Юлия Дмитриевна Шевченко Политическая культура советской и постсоветской России: воздействие институциональных факторов диссертация
| Вид материала | Диссертация |
| Политическая субкультура старшего поколения российских граждан 4.1. Доверие политическим институтам 4.2. Информированность и интерес к политике 4.3. Политическое участие |
- Результаты и перспективы институциональной модернизации России (диагностика на основе, 155.15kb.
- Государственная кадровая политика в постсоветской россии: политические функции, модели,, 671.38kb.
- Ой и неизменной сыграло с советологией злую шутку: ее ведущие представители оказались, 397.36kb.
- Реализация экономических и институциональных интересов собственников факторов производства, 719.57kb.
- Оценка и управление стоимостью имущества промышленного предприятия, 374.33kb.
- Политическая культура и идеологические процессы в республике беларусь» «Политическая, 221.91kb.
- Политология справочные материалы для подготовки к тестированию содержание, 784.53kb.
- Связи с правительством (GR) как новая социальная практика постсоветской россии, 383.5kb.
- Вопросы для итогового контроля по курсу ««правовая и политическая культура россии, 8.71kb.
- П. А. Цыганков Политическая социология международных отношений Учебное пособие, 4719.12kb.
Советологи обоих направлений - и «тоталитарного» (его умеренного варианта), и «ревизионистского» - часто сходились на том, что эволюция советской политической культуры имела место, и направление этой эволюции происходило в направлении демократизации политических ценностей. Можно предположить, что постсоветская политическая культура, такая, какой она была описана в предыдущем разделе - продукт эволюции советской политической культуры, которая, при такой логике рассуждений, была на порядок более авторитарной и недемократичной. Проверить эту гипотезу можно, используя те же параметры оценки и те же данные эмпирические данные. Данный раздел работы будет посвящен решению этой задачи. Затем на основании полученной информации будет проведен сравнительный анализ и сделаны заключения.
4.1. Доверие политическим институтам
В отличие от совокупных установок всех опрошенных возрастных когорт, представители старшего поколения оказывают систематически большее доверие политическим институтам. По данным ВЦИОМ (1993 г.), доверие съезду народных депутатов находилось на уровне 15,2% опрошенных («вполне заслуживает доверия»), Верховному Совету - 18,1%, президенту - 29,0%, правительству - 24,1%, Конституционному суду - 17,7%, местным органам власти города проживания респондента - 15,4%, армии - 49,6%, милиции, суду и прокуратуре - 23,5% (ВЦИОМ, 1993в: 47). У данной возрастной когорты менее выражена персоналистская ориентация в политических предпочтениях. При объяснении выбора при голосовании, мотивация «я поддерживаю ее лидера» доминирует только у 27,0% респондентов, тогда как в среднем эта мотивация распространена у 33,8% опрошенных (ВЦИОМ, 1995б:73).
Одновременно представители старшего поколения чаще выступают против реформ, проводимых правительством, высказывают свое недовольство ими. При том, что доверие политическим институтам вообще, а президенту - в частности, поддерживается на относительно высоком уровне, представители старшего поколения чаще негативно относятся лично к президенту: мнение, что он должен уйти в отставку, в 1994 г. было распространено у 37,3% опрошенных пожилых людей. Это выше, чем в среднем (ВЦИОМ, 1994в: 46). Но доверие другим политическим институтам у этой когорты неизменно является относительно высоким. Можно предположить, что недовольство президентом связано с экономической политикой, ответственность за которую возлагается именно на него. Иными словами, голосование носит скорее экономический, чем политический характер. В то же время выясняется, что представители старшего поколения более прочих респондентов склонны разграничивать институты власти и ее конкретных носителей. Это плохо согласуется с представлением о том, что авторитаризм - черта «классической советской» политической культуры. Правда, по данным массовых опросов, пожилые люди оказывают значительную поддержку идее установления диктатуры (37,4% не согласны с этим против 41,9% в среднем) (ВЦИОМ, 1994в: 46). Но (как уже указывалось в предыдущей главе), нередко оказывается, что идея «твердой руки» связана со стремлением к порядку, стабильности, регулярности выплаты пенсий. Плохо согласуется позитивное отношение к диктатуре и с установками относительно формы правления, когда 18,8% пожилых респондентов считают, что верховная власть в России должна принадлежать парламенту (16,6% в среднем), 29,5% - президенту (32,6% в среднем); поддержка президентской формы правления высока, но она ниже, чем в среднем (ВЦИОМ, 1994в: 45). Кроме того, после роспуска Верховного Совета в сентябре 1993г., пожилые респонденты реже других выражали мнение, что ситуация сосредоточения власти в руках президента полезна для наведения порядка (32,0% против 39,0% в среднем), и чаще склонялись к позиции, что такое положение опасно, так как угрожает ликвидацией демократических принципов управления страной (31,9% против 30,6% в среднем) (ВЦИОМ, 1993е: 32). Можно сделать вывод, что авторитарные установки у старшей возрастной когорты проявлены не слишком отчетливо. При этом доверие политическим институтам, в том числе и президенту, держится на относительно более высоком уровне.
Доверие государству подтверждается достаточно высоким (выше, чем в среднем) процентом голосования за партии власти. На выборах 1993 года за «Выбор России» проголосовали 15,1% пожилых людей (в среднем - 12,4%), за ПРЕС - 3,0% (в среднем - 2,06%) (ВЦИОМ, 1994а: 70). При этом удивляет относительно невысокий процент голосования за КПРФ - только 10,6%. Мне представляется, что этот факт весьма значим: если представители старшего
поколения голосуют именно за партию власти, значит, их лояльность КПСС в прошлом имела иные источники, нежели идеологическая приверженность.
Исходя из имеющихся данных, будет преувеличением говорить о политической культуре старшей возрастной когорты как о высоко идеологизированной, содержащей ярко выраженные социалистические ценности. Действительно, для старшего поколения большей привлекательностью обладает время до 1985 г. Но мотивация этого выбора сводится, главным образом, не к идеологическим причинам, а к вполне материальным преимуществам этого периода (невысокие стабильные цены, уверенность в завтрашнем дне, а кроме того - «я был/а моложе») (ВЦИОМ, 1994в: 46). При выяснении критериев «успеха в жизни», выясняется, что для старшего поколения более значимыми оказываются деньги (46,2%; в среднем - 38,1%), квартира, дача (46,2%; в среднем - 37,4%), тогда как такие потребности, как реализация своих способностей и необходимость добиться признания окружающих, занимают более периферийное положение (30,3% и 7,7% , а в среднем, соответственно, 33,0% и 13,8%) (ВЦИОМ, 1993е: 42). Таким образом, идеология вытесняется на периферию сознания, уступая место «слишком материальным» потребностям. Большая потребность в селективных стимулах свидетельствует о том, что политическая система в период социализации этой возрастной когорты поддерживала свою легитимность именно за счет них, вопреки идеологической риторике. Неудивительно, что представители старшего поколения выказывают большее недовольство проводимыми реформами: помимо того, что эта когорта оказалась действительно наиболее экономически пострадавшей, уровень ее потребности в удовлетворении селективных стимулов в среднем выше: это и обуславливает их большую неудовлетворенность экономической ситуацией.
Может сложиться впечатление, что приведенные выше рассуждения только в незначительной мере касаются вопроса о доверии политическим институтам. Думается, однако, что преобладание материальных потребностей указывает на источник высокого доверия политическим институтам, и, соответственно, высокой степени выраженности «подданического» компонента в политической культуре. В период «строительства социализма» доверие к государству, выражающееся в высокой степени поддержки политических институтов, было необходимым условием удовлетворения материальных потребностей, поддержания, а в перспективе повышения социально-экономического статуса (Roeder, 1989). При этом, по данным опросов старшей когорты, пожилые люди в целом мало ориентированы на иждивенчество. Они склонны быть деятельными, при потере работы довольно активны в поиске новой, готовы подработать (ВЦИОМ, 1993в). Люди очень зависели от государства, и ощущение этой зависимости сохраняется и сегодня, но не очевидно, что это вело к сознательному желанию находиться под опекой. Скорее, следует говорить о высоком доверии политическим институтам - с одной стороны, и о воспроизводящемся представлении о прямой зависимости между благосостоянием и политической лояльностью - с другой. Проявление данных установок сегодня свидетельствует о том, что существовавшие в советский период институциональные условия именно таким образом модифицировали политическую культуру, а механизмом приспособления была «культурная рациональность», адаптировавшая ценности акторов к политической системе.
4.2. Информированность и интерес к политике
Представители старшей возрастной когорты в целом оказываются весьма активными и заинтересованными (что выразилось, в частности, в более низком проценте неответов). Регулярность чтения газет (почти каждый день) выше, чем в среднем (37,2% против 30,4% в среднем). Кроме того, эти респонденты чаще слушают неразвлекательные передачи по радио (61,3% против 51,0%); по телевидению они чаще смотрят новости (78,8% против 71,9% в среднем) и общественно-публицистические передачи (17,8% против 14,7%). Чаще высказывают они и мнение, что политики на ТВ недостаточно (5,7% против 4,3% в среднем), а содержание передач в недостаточной мере отражает взгляды и интересы таких людей, как они (28,1% против 31,4%). Пожилые люди острее, чем в среднем, переживают новости (89,7% против 86,9%) (ВЦИОМ, 1993е: 38-40). Представители старшей возрастной когорты более чем в среднем активны в обсуждении политических проблем, не только в семейном и дружеском кругу, но и в общественных местах с незнакомыми людьми (ВЦИОМ, 1994г: 72).
Таким образом, можно констатировать, что политическую культуру старшей возрастной когорты отличает больший интерес к политике и информированность о ней, а также большая открытость в обсуждении политических тем. Чем может быть мотивирована данная установка? Я полагаю, что она связана с особенностям политико-институционального контекста времени, на которое пришлась активная социальная жизнь этого поколения. Для того, чтобы сохранять и повышать свой социально-экономический статус, необходима была информированность о политике, умение хорошо ориентироваться в текущей политической конъюнктуре. Привычка интересоваться политическими процессами сформировалась во многом потому, что от них - в силу прямого воздействия государства на жизнь граждан той эпохи - зависело благополучие отдельной личности. И действительно, 26,5% пожилых респондентов считают, что политические проблемы лично их затрагивают, тогда как в среднем таком мнение характерно только для 21,3%. (ВЦИОМ, 1994а: 51). «Приходской» компонент оказывается относительно слабо выраженным. Думается, что в период социализации, старшее поколение действительно чувствовало себя включенным в социально-политическую жизнь, но происходило это не столько в силу «высокой сознательности советского человека», сколько из-за того, что сама система стимулов (а именно, их значительная селективная направленность) побуждала интересоваться политикой.
Необходимость быть информированным о текущих политических процессах является ярким примером воздействия культурной рациональности, когда активность, как определенная культурно-политическая установка, стимулируется прямой полезностью именно такой стратегии.
4.3. Политическое участие
Как и интерес к политике, политическое участие, а именно высокая «партиципаторная» установка, имеет прямое отношение к культурной рациональности, мотивирующей именно такую стратегию поведения.
Массовые опросы с неизменностью фиксируют высокую установку на политическое участие, характерную для представителей старшего поколения. По данным Д.Бари и Л.Уэя, 80-90% представителей старшего поколения голосуют, тогда как из респондентов 1961-70 гг. рождения голосуют только 53% (Bahry &Way, 1994: 348). Я.Макаллистер и С.Уайт также отмечают, что старшее поколение более ориентировано на конвенциональное политическое участие: протестные формы активности для этой возрастной когорты менее приемлемы (McAllister & White, 1994: 609). Данные исследователи отмечают, что потенциал для массовых протестов вообще связан чаще с экономическими причинами, чем с политическими: такая же тенденция характерна и для представителей старшего поколения. Я.Макаллистер и С.Уайт полагают, что это следствие «социального обучения», восприятия политико-культурных установок в процессе социализации (McAllister & White, 1994: 610-2). Однако необходимо выявить истоки такого «обучения», которое трудно объяснить только эффективностью индоктринации. Думается, что причина высокого уровня мобилизации состоит в самом характере советской политической системы. Режим нуждался в поддержании своей легитимности, что и достигалось путем привлечения широких масс советских людей к демонстрации поддержки власти, т.е. к массовым коллективным действиям. Однако насаждаемая партиципаторная установка должна была находить рациональное подкрепление с точки зрения рядового участника массовых действий.
Как следует оценить высокую партиципаторную установку, если иметь ввиду структуру потребностей, характерную для старшего поколения? Возможно, мотивация активности и участия была связана с возможностью таким образом поддерживать и повышать социально-экономический статус: при существовавшем тогда политическом устройстве именно такой тип поведения одобрялся и поощрялся властью. При этом собственно идеологическое содержание участия отодвигалось на периферию. Правда, в современных массовых опросах пожилые люди воспроизводят традиционные стереотипы советского менталитета: равенство, ограничение доходов, высокую ориентацию на государство. Но при этом, как уже отмечалось, их отличает значительная ориентация именно на правящие партии, сегодня которые далеки от коммунистической идеологии; следовательно, первоочередное значение имеет именно доступ к власти. В 1993г. 15,1% людей старшего поколения проголосовало за «Выбор России» (это выше, чем в других возрастных когортах); в 1995 году за НДР проголосовало около 10% старшего поколения, что составляет приблизительно столько же, что и в среднем по выборке.
Вообще, особенности электоральных предпочтений представителей старшего поколения нуждаются в отдельном рассмотрении. Помимо относительно высокой поддержки правящих партий, пожилых людей, по данным опросов, отличают в целом умеренно-центристские политические ориентации. Обращает на себя внимание то, что среди старшего поколения поддержка ЯБЛока в 1993 году была на том же уровне, что и в среднем - 5,5% (ВЦИОМ, 1994а: 70). Феномен увеличения субъэлектората КПРФ в 1995 г. можно объяснить экономическим характером голосования. Если бы идеологическая приверженность действительно была устойчивой, то она проявилась бы и в 1993 году. Но это произошло только в ограниченном масштабе. Вообще, сам факт наличия протестного голосования заставляет усомниться в распространенном стереотипе, согласно которому советскому человеку свойственно только подчиняться власти. Хотя данные и свидетельствуют, что пожилой респондент относится к ней с уважением, он готов выражать протест в форме электорального выбора.
Д.Бари и Л.Уэй подчеркивают, что высокий уровень политического участия отмечается у пожилых людей вопреки малой вере в возможность влиять на принятие решений (Bahry & Way, 1994:350). Это указывает на особенность мотивации участия, характерную для старшей когорты: важно само действие, а не его содержательная сторона. Эту же тенденцию подтверждают данные М.Вимана и соавторов: пожилые избиратели голосуют даже вопреки отсутствию интереса к политике (Wyman et al., 1994: 597). Д.Бари и Л.Уэй отмечают низкий уровень вовлеченности пожилых людей в общественные организации (Bahry & Way, 1994:348). Очевидно, представители старшей возрастной когорты активны не вообще, а избирательно: только в том, за что в прежние времена их поощряла власть. Аргумент исследователей, состоящий в том, что данная социальная группа не обладает ресурсами, необходимыми для «затратных» форм участия, довольно уязвим: у пожилых людей есть по крайней мере некоторые важные ресурсы - например, время и информированность о политике. Это тоже свидетельствует о прагматической направленности их партиципаторной установки.
* * *
Подводя итоги характеристике политической субкультуры, сформировавшейся в эпоху социализма, можно сказать следующее. Ее отличает высокая степень выраженности «подданических» установок, тогда как «приходские» проявлены менее. Особенно силен «партиципаторный» компонент, но проявляется он не во всех формах политического участия, а только в конвенциональных - прежде всего, в электоральных. Эту субкультуру отличает менее выраженный персонализм в политических установках, а также сравнительно высокая степень доверия представительным органам власти. Важным фактором, влияющим на особенности данной политической субкультуры, стала структура потребностей, имеющих у этой возрастной группы, как выяснилось, преимущественно материальную направленность. Определяющим фактором, сформировавшим облик советской политической культуры, оказывается политико-институциональный дизайн и такая его характеристика, как высокая зависимость граждан от политических институтов. В качестве механизма, способствующего адаптации политико-культурных ценностей к существовавшим институциональным условиям, выступает культурная рациональность.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как говорилось в теоретическом разделе данной работы, особая констелляция трех компонентов политической культуры (а именно, доминирование «партиципаторной» при наличии также «подданической» и «приходской»), образует тип политической культуры, определенный Г.Алмондом и С.Вербой как «гражданская» культура. В настоящей работе гражданской политической культуре не приписывается нормативного содержания. Иными словами, она не рассматривается как тождественная либерально-демократической культуре западных демократий. Этот подход позволил по-новому взглянуть на советскую политическую культуру и выяснить, что обусловило именно такой ее характер.
При сравнении постсоветской политической культуры с советской становятся очевидными некоторые существенные различия по всем трем параметрам: доверие политическим институтам, информированность о политике и интерес к ней, политическое участие. Советская политическая культура, представленная старшим поколением российских граждан, отличается более высоким уровнем доверия государству. При этом важно учесть, что старшее поколение оказалось наиболее подверженным негативным эффектам перехода к рыночной экономике, что обусловило его в целом отрицательное отношение к экономическим реформам. Но доверие к политическим институтам выше; можно предположить, что при более успешном ходе преобразований, показатели доверия еще более повысились бы. Интерес к политике у старшего поколения тоже значителен. Что касается установки на политическое участие, то она особенно сильна, но - и это весьма примечательно - только в форме электоральной активности. Это можно объяснить сформировавшейся привычкой, но привычка и объясняется тем, что именно данный вид политического участия оказывался поощряемым властью.
Таким образом, оказывается, что советская политическая культура, ближе к «гражданской», чем постсоветская. Значит ли это, что советская культура была гораздо более демократической, чем принято считать, то есть наиболее адекватной теоретической линией оказался радикальный ревизионизм? Означает ли это, что Дж.Хаф, отстаивающий мнение, что внутри- и межгенерационные изменения имели значительные последствия, выразившиеся в постепенной либерализации политических ценностей (Hough, 1972: 25-45; 121-7), был прав? Это так, но только отчасти. Советская политическая система действительно сформировала ряд ценностей, приближенных к либерально-демократическим. В частности, это проявляется в том, что старшее поколение более уважительно относится к представительной законодательной власти и отличается меньшим персонализмом политических предпочтений. Хотя принципы «социалистической демократии» зачастую сохранялись только на декларативном уровне и фактически реализовывались в ничтожной мере, они все же проникли в ценностные установки советских граждан, и достаточно прочно (White, 1980). Но близость советской политической культуры к «гражданской», на мой взгляд, означает, что тезис, согласно которому последняя присуща лишь зрелым либеральным демократиям, может быть подвергнут сомнению. Безусловно, советская политическая система демократической не была. Это свидетельствует о том, что разведение «гражданской» политической культуры и институционального строя либеральной демократии вполне возможно. Больше того, советская политическая система оказывается именно такой политической системой, которая прямо способствовала формированию у граждан политико-культурных установок, описанных Г.Алмондом и С.Вербой как «гражданские».
Каковы же эти политико-институциональные особенности? Какие именно механизмы «культурной рациональности» заставляли советских граждан к ним приспосабливаться? Институциональный дизайн советской политической системы основывался на доминировании государства над гражданами, что находило отражение и в идеологической риторике, и в политических действиях власти. Благосостояние личности прямо зависело от политической лояльности. В этих условиях советскому гражданину, как рационально мыслящему актору, приходилось приспосабливать свои культурно-политические установки к системе. Наиболее выигрышной стратегией была лояльность. Так сформировалась высокая степень доверия политическим институтам, которая сегодня переносится на новые политические институты. Так же сформировались интерес к политике и установка на активное политическое участие. Ведь именно эти стратегии поведения были необходимы для максимизации «выплат»: первая - чтобы быть осведомленным о текущей политической конъюнктуре, а вторая - как средство демонстрации лояльности. Вторую стратегию усиливало то обстоятельство, что советская политическая система активно насаждала коллективизм как форму жизнедеятельность. Каждый член системы, находясь в коллективе, был «на виду», и его активность становилась таким образом заметной. Не могло остаться неотмеченным и уклонение от политического участия. Активность, посредством которой демонстрировалась лояльность системе, имела шансы быть поощренной, что и способствовало закреплению этой установки в сознании граждан. Кроме того, нельзя забывать об угрозе репрессий, служившей являлось дополнительным стимулом к участию (хотя отправку в ГУЛаг можно квалифицировать как предельное понижение социально-экономического статуса).
Почему же политический активизм старшей возрастной когорты поддерживается на высоком уровне и теперь, когда эффективность «выплат» за него практически сошла на нет? Дело в том, что электоральная активность остается способом выразить недовольство реформами. Нельзя сказать, что советских людей приучали лишь молчать; система не могла бы существовать только за счет репрессий. Легитимность политической системы должна была также поддерживаться эффективностью «выплат». В условиях советского режима успешная демонстрация эффективности должна была способствовать пропаганде новых политических ценностей. Лояльность по отношению к системе приходилось создавать путем внедрения в сознание различных групп советского общества убеждения в том, что новый государственный строй представляет собой наилучшее - или, во всяком случае, превосходное - средство для достижения их целей. В СССР наглядная демонстрация эффективности во многом сводилась к экономическому развитию. В условиях того, что С.Липсет назвал позже «революцией растущих ожиданий», «выплата» в категориях экономических благ, товаров и жизненных уровней приобрела большее, чем когда бы то ни было, значение. Этим, на мой взгляд, можно объяснить характерную для 1930-х - начала 1950-х гг. демонстрацию потребительских интересов и материальных достижений «простых советских тружеников». Таким образом демонстрировалась эффективность, что, в свою очередь, должно было укреплять легитимность власти и закрепление новых политических ценностей. Можно предположить, что электоральный протест является для пожилых людей формой демонстрации недовольства властью, особенно привлекательной в условиях, когда угрозы пострадать, то есть быть репрессированным за такое поведение, нет. То, что протест носит именно экономическую (а не идеологическую) направленность, подтверждается относительно малым процентом голосов, поданных за КПРФ пожилыми избирателями в 1993 году. Более того, голосование за коммунистов в 1995 г. можно объяснить тем, что ЛДПР, как средство «наказания» правительства, себя не оправдала.
Для обеспечения лояльности политический режим может использовать как коллективные, так и селективные стимулы. При этом на первом этапе становления нового режима более важными оказываются первые, но далее - вторые. Действительно, на раннем этапе становления советской системы (начало 1920-х гг.) именно идеология была фактором, ответственным за консолидацию общества. Однако затем стало ясно, что без эффективных экономических «выплат» легитимность политической системы подвергается опасности. Идеология, как коллективный стимул, постепенно теряла ценность, становясь средством приобщения к селективным стимулам. Это и стало стратегией большинства. В дальнейшем, когда, как отмечал Такер, идеология окончательно превратилась в выхолощенную идею, значимость коллективных инициатив еще более понизилась, а роль селективных - возросла. Это и определило, как представляется, потребительскую направленность культурных установок, отмеченную при анализе политической культуры старшей возрастной когорты.
Воздействие новых институциональных факторов отразилось и на постсоветской политической культуре. Прежде всего, нельзя не отметить, что в рамках этой культуры значительную роль играют коллективные стимулы к участию. Как показали выборы 1995 г. и раскол общества на президентских выборах 1996 г., долго такая ситуация сохраняться не может. От того, сумеет ли новая институциональная система сформировать эффективные селективные стимулы для большинства россиян, а не только для отдельных социальных групп, будет зависеть ее жизнестойкость. На сегодняшний день успех демократии в России зависит прежде всего от эффективности политических институтов.
Влияние новых политических институтов сказывается и в появлении новых политико-культурных установок, а точнее - в активизации тех ценностей, которые представляются современному актору наиболее адекватными существующим условиям. Это касается поддержки институтов президентства, парламента, многопартийных выборов, а также легальной системной оппозиции. Если культурная рациональность, подкрепленная реальными экономическими «выплатами», указывает актору, что поддержка этих институтов может положительно сказаться на его благосостоянии или статусе, можно ожидать закрепления соответствующих установок. Таким образом, постсоветская политическая культура действительно находится в стадии формирования. За счет воздействия политических институтов не возникают новые ценности. Скорее, формируется их констелляция, в которой по-новому распределены места между доминирующими и периферийными культурными ценностями, унаследованными в процессе межгенерационной культурной трансмиссии.
Политическая культура - не автономный феномен. Она подвержена влиянию политических институтов и обладает способностью приспосабливаться к их воздействию. Это не означает, что сформировавшиеся за долгий период культурно-политические ценности легко изменить. Но их соотношение может меняться. При длительном же сохранении статус-кво в основах институционального дизайна та или иная констелляция культурно-политических ценностей консервируется, а политическая культура приобретает качество устойчивого феномена.