Geum.ru

По просьбе Иосифа Виссарионовича 5 октября, глубокой ночью, я выехал на юг, в сторону фронта

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

Через посланного мной капитана командир прожекторного батальона сообщил мне: может покинуть монастырь только по приказу командира саперного отряда. И назвал фамилию - майор Чернов. Это было уже кое-что.

Знаете рассказ Леонида Пантелеева о мальчике, которого старшие ребята, играя, оставили на посту, забыли о нем, а он находился там до вечера, до тех пор, пока появился военный, "освободивший" его от данного им честного слова. Дорого ценится такое слово у настоящих людей. Вспоминается мне этот рассказ каждый раз, когда думаю о боях в Истре.

Спросил у командира полка Суханова: долго ли продержится город? Тот ответил, что начали выводить тылы. Продержаться-то можно и сутки, и больше, немцы не пускают в Истру танки из-за пожаров, наверное, но город, того гляди, окажется в кольце, вражеские танкисты уже возле Манихино. Для меня это означало, что снимать с позиций прожектористов надо как можно скорее.

Поехали в Снегири. Там мне удалось связаться по телефону с Шапошниковым. Он обрадовался и моему сообщению, и тому, что я обнаружился: оказывается, звонил Поскребышев, разыскивая меня. Остальное, как говорится, было делом техники. Через штаб Западного фронта разыскали командира сводного саперного отряда Чернова, ему было передано соответствующее распоряжение. И вот ведь очередное коленце фортуны: оказывается, Чернов в это время тоже находился в Снегирях, поблизости от того дома, откуда я звонил Борису Михайловичу. Но разве угадаешь!

18-й прожекторный героический батальон, то, что уцелело от него, удалось вывести из монастыря. Новоиерусалимская святыня не подверглась полному разрушению, было с чего начать потом восстановление. А вообще в Истре после тех боев уцелело лишь несколько зданий. Да, во всем городе три-четыре дома и еще дощатый киоск на пригорке, тот самый киоск, за стенами которого "укрывались" мы с Сухановым. С командиром полка тогда еще обычной сибирской дивизии Афанасия Павлантьевича Белобородова, в будущем дважды Героя Советского Союза. Дивизии, которая через несколько дней станет 9-й гвардейской. Заслужить звание гвардейцев при отступлении - такое бывает редко.

И согласитесь, хороший рассказ о мальчике, умевшем держать слово, написал Леонид Пантелеев. Может, тот повзрослевший мальчик как раз и командовал 18-м прожекторным батальоном в Новоиерусалимском монастыре?! [Вскоре после того, как эта глава была впервые опубликовала, меня разыскал через "Роман-газету" Михаил Анатольевич Барышев, последний, вероятно, доживший до наших дней воин героического батальона, сражавшегося в Новоиерусалимской святыне. Последний из тысячи… Кто же он, начинавший свой путь рядовым бойцом? Родился в 1916 году. С юности страдал пороком сердца, и был признан негодным к строевой службе. Однако с первых дней войны добровольцем вступил в армию, оказался в 18-м прожекторном батальоне, стал сапером. Прошел долгий путь от Москвы до Эльбы через Кенигсберг и Берлин. Ранен несколько раз. После окончания военно-инженерного училища работал на строительстве московского метро и других объектом, позже руководил бригадой ("мастера золотые руки") по изготовлению макетов для Политехнического музея (действующие макеты химических заводов, машины Ползунова, гидротурбины Красноярской ГЭС, первого атомного реактора), макетов для Академии наук ("токамак-10", радиолокация планет и др.), для международных выставок. Все сделанное умом и талантом М. А. Барышева отличается профессиональным мастерством, в чем могут убедиться посетители Московского политехнического музея.

Один из тысячи... Вместе с Михаилом Анатольевичем мы провели встречу с читателями - московскими учителями. Он вручил мне добротную красивую авторучку, пожелав писать ею последующие главы книги (Примеч. автора).]


17

Бессмысленно делить славу. Она равно принадлежит и тем, кто сражался на безвестном болоте у безвестной деревни Борки, и тем, кто держал последние рубежи в Подмосковье. Да и кто властен определить, когда, на какой черте начинались события, изменившие ход второй мировой войны, развенчавшие миф о непобедимости немецких армий?! Может, между Орлом и Тулой, где танкисты Катукова затормозили прорыв бронированной гудериановской лавины?! Может, на Бородинском поле, где 32-я дальневосточная стрелковая дивизия полковника Полосухина трое суток держала противника?! Может, в отчаянных контратаках кавалерийской группы Доватора?! Или при героической обороне волоколамско-истринского направления, когда потери в 16-й армии генерала Рокоссовского были такими, что из строя выбывали девять бойцов из десяти?! Подвиг всех воинов одинаков для Родины.

Нет смысла делить славу, но с той же очевидностью надобно отдавать должное тем, кто ее заслужил. И, говоря о Московском сражении, я бы опять особое внимание уделил войскам генерала Белова. Меня упрекали и упрекают в том, что я отношусь к этому полководцу с пристрастием, которое, дескать, исключает объективность оценок. Так часто упрекали, что я и сам начал сомневаться: а вдруг личная симпатия к умному интеллигентному человеку берет верх? Решил перепроверить себя. Взял книгу генерала Гудериана "Воспоминания солдата". И что же? Там корпус Белова упоминается по 1941 году чаще всех других наших соединений. В дневниках начальника германского генерального штаба Гальдера фамилия Белова с осени 1941 по весну 1942 года встречается чаще всех других наших полководцев.

Есть очень добросовестный труд - справочная книга "Разгром немецко-фашистских войск под Москвой", выпущенная Воениздатом в 1964 году. Редактировал ее Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский, выдающийся штабист, известный своей скрупулезной точностью и принципиальностью. Так вот, в этой книге фамилия Белова упоминается чаще всех других, на 45 страницах! Второе место у Гудериана - на 22 страницах. Для сравнения: Доватор - на 7, Катуков - на 6, Рокоссовский и Панфилов - каждый на 5. Показательная цифирь. Так что не случайно привлекаю я внимание читателей к не очень-то известному противоборству двух выдающихся полководцев, немецкого "танкового бога" Гудериана и нашего кавалериста Белова. Тут как в зеркале, ход первого периода войны.

И еще одно соображение. Лет через двадцать после того, как отгремели последние залпы, меня пригласили выступить в День Победы в одну из школ Звенигородского района. Обычное выступление ветерана. Увлекся, рассказывая детям, как в моем представлении развивались военные события в Подмосковье. Думалось, хорошо выступил. А в раздевалке случайно услышал разговор. Женщина, вероятно мама, спросила девочку с красным галстуком, на вид пяти- или шестиклассницу.

- Не скучно было про войну слушать?

- Нет, дяденька на доске карту рисовал, потом стрелы - наша стрела на немецкую. Про Сталина говорил, про Жукова, а про войну-то и ничего...

Устами ребенка глаголет истина. Конечно, я излагал события на том уровне, который был мне ближе. Как подметила ленинградская поэтесса:


У каждого была своя война,

Свой путь вперед, своя дорога к бою.

И каждый был во всем самим собою,

И только цель у всех была одна.


Судьба битв и сражений решалась не только замыслами и делами Шапошникова, Сталина, Жукова, других высших руководителей, но и в значительной степени действиями фронтовиков, так называемых генералов поля боя. Позвольте подробнее показать, как это происходило. В тех сложных условиях, когда кавкорпус Белова брошен был под Каширу, навстречу танковой армаде Гудериана.


* * *

Ровно в полночь с севера въехала в Мордвес легковая автомашина. Медленно двигалась она по центральной улице, огибая свежие воронки. Старый маленький городок будто вымер. Ни огонька, ни человеческого голоса. Днем Мордвес бомбили немцы, окна многих домов зияли черными провалами. На перекрестке дотлевали остатки пожарища.

Старший лейтенант Михайлов, адъютант Белова, весь в напряжении. Палец - на спусковом крючке автомата. Тишина обманчива, не наскочить бы на гитлеровцев!

В это же самое время в Мордвес с юга, со стороны Венева, въехала другая автомашина, в которой находились два генерала: командующий 50-й армией Болдин и его предшественник на этом посту, только что сдавший свои дела. Как и было условлено, машины встретились в центре города. Михайлов и адъютант Болдина пошли искать место, где можно поговорить. Ходили от дома к дому, стучали в окна - никто не отзывался. Наконец в небольшом домике им открыли дверь. У хозяйки нашлась керосиновая лампа. При ее тусклом свете генералы разложили на столе карты.

Болдин познакомил Белова с обстановкой. Советские дивизии в районе Венева отброшены и рассеяны, 50-я армия разрезана надвое. У Болдина осталась только охрана и группа связистов. С ними он намерен пробиваться к главным силам армии в полуокруженную Тулу.

Павел Алексеевич хорошо понимал, какую угрозу несет новый рывок Гудериана. Нет сомнений, что фашисты хотят выйти к Оке и захватить переправы через нее, чтобы наступать на Москву. Потерять Каширу - значит лишиться мощной ГРЭС, оставить Ожерельевский железнодорожный узел. А самое страшное - открыть фашистам прямую дорогу к столице. И на всем этом направлении нет сил Красной Армии, способных отразить удар танкового тарана. Никаких сил, если не считать поредевший в боях кавкорпус Белова. Только успеют ли конники, колонны которых растянулись по проселкам в лесных массивах между Серпуховом и Ступино, выйти к Кашире раньше немецких войск? Путь слишком долог, а времени мало. Но даже если кавалеристы и успеют, что смогут сделать они в единоборстве с лавиной бронированных машин?

- Ну, Павел Алексеевич, ваши предложения? - Болдин с надеждой смотрел в усталое, землистое лицо кавалерийского генерала, о боевых делах которого был изрядно наслышан.

Белов задумчиво поглаживал большим пальцем правой руки щетку усов. Ответил негромко:

- Сейчас пошлю делегатов связи к командирам дивизий. Объясню обстановку и потребую использовать все средства, чтобы ускорить марш. Политработники расскажут людям, люди поймут... В первую очередь прикрою мосты через Оку. Это главное. С утра буду в Кашире. А сейчас - спать. Прошлую ночь я не ложился.

- Немцы близко, - предупредил Болдин. - Может появиться разведка.

- Утром появится, - ответил Павел Алексеевич. - По ночам они не воюют, если мы их не вынуждаем. Да и холодно, в избах сейчас отсиживаются. На всякий случай шофер подежурит во дворе возле машины.

- Останусь и я! - решился Болдин. - На ногах засыпаю, а лень завтра трудный, ох и трудный! - вздохнул он.

Утром, напившись крепкого чая из хозяйского самовара, Павел Алексеевич вышел на улицу. До рассвета было еще далеко. Морозец настолько крепок, что перехватывало дыхание. Сыпался мелкий, едва приметный снежок, причем сыпался, наверно, давно - все вокруг было белым и чистым.

Генерал Болдин отправился на запад. Павел Алексеевич выехал в Каширу. После его отъезда не прошло и часа, как в Мордвес ворвались немецкие танки. Не задерживаясь в городе, они двинулись дальше. Дорога на север была пустынна. На свежем снегу виднелись только следы колес, оставленные машиной Белова.


* * *

Деревня Пятница вытянулась вдоль шоссе двумя рядами старых, почерневших от времени домов. Лишь немногие крыты жестью или дранкой, на остальных - черная, улежавшаяся солома. Гнулись под ветром гибкие ветви ветел. В овраге, куда полого сбегало шоссе, намело уже небольшие сугробы.

Павел Алексеевич вышел из машины, огляделся. Нет, здесь не особенно выгодное место для обороны. Да и до Каширы далековато: километров семь-восемь.

- Поехали дальше, - сказал шоферу.

Было уже совсем светло. Справа вдали виднелась красная черепичная крыша в деревне Чернятино. Скорее всего, школа. Промелькнул небольшой голый лесок. Перевалили гребень, и дорога снова пошла вниз, спускаясь в просторную глубокую долину, промытую ручьем Мутенки.

"Препятствие для танков, - подумал Павел Алексеевич. - Мост деревянный, взорвать или разрушить немедленно. Пусть повозятся фрицы. С северного ската хороший обзор и обстрел, далеко просматривается дорога. Окапываться надо вон там, чуть повыше. А Кашира за гребнем. Ока и мосты тоже. Немцам не видно... Тут и станем. А второй рубеж - на гребне..."

Машина поравнялась с приземистыми постройками, похожими на свинарники. Павел Алексеевич удовлетворенно хмыкнул: как раз в том месте, где он наметил первую линию, вправо и влево от дороги тянулись зигзаги окопов с ячейками для стрелков, с пулеметными площадками. Видны были даже несколько дзотов. Все запущено, присыпано снегом. Но главное - не нужно будет долбить мерзлую землю! Спасибо жителям - не зря потрудились.

Из-за построек выскочили пятеро в гражданской одежде, с винтовками. Пальто подпоясаны ремнями с подсумками. Противогазы через плечо. Парни молодые, допризывного возраста. Лишь командир постарше. Видно, учитель.

- Предъявите документы! - потребовал он. Павел Алексеевич вытащил удостоверение. Учитель прочитал, моргнул удивленно несколько раз, козырнул неумело.

- Кто вы такие? - спросил Белов.

- Бойцы каширско-ступинского истребительного батальона, - сказал учитель и добавил не без гордости: - Все добровольцы!

- Регулярные части в городе есть?

- Не знаю... Зенитчики, кажется... Тюренков, что ты говорил о зенитчиках?

- Четыре пушки в садах стоят, сам видел.

Павел Алексеевич вырвал из блокнота лист, положил на планшет, написал приказание зенитчикам: немедленно выдвинуться к ручью Мутенки на городской оборонительный рубеж и приготовиться к отражению немецких танков. Мост уничтожить. Об исполнении донести генерал-майору Белову на каширский почтамт не позже 10.30.

- Товарищ боец, - повернулся генерал к пареньку в мохнатой ушанке и больших растоптанных валенках, которого называли Тюренковым, - Быстро эту записку - зенитчикам!

- Сделаю! - У паренька перехватило от волнения голос. Глотнул воздуха: - Я пулей!

И помчался по целине, высоко вскидывая ноги. Белов пожалел его: перестарается, запалится парень. Кто-то из ребят напряженно засмеялся:

- Во нарезает Колька!

- Недаром лучший бегун в классе!

- Шапку не потерял бы. У младшего братишки шапку-то взял.

Садясь в машину. Павел Алексеевич придержал дверцу, спросил командира истребителей:

- Вы педагог?

- Да. Эти мальчики - из моего выпускного... А в чем дело? Не так что-нибудь? - встревожился тот.

- Нормально. Передайте комбату - всем благодарность за бдительное несение службы!

Произнес бодро-весело, по-генеральски, скрывая горечь. Разве можно посылать необученных людей, ребятишек-школьников навстречу кадровым, отлично вооруженным солдатам?! Появится немецкая разведка, и лягут трупами все пятеро, не причинив врагу никакого вреда... А педагог этот еще и беспокоится: может, не так что-нибудь...

- Остановись! - снова приказал Павел Алексеевич водителю. Они поднялись на гребень - самое лучшее место, чтобы осмотреть незнакомый город, уяснить особенности его расположения.

Кашира раскинулась по огромному косогору, спускавшемуся к Оке. Справа дымили вдали высокие трубы электростанции. Ближе - железнодорожные пути, мосты через замерзшую реку. Несколько церковных колоколен среди приземистых домов, заборов, голых садов. Прямо перед собой видел Белов центральную улицу, бежавшую вниз. На ней больше кирпичных зданий. Особенно выделяется массивная соборная церковь. Почтамт где-то поблизости от нее...

Если немцы прорвутся вот сюда, на гребень, к крайним домам, Кашира будет потеряна. Враг сможет контролировать огнем весь город и переправы, будет господствовать над низким равнинным левобережьем. Значит, обязательно нужно удерживать рубеж на ручье Мутенки.

Чем удерживать?!

С надеждой смотрел Белов за Оку, на однообразно сиреневые массивы лесов - не покажется ли оттуда колонна войск? Нет, незачем предаваться иллюзиям. Перед ним лежал пустынный город, затаившийся в тревожном ожидании. Что впереди? Кровопролитие, бой, пожары? Или наши уйдут, а на тихие родные улицы ворвутся чужие солдаты, насильники, грабители, убийцы, от которых не будет никакой защиты, никакого спасения...

Словно бы тысячами детских, женских, старческих глаз смотрел город на генерала, который стоял на гребне косогора. Нет, не он осматривал в бинокль монастырь за рекой и левобережные леса - это они: эти леса, поля, города Кашира и Ступино - с волнением и надеждой глядели на одинокую человеческую фигурку в длинной шинели. И наверно, сама Москва видела его издали, этого человека, стоявшего на последнем перед столицей выгодном рубеже, на последней водной преграде.

А что он мог?

По дороге, по которой он приехал, ползли следом за ним танки Гудериана. Может быть, пятьдесят. Может быть, восемьдесят или еще больше. А путь им преграждала одна зенитная батарея. И еще школьник Тюренков с тремя товарищами и со своим учителем...

Никогда еще не попадал Белов в такое положение. Он был генералом без войск. Как в кошмарном сне! Видишь страшное чудовище, надвигающееся на тебя, а остановить не способен. Время, время! Вот в чем вся суть! Как угодно, лишь бы выиграть часы до подхода кавалерийских полков!

Он поехал на почту - так было условлено с начальником штаба корпуса полковником Грецовым. Телефонная станция, к счастью, работала. Дежурили две женщины. Одна пожилая, степенная, по фамилии Козлова. Вторая, молоденькая, так робко назвала себя, что Павел Алексеевич не расслышал.

- Товарищ генерал! - обрадовалась Козлова. - Вы Белов? Вам все время звонят, даже из Москвы. Сейчас я вас со Ступино соединю.

У Павла Алексеевича сердце дрогнуло, когда услышал в трубке спокойный голос Грецова. Не сдержался, крикнул обрадованно:

- Михаил Дмитриевич, вы здесь?!

- Прибыл с частью штаба, начал работать. Передовые полки подойдут вечером. В Кашире есть истребительный батальон.

- Знаю. Пусть возводит баррикады в черте города.

- Ясно, товарищ генерал... Я связался с командиром триста пятьдесят второго отдельного зенитного дивизиона майором Смирновым. Он прикрывает мосты.

- Достаточно там пока одной батареи. Все остальные орудия - на ручей Мутенки, на главный рубеж.

- Понятно. В Кашире, кроме того, школа младших лейтенантов сорок девятой армии и курсы сержантов. При электростанции есть инженерный батальон особого нзаначения. В селе Богословском стоит сто семьдесят третья стрелковая дивизия. Она московская, добровольческая, понесла большие потери и переформировывается. В ней три тысячи бойцов при одном орудии. Считаю, что все эти войска надо объединить. Этим может заняться Баранов.

- Он здесь?

- Только что прибыл.

- Пусть немедленно едет ко мне. На почте будет мой временный командный пункт.

Радость охватила Белова, когда в дверь коммутатора протиснулся громоздкий, раскрасневшийся на ветру командир 5-й кавалерийской дивизии генерал Баранов. Сбросил бурку, расправил мощные плечи, загремел густым басом. Павел Алексеевич прервал доклад, обнял комдива. Нет, черт возьми, не зря столько раз отстаивал он Виктора Кирилловича перед начальством. Бросив в пути сломавшуюся эмку, намного опередив свои полки, верхом прискакал в Каширу Баранов. Прискакал потому, что знал: там он позарез нужен своему командиру.

Пять минут понадобилось им, чтобы согласовать действия. Баранов - начальник гарнизона. Все части в Кашире и окрестностях подчинены ему. Всех поднять по тревоге и сразу - на рубеж Мутенки, в подготовленные окопы. Инженерный батальон - туда же. Пусть ставит мины. За час-два надо создать хоть жиденькую, но оборону. На улице рвались бомбы. Низко проносились немецкие самолеты. Баранов не стал ждать конца налета. Выскочил, даже не захватив бурку, побежал поднимать школу младших лейтенантов и курсы сержантов.

Из штаба Западного фронта пришла телефонограмма, подписанная Жуковым и Соколовским. Военный совет фронта возложил на генерала Белова ответственность за удержание Каширы. Ему предписывалось действовать решительно и отбросить врага на юг. Читая телефонограмму, Павел Алексеевич одновременно говорил с Зарайском, с майором Шреером, который должен был встретить там 9-ю танковую бригаду подполковника И. Ф. Кириченко, приданную корпусу. Но от танкистов не было до сих пор никаких известий.

С ревом проносились над крышей немецкие самолеты. Стлался по улице черный дым. Молодая телефонистка вздрагивала при разрывах. Неожиданно засигналили автомашины. Два грузовика с бойцами проехали мимо почты. Третий остановился возле самого дома. Замерзшие красноармейцы прыгали из кузова, хлопали рука об руку. У бойцов автоматы, пулеметы - настоящее воинское подразделение.

Кто-то вбежал в коридор, хлобыстнула дверь. Белов оглянулся, увидел большие, сияющие глаза. Майор Кононенко звякнул шпорами, вскинул к ушанке руку, а сказал вдруг не по-уставному:

- Товарищ генерал, это я!

- Молодец, разведчик, молодец! Машины где взял?

- Грузовики мобилизовал под свою ответственность. Сюда спешил... Разведгруппу послал по шоссе в деревню Пятницу. Сейчас организую поиск на флангах.

Убежал Кононенко столь же стремительно, как и появился. Сел в машину и покатил со своими орлами в неизвестность. Навстречу немцам, добывать о них сведения. А Павел Алексеевич подумал, что никогда не забудет трех боевых товарищей, оказавшихся рядом с ним в самые критические часы: Баранова, Грецова и Кононенко.

Почта качнулась от взрыва. Павел Алексеевич бросился в простенок. Новый удар - земляной столб взметнулся напротив, во дворе горсовета. Звон стекол, вонючий дым. Ахнув, оцепенела от страха молодая телефонистка. Козлова продолжала работать. Она вздрагивала, сутулилась при взрывах, но безошибочно, быстро соединяла Белова то с Грецовым, то с командирами местных воинских подразделений.

В полдень на рубеже ручья Мутен к и завязалась перестрелка. Немецкие передовые отряды, встретив сопротивление, остановились и в свою очередь начали вести разведку. Даже этих отрядов было достаточно, чтобы прорвать жидкую цепочку обороняющихся. Но немцы не знали, кто противостоит им. А действовать они привыкли основательно, наверняка. Они вызвали авиацию, чтобы обработать рубеж, заговорила их артиллерия. А минуты бежали и бежали одна за другой.