! И мне это, между прочим, удалось. (Прим. Андоку М. К. Т. Клары)]

Я успокоила её и сама успокоилась. Когда обрабатывала рану, руки у меня не дрожали.

Тем временем «Ласточка» очень чисто выполнила разворот. Британец же, потратив время на неудачный залп, потерял преимущество по ветру и здорово поотстал.

Началась погоня. Совсем как позавчера, только теперь удирали мы.

Скорость у нас и у шлюпа была почти одинаковая. Верней сказать, под ветром мы шли узла на полтора быстрее, зато он проворнее маневрировал и на галсах подбирался ближе. Когда расстояние сокращалось до пушечного выстрела, мы обменивались парой-тройкой ядер. Шлюп палил по нам из бакового орудия, «Ласточка» отвечала из двух пушек, установленных в кают-компании, где теперь распоряжался Кабан.

По фрегату за весь день ни разу не попали. Удачен ли был ответный огонь, сказать трудно. Хоть Кабан после каждого выстрела и кричал: «Есть!», на нашем преследователе это никак не отражалось.

Часа через два я соскучилась наблюдать за морским боем, который прежде представлялся мне совсем иначе.

Некоторое время провела с Д. на мостике. Капитан рассказал, что в корсарской жизни баталии случаются крайне редко. В основном приходится догонять или убегать. Если противники равны по силе, они обыкновенно расходятся миром, не тратя зря порох. Кровавые сражения происходят при следующих обстоятельствах: если один из капитанов пьян или глуп; если с той стороны пираты, от которых не жди пощады; либо же если удирающее судно не желает сдаваться, рассчитывая продержаться до входа в гавань или до наступления спасительной темноты. Д. участвовал в двадцати девяти корсарских экспедициях, но в настоящий бой попадал только дважды, а про абордажи только слышал, но сам никогда их не видывал.

Вечером я ушла к себе в каюту.

Силуэт шлюпа чернел примерно в полумиле за кормой. Думаю, за ночь он нас потеряет.

12 марта, воскресенье

Пятнадцатый день плавания.

Как бы не так!

Утром я увидела англичанина на том же расстоянии. Оказывается, ночь выдалась лунная, и оторваться под её покровом нам не удалось.

Весь день упорное преследование продолжалось. В нас стреляли всего однажды, издалека, и ядро легло в стороне.

Страшно уже не было, лишь досадно оттого, что мы вторые сутки бежим на вест, отдаляясь от цели плавания, но тут ничего не поделаешь.

Попросила отца Астольфа поскорей перейти к курсу военной хирургии. Весь день посвятили колотым ранам.

Вчера было не до трапез, но сегодня завтрак, обед и ужин подавали как обычно, только не в кают-компании, где хозяйничает главный канонир, а в пороховом погребе. Там нет окон и нельзя зажигать огонь, зато есть деревянный стол, служащий для заправки пушечных картузов. Мне в погребе даже понравилось. При свете масляной лампы сидеть уютней, чем при свечах, а ещё приятно было в кои-то веки поесть, не вдыхая густой табачный дым. По случаю воскресенья подавали курицу. Очень вкусно.

13 марта, понедельник

Шестнадцатый день плавания.

Ночь опять была ясной. Погоня продолжается. Перемен никаких: та же редкая безрезультатная стрельба, те же манёвры. Только ветер с востока усилился, и нас всё дальше уносит в атлантические просторы, прочь от африканского берега.

Изучала резаные раны. Отец Астольф похвалил меня за ровность швов (я упражнялась на свиной коже).

К вечеру небо стало затягиваться облаками, на которые все смотрят с надеждой. Что-то будет ночью?

14 марта, вторник

Семнадцатый день плавания.

Ночью я дважды открывала порт и выглядывала наружу. Ни луны, ни звёзд. К утру пояснело, но благословенная тьма сделала-таки своё дело: проклятый шлюп исчез, горизонт был пуст.

Тем не менее капитан объявил, что во имя осторожности «Ласточка» ещё целый день будет двигаться тем же курсом на вест, чтобы снова не наткнуться на англичанина.

Я пробовала спорить, мне невыносима мысль о том, что этот вынужденный détour[Крюк (фр.)]

отдаляет встречу с отцом. Тогда Д. принялся рассказывать о знаменитой плавучей тюрьме Бристоля, куда всех нас посадят, если враги захватят «Ласточку». Во время предыдущей войны он просидел там год и два месяца, пока арматор не заплатил за команду выкуп.

Сбежать с баржи, стоящей на якоре посреди залива, невозможно. Кормят там тухлой рыбой и заплесневелыми сухарями. Но тягостней всего сносить издевательства, которым подлые англичане подвергают своих пленников. Например, всех вновь прибывших ждёт непонятная унизительная процедура: раздевают догола, а всю одежду варят в котле — якобы для истребления вшей, хотя кому и когда вредили эти маленькие безобидные насекомые?

Услышав о раздевании, я содрогнулась и больше не спорила.

С отцом Астольфом разбирали виды и лечение контузий. Оказывается, они не менее опасны, чем кровоточивые раны. Шестнадцатифунтовое ядро, пролетевшее низко над толпой, способно проложить в ней целую просеку, причём большинство ляжет замертво от летального сотрясения мозга.

15 марта, среда

Восемнадцатый день плавания.

Сегодня утром капитан сообщил, что ночью мы повернули за зюйд-ост, то есть наконец-то взяли курс на Барбарию. Крюк будет стоить нам по меньшей мере лишних десяти дней, ибо на запад мы убегали под сильным попутным ветром, а при движении на восток придётся всё время лавировать. Из-за этого ни в какой пиренейский порт заходить не станем. Порцию воды придётся урезать, а от свежего мяса отказаться, поскольку клетка для скота и курятник пусты. Я не могла не одобрить такое решение.

В экипаже все здоровы. До обеда мы с моим милым монахом проходили теорию огнестрельных ран. Во второй половине дня перешли к практике. Матросы поймали на крюк с дохлой крысой небольшую акулу и, поскольку эта добыча несъедобна, отдали её в моё распоряжение. Я выстрелила несколько раз в тушу, предварительно надев на неё старую матросскую рубаху, а потом извлекала пули и вычищала из ран частицы ткани, от которых часто происходит смертоносное нагноение и антонов огонь. Очень трудно. Не представляю, как такую процедуру будет выносить живой, страдающий человек. Отец Астольф говорит, что ему известны способы облегчения боли, но этой темы мы коснёмся позже.

16 марта, четверг

Девятнадцатый день плавания.

Чистый горизонт. Ветер по-прежнему попутный, хотя ночью, по словам капитана, пришлось всё время менять галсы, из-за чего мы почти не продвинулись.

Тема занятий сегодня довольно простая — вправление вывихов. Нужно хорошо знать расположение суставов и иметь сильные руки. С последним у меня неблагополучно. Отец Астольф показал мне несколько упражнений, с помощью которых можно укрепить запястья. Теперь два раза в день по полчаса я поднимаю и опускаю пушечное ядро.

Сегодня была уморительная сценка. Заглядываю к себе в каюту и вдруг вижу мою Клару, которая сидит на раскрытом дневнике и с преумным видом водит клювом по листу, будто читает. Потом перевернула страницу — я прыснула. Увидев, что я наблюдаю из-за шторы, попугай переполошился и опрокинул чернильницу. Последствия этого маленького инцидента видны на предыдущем развороте. Там, впрочем, ничего особенно важного записано не было — лишь рассказ о том, как я обучала капитана искусству светской беседы ни о чём. Повторяться лень.

Blog