Файл из библиотеки www azeribook
| Вид материала | Документы |
- Файл из библиотеки www azeribook, 3517.68kb.
- Файл из библиотеки www azeribook, 2657.61kb.
- Це сукупність даних однакового типу, 151.29kb.
- Кнопки на боковой панели "Монитора", 327.09kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 184.55kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 284.71kb.
- В. М. Красильщикова Советник отдела библиотек, 110.39kb.
- Идея программы 3 Осистеме fat 4 Структура системы файлов fat 5,6, 155.03kb.
- Темы дипломных работ по специальности «Финансы и кредит», специализация «Финансовый, 93.49kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 192.26kb.
Нельзя ли без велеречивостей?
Путнику - быть в пути!
…Верблюжий караван остановился неподалеку от кельи монаха
Бахиры, и он (кто прежде не то что не заговаривал с купцами мекканскими, но даже не выходил к ним, не проявлял интереса), будто ожидал именно этой встречи, уже стоял у ворот. И, как они появились, пригласил, к удивлению осторожного Абу-Талиба, к себе: ”Сначала, - им сказал, - отведайте моего угощения, а потом я вам скажу: случилось то, что случилось!”
Находясь в келье, монах увидел приближающийся караван, заметив
при этом удивительное: с караваном на синем жарком небе двигалось белое облачко, прикрывая тенью путника, некоего юношу. Караванщики остановились неподалёку в тени дерева, и облачко застыло над юношей, ветви склонились над ним, укрыв. Облачённый во власяницу, Бахира вышел к ним:
- О курайшиты, я приготовил для вас угощение, оно скромно, хотел бы, чтобы пришли вы все, малый и великий, раб и свободный.
- Клянусь богами Каабы, ты преобразился! - сказал ему Абу-Талиб. -
Тот ли ты монах, каким я знаю тебя давно? Прежде ты не замечал нас, хотя
часто мы проезжали здесь. Что же с тобой произошло?
- Ты прав, - ответил ему Бахира, - мне нечего возразить, хотя... дни искушений, признаюсь, случались прежде, но мягкосердие ложное ведёт к греху!.. А теперь – иное, будьте моими гостями и переступите порог кельи.
Хоть и тесен мой кров, но почтить вас хочу, чтобы утолили жажду и голод.
Все пошли за Бахирой, один лишь Мухаммед - по молодости лет или не расслышал, увлечённый думами, - остался с поклажей под деревом. Разглядев гостей, Бахира заметил:
- Вы пришли не все.
- Да, ты прав, - ответил один из караванщиков.
- Но пришли все, - сказал другой, - кому следовало прийти.
- Нет только юноши, - сказал третий. - Он самый младший из нас и потому остался с караваном.
- Позовите его, пусть разделит с вами трапезу.
- Клянусь богами Каабы, - вмешался в разговор сабий, назвав при этом богинь Лат и Уззу, - мы будем достойны хулы и порицания, если сын доброго курайшита Абдуллы, внук почтенного Абдул-Мутталиба, племянник стража Каабы Абу-Талиба будет не с нами! – И, ковыляя, пошёл к Мухаммеду и привел его в келью.
Взгляд Мухаммеда, как только он вошёл, привлекла высокая камышовая корзина, из которой торчали свёрнутые трубочкой папирусы. И монах пристально разглядывал Мухаммеда, отмечая про себя разные приметы на его лице, о которых знал лишь по одному ему известному описанию. А когда люди поели овечьего сыру, попили отвару из изюма с какими-то пахучими травами и, довольные, покинули келью, и Абу-Талиб с ними, Бахира дотронулся до руки Мухаммеда:
- О юноша, останься, хочу поговорить с тобой.
- Но кто ты?
”Неужто, подумал Бахира, не слышал обо мне?” И тут же укорил себя за горделивость, назвал имя: - Простой монах по имени Бахира.
Мухаммед еле сдержал смех, искорка мелькнула в глазах.
- Понимаю, тебя рассмешило, что по-вашему бахира священная верблюдица, а я, как видишь, просто верблюд! - Старец действительно был похож на… Нет, благоразумие не позволило Мухаммеду поддаться шутке старца, и тот это оценил. – Да будет тебе известно: имя это не арабское, а сирийское, и бахира означает человек надёжный, верный. Так вот, я хотел поговорить именно с тобой, о юноша. Отдай мне твой слух и взор (мол, послушай меня)!
- Не достаточно ли разговоров, что мы уже вели?
- Странно, но мы, кажется, с тобой прежде ни о чём не говорили.
- Нужно произносить слова, чтобы счесть, что мы вели беседу?
- Уж ты-то молчал!
- Другие, о достопочтенный отец, сполна удовлетворили, надеюсь,
ваше стремление познать бедуинскую жизнь.
- Не было умысла в моих вопросах.
- Доброрасположение похвально.
- Я пытался вас понять.
- Ну да, все, кто не мы, считают нас, когда предстаём пред ними, бедуинами-кочевниками, которые только и умеют, что красть и угонять. Но все забыли, что каждый бедуин – воин и поэт!
- О да, горечь твоих слов объяснима. Но именами Лат и Уззы, а также Хубала, которыми здесь клялись твои родичи-сопутники, прошу тебя ответить, о чём спрошу.
- Именами этими просить меня не надо, - сказал Мухаммед.
- Почему?
- Нет для меня ничего нелепее, чем клясться их именами!
- Но в чём тогда твоя сила?
- Ты ведь не хочешь услышать, что я метко стреляю из лука и ловко скачу на верблюде?
- Да, ты угадал. Но спрошу иначе: кому ты поклоняешься или в ком черпаешь силу, юноша?
Мухаммед улыбнулся: сказать ли - это придётся по душе Бахире - об особо привлекательной фигурке Марйам, она похожа на мою маму, с младенцем Исой, чей лик не обозначен, лишь продолговатый орешек, и он сам домысливает взгляд, рисуя глаза и губы. Но тогда монах - такое с Мухаммедом уже случалось - поведёт речь о привлекательности христианства: ”Почему бы вам, мощному роду хашимитов, коль скоро Богоматерь с Богосыном уживаются в вашем храме с идолами, не принять, уговорив и всех курайшитов, веру Христову?!”
Бахира терпеливо ждал, что Мухаммед ответит. Но тому отчетливо вдруг привиделась картина, ожило от кого-то про Ибрагима услышанное – как рушит идолов; взял палку, разбил изготовленных отцом на продажу идолов и, оставив самого крупного, вложил палку ему в руку.
(8) Вставка: Не об идоле Хубале ли речь?
Тут появляется отец Ибрагима: ”Что ты натворил?!” - ”Это не я”, - отвечает. И оправдывается: принесли-де паломники в жертву идолам муку, а те спор меж собой затеяли. Один кричит: ”Я поем раньше!” Другой: ”Нет, я!” А самый крупный разозлился, встал… - Видишь, - говорит отцу Ибрагим, - палку в его руке? Разбил он идолов!
- Ты издеваешься! - возмутился отец. - Что могут истуканы?!
- Вот ты и ответил, что ни к чему не пригодны!
Но кому поклоняться? - будто очнулся Ибрагим. И ответил себе: Солнцем очарован, но оно зашло. Луной очарован, но туча её закрыла. Туче поклонюсь, но ветер её разогнал. Ветер - вот бог, но не свалит он идущего человека! Человеку?! Кто ж слабому из слабых поклоняться станет?! Так кто Он, властвующий над всеми? Фараон?!
Картина возникла и исчезла.
- Я ещё не готов к ответу, о старец!
- Но тогда именем моего Единого и Вездесущего прошу ответить: скажи, что тебе привиделось во сне этой ночью?
- Летал меж звёзд.
- А вчера?
- Ходил по морю, и волны меня не поглотили.
- Снятся ли тебе пожарища?
- Прошёл однажды сквозь бушующее пламя, и оно, как дуновение прохлады, касалось щёк моих.
- Видишь ли во сне земные дали?
- Пески пустыни снятся, белые и шелковистые, беру в ладонь, струятся, чистые, как вода Замзама, меж пальцев.
- Ещё у меня просьба!..
Мухаммед по просьбе монаха - показалась странной - расстегнул ворот своей рубахи, и Бахира удовлетворенно вздохнул, увидев царапину на его груди. Потом просил спину показать: так и есть – меж лопатками явственно обозначена печать!16 И больше ни слова Мухаммеду: сновидения юноши и шрам на груди, похожий на след кровососной банки, совпадали с описаниями, что имелись в книгах. Тут же пригласил монах Абу-Талиба, велев Мухаммеду на время покинуть их.
- Кем тебе доводится юноша? - спросил.
- Он сын мой, - ответил Абу-Талиб.
- Неправду изрекли твои уста, - возразил Бахира. - Он, как о том мне
открылось, сирота. Отца его не должно быть в живых!
- Ты прав: он сын моего покойного брата. Но и тебе я молвил правду: племянник мной усыновлён.
- Это ответ истинный. Теперь внимательно слушай меня! Я узрел святость в юноше! – Изумлённый Абу-Талиб растерялся, не зная, что сказать. - Да, именно то, что ты услыхал, и я удивлён не меньше твоего!
Монах, спеша избыть накопившееся, быстро заговорил об особом сиянии очей Мухаммеда, тайном знаке – шраме на его груди; что прихода Мухаммеда люди ожидают именно теперь, когда земля погрязла в нечисти безверия, жестокостях и разврате, а невежество поставлено на большую высоту, и что о явлении пророка сказано в древней книге. Не вставая с места, протянул руку к нише в келье, достал книгу в кожаном переплёте, приложил к губам: - Моё дело сказать правду, которую узрел, не заставляя верить в неё. Возвращайся, - настоятельно просил, - с ним домой, но опасайся, - предупредил, - иудеев! Именем Бога Единого тебя заклинаю: если приедешь с Мухаммедом в Сирию, иудеи убьют его!
- Но мы только что вели с ними мирную беседу!
- Слушай и не перебивай! - вскричал на Абу-Талиба. - Я даже знаю имена иудеев, которые вознамерятся убить, они приведены в этой книге! Запомни их имена: арабы Зурайр и Таммам, а также еврей Дарис!
"Это как понять? - недоумевал Абу-Талиб. - Мухаммеда ещё не было на свете, а враги его уже названы в древней книге, так, что ли?!” Вежливо выслушал Бахиру, но, усомнившись, однако, в его предсказании, ослушался монаха и продолжил свой путь.
(9) А Бахира-иудей, - дописано сбоку, - скажет, чтобы Абу-Талиб опасался
христиан, названы будут те же имена, что произнёс монах Бахира: мол, если увидят юношу, замыслят против него зло, признав в Мухаммеде того, кого узрел я!
19.
О чем говорили Бахира и Абу-Талиб, так ты и не узнал тогда.
Но Абу-Талиб, кажется, подтвердил догадки Бахиры!
Сам не знает, как это у него вырвалось, сказал: "О том, что Мухаммеду, как ты изволил молвить, уготовано великое будущее,
говорил и мой отец Абдул-Мутталиб".
"То - суждение деда о внуке, - ответил Бахира, - а моё исходит из знаний, которыми обладаю!"
Христианин винит иудея, а иудей...
Бахира даже, как рассказывают, встречался позже с названными им людьми Писания, о которых якобы сказано в древней книге, - Зурайром,
Таммамом и Дарисом.
Пытались заманить тебя в ловушку, чтобы убить?
Абу-Талиб после беседы с Бахирой был взволнован.
И внимательно разглядывал твою грудь, когда по возвращении
остановились в Йанбу?
Я скинул рубаху, чтобы нырнуть в воды Красного моря, а он повернул меня лицом к солнцу, чтобы удостовериться.
И тоже увидел царапину на твоей груди?
Новая рукопись так и названа:
Царапина на груди
...Когда прошло двенадцать лет, два месяца и десять дней после
похода Слона, Абу-Талиб отправился с Мухаммедом по торговым делам в
Сирию, а на обратном пути остановились они в местечке Тайма, чтобы по совету соседа-сабия непременно навестить там святого, знатока всех вер. ”Это наш сабий, - гордо заявил сосед, - но, увы, иудей”.
Учёный по имени Бахира, глянув на Мухаммеда, тут же спросил у
Абу-Талиба: - Кем тебе доводится этот юноша?
- Сын моего покойного брата, - ответил Абу-Талиб.
- Жалеешь ли ты его? - спросил и, услыхав: ”Да”, изрёк, к удивлению
Мухаммеда: - Береги племянника от козней христиан!
И долго говорил он с Абу-Талибом. Бахира произносил изречения, вроде: "Всё, что есть сегодня, было всегда, а что будет - уже было". Однако, заметил, не скоро свершается суд над худшим, оттого сердце человеческое не страшится делать зло. Праведников порой постигает то, чего заслуживали бы нечестивые, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы праведные. Ещё о том, что именно он свыше данным ему озарением ублажил мёртвых, которые давно умерли, и они более живые, нежели те, кто жив доселе, а блаженнее тех и этих тот, кто ещё не существовал и тем самым не видел злых дел, творящихся под Луной.
- Слова одной мудрой книги, - заметил Бахира. - И каждый, кто их
произнесёт, уверовав, станет их обладателем! - И тут заметил на груди Мухаммеда тонкую, чуть розоватую полоску: - Что это?!
Мухаммед задумался: что-то знакомое, как бывает во сне или далеком детстве, всплыло вдруг вместе с воспоминаниями, когда подростком пас овец, уснул внезапно, а проснувшись, не сразу заметил на груди царапину - она чесалась очень.
- След! - изумлённо произнёс Бахира. - Грудь вскрыта, вынуто сердце и очищено, чёрные капли первородного греха выдавлены из него, и семя брошено, чтобы в срок взросло! - И дабы утвердиться в догадке, велел Мухаммеду показать спину. - Тайный знак! - тут же возгласил, лицо озарилось радостью, ибо на спине, - сказал Абу-Талибу, когда остались вдвоем, - печать святости.
Почувствовал жёсткие усы Бахиры? Мягкая шерсть бороды коснулась печати, что сияла на спине, там, где соединяются лопатки?
- Прочь безверие умствующего скептика, гореть ему в аду! Не
поддаётся сомнению и проверке обычными смертными абсолютная достоверность! Ибо не вступит Бог в беседу с каким-нибудь сапожником - так и запечатлено, - для этого у Него есть избранные Им посредники, которых Он отличил от прочих, чтобы через их посредничество
люди могли обращаться к Нему!
Не тогда ли Бахира, отвлёкшись, заговорил вдруг про чернила?
"В незапамятные времена, - сказал твёрдо, отчеканивая фразу, -чернила ученого мужа были подобны крови мучеников за веру, а ныне что? Цветная вода! И начисто стирается нестираемое! Обыкновенная подкрашенная водица, хоть и приготовлена по всем правилам!"
Рассказал про утраченный секрет изготовления особых чернил?
Но не лучше ли развернуть свиток, и пусть читает каждый.
Тем более что ещё светло: закатное солнце не спряталось, виден его алеющий полукруг.
Время намаза?
Каждый раз напоминать, пока не привыкнут, - быть вместе через
пятикратную молитву: перед восходом солнца, в полдень, пополудни, при закате солнца, перед отходом ко сну.
И воздвигнуты здесь будут по числу молитв пять мечетей.
Глядящих на гавань Янбо?
С Красного моря несёт прохладой, в спину смотрит пустыня, более сухой она кажется рядом с сочной зеленью плодородных равнин Йатриба, ещё не ставшего Мединой. Столько песку! Песчинка к песчинке, сыплются с ладони, а что прилипнет – легко стряхивается, и руки чисты. Взял горсть песка, пересыпает с ладони на ладонь, песчинка будто хочет поведать о том, как некогда была прижата ко дну тяжестью вод морских, всякие рыбы, над ней плывущие, касаясь её плавником, чуток перемещали к другой песчинке; однажды ушли воды, стало жечь её, высушенную, и она стала лёгкой. Песчаные низины то волнистые, словно перья голубя, веером распластались, то ровные, и с холма, что близок, вдруг осыпается, тронутая чем-то неведомым, масса песка, обнажая гребень разлома, лишь на миг белёсую, - и сразу желтеет. Чем ближе к горизонту, тем серее песок, потом вовсе не разберёшь, что там, потому что земля сливается с небом.
Да, быть, как песчинки, вместе, когда молишься, но молитва – это ведь и общение с самим собой!
Но в общении при молитве - пять правил!
Назвать их снова?
Первое - находиться в ясном и полном сознании.
А второе?
Не спеши, а запоминай: всецело - и это всегда при нас! - обладать своими чувствами и разумом.
В-третьих, знаем, что говорим и даже что собираются изречь, заговори мы, наши уста. Далее: не поражены недугом.
Но есть и пятое!
Да: ни в нынешний день, начатый светлой зарей, ни грядущей ночью не дотронуться до женщины.
Если даже самая-самая любимая? И при виде её хочется свершить
нечто необыкновенное?
Сдержать чувства и эмоции, подавить вожделения и соблазны, готовясь к общению с Богом! Но прежде омыться водой - стать чистым, подобно нашим помыслам. А если застиг час молитвы в пустыне и нет поблизости воды, её заменит песок! Оботрём им, обожжённым зноем, лицо и руки.
Но очищение внутреннее - прежде всего!
(10) Немало и таких, - вставка в свиток, - кто не желает очищаться! Я, мол, безгрешен, пусть очищаются другие! Тем самым утрачивают чувствительность к упрёкам внешним, отгораживаются и внутренне, упрямые в гордыне, не признают себя хоть в чём-то или пред кем-то виновными. Ещё строки, обведённые тонко очиненным каламом, обновляющим старую вязь букв: Лишаются способности слушать, что думают другие, взглянуть на себя чужими глазами.
И да не отвлечёт ничто, когда вершится намаз! И да получит прибыль совершающий молитву!
А там, глядишь, над этой скудной пустыней засияют звёзды.
И сосчитаем их.
"... Да, утрачен секрет изготовления особых чернил!.. - не без гордости заявил Бахира (так написано в рукописи).
И, не дожидаясь, когда попросят рассказать, поведал, ибо полон был невыговоренных слов, если не избудет их - беда с ним приключится:
- Взять кусок смолистой сосны, положить в огонь, сверху поместить поливную чашу, чтобы там собиралась копоть. Взять можно, если нет сосны, и копоть из светильника с нефтью, собрать в ступку, растирать, пока есть сила в руках. Копоть станет как мягкий воск, но надо потереть ещё, пока не превратится в мазь. Поставить в тень просохнуть, затем смочить водным раствором, влить в чернильницу и употреблять. Но не оставлять никогда чернильницу открытой, ибо чёрная невидимая обезьяна ждёт, пока люди кончат писать, чтобы выпить оставшиеся чернила! Если хочешь, чтобы надпись стала невидимой, намажь её смесью купороса белого и сока редьки, смоченных уксусом. А захочешь сделать надпись, которую можно прочесть, пока сырая, но которая после высыхания исчезнет, возьми голубиной крови, смешай с мочой и пиши. Из секретов ещё: если не желаешь, чтобы на чернильницу или тобой написанное садились мухи, добавь в чернила немного желчи. Но непременно бычьей!
20. Свиток, чьё название: Стрелы, коршуна пером оперённые, был, как и должно быть свитку, кратким, но разросся всякого рода пояснениями, без которых, очевидно, не обойтись.
События истории, часто говорил Абдул-Мутталиб, отмерены поступью слоновьей, а годы - поступью верблюжьей. Скорые они, когда войны, - ни доскакать, ни догнать, но успеть первым поразить врага стрелой, сбить пикой, вонзить кинжал, чтобы не пасть самому, истекая кровью. И медленные, как торговые поездки, - плетутся, будто верблюд упрямо примеряется к шагу черепахи, и убытки неминуемы, добавлял Абу-Талиб, частое его слово: не везло в торговле.
Но разве то, чем занимаются мекканцы, торговля?
Смотря кто!
Не умереть с голоду: продал – купил - продал, если не ограбят.
...На обратном пути из Йемена, куда ездил с дядьями (с ними был и Хамза, с кем вскормлены одной грудью), стал караван жертвой не разбойников, что часто случалось, а соседей - племени бани-хавазан, рода кайс, те вдруг с чего-то вздумали враждовать, напали на них в местечке Эказ по дороге в Таиф. Дяди велели Мухаммеду не стрелять: сунется в бой сгоряча - сразят. Лишь снабжал стрелами Зубайра и Аббаса, они чуть старше Мухаммеда. Абу-Талиб, предчувствуя беду, вышел из Мекки с вооружённым отрядом навстречу каравану, развевалось знамя чёрное хашимитов - тем и спаслись, с лёгким ранением Хамзы, от истребления.
Нечестивая война, или сражение Фаджари-сани, велась в месяц паломничества, когда запрещёно кровопролитие. Первая битва Мухаммеду запомнилась: копьё сплелось с копьём, будто не прямые, а гибкие, змей бы так извиваться не мог; летели стрелы, небо от множества их, звенящих над головами, точно застлано сплошным крылом, земля погрузилась во тьму, некуда спрятаться. И позавидуешь тушканчику, имеющему нору, прибежище от опасностей. Сколько ещё будет битв, рано ставить точку!
(11) Здесь знак, похожий на звёздочку, и приписано: В Коране точек нет!
И - полемически: При чём тут Коран?!
Это верно буквально - не метафорически: не может ниспосланное Богом иметь окончание, завершаемое точкой. Далее безымянный комментарий:
Автор рукописи неизвестен, то ли древняя, то ли относительно недавно сочинена, ныне существует на тюркском, точнее – языке огузов, по всей вероятности, перевод с арабского (не с фарси, языка шиитов, ибо местами текст просуннитский17, и не европейского, хотя в свитках порой даются римские цифры18), некоторыми выдаётся за оригинал, якобы принадлежащий перу знаменитого сочинителя Гасаноглу, изобретшего, авторство тут несомненно, во имя объединения тюрок никем не принятый среднетюркский, или ortag turk, на базе языка огузов; добавлено, что сочинитель популярен у арабов как Ибн Гасан, а у персов как Пургасан (оглу, ибн, пур означают сын).
До нас дошли три его газели - поэтические шедевры - на тюркском, персидском и арабском языках, имя автора заключено в последнем бейте, и так прославился19; тюркская газель лексически близка к языку огузов: тюркские слова составляют здесь треть - из 89 лишь 23, и ровно по 33 - на фарси и арабские; это то же, что спутать халифа Омара, да будет Аллах благосклонен к нему, с поэтом Омаром Хайямом, да простит ему грехи Аллах! Но разве, - заключает неведомый комментатор, - имеет равную силу читаемое на языке одном и переведенное на язык другой?20
... Что говорить о битве, если она была короткой?