Изучение межпоколенной динамики матримониальных стратегий женщин и мужчин в Кыргызстане советского и постсоветского периодов

Вид материала

Эпоха застоя.
Гистограмма «Доля лиц, вступивших в межнациональные браки (в общем числе браков в данной этнической группе, конец 1980-х годов
Я не собиралась поступать в наш «мед»

Подобный материал:

1 2 3 4 5

Брачные стратегии поколения отцов. (80-е годы)

Эпоха застоя.

80-е годы 20-го века для Кыргызстана, как и для всего Советского Союза, стали переломными, совместив в себе «застой» социалистической системы и старт демонтажа государственного строя. В пространстве политической риторики это десятилетие получило официальное название «периода развитого социализма», которое во второй половине десятилетия путем политической реформации под руководством М.Горбачева перешло в «эпоху перестройки и гласности»^³¹.

В Кыргызстане для первых пяти лет характерна была инерция советского образа жизни и ощущение неприкосновенной стабильности жизни. Во многом это ощущение поддерживалось за счет того, что у руля партии в должности первого секретаря КП Киргизии уже около 20 лет находился Т. Усубалиев. Воспитанник сталинского режима, он построил авторитарный режим, сформировал и укрепил национальную элиту^³².

В составе проживавших в тот период в столице 552 тысяч человек, кыргызы составляли группу меньшинства (18%) и представляли три-четыре типа социальных статусов^³³. Одна из групп кыргызов – горожан была представлена влившимися не так давно в состав рабочего класса городской промышленности выходцами из сел. Группа была не столь многочисленной в силу затруднительности переезда из села и решения вопроса прописки в столице. Процесс рекрутирования кыргызов в рабочие жестко регулировался и носил постепенный и ограниченный характер. Тем не менее, именно в эти годы механизм перехода из сельчан в горожане приобрел четкость, популярность и реалистичность в среде провинциальных кыргызов. К 80-м годам количество горожан-кыргызов этой категории приобрело характер критической массы.

Другая категория кыргызских жителей представляла собой национальную номенклатуру, элиту науки, культуры и искусства. В силу немногочисленности этих людей, они организовывали сети социального взаимодействия и интенсивно поддерживали друг друга. Проживая в определенных районах города, объединенные профессионально, они составляли гомологичные круги общения, определяя знакомство и общение своих детей.

Именно в привилегированных кругах к этому периоду выросло первое поколение кыргызской молодежи, которое не знало кыргызского языка и не было хорошо знакомо с этнической культурой^³⁴, удалено от традиционных семейно-клановых структур^³⁵. Не имея права поднимать проблему утери национальной культуры и традиций, «русификации» своих детей в публичном пространстве, элитарные родители не беспокоились об этом. Перспективы образования и карьерного продвижения для молодежи были гарантированы только через владение русским языком. Кроме того, поколение родителей, родившихся и воспитанных в самые драматичные периоды советской власти, было поколением людей с противоречивым мировоззрением.^³⁶ С одной стороны, они отказались от своей бай-манапской феодальной традиции, это были представители старой гвардии коммунистов, большей частью искренне веривших в коммунистическую партию и коммунистическое будущее. В то же время, это поколение отцов было достаточно сильно интегрировано в семейно-родственные структуры и продолжало мыслить себя категориями рода. Неудивительно поэтому, что, несмотря на успехи государственной национальной политики^³⁷, в приватной семейной сфере все еще воспроизводились консервативные установки на предпочтительность моноэтнических браков.

Примерно такие же ценностные установки и мировосприятие характерны были и для третьей категории городских жителей – кыргызской интеллигенции, в том числе технических интеллектуалов, преподавателей, научных сотрудников, медиков... Расселение интеллигенции в городе происходило малыми «очагами». В каждом сдававшемся в эксплуатацию жилом доме работники разных сфер по «разнарядке» получали по 10% нового жилого фонда. Несмотря на разбросанность этих социальных групп в физическом пространстве города, между ними формировались сети общения. Особенное место, наряду с социальными кругами взаимодействия, организуемыми по профессиональным, территориальным признакам, занимали социальные сети на этнической основе. Таковые, в свою очередь были многообразны: в круги общения включались те, с кем учились, с кем работали прежде, соседи и т.д. Распространенной практикой были не только радушные застолья в каждой семье, но и коллективный семейный отдых. Таким образом, дети также своеобразно включались в общение, образуя уже свои круги и сети взаимодействия. Что и определяло впоследствии круг потенциальных брачных партнеров и брачных вкусов.

«У нас как получилось: я практически всех родителей моих друзей хорошо знал. Они или дружили с моими родителями или уж были хорошо знакомы. Мой отец геологом был, и я с ним в экспедициях побывал. Вот некоторые из моих друзей были как раз из этого геологического круга. Потом жили мы – там в подъезде, во- первых, почти все вместе работали, ну и в гости друг к другу ходили. Мои даже удивились, когда я с Москвы свою К. (жену) привез. Стоило, шутили, от дворовых подруг уехать, чтобы привезти дочь близких знакомых», - рассказывал респондент (кыргыз, 48 лет).

Образ жизни интеллигенции был много аскетичней, чем у номенклатурной элиты. Как вспоминает одна из респонденток (кыргызка, 52 года, ее отец работал министром): «Мы, конечно, тогда очень хорошо жили. У нас была домработница, которая всегда пекла такую вкусную сдобу. Мне всю жизнь с подругами не везло. С детства. Помню, мне одноклассница - подружка Д. очень завидовала. Вот был случай, договорились мы с ней пойти в «ЛунаПарк^³⁸». А мне отец с базы достал джинсы, за триста рублей. Ты представляешь, в то время как зарплата у людей была 100 рублей. Я прибегаю к ней, а она даже побледнела. Говорит: я не пойду. Я спрашиваю, мол, что случилось, мы же хотели вместе отдохнуть. Она и отвечает: я, говорит, на твоем фоне как уборщица выгляжу. Не пойду».

Описывая поколение молодежи 80-х из привилегированных кругов, важно отметить, что они были социализированы в духе советской идеологии, занимали активную жизненную позицию. Но в то же время, они совершали свой брачный выбор в основном в рамках «своей» социальной среды. Не диктат родителей, но государственная политика составляла «прокрустово ложе» выбора, в котором субъект был вынужден следовать схемам и стратегиям воспроизводства своего социального класса через брак. Установка на брачный выбор внутри гомологичных групп городской номенклатуры и интеллигенции была объективно обусловлена. Схожесть жизненных практик, унифицированные поведенческие и мыслительные образцы способствовали формированию гомологичных габитусов и диспозиций и обуславливали возможности выбора. Одна из респонденток (кыргызка, 49 лет) так объясняла свой брачный выбор: «Вот возьмем мою сестру, А. Как она выходила замуж? Она просто ходила со своим будущим супругом в одну школу, вечера мы тоже проводили вместе, потому что жили рядом, на Дзержинке^³⁹. Так и у меня. Мне кажется, я знала своего мужа, чуть ли не с рождения. Наши родители были в одной кампании, там все были партийные руководители, мы жили в одном доме. Вообще, у нас можно сказать, выбора то не было. Да, и потом. Это только потом, уже в последующем до меня дошло, кто его родители, что он из знаменитой семьи. А тогда, мы просто влюблялись, и нам было все равно, из какой семьи твой избранник. А сейчас знаете, я вспоминаю мамины слова, и до меня только теперь доходит мудрость кыргызов, которые придавали такое большое значение среде воспитания и статусам родителей. Но тогда, знаете, нас никто не принуждал. Да и не смог бы. Мой отец воспринимал наши выборы серьезно. Он говорил маме и другим: как моя дочь решила, так и будет, это ее жизнь. За это я ему очень благодарна».

Родители тех, чья юность проходила в конце 70-х начале 80-х годов, также обладали большим авторитетом, и все свои ожидания «вкладывали» в сознание детей^⁴⁰. Обычно роль коммуникатора и транслятора культурных традиций, ролевых ожиданий, исполняли матери^⁴¹, рассказывавшие своим детям показательные истории о «правильных, успешных детях» из знакомых семей и «неправильных, опозоривших своих родителей».

Не запрещая открыто браков с партнерами иной национальности, матери, например, рассказывали о несчастьях и проблемах, которые случались в знакомых и референтных для их детей семьях, где имелись межэтнические браки. Матери рассказывали и о том, как важно в замужестве / женитьбе показать всем, насколько семья «действительно культурна». Часто (по воспоминаниям респондентов) рассказывали, как сложно воспринимают русифицированных невесток или женихов в селе. Традиционны слова, которые говорили десятки матерей своим дочерям: «Как бы вы нас не опозорили», «Если будете вести себя так-то и так-то, вас в два дня выгонят из новой семьи. И потом меня ославят, что я не дала вам хорошего воспитания».

Кроме «закрытой» стратегии брачного поведения, воспроизводящей социальную группу со всеми присущими ей видами капиталов, в этот период возникали и другие брачные практики. Часто дети номенклатурных работников и культурной и научной элиты республики (кыргызской национальности) в этот период получали доступ к образованию в ведущих российских вузах^⁴². В таких случаях свой брачный выбор они осуществляли без участия, иногда и согласия родителей, а сам брачный рынок для них расширялся. Часто молодые кыргызские парни привозили из России невест других национальностей (славянок, прибалток, татарок и других). Также в интернациональные браки вступали молодые специалисты, после вуза получавшие направления на работу в населенных пунктах «союзного значения^⁴³», где межэтнические браки стали нормой.

Но в целом стремление к браку в пределах кыргызской этнической группы было ведущей тенденцией у молодых кыргызских девушек и юношей. Это положение может подтвердить статистический факт: у кыргызов показатели межнациональных браков были одними из самых низких в Советской стране.

Гистограмма «Доля лиц, вступивших в межнациональные браки (в общем числе браков в данной этнической группе, конец 1980-х годов)^⁴⁴

В заключении межэтнических браков обнаруживаются гендерные особенности. Среди девушек - кыргызок межэтнические браки были распространены в меньшей степени (5,8%), чем среди парней. Но при этом кыргызские девушки чаще, чем юноши во время учебы в российских вузах связывали свою жизнь с иностранными студентами. Свадьбы в таких случаях проводились исключительно «по-советски», как молодежные комсомольские, и на таких празднествах зачастую не присутствовали родители брачующихся. Для традиционной кыргызской культуры неучастие родни особенно странно, поскольку замужество расценивается как центральное событие в жизни девушки, и ее семья связывает с бракосочетанием большие планы и надежды. Одна из главных причин неучастия родителей и других родственников в брачных церемониях была идеологическая. Ведь хотя брачные партнеры наших девушек были студентами из «дружественных, социалистических» стран, тем не менее, такие браки рассматривались и на государственном уровне, и в обществе как неблагонадежные, свидетельствующие о моральной распущенности вступающих в брак девушек. Старожилы – горожане до сих пор помнят публичные обвинения и разбирательства в парткомах «персональных дел» заслуженных деятелей науки, искусства, партийных работников, которые объясняли товарищам по партии, почему они вырастили таких «политически незрелых» детей.

Одна респондентка, (женщина 53 лет, кыргызка), вспоминала о том, как ее сестра вышла замуж за венгра и уехала в Венгрию. В результате такого брачного альянса произошли драматические события: партийный комитет обвинил ее родителей, занимавших высокие административные посты, в том, что они воспитали «морально неустойчивую» дочь. На расширенном партийном собрании мать девушки была вынуждена отречься от дочери, чтобы сохранить свою служебную позицию. Долгие годы семья ничего не знала об отреченной, и только в начале 90-х годов она смогла приехать к своим родным. «Конечно, мы в семье часто говорили о ней, и мама всегда плакала и просила: ну хоть ты-то «нормально» выйди замуж. И так опозорила нас твоя сестра».

Другая респондентка (кыргызка 49 лет) вспоминала: « Я не собиралась поступать в наш «мед» (то есть медицинский институт). Я с детства готовила себя к учебе в Лумумбы (УДН), ходила в дом пионеров, изучала испанский. Но когда школу закончила, и отъезд стал вполне реален, родители «перекрыли мне кислород». Отец, будучи кадровым КГБшником, насмотрелся на дипломатов и внушил матери, что нельзя (этого) допустить. И мать начала меня обрабатывать: «Ты должна будешь там выйти за иностранца, чтобы жить на чужбине. Отца твоего из партии исключат, с работы уволят». Мои доводы, что я еду учиться, а не выходить замуж, не имели силы. В итоге я побоялась огорчить родителей. А позже, когда они узнали, что моя одноклассница вышла в Москве за немца из ГДР, они много раз говорили: «Бог спас нас. Посмотри, как Х. с женой (родители девушки) головы поднять не могут. Опозорила она их». Позже, уже после Советского Союза эта дочь им так стала помогать, они на нее теперь не надышатся. И я тогда маме стала говорить, вот, посмотри на дочь Х.. И мама сожалела, говоря, что какими они глупыми были».

Интересными представляются брачные стратегии представителей этнических меньшинств, например, евреев^⁴⁵. Хотя в бытовой сфере в обществе никогда не было антисемитских настроений, но скрытая дискриминационная политика государства все же не предоставляла шансов социального продвижения до высших позиций в государстве. Во всяком случае, несмотря на отсутствие очевидной дискриминации по этническому признаку, жизненная практика граждан во многом определялись этнической (еврейской) принадлежностью и именно в сторону снижения шансов на карьерное продвижение. Оценивая жизненные практики евреев в 80-е годы, психолог, профессор А.А.Брудный в устной беседе отметил: «Советская власть ничего не имела против кыргызов, но она только хотела, чтоб они не были кыргызами. Что касается евреев, она хотела, чтобы их не было вообще».

Лишь много позже этнический статус «еврей» (равно как и «немец») приобрел характер символического капитала: с открытием границ в более поздний период эти этнические статусы давали индивидам право эмигрировать за границу, в экономически развитые страны.

Но прежде чем позже «евреи превратились в средство передвижения», они предпочитали вступать в межэтнические браки^⁴⁶. Таким образом, они как бы меняли свою этническую идентичность, чтобы получить доступ в «социальный лифт^⁴⁷» и продвигаться в тех социальных нишах, которые они традиционно занимали во Фрунзе (преимущественно – преподавание в вузах, научная деятельность, медицина, сфера искусства, торговля).

То есть, евреям, немцам и некоторым другим представителям этнических меньшинств приходилось выбирать специальные стратегии выравнивания жизненных шансов и разрывов статусов в разных полях^⁴⁸. Браки представителей таких социальных групп были, в большей степени результатом рационального выбора. Последний благодаря габитусам и диспозициям, создавал условия для «правильного брачного выбора» на основе «романтической любви».

Признавая иррациональную и стихийную природу романтической любви, важно отметить, что есть большая доля рационального и прогнозируемого в таких сюжетах отношений. Так, П.Бергер отмечает: «Принято считать, что мужчины и женщины вступают в брак потому, что любят друг друга. Существует широко распространенный миф о любви как о сильном, неодолимом чувстве, сметающем все преграды, как о таинстве, которое пытаются постичь большинство молодых, а иногда и не очень молодых людей. Однако при исследовании реальных причин заключения браков не вольно возникает подозрение, что Купидон пускает свои стрелы в сердца людей независимо от их принадлежности к какому-либо классу, расе, религии, к группе с определенными доходами и образованием. Если предшествующее свадьбе поведение (его еще обозначают словом «ухаживание», скорее вводящим в заблуждение, нежели что-то проясняющим) исследовать глубже, то откроются такие каналы взаимодействия, которые подчас регламентируют поведение не менее жестко, чем ритуалы. Это подозрение усиливается по мере того, как выясняется, что в большинстве случаев не столько чувство любви порождает особые отношения, сколько, наоборот, точно выверенные и часто заранее спланированные отношения вызывают желаемое чувство. Иначе говоря, люди позволяют себе «влюбиться», когда для этого есть (или специально создаются) определенные условия»^⁴⁹.

В столичном городе также была представлена категория людей, занимавших маргинальное положение в советском обществе. Люди с ограниченными возможностями (слепые, глухие, немые и другие) со всей республики приезжали в Бишкек и проходили свои социализационные школы в специализированных школах-интернатах, учреждениях, которые существовали в стране только в столице. Представители этих групп, будучи слабо интегрированы в общество, но высоко сплочены в рамках своей социальной группы, практически не имели шансов выбрать брачного партнера вне своего маргинализированного сообщества. То есть гомология браков была обусловлена не личными предпочтениями представителей этих социальных групп, но условиями социально изолированного проживания и маргинализированного статуса.

Представленная и в определенном смысле вынужденная структура брачных выборов для маргинализированных групп, тем не менее, не воспринималась самими субъектами брачного союза принудительной и жесткой, а наоборот, позволяла делать выбор. Сходность жизненных практик и гомологичность габитусов и диспозиций придавали брачному выбору характер любви или другого мотива, в определенной степени зависевших от воли и желания субъектов брака.

Браки тех лет в воспоминаниях респондентов предстают как смешанный тип отношений, в котором причудливо сочетались элементы традиционной патриархатной культуры и современной культуры, ориентированной на эмансипацию и высокий социальный статус женщин.

Интересно, что, несмотря на сохранявшееся в большинстве семей инструментальное отношение к детям, особенно к девочкам, в обществе в ответ на пропаганду высоких достижений отдельных женщин – партийных и хозяйственных лидеров - сформировался гендерный идеал нетрадиционного типа. Так, в поколении молодежи 80-х те девушки, кто мог продемонстрировать родителям и близким твердость характера, способности к обучению и другие перспективные в профессиональном смысле качества, завоевывали в семье признание и право достигать успеха в карьере. К категории преуспевающих в учебе, в комсомольской деятельности девушек относились с уважением, пророча им не только замечательную государственную карьеру. В отношении таких девушек существовал иной стандарт социализации в семье и родственной структуре. Так, семья позволяла таким девушкам не осваивать премудрости кухни и прочей домашней работы, замужество для них не формулировалось как (единственный) достиженческий идеал. Люди старшего поколения находили даже параллели из эпического наследия, свидетельствовавшие о женской эмансипации^⁵⁰, доказывая, что в кыргызском обществе девушки традиционно могли завоевать право быть независимыми^⁵¹.

Некоторые респонденты нашего исследования также свидетельствовали, что «высоким» статусом обладали не только кыргызские девочки в семье, но и в определенных социальных кругах - невестки в семьях своих мужей. Обычно залогом уважительного отношения и признания относительной независимости невестки, по мнению респондентов, являлся высокий уровень образования женщины, и высокий социальный статус ее родителей / родни. Хотя, если быть более корректными, даже в самых высококультурных и элитарных социальных группах населения статус невесток расценивается как высокий, только относительно положения и позиций сельских невесток или кыргызских женщин прошлого. Так, одна из респонденток (кыргызка, 51 год) вспоминала: «Хотя меня мамаша пугала замужеством, вхождением в сельскую семью, у меня сложилось все иначе. Ну, может, потому что мой свекор был из провинциальной элиты. Так вот он меня очень уважал и понимал. Бывало, ждем гостей, он подойдет и предупредит: Сейчас придут бабушки, тебе придется надеть платок. Ты потерпи, вот они уйдут, ты снимешь его потом». А я тоже «не борзела». Помню, как мать мне велела не вставать спиной к свекру, не подбочениваться в разговоре со старшими, не перечить. То есть я думаю, у нас взаимное уважение было. Свекор мог мне воды полить, если я умываюсь, нормально это было. Тогда то я думала, что это в порядке вещей. И в то же время телевизор я смотрела, сидя у порога комнаты. Не то чтобы мне кто это велел или выражал недовольство, просто я так хотела выразить уважение к старшим».

Другая респондентка (кыргызка, 49 лет) также оценила свое положение в семье мужа как высокое: «Мой покойный свекор ко мне относился с уважением. В течение всех лет совместной жизни он обращался ко мне на «Вы». Так и говорил: Вы не «против», если придут вечером мои друзья? Представляешь?».

В целом, для разных категорий горожан основным фактором брачных стратегий в застойный период являлся фактор гомологии: профессиональной / классовой, этнической и пространственной^⁵².

Принадлежность к гомологичной профессиональной социальной страте.

Жизнь советского человека в анализируемый период была очень сильно профессионализирована, или, вернее организована в рамках трудовых коллективов. Праздники и будни проходили в рамках трудовых коллективов^⁵³. Поскольку люди в основном работали всю свою трудовую жизнь в рамках одного коллектива, а сами коллективы конкурировали с другими, то брак между сослуживцами был если и не наиболее предпочтительной моделью брака, то, во всяком случае, выступал в качестве позитивного образца. Не случайно знаменитые лирические кинокартины, составившие сокровищницу советского периода, посвящены именно любовным коллизиям человека трудового, на производстве, в гомологичном классовом слое: «Свинарка и пастух», «Светлый путь», и более поздние: «Служебный роман», «Москва слезам не верит». В выборе партнера в большинстве случаев индивиды ориентировались на представителей собственной классовой и профессиональной страты, гомология профессиональных и классовых статусов была одним из важнейших факторов брачных стратегий. Дети, рожденные в браках, где наблюдалась гомология профессионального статуса партнеров, зачастую были просто «обречены» воспроизвести профессиональные статусы родителей. В восьмидесятые годы в городе сложилось значительное количество профессионально-семейных династий в медицине, образовании, науке. Браки выступали одним из важных механизмов воспроизведения социально-профессиональной и классовой структуры общества. В номенклатурной среде стремление к классовой, профессиональной гомологии в выборе брачного партнера принимало форму стремления к воспроизводству социального и экономического капитала^⁵⁴ и воспроизведению избранности, элитарности.

В то же время стремление к гомологическому воспроизводству в браке не носило тотального характера. Немало было в этот период молодых людей, кто предпринимал стратегии преодоления влияния семьи и системы и нарушал установки на гомологичные браки. Так, респондент (кыргыз, 49 лет) вспоминал: «У меня жена, ну не из очень обеспеченной семьи. Отец мой хотел, чтоб я на дочке ихних друзей женился. Все меня уговаривал: «Эй, балам, бизге тен, жакшы билебиз, жакшы болот^⁵⁵». Ну, я тогда вот так сделал. Просто привел ее (в смысле свою любимую девушку) в дом и сказал: вот вам келин (сноха). Ну, я-то из обеспеченной семьи был, и меня тогда не интересовало, какое у нее сословие».

К слову сказать, эндогамия в отношении социального круга (привилегированного) в те годы, не имела признаков регионализма^⁵⁶, который укрепится позднее^⁵⁷, в период суверенной истории кыргызского государства.

Принадлежность к гомологичной этнической группе. Как уже было описано, для больших этнических групп в изучаемый период была характерна доминирующая установка на выбор брачного партнера внутри этноса. Для кыргызов стратегия на закрытые в рамках этноса браки на фоне активной массовой русификации представляла собой механизм воспроизводства этнической культуры, этнической идентичности. Неслучайно, установка на моноэтнические браки среди кыргызов в целом оставалась одной из важнейших, передаваемых от поколения к поколению^⁵⁸.

В случае подвергающихся скрытой дискриминации этнических меньшинств, межэтнические браки являлись механизмом выравнивания неконсистентных статусов индивида, своеобразным социальным лифтом или «кодом входа» в привилегированные группы. Как правило, представители таких групп населения обладали высоким культурным (зачастую и экономическим) капиталом, что обменивалось в браках на символические, политические и социальные капиталы партеров из других этнических групп.

Принадлежность к гомологичному физическому пространству (города). Несмотря на то, что советский строй наметил на коммунистическую перспективу все большее преодоление конфликтов и сглаживание объективных различий, сложившихся между городом и деревней, между умственным и физическим трудом и пр., противоречия эти, тем не менее, испытывали тенденцию к росту. Так, город активно развивался, в нем формировалась идентичность горожанина со специфическим образом жизни, мышлением, уровнем культуры. Развитие села отставало и доступ к культурной жизни, практически ко всем социальным ресурсам в селе был более ограничен. Образ жизни, обусловленный экономическим развитием, воспроизводил различные возможности и практики. Подчас городских разделяла с сельскими жителями большая культурная разница, чем это имело место между брачными партнерами в межэтническом или межклассовом браке. Различия были видны даже визуально. Поэтому в брачных стратегиях горожане стремились не выходить за пределы города, а сельские ребята понимали издержки брака с городскими партнерами^⁵⁹.

Территория, физическое пространство оказываются важным фактором поведения не только при выборе партнера, но и на протяжении всей супружеской жизни. Для кыргызских мужчин в течение всей супружеской жизни предпочтительно придерживаться своеобразного «правила избегания»^⁶⁰. Именно этот аспект брака как определенности физического пространства описывает в интервью один из респондентов (мужчина, кыргыз, 49 лет): «Дальше я дачу построил, а тут рядом дачу построил кайната (свекор) – мне пришлось подальше уехать. Ну, я ставил цели – и добивался».

Очевидно, что рассмотрение брачных практик ограниченного количества социальных групп, подчас занимавших поляризованные позиции в обществе, не исчерпывает всего спектра имевших место стратегий и ситуаций брачного рынка. Тем не менее, изучение субъективных и объективных данных о брачном поведении отдельных категорий горожан дает возможность выделить основные схемы брачной стратегии. В целом для браков данного периода характерно:

Осуществление выбора брачного партнера на основе романтической любви, в тесной связи со степенью пространственной и социальной (этнической /классовой/ профессиональной) близости,
Формализация брачного выбора, сокращение традиционных ритуалов в пользу советских брачных церемоний во время государственной регистрации,
Ослабление практики патрилокальных браков (хотя можно отметить сохранение доминирования патрилокальных браков в узбекских, уйгурских семьях). Решение о поселении молодоженов в родительской семье невесты или жениха было обусловлено сложностью «квартирного вопроса» в столице.

В целом, скрытая установка на моноэтничность и классовую / профессиональную гомологию брачного выбора, большой культурный разрыв между городской элитой и сельскими ровесниками, пространственная близость гомологичных по статусу и габитусам «своих» партнеров, а также позитивное восприятие социально гомологичных браков семьями брачующихся - все это представляло своеобразную неосознаваемую «железную клетку рациональности» брачной стратегии. При кажущемся богатстве выбора брачных партнеров (например, в среде городской привилегированной молодежи), у каждого из ограниченного круга сверстников брачный рынок был довольно ограничен.

Blog

Изучение межпоколенной динамики матримониальных стратегий женщин и мужчин в Кыргызстане советского и постсоветского периодов