А. В. Ремнев Омский государственный университет

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• А. В. Ремнев Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, 437.65kb.
• А. В. Ремнев (Омский госуниверситет), 512.12kb.
• А. В. Ремнев (Омский госуниверситет), 356.5kb.
• 1. Общие сведения, 201.26kb.
• Российской Федерации «омский государственный технический университет», 1281.24kb.
• Омский государственный педагогический университет, 719.06kb.
• Л. А. Ступникова Омский государственный университет, г. Омск, 58.15kb.
• Процессы суверенизации в сибири (февраль 1917-1923 гг.), 731.71kb.
• С. Г. Чухин этическое образование в современной школе учебно-методическое пособие, 1453.15kb.
• На Чуаньлинь Трансформация политических партий в условиях переходного общества постсоветской, 467.79kb.

на военную дорогу к морю"³³.

Пристальное внимание к Дальнему Востоку уделяли прежде всего моряки. Именно с выходом к Тихому океану они связывали возможность "развить у нас в России морскую предприимчивость"³⁴. Г.И. Невельской писал, что сама природа нам указывает этот путь: " Стоит только внимательно взглянуть на карту Сибири, чтобы оценить всю важность этой потери: полоса земли в несколько тысяч верст, удобная для жизни оседлого человека и составляющая собственно Восточную Сибирь, где сосредоточивалось и могло развиться ее народонаселение, а с ним и жизнь края, ограничивается на юге недоступными для сообщения, покрытыми тайгою цепями гор, на севере - ледянными бесконечными тундрами, прилегающими к такому же ледовитому океану; на западе - единственными путями, через которые только и можно наблюдать и направлять ее действия к дальнейшему развитию, наравне с общим развитием нашего отечества, - путями, через которые только и возможно увеличение ее населения; на востоке - опять недоступными для сообщения горами, болотами и тундрами. Все огромные реки, ее орошающие: Лена, Индигирка, Колыма и другие, которые при другом направлении и положении могли бы составить благо для края, - текут в тот же Ледовитый, почти недоступный океан и через те же недоступные для жизни человека пространства. Между тем природа не отказала Восточной Сибири в средствах к этому развитию; она наделила ее и плодородными землями, и здоровым климатом, и внутренними водными сообщениями, связывающими ее более или менее с остальной Россией, и богатствами благородных и других металлов - элементами, обеспечивающими благоденствие жителей Восточной Сибири и ее постепенное и возможное развитие, если только ей открыть путь, посредством которого она могла бы свободно сообщаться с морем. Единственный такой путь представляет собою когда-то потерянная нами река Амур"³⁵.

Вместе с тем, местная администрация настойчиво проводила линию на наращивание военного присутствия в регионе, отстаивала более активную имперскую экспансию, тогда как в Петербурге, особенно дипломатическое ведомство, разделяя в целом планы продвижения на Восток, предпочитало действовать более осторожно. Не обладая необходимыми силами в регионе, центральная власть стремилась занять выжидательную позицию, реагируя только на угрозу утраты своего влияния в регионе. Кроме того, в центре отсутствовало рациональное понимание самой необходимости столь поспешного присоединения новых земель на юге Дальнего Востока. Мотивы имперского расширения носили в значительной степени иррациональный характер, объясняемые амбициями политиков, военных, а в известной мере желанием местных начальников выслужить чины и ордена, а то и громкие титулы. Были и те, кого манила колониальная романтика, нежелание отстать от передовых западных держав, боязнь опоздать к дележу пирога, мало заботясь о том, кто и как его сможет прожевать и переварить. Особенно этим отличались моряки, которые были готовы вступить в соревнование со своими коллегами из других европейских стран за обладание выгодными морскими портами и коммуникациями.

Камчатку Н.Н. Муравьев избрал в качестве первого объекта своей административной деятельности, отводя ей важное значение в новом политическом курсе России на Дальнем Востоке. Он решительно отказался от сохранения главного дальневосточного порта России в Охотске, перебазировав его на Камчатку, в Авачинскую губу, сделав Петропавловскую гавань средоточием морских сил России на Тихом океане. Необходимо было установить и более оперативную связь с Камчаткой, а то, как передавал П. Шумахер слова Николая I, сказанные Муравьеву 8 января 1848 г.: "Так, у тебя возьмут Камчатку, и ты только через полгода узнаешь"³⁶. В ответ на эту реплику царя Муравьев представил свое видение дальневосточной ситуации: "Смею думать, что Охотское море и Камчатка, при усиливающейся ныне китовой ловле в ее окрестностях и особенном внимании Европейских морских держав на Восточном океане, не могут уже оставаться чуждыми ближайшего наблюдения и соображений Главного Начальства Восточной Сибири"³⁷. Муравьев был серьезно озабочен не только выбором места для нового порта, но и устройством надежного сообщения с ним, планируя организовать регулярное пароходное сообщение Камчатки с берегами Охотского моря и предлагая в ближайшем будущем (в течение 10-ти лет) переселить туда до 3 тысяч семей русских земледельцев. Он приказывает также срочно укрепить Петропавловский порт, разместив в будущем там до трехсот орудий крупного калибра, прорыв канал для гребных судов и канонерских лодок, чтобы флотилия имела дополнительный выход из Авачинской губы. "Во всяком случае, - писал Муравьев, - я смею думать, что в Камчатке и Охотском море нам должно иметь военные средства, соответственные тем, которые имеют англичане у Китайских берегов и Сандвичевых островов"³⁸. Муравьев рассчитывал и на хозяйственное освоение Охотско-Камчатского края, развитие там хлебопашества, огородничества, рыболовного и китобойного промыслов. Это позволило бы создать на Камчатке собственную продовольственную базу для войск и флота. По свидетельству Г.И. Невельского, вплоть до Крымской войны Муравьев считал, что главный российский порт на Дальнем Востоке должен быть Петропавловск, признавая лишь вспомогательное значение владение устьем Амура³⁹.

Одновременно с усилением обороноспособности Камчатки Муравьев предложил занять устье Амура и прилегающую к нему часть Сахалина. Созданный на Амуре порт должен быть подкреплен не только созданием здесь внушительной военной силы, но и крестьянской колонизацией, установлением регулярного пароходного сообщения по Амуру. Уже в секретном рапорте 1850 года военному министру Муравьев предлагает образовать здесь новую область, в которую бы вошли Аян, Удский край и все морское побережье "к востоку от линии китайских амбанев". Центром новой области Муравьев предлагал сделать гавань в заливе де-Кастри, с переименованием ее в Александровскую. Пока это вполне вписывалось в доктрину двух направлений дальневосточной политики, хотя южное направление быстро становится преобладающим, несмотря на возможные политические осложнения.

Несмотря на героическую оборону в 1854 г. Петропавловска от англо-французской эскадры, внимание центральных и местных властей окончательно переориентируется на Амур. Вместе с тем пришло понимание, что несмотря на территориальную непрерывность Российской империи надежной сухопутной связи Сибири с Охотском и Камчаткой наладить не удастся. Хотя Муравьев все еще продолжал надеяться, что ему удастся действовать одновременно и на Камчатке, и на Амуре. Он тяжело расставался со своими надеждами оживить Камчатку и превратить ее в северный форпост российского влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Ввиду больших затрат и бесперспективности Муравьев отказался вскоре и от заселения Якутско-Аянского тракта, несмотря на то, что ему с трудом в свое время удалось отстоять это решение в Петербурге. Стало ясно, что развивать дальневосточную политику в двух направлениях - на севере и на юге - невозможно, при той скудости средств, которые имелись. Кроме того, открывались новые перспективы южнее устья Амура, и русские моряки, не взирая на настороженные предупреждения из Петербурга, вели активный поиск более удобного порта на тихоокеанском побережье. Войска и корабли из Петропавловска было решено вывести, а вместе с ним полуостров покинули и гражданские власти, оставив там лишь исправника с небольшим штатом чиновников, положенных для так называемых малолюдных округов Сибири и почтовую контору. Охотско-Камчатский край после короткого пробуждения вновь впал в длительную летаргию⁴⁰. Этому новому политическому курсу в жертву и был брошен в середине XIX в. Охотско-Камчатский край, за которым на долгие десятилетия закрепились эпитеты "забытый", "заброшенный", "отпадающий" край.

С переориентацией правительственного внимания с северо-востока на юг, на первый план вышли российско-китайские отношения, ключевую роль в которых приобрели Приамурский и Уссурийский края. Крымская война продемонстрировала явную уязвимость российских позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Возникла необходимость новой корректировки дальневосточной политики. Если первоначально возвращение Амура связывалось с защитой и снабжением продовольствием Охотско-Камчатского края, то скоро Амур из средства превратился в самоцель, определив новый (преимущественно континентальный) вектор имперской экспансии. Определяя главную цель присоединения к России обширного и почти пустынного Амурского края, архиепископ камчатский, курильский и алеутский Иннокентий в статье "Нечто об Амуре", написанной в 1856 г., отмечал, что эта цель заключается в том, "чтобы благовременно и без столкновений с другими державами приготовить несколько мест для заселения русских, когда для них тесно будет в России"⁴¹. Н.Н. Муравьев вместе с тем полагал, что на Амуре и Дальнем Востоке Россия способна взять реванш "за все то, что она терпит от Запада"⁴². Он был увлечен открывающимися перспективами утвердится в Монголии и Манчжурии, "которые должны отделиться от Китая и составить два отдельные княжества, под покровительством России"⁴³.

На Амуре самодержавие предпочло поначалу воспользоваться уже проверенным методом, маскируя имперскую политику ширмой частной акционерной компании (РАК). Совместными усилиями РАК и правительства в августе 1850 г. в устье Амура был основан Николаевский пост, будущий город Николаевск-на-Амуре. Впрочем, вскоре РАК отказалась от планов расширения своего присутствия в низовьях Амура и на Сахалине. По окончанию Крымской войны управление Сахалином окончательно перешло в руки правительства.

7 февраля 1851 г. Николай I принял решение о создании Амурской экспедиции, главной целью которой должно было стать обозначение новой границы империи на Дальнем Востоке. Начальником Амурской экспедиции был назначен капитан 1 ранга Г.И. Невельской, с прямым иерархическим подчинением генерал-губернатору Восточной Сибири, хотя и с фактической зависимостью от РАК. В условиях, когда решения из Петербурга и Иркутска запаздывали, а рамки инструкции не позволяли действовать решительно, Невельской взял на себя смелость и ответственность "действовать вне повелений». Широта поставленных задач, исключительный административный статус Амурской компании и обширность неясно определенных полномочий ее начальника давали местным деятелям простор для политических решений. Присоединение Приамурского края создавало новую управленческую ситуацию в регионе, требовало определить перспективы и последовательность правительственных действий. Г.И. Невельской призывал, "не теряя ни минуты времени, утвердиться на нижнем Амуре». К 1854 году он существенно корректирует свои планы, заявляя уже, что устье реки Уссури должно стать центром, "из которого должны исходить пути, обеспеченные земледельческими поселениями, к главным местностям, как-то: к Забайкальской области, устью реки Амура и к гаваням, лежащим на прибрежьях края"⁴⁴. Он отдает пальму первенства Уссури перед Амуром. Именно здесь должен быть сосредоточен российский дальневосточный флот, а войска расположены "в южном колене Амура и по Уссури". Наше пребывание здесь, доказывал он, должно напоминать военный лагерь, без излишней бюрократической организации, но с достаточными военными силами, для защиты края и прочного утверждения "политического значения России на отдаленном ее Востоке"⁴⁵. При этом он неоднократно подчеркивал, что сложная военная и гражданская администрации здесь не нужны. Первенствующее место из орудий должны занять "топор, заступ и плуг"⁴⁶.

Имперская технология присоединения новой обширной и плохо освоенной территории вполне вписывалась в сибирскую колонизационную модель⁴⁷. Это хорошо понимали современники, принимавшие участие в освоении нового края. Архиепископ камчатский, курильский и алеутский Иннокентий писал о необходимости "также, как в первые времена заселена была Сибирь" переселять сюда выходцев из Европейской России, размещать их по почтовому тракту, можно и в зачет рекрутов, но без насильственных мер, считал он, не обойтись. Хозяйственное освоение присоединенных земель виделось делом будущего, сейчас же на первом плане стояли задачи укрепления имперских границ, а, может быть, и дальнейшего их расширения: закрепиться на естественных рубежах (на левом берегу Амура), создать в стратегически важных пунктах военные укрепления, обозначив новый участок имперского периметра сетью казачьих станиц, связанных между собой непрерывной линией. При выборе места для казачьих станиц руководствовались прежде всего соображениями удобства коммуникаций, чтобы расстояния между населенными пунктами были по возможности одинаковыми, равными почтовому перегону. Кроме того, на казачье население было возложенная тяжелая обязанность поддержания почтовой связи. За всем этим также стояло стремление удешевить закрепление края за Россией. Помимо использования казачества, традиционным была и принудительная целенаправленная, подчиненная военно-политическим целям, крестьянская колонизация, в том числе и штрафная. Освободив ссыльных и каторжных и отправляя на Амур Муравьев напутствовал их: "С богом, детушки. Вы теперь свободны. Обрабатывайте землю, сделайте ее русским краем..."⁴⁸. Важное значение как наиболее дееспособному колонизационному элементу архиепископ Иннокентий придавал раскольникам, что было, на первый взгляд, странно было слышать от православного иерарха⁴⁹. Местные власти на окраинах нередко оказывались в подобной ситуации, когда общегосударственная установка на распространение православной веры, как важного имперского фактора, входила в противоречие с колонизационными задачами. Пытались использовать и американский иммиграционный опыт, привлекая на Дальний Восток немцев-меннонитов, финнов и даже славян - чехов. Н.Н. Муравьев считал особо важным привлечь на свою сторону бурят, сделать их верноподданными империи. Этому должны были служить меры по поземельному устройству бурят, организация у них суда и самоуправления, регламентация положения ламаистского духовенства, преследуя при этом цель снизить религиозную зависимость бурят от ламаистских центров в Монголии и Тибете⁵⁰.

Постановка новых политических и колонизационных задач в дальневосточном регионе требовала и адекватного сопровождения территориального продвижения и размещения власти. Новая административная организация быстро расширяющейся окраины должна была обеспечить эффективность имперской политики. Миграция власти в региональном пространстве динамично меняла его административно-территориальную карту, следуя в фарватере имперской политики и отражая все ее изгибы.

После посещения Н.Н. Муравьевым в 1849 г. Охотска и Камчатки последовало образование 10 января 1851 г. Камчатской области во главе с военным губернатором, подчиненным напрямую генерал-губернатору. Причем Охотский округ отошел к Якутской области. 11 июля 1851 г. была образована Забайкальская область, что было подчинено преимущественно решению дальневосточных задач. М.А. Бакунин свидетельствовал, что идея создания Забайкальской области, "как точки отправления и опоры для завоевания Амура", родилась у Муравьева еще в 1849 г. во время поездки на Камчатку⁵¹. Действительно, направляясь на Камчатку, он подготовил и направил царю при рапорте 15 мая 1849 г. "пространную записку" по поводу Забайкальского края. В ней специально подчеркивалось, что поддержать российское влияние относительно Китая удобнее всего в Забайкальском крае, прибавив при этом, "который вместе с тем прилегает и к Амуру"⁵². Ссыльный декабрист Д.И. Завалишин, пользовавшийся в начале правления Муравьева его расположением, свидетельствовал, что существовал даже план перенести в Читу резиденцию генерал-губернатора⁵³. Очевидно одно, Муравьеву новая область была нужна как база для продвижения в Приамурский край, а может быть и далее...

По окончанию Крымской войны и смещения главного правительственного внимания на Амур, из Петропавловска в Николаевск были переведены все гражданские и военные учреждения. Очередная ликвидация Камчатской области⁵⁴ сопровождалась учреждением 31 октября 1856 г. Приморской области во главе с военным губернатором. Очевидно, Муравьев руководствовался желанием насадить на главные административные посты в крае своих приближенных, рассчитывая на дружный тандем будущих преемников М.С. Корсакова и П.В. Казакевича, которые соответственно и заняли посты военных губернаторов Забайкальской и Приморской областей.⁵⁵. Планировал он создание и Амурской казачьей линии, которая бы находилась под общим руководством забайкальского военного губернатора, сосредоточив, таким образов в его руках все сухопутные силы в крае. Однако уже в 1858 г. он отказывается от этой идеи, понимая, что без надежных и постоянных путей сообщения руководство всей линией из одного центра будет невозможно. Это приводит его к мысли часть казачьих войск на востоке подчинить приморскому военному губернатору, создав Уссурийскую казачью линию.

Следующий шаг в административно-территориальном переустройстве Дальнего Востока был сделан в 1858 г., когда Муравьев предложил образовать новую область - Амурскую ("вверх по Амуру, от устья реки Уссури до Забайкальской области"), на базе Амурской пограничной линии. Особенно подчеркивалась необходимость появления здесь военного губернатора "для сношений с приграничивающими манджурскими властями и для командования военною силою, границы наши по Амуру охраняющею"⁵⁶. Настаивал Муравьев и на возможно более простом управлении новой областью, предлагая дать губернатору максимум власти и самостоятельности. 8 декабря 1858 г. были расширены пределы Приморской области (за счет возращения в ее состав Охотского и Удского округов) и образована новая Амурская область. Амурским военным губернатором с местопребыванием в г. Благовещенске был назначен Н.В. Буссе. В рапорте Муравьева председателю Амурского комитета вел. кн. Константину Николаевичу о создании Амурской области подчеркивалось: "Айгуньский договор, утвердив за нами Приамурский край, положил начало новой деятельности правительства - административного устройства сего обширного края и заселения его"⁵⁷.

Однако Муравьев не намеревался останавливаться на этом. Понимая, что один человек из необеспеченного удобными коммуникациями физически не в состоянии управлять всей Восточной Сибирью и Дальним Востоком в специальной записке царю (22 февраля 1860 г.) он предложил новую схему административно-территориального устройства. В проекте предусматривалось придать особый статус Приморской области, наделив ее губернатора генерал-губернаторскими правами и предоставив ему командование портами, флотилией и всеми сухопутными войсками, а также право дипломатических сношений с Японией. К такому решению Н.Н. Муравьева-Амурского привела еще одна причина, которая не была прямо указана. Ему хотелось, отойдя от непосредственного управления краем, оставить своим преемникам, М.С. Корсакову и П.В. Казакевичу, широкие полномочия, проектируя первого на пост восточно-сибирского генерал-губернатора, а второго – приморского военного губернатора с генерал-губернаторскими правами. За собой Н.Н. Муравьев-Амурский на первое время планировал сохранить патронаж за ними, не занимая определенного поста в Сибири⁵⁸. Единственного достойного наследника своих трудов, способного взвалить на себя тяжелый груз управления огромным краем, он не видел, и это стало дополнительным побудительным мотивом предложить новое территориальное деление Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, "приноровленное к служебным способностям и специальности рекомендованных им преемников"⁵⁹.

В процессе обсуждения проекта 1860 года было высказано несколько новых идей об административно-территориальном устройстве Азиатской России, которые в следующие два десятилетия будут активно обсуждаться в правительственных кругах. Прежде всего это касалось необходимости создания на Дальнем Востоке «большой административной группы», в которую бы вошли Приморская, Амурская и Забайкальская области. Однако на единстве управления Сибирью и Дальним Востока тогда настояло большинство министров, аргументируя свой протест прежде всего продовольственной зависимостью Приморской области от восточно-сибирских губерний. Министров настораживало и разделение охраны китайской границы, не устраивал и вариант общего руководства, который намеревался сохранить за собой Муравьев-Амурский, находясь в Петербурге. Это могло дать ему несомненно важное положение и фактически придало значение министра восточных колоний. Очевидно, многим был памятен опыт управления Сибирью из Петербурга в начале XIX в. И.Б. Пестелем, который, пользуясь поддержкой Александра I и А.А. Аракчеева, по сути отстранил министерства от сибирских дел.

Но была еще одна, на мой взгляд, главная причина неудачи последнего муравьевского проекта. Интерес к Сибири, в том числе и к ее дальневосточной окраине, постепенно угасал. Приамурский край на время отошел в тень и правительственное внимание переключилось с Дальнего Востока на Среднюю Азию. Утрата интереса к Тихоокеанскому побережью была связана также с продажей в 1867 г. американских владений и общим упадком российского флота. В высших петербургских сферах начало превалировать сдержанное мнение о дальневосточном регионе, которое хорошо отразил в своих мемуарах военный министр Д.А. Милютин: "Эта отдаленнейшая из всех окраин России, пустынная, непроизводительная, лишенная путей сообщения, была похожа на оторванную колонию, мало полезную для метрополии. Изредка посещал эту страну иркутский генерал-губернатор, но эти дорогостоящие поездки приносили мало пользы. Редкое, разбросанное население едва было в состоянии прокормить себя, войскам же и морским командам Приамурской области даже продовольствие посылалось из Петербурга кругосветным путем и обходилось непомерно дорого. Гражданская администрация не имела средств к оживлению края "⁶⁰.

Хотя в начале 1860-х гг. идея создания нового генерал-губернаторства за Уралом не получила поддержки в правительственных кругах, это не означало, что она полностью исчезла из поля зрения государственных деятелей того времени. Тому свидетельством оживленная дискуссия 1860-х - пеpвой половины 1880-х гг. по поводу реорганизации административно-территориального устройства российского Дальнего Востока. Политический смысл этих затянувшихся четвертьвековых внутриправительственных дебатов вокруг адми­нистpативного обособления Дальнего Востока в Пpиамуpское генеpал-гу­беpнатоpство заключался в неясности понимания стратегического и геополитического значения дальневосточного региона в имперской политике, ведомственных противоречий в формулировке приоритетов развития региона. Особую позицию занимала высшая местная администрация, стремившаяся отстоять свои территориальные интересы, но вместе с тем выдвигая претензии на собственную трактовку и широких имперских задач в регионе. Создание в 1884 г. Приамурского генеpал-гу­беpнатоpства откpывало возможности, для выхода за жесткие pамки цен­тpализации упpавления, некотоpой пpавовой автономии и выхода за pамки общеpоссийского законодательства, pегламентиpующего поpядок оpганизации и деятельности местных оpганов власти. Более осведомленная в нуждах pегиона местная высшая власть могла бы подойти к вопpосам упpавления комплексно (чего требовал первый приамурский генерал-губернатор Н.А. Корф, предлагая в 1887 г. план развития региона), пpеодолеть ведомственную pазобщенность путем кооpдинации на pегиональном уpовне деятельности отpаслевых и теppитоpиальных учpеждений. На этом процесс имперского расширения и сопровождавшего его административного переустройства дальневосточного региона не завершился: в 1903 г. было создано Дальневосточное наместничество с центром в Порт-Артуре. И только неудачная русско-японская война остановила процесс внешней экспансии и заставила правительство внимательнее отнестись к внутренним факторам региональной организации власти.

Процесс поиска оптимального управленческого центра региона только начался при Муравьеве-Амурском и Николаевск-на-Амуре через 16 лет, как выразился К.К. Куртеев, был "брошен" ради Владивостока⁶¹. Другой доpеволюционный исследователь H.В. Слюнин писал по этому же поводу: "Пеpенося с места на место свой базис из Охотска в Петpопавловск, из Петpопавловска в Hиколаевск, потом во Владивосток и, наконец, в Поpт-Аpтуp, мы не де­лали самого существенного, не закpепляли кpая... Мы все вpемя чего-то ис­кали, не имея пpочной оседлости и напоминая местных кочевников"⁶². Присоединение амуpских земель повлекло за собой смещение оси освоения дальневосточных теppитоpий с линии Иpкутск - Якутск - Охотск – Петpопавловск – Ново-Архангельск, южнее - на линию Иpкутск - Чита - Благовещенск - Hиколаевск - Хабаpовск - Владивосток - Порт-Артур. Главный смысл миграции центра политической и административной власти на Дальнем Востоке заключался в переменах политического курса и поиске удобного морского порта, который бы обеспечивал дальнейшую имперскую экспансию. Составной частью регионального варианта имперских процессов стало изменение административно-территориального устройства региона, сопровождаемая напряженным поиском оптимальной модели организации управления.

Проводя политику, направленную на политиче­скую и административную интеграцию дальневосточного региона в единое имперское пространство, самодержавие стремилось придерживаться опреде­ленной последовательности при переходе от военно-административного упpавления к общероссийской бюрократической системе государственных учреждений. Однако система pегионального упpавления импеpии склады­валась в условиях сложных пpотивоpечий, поpожденных как неpешенностью общих пpоблем госудаpственного упpавления, так и спецификой той или иной окpаины. В определении административного устройства края местные власти столкнулись с целым рядом проблем, существовавших во системе государственного управления России: отсутствие оптимального соотношения отраслевого и территориального принципов управления, нескоординированность действий как центральных, так и местных учреждений, нерешенность на центральном и ре­гиональном уровнях проблемы "объединенного правительства", отсутствие на верху и на местах ясного понимания в какой степени допустима на ок­раинах управленческая автономия власти. В правительстве отсутствовало единство взглядов не только на содержание политики на Дальнем Вос­токе, но не было даже ясного представления о социально-экономическом и политическом статусе региона в составе Российской империи (окраина или колония). Отдаленный от центра, огромный и слабозаселенный край долгое время не имел ни четкого внутрен­него административно-территориального деления, ни твердо установлен­ных внешних границ. В условиях слабой информированности о положе­нии дел на Дальнем Востоке, а также при хроническом недостатке средств на его освоение, центральное правительство было вынуждено было допустить значительную самостоятельность региональной администрации в управлении.

На Дальнем Востоке самодержавие на протяжении XIX столетия использовало комплекс имперских идей и технологий, отразивших как общие, так и специфические черты российского варианта имперского строительства:

1. Использование в идеологическом обосновании имперского расширения на Дальнем Востоке как традиционных установок (историческое право на дальневосточные земли, право первооткрывателя), так и новых геополитических идей («естественные границы», континентальный или морской характер империи, колониальный раздел мира). Иррациональность имперской экспансии, слабо мотивированная экономическими потребностями государства.
   
2. Последовательное использование имперских окраин как военно-экономической базы для дальнейшего имперского расширения (Охотско-Камчатский край, Забайкалье).
   
3. Казачья, «штрафная», регулируемая (принудительная) крестьянская колонизация Приамурского края как форма имперского закрепления территории.
   
4. Толерантность в отношении инонационального и иноконфессионального населения.
   
5. Создание имперских региональных центров, нацеленных на внешнюю военно-политическую экспансию (или защиту от внешней угрозы). Восточные окраины империи воспринимались как географически обеспеченный тыл.
   
6. Административные центры не столько экономически «оцентровывают» подведомственную территорию, сколько обеспечивают связь с центром более высокого порядка и являются средоточием военной силы и бюрократии. Пpавительство на Дальнем Востоке испытывало известные тpудности в опpеделении местопо­ложения администpативных центpов, что объяснялось незавершенностью процесса расширения имперской территории, неясностью пеpспектив экономического pазвития (земледельческого или пpомышленного), а также затянувшимися споpами о континентальной или моpской напpавленности пpавительственной политики в этом pегионе.
   
7. Приоритет в региональных имперских процессах военно-политических задач над экономическими. Администpативно-теppитоpиальная оpганизация Дальнего Востока преимущественно определялась военно-политическими факторами, чем потpебностями наpодно-хозяйственного pайониpования.
   
8. Определяющее влияние на организацию регионального административного пространства политических и военных установок, исходящих как из центра, так и определяемых местной властью. Высокая степень зависимости региональной имперской политики от личностного фактора. Разногласия во взглядах на уровень и перспективы развития различных районов Дальнего Востока, на формы региональной управленческой иерархии вели к появлению многочисленных проектов административно-территориального переустройства региона, обусловили затяжной характер административных реформ.
   
9. Симбиоз военно-политических и гражданских хозяйственно-административных задач в управлении, и как следствие приоритет военных в региональном административном аппарате всех уровней управления.
   
10. Высокая степень автономности (скорее допускаемая, чем сознательно формируемая) региональной власти в политической, дипломатической, военной и административной сферах. Использование специфических политических и административных институтов, нацеленных на изучение, присоединение и управление новыми территориями (РАК, Амурская экспедиция). Отсутствие четкого разделения компетенций между центральными и региональными властями, ведомственные противоречия как на центральном, так и на местном уровнях управления.
    
11. Упрощенная система организации местного аппарата управления, опирающаяся на единоличный принцип власти главы администрации (генерал-губернатора, губернатора). Слабые возможности для контроля за действиями бюрократии всех уровней. Низкая степень коммуникативности в принятии и реализации управленческих решений.