Geum.ru

Правозащитный центр "мемориал" memorial human rights center

Вид материалаДокументы
1.3. «Власть» амира и идейные основы Джамаата КБР
Что касается нас самих, то мы против того, чтобы вообще употреблять слово «ваххабиты» в контексте Северного Кавказа
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   17

1.3. «Власть» амира и идейные основы Джамаата КБР


Мы не случайно оперируем выше такими понятиями, как «власть амира», «единоличное управление» и т.п. В светском государстве, где церковь отделена от власти, подобные определения в контексте религиозной общины могут показаться читателю странными. Однако нужно иметь в виду, что речь здесь, естественно, не идет о политической власти, но о власти сугубо неформальной, «делегированной» власти, которой члены Джамаата, по сути, добровольно наделили своего амира. Власть амира в Кабардино-Балкарском Джамаате простиралась далеко за пределы мечети. По признанию самих бывших членов Джамаата, амир – это «тот, кто отвечает за общину и за каждого из братьев в отдельности».

Такая ответственность предполагает достаточно жесткий контроль со стороны амира за поведением рядовых членов общины, поддержание среди них дисциплины и принятие мер воздействия в отношении тех, чье поведение, по мнению амира, не укладывается в рамки исламской морали. На практике эти меры воздействия проводились с помощью (неформального) шариатского суда, а также выражались в праве амиров всех уровней издавать «указы» или «приказы», обязательные к исполнению всеми членами общины. Ниже мы еще вернемся к разговору о шариатском суде и практике отдания амирами «приказов».

Наконец, амир джамаата мог и без решения шариатского суда применять меры наказания по отношению к своим подопечным. Речь идет о праве объявить того или иного члена джамаата «нечестивцем» (араб. «фасик»). Обвинение в «нечестии» могло сопровождаться своеобразным «остракизмом» по отношению к провинившемуся (с точки зрения амира) члену общины. В этом случае всем остальным участникам джамаата настоятельно (вплоть до приказания) рекомендовали избегать любых общих дел с провинившимся. Общаться с «нечестивцем» при этом не запрещалось. В отдельных случаях, если вина того или иного члена джамаата признавалась амиром слишком тяжкой, последний имел право исключить провинившегося из своего джамаата, что автоматически означало прекращение его членства в Джамаате КБР. Наши собеседники особо подчеркивали, что, несмотря на наличие в общине такого института как собрание, (маджлис) джамаата, исключение того или иного мусульманина из рядов общины не предусматривало коллегиального решения. Решение об исключении из джамаата местный амир (а в ряде случаев – амир КБР) принимал единолично.

Интересно, что, несмотря на наличие в Кабардино-Балкарском Джамаате неформальной «должности» кадия (судьи) шариатского суда, вершил суд преимущественно амир КБР либо его ближайшие помощники. Кроме того, в качестве судьи мог выступать амир Нальчика, разумеется, если дело не затрагивало интересы жителей других городов и сел. Доподлинно неизвестно, вершили ли шариатский суд амиры других населенных пунктов, кроме Нальчика. С достаточной определенностью можно утверждать лишь то, что на низшем уровне, уровне амиров местных джамаатов, институт неформального шариатского суда предусмотрен не был.

Практика шариатского суда в Джамаате КБР служит наглядным примером того, что стиль управления общиной амиром КБР, а также, в определенной степени, амирами нижестоящих уровней, был достаточно авторитарным. Используя политическую терминологию, можно сказать, что амир КБР Муса Мукожев объединял в себе «исполнительную», «законодательную» («указы» или «приказы» амира) и «судебную» власти35.

Возникает вопрос: с чем связана столь высокая централизация власти в Кабардино-Балкарском Джамаате, на чем основывается тот единоличный (если не сказать авторитарный) способ управления общиной, что был характерен, насколько мы можем судить, для амиров Джамаата КБР? Не было ли это следствием религиозных убеждений его членов, особенностей их вероучения, следствием идеологического влияния той или иной богословской школы в исламе?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо четко понять, к какому из идеологических течений (направлений) в современном исламе принадлежали сами члены Кабардино-Балкарского Джамаата и, в первую очередь, их руководители-амиры.

Этот вопрос имеет принципиальное значение. Вместе с тем, в научном мире нет единого мнения по поводу того, к какому из существующих в исламском мире (и в первую очередь, в таком ключевом регионе исламского мира, как Большой Ближний Восток) религиозных течений следует относить северокавказских (в частности, кабардино-балкарских) мусульман, отличительной чертой которых является их самоорганизация, основанная на джамаатах.

Так, отечественный этнограф, специалист по современному северокавказскому исламу к.и.н. старший научный сотрудник Центра этнополитических исследований Института Этнологии и Антропологии РАН А.А. Ярлыкапов не дает прямого ответа на этот вопрос, предпочитая говорить о «новом исламском движении» на Северном Кавказе. Вот что Ярлыкапов пишет по этому поводу в своей статье «Народный ислам и мусульманская молодежь Северо-Западного Кавказа»:

«Широко распространившееся на территории Центрального и Северо-Западного Кавказа молодежное исламское движение в статье называется новым исламским движением. Термин “новое исламское движение” имеет свои истоки в Кабардино-Балкарии. Именно здесь зародилось меткое название ”новые” или “молодые” мусульмане, обозначавшее преимущественно молодых людей, которые по своим убеждениям и вероисповедной практике несколько отличались от остальных, называвших себя “традиционными” мусульманами. Зародившись в среде самих мусульман, это разделение отражало реально существующие культурные различия между двумя указанными группами верующих»36.

В своих трудах Ярлыкапов пользуется также термином «ваххабиты», указывая при этом на различие между последними и теми, которых сам он называет «новыми мусульманами». По Ярлыкапову, понятие «ваххабиты» (или «северокавказские ваххабиты») абсолютно уместно к употреблению, поскольку широко используется самими мусульманами Северо-Западного Кавказа37.


Что касается нас самих, то мы против того, чтобы вообще употреблять слово «ваххабиты» в контексте Северного Кавказа38.

Мы еще вернемся к разговору о культурных отличиях между «новыми мусульманами» (по Ярлыкапову) и т.н. «традиционалистами». Вместе с тем, убедительное, в целом, утверждение Ярлыкапова содержит, на наш взгляд, спорный момент. Дело в том, что все наши собеседники из числа бывших членов Джамаата отказываются признавать себя «новыми мусульманами» или же «младомусульманами» (иногда встречается в СМИ для определения членов джамаатов). Сами они предпочитают называть себя «Ахл ас-Сунна ва-л-джама’а»39, т.е. мусульманами-суннитами самым что ни на есть общим понятием, не ассоциируя себя, тем самым, ни с одним из существующих в суннитском исламе течений.

Вместе с тем, говоря об идеологических основах Кабардино-Балкарского Джамаата, отметим, что представители всех известных нам течений и направлений в исламе так или иначе заявляют о своей приверженности принципам ислама времен Пророка Мухаммеда. В этом смысле самоидентификация членов Джамаата КБР как «людей сунны и согласия общины» не исключает их фактической (даже если и не всеми осознаваемой) принадлежности к тому или иному направлению (течению) в исламе. В этой связи будет уместно сказать о том, какие вообще исламские течения представлены в регионе Северного Кавказа. По мнению известного отечественного исламоведа и политолога, члена научного совета Московского Центра Карнеги д.и.н. А.В. Малашенко, «на Северном Кавказе исламская мысль представлена тремя направлениями — суфизмом (тарикатизмом), догматическим богословием и фикхом шафиитского и ханафитского мазхабов, а также салафийей».40.

Сам А. Малашенко прямо не называет Кабардино-Балкарский Джамаат салафитской общиной, однако отмечает, что «культурной основой для салафизма»41 [здесь и далее в предложении выделено нами – прим. авт.] в этой республике становится «сравнительно тонкий слой молодежи» из числа слушателей «ближневосточных (духовных) институтов и университетов» из Кабардино-Балкарии, вернувшихся на родину после окончания учебы за границей.

Кто эти студенты и выпускники исламских вузов, о которых говорит Малашенко?

Среди более чем ста молодых людей из Кабардино-Балкарии, направленных в 1990-е годы на учебу в арабские страны и Турцию, находились, в частности:

будущий кадий (судья) Джамаата КБР Расул Кудаев,

будущий помощник амира Джамаата КБР Анзор Астемиров,

ближайший друг и соратник Астемирова Руслан Одижев,

будущий амир кенженского джамаата и ближайший соратник Мусы Мукожева Андимиркан Гучаев (начиная с 2005 года – после ухода Мукожева и Астемирова в подполье – фактически осуществлял общее управление джамаатами вместо амира КБР),

будущий амир джамаата «Северный» Нальчика Тахир Ульбашев

и другие амиры местных джамаатов Нальчика и КБР.


Необходимо понимать, что речь идет о видных представителях мусульманского сообщества КБР, большая часть которых по возвращении из-за границы составила костяк Кабардино-Балкарского Джамаата, заложила его идейные основы, а меньшая, хотя и стала держаться обособленно от Кабардино-Балкарского Джамаата и не поддерживала его лидеров, однако в то же время находилась в жесткой оппозиции к руководителям ДУМ КБР (в разные годы рассматриваемого здесь периода ими являлись Шафиг и Анас Пшихачевы)42.

На наш взгляд, в один ряд с ближневосточными студентам из КБР можно поставить и самого бывшего амира Джамаата Мусу Мукожева, хотя духовное образование последний получал не на Востоке, а в самой Кабардино-Балкарии, если не считать его короткой стажировки в одном из исламских вузов Иордании. Важнее, однако, не то, где учился будущий амир Джамаата КБР, а то, как он сам себя осознавал. В одном из интервью Мукожев назвал себя сторонником салафитского направления43.

Здесь, на наш взгляд, необходимо сделать отступление и коротко, в общих чертах поведать о том, что представляло собой такое явление, как салафийя.