Берегите наше Отечество Капсула с брестской землей – на Таймыре

Вид материалаДокументы
Я вернусь. Обязательно. Ждите!
Однажды средь ночи проснешься
Мячик выпадет из рук
Январь переживем. Февраль –
Я радуюсь тебе, как радуются дети
Вышел мельник белым Богом
Еле-еле качаются ели
Постой, земляк!
На краю земли суровой
Подобный материал:
1   2   3

«Я по белому цвету тоскую…»

Пишет бывший северянин

Год назад мы проводи-
ли на «материк» человека нестандартного и очень интересного, прожившего на Севере больше тридцати пяти лет, до мозга костей увлеченного страстью к фотографии и путешествиям. Четверть ве-ка назад встретились мы с ним однажды в одном
из таймырских поселков,
и крепко подружились.


Недавно получил от него известие из Белгорода, куда они уехали с женой по переселенческой программе. Владимир Гупалюк, о ком хочу рассказать, прислал много фотографий с замечательными таймырскими видами и людьми, встретившимися ему во время странствий по «Таймыру».

Объединение «Норильскремонт», в котором Гупалюк много лет проработал фотографом, поддерживал, да и сейчас тоже поддерживает, тесные шефские связи с таймырскими поселками. Благодаря этому мы с Владимиром часто встречались во время проведения традиционных праздников в Потапово, в Хантайском Озере, а то в Волочанке или в Усть-Аваме.

Переселившись на «материк», человек, хоть и оттаял от наших холодов со снегами и морозами, но, чувствуется, что загрустил. Душа, как говорится, осталась у него на Севере.

«Если в Норильске тосковал все время по зеленому цвету, то сейчас по белому тоскую, - пишет бывший северянин. – Нынче, правда, северная зима докатилась и сюда. Побаловала морозами и нас немножко. Но все равно это не то. Вы сейчас на Таймыре ко
Дню оленевода готовитесь. Оленьи упряжки по слепящему снегу скоро помчатся, обгоняя друг друга. А мы собираемся цветы в палисаднике высаживать…».

Гупалюк за тридцать пять лет исколесил Таймыр вдоль и поперек. По зада-нию редакции «Заполярный Вестник» работал на Диксоне, в Хатанге, Карауле. Его снимки публиковались и в нашей газете. А пару лет назад объектив фотокорреспондента зафиксировал и его самого в низовьях Енисея с Николаем Костецким – начальником административно-хозяйственного участка Заполярного транспортного филиала ОАО «ГМК «Норильский никель», тесно сотрудничающего с газетой «Таймыр».


Ё Владимир СОЛДАКОВ.

На снимке автора: Владимир Гупалюк (справа)

и Николай Костецкий

(в центре).


6 страница


На краю земли суровой...

...прошли почти 33 года его жизни…


Он, сколько его знаю, все мечтал вернуться в края, где родился – на Волгу. Но, в общем-то, мало верил в это. Как будто предвидел, что не уедет с Севера, и останется здесь. Навсегда…

Я вернусь. Обязательно. Ждите!

Напишу и, конечно, порву.

Я по паспорту северный житель,

А душою на Волге живу.

И, наверное, потому Александр Слижевич, приехавший на Таймыр в 20 лет, в конце этого же стихотворения неожиданно вдруг написал:

Однажды средь ночи проснешься

И необъяснимо поймешь,

Что ты никуда не вернешься,

А в этой квартире умрешь…

Умер он 1 февраля нынешнего года, отметив не так давно полувековой свой юбилей. На метеостанции Исток, где работал метеорологом под началом жены – Натальи Утукогир, родившей ему троих детей: дочерей Наташу с Таней и сына Сашку. Умер на рабочем месте, за радиостанцией – сердце подвело…

Наша газета не раз печатала Натальины сказки. Она однажды даже стала лауреатом литературного художественного конкурса имени Огдо Аксеновой, регулярно проводившегося раньше у нас на Таймыре. Лауреатом городского литературного конкурса, посвященного юбилею Дудинки, был и ее муж. Александр Слижевич победил тогда в номинации «Поэзия».

Это имя, к большому сожалению, не очень известно любителям поэзии. Другу Слижевича, поэту Сергею Лузану, всегда как-то больше доставалось внимания и славы, а Слижевич почему-то оставался в тени, хотя лирика его, как мне сегодня кажется, поглубже лузановской.

Не буду, однако, категорично этого утверждать, потому что уж очень трепетно отношусь к творчеству Александра, перед его поэзией просто преклоняюсь. А это, как говорится, дело вкуса, что, конечно, мешает объективной оценке.

Но лирика Слижевича действительно замечательна. Стихи его – прелесть! И как сказал кто-то из мастеров слова – «Поэты не рождаются случайно. Они летят с небес издалека…». Жаль, слишком мало печатался – всего несколько раз в нашей газете, столько же, пожалуй, в альманахе «Полярное сияние», да, помнится, еще в сборнике норильских поэтов «Гнездовье вьюг».

Мне повезло: последнюю, поврежденную книжку случайно обнаружил в киоске Дома культуры, купил и дал подписать Слижевичу. А он рассказал историю о том, как попытался, было, выпустить в свет свой стихотворный сборник.

Принес рукопись в одно норильское издательство, а ему говорят: «Плати. Издадим!».

- Понимаешь, - возмущался Александр, - я принес им свой труд, неплохие, между прочим, стихи. Но вместо того, чтобы за-платить автору за строчки, которые я вынашиваю годами, они предлагают заплатить им… Какая наглость, какое неуважение к человеку, который их, можно сказать, вы-страдал!

Какую-то часть из них мы, с разрешения Слижевича, опубликовали в нашей газете. Потом провели обсуждение его творчества на заседании литературного клуба «Северный ветер», не так давно созданного при Городском Центре народного творчества. Его директор, Галина Олеговна Скалецкая, пообещала, что при первой же возможности сборник в компьютерном варианте можно будет издать в ГЦНТ.

Нынче, как стало известно, появилась возможность выпустить сборник стихов таймырских поэтов. Правда, пока это держится в секрете, чтобы не спугнуть спонсоров, у которых планируется попросить денег на его издание. И есть большое желание «пристроить» в него часть стихов Александра Слижевича, которому при жизни так и не удалось выпустить свой сборник.

В заключение хотим сегодня представить вам некоторые из них, большинство из которых нигде еще не публиковались. А в первую очередь те, которые можно отнести к разряду «вещих».


Мячик выпадет из рук,

По полу покатится.

Побледнеет мальчик вдруг,

К матери попятится.


Вот и кончилась игра –

Все, малыш, кончается.

И вставать отцу пора,

Да не получается…

* * *

Устану. Стану старым,

Седым, как белый дым.

Все, что имею, даром

Оставлю молодым.


Уйду в туман вечерний.

Ни завесей, ни вех.

Под пересмех дочерний

И сына звонкий смех.


Они, возможно, что-то

Попробуют сберечь:

Любительское фото,

Записанную речь.


Улыбка на офсете,

Знакомый звук и цвет.

А мне на этом свете

Другого места нет.


* * *

Разорвется сердце, как граната.

Встанет дыбом мертвая земля.

Упаду с улыбкою солдата,

Вместо «Мама!» крикнувшего «…!».


Хорошо бы тихо, если можно.

В тундре или где-нибудь в степи.

Разрывайся сердце осторожно,

Рядом никого не зацепи.


Слижевич в последние годы работал метеорологом, а до этого жил в Норильске и трудился на одном из предприятий горнометаллургической компании. Долгое время был промысловиком совхоза «Хантайский», как раз в ту пору, когда здесь же добывал свой хлеб насущный его друг - Сергей Лузан. Если не ошибаюсь, промысловые угодья Александра Слижевича граничили с территорией Лузана, простираясь на сотни километров в районе таежной речки Аккит, которую он вспоминает в своих стихотворениях. Поэтически описывает охотничий, а также рыболовецкий промысел. И, наверное, многие стихотворения легко можно было бы объединить в так называемый промысловый цикл.


Январь переживем. Февраль –

неполный месяц,

А там уж недалеко до птичьего тепла.

Пока я не замерз, буди меня и смейся.

Забудь, что за окном ждет северная мгла.


Я радуюсь тебе, как радуются дети

Звенящему ручью, проталине лесной.

В безмолвии зимы ты – песенка о лете.

В траве твоих волос

мне дышится весной.


Мороз под пятьдесят.

Горит огонь в печурке.

Мне снова на лыжню по путику с ружьем.

Поправлю одеяло раскрывшейся дочурке.

«Ну что, моя любовь, январь переживем?».


* * *

Проснешься рано. Выглянешь в окно.

Увидишь лед остывшего залива,

Собаку, что восторженно-пугливо

Разглядывает каменное дно.


Холодный лес. Ни мертвый, ни живой.

Ему шуметь сегодня не пристало.

Под барабанным треском ледостава

Стоит вокруг, как полк сторожевой.


Промчится дробь, и снова тишина.

Прозрачен воздух до изнеможенья.

И кажется – еще одно мгновенье,

Загадка жизни будет решена.


На Енисее

Остры костры на берегу –

Казачьи пики.

Вода цыганскую иглу

Дробит на блики.

Ночной серебряный сентябрь.

Взгляд в бесконечность.

Кочует в небе звездный табор,

Храня беспечность.


Хвост молодого осетра

Ударит лихо.

И вновь у нашего костра

Тепло и тихо.


На отстреле

Плывут убитые олени,

А вечер долог, тих и стар.

Береговые тянет тени

На отведенные места.


Вминая камушки прикладом,

Молчит остывший карабин.

Воды тяжелая прохлада

Внушает запахи глубин.


Работа выполнена. Мясо

В бригадном варится котле.

А мужикам давно все ясно

На грешно-праведной Земле.


* * *

На высоком сухом берегу

Рваный бредень развесим на сушку.

Заварганим тройную уху,

И по кругу сосватаем кружку.


Замолчим у ночного костра,

Отогрев свои кости и душу.

И услышим, как свищет кора,

Словно что-то в ней рвется наружу.


И подумаем: «Так на роду

Начертали, и маяться поздно!».

Искры в небо, свистя, упадут

И остынут в холодные звезды.


Но особенно замечательна у Александра Слижевича его философская лирика. Строчки, в которых он осмысливает жизнь, довольно просты и понятны, хотя очень неповторимы по своей глубине. Жаль, мало места, а потому предлагаю прочесть лишь несколько из них.


Мельник

Вышел мельник белым Богом,

Закурил до облаков.

Прислонился пыльным боком

К сытой тяжести мешков.


Перемолот хлеб и норов,

Перемолот хлад и зной.

И село, и дальний город.

Перемолот путь земной.


Перемолот синий вечер,

Пламя красного зерна.

Остановятся навечно,

Онемеют жернова.


* * *

Давай обманем рыжих!

Уйдем в такую даль,

Где ангелы на лыжах

Летят через февраль.


Где все еще возможно,

Не сведено на нет.

И можно врать безбожно

Про тот и этот свет.


Где навзничь, но не насмерть

Упасть и не вставать.

И поднимать лишь на смех,

На крест не поднимать.


Где нам не сорок с лишним

И лишних рядом нет.

Где мы друг друга слышим

И слышимся в ответ.


* * *

Утолите жажду! Утолил.

Что теперь – смеяться или плакать?

На мольберте облако белил,

А в натуре грязь кругом и слякоть.


Суета. Поток очередей,

Покупающих меня и продающих.

Слишком много знающих людей,

Мало признанных, тем паче – признающих.


Ничего у жизни не просил.

Все сама с улыбкой подносила.

Утолите жажду!

Утолил.

От восторга зубы заломило…


* * *

Когда тебе еще нужна

Жена, что искренне нежна,

Уют и тонкость интерьера,

Зарплата, почести, карьера,

Еще не страшно.

Ужас весь –

Когда спокоен ты наружно

И все желаемое есть,

Но ничего уже не нужно.


Слижевичу не чужда была и граждан-
ская лирика. Как он, шутя, говорил, что жить в обществе и быть свободным от общества - нельзя. Постоянно живя у себя в глухомани, конечно же, очень переживал за все, что происходит в стране. Писал о том по-своему – тонко и очень лирично.


Еле-еле качаются ели

Над озябшей водой сентября.

Незаметно с берез облетели

Листья летнего календаря.


Приближается хмурое время –

Проливные дожди и шторма.

А потом, как тяжелое бремя,

Все живое придавит зима.


Не успели. Какая досада!

Не готово ни это, ни то.

Хорошо, в атмосфере распада

Кроме нас, не виновен никто.


Еле-еле качаются ели

Над озябшей водой сентября.

Мы еще ничего не успели,

Да и начали, кажется, зря…


Очень скучал по родине, хотя в его сочинениях это совсем почти не проявлялось. Однако не могу обойти вниманием одно из стихотворений, которое значится в рукописи под заголовком, написанным моею рукою - «Возвращение». Скорее всего, Саша под таким названием предлагал его опубликовать.


Постой, земляк!

Останови колеса.

Давай сойдем с асфальта на траву.

Потрогаем пшеничные колосья.

Я их сто лет не видел наяву.


Мы наверстаем время и дороги,

Мы перейдем пределы скоростей.

Ну, а пока пусть ссорятся сороки

И пусть скрипит устало коростель.


Мне очень долго птицы не скрипели.

Скрипели нарты, люди и полы.

И плакали скрипичные метели

Над замыслами северной поры.


Но, заедая снег колючим снегом,

Я клялся, что когда-нибудь вернусь

В богатую и птицами, и хлебом

Июлями натопленную Русь.


Не торопи! Пусть сердце на пороге

Не разорвет шальная карусель.

Пусть, как соседки, ссорятся сороки,

Скрипит, как дверь, уставший коростель.


Александр очень любил природу Севера, тонко ее чувствовал и, как никто другой, понимал ее красоту. Очень ценил промысловую свою профессию. Его стихотворением, посвященным этому традиционному занятию северян, и, как легко можно догадаться, самому себе, мы закончим сегодняшний рассказ о таймырском поэте Александре Слижевиче.


На краю земли суровой,

Где почти не тают льды,

Над избушкой промысловой

Одинокий тает дым.


Рыбака лицо рябое,

Роба в рыбьей чешуе.

Равнодушный шум прибоя

В равнодушной тишине.


Пена хлопьями сползает

По болотным сапогам,

А рыбак стоит и знает

Только то, что знает сам.


Что увидел, что потрогал,

Что до крови излюбил.

Сколько дров он по дорогам

Наломал и нарубил!


И теперь в краю суровом,

Где почти не тают льды,

Над его последним кровом

Одинокий тает дым…

Ё Владимир СОЛДАКОВ.

Фото из архива Александра Слижевича.