Переводчики:  Барабанов  С.  (гл.  18-19),  Бурмистров  К.   (гл

Вид материалаРеферат
Невидимый клин
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   69

отправителя к одному получателю в какой-то момент времени. Однако  обществу,

развивающему  массовое  производство  и  массовое  потребление,  требовалось

передавать и массовые сообщения -  от  одного  отправителя  одновременно  ко

многим получателям. В отличие  от  предпринимателя  доиндустриальной  эпохи,

который, если ему это было нужно,  лично  мог  навестить  каждого  из  своих

рабочих  у  них  дома,  предприниматель  индустриального  периода  не  может

общаться с тысячами своих рабочих один на один. Еще труднее  встретиться  со

своими покупателями  продавцам  или  распространителям  массовой  продукции.

Общества Второй волны нуждались в мощных средствах передачи одного и того же

сообщения одновременно многим людям, которые обеспечивали бы  связь  быстро,

дешево и надежно; неудивительно, что такие средства были изобретены.

   Почтовая служба  могла  в  принципе  передать  одно  и  то  же  сообщение

миллионам людей,  но  этого  нельзя  было  сделать  быстро.  Телефоны  могли

передавать сообщения быстро, но - не миллионам людей  одновременно(32).  Эта

брешь оказалась заполненной благодаря средствам массовой информации.

   Конечно, в  наши  дни  массовая  циркуляция  газет  и  журналов  -  столь

привычный компонент повседневной жизни каждой индустриальной страны, что это

считается само собой разумеющимся.  Однако  рост  тиражей  средств  массовой

информации  внутри  страны  отражал  одновременное  развитие  многих   новых

промышленных  технологий  и  социальных  форм.  Так,   как   пишет   Жан-Луи

Серван-Шрайбер, он стал возможным благодаря  ряду  одновременно  действующих

факторов: "поездам, перевозящим публикации в пределах  страны  [европейского

размера] за  один  день;  копировальным  устройствам,  способным  изготовить

десятки миллионов копий за несколько часов; телефонной и телеграфной сети...

и  кроме   того,   массовому   умению   читать,   приобретенному   благодаря

обязательному обучению, и службам, необходимым для  массового  распределения

этой продукции"(33).

   В средствах массовой информации, от газет и радио до кино и  телевидения,

-  повсюду  мы  опять-таки   обнаруживаем   основные   принципы   фабричного

производства. Все они штампуют одинаковые сообщения  для  миллионов  мозгов,

так же как фабрика штампует один и тот же товар, чтобы  он  использовался  в

миллионах домов. Стандартизованные, массово изготовленные

   "факты", двойники  стандартизованных,  массово  изготовленных  продуктов,

поступают   от   немногочисленных    фабрик    по    изготовлению    образов

(image-factories) к миллионам  потребителей.  Без  этой  обширной  и  мощной

системы  информации,  передающейся   по   разным   каналам,   индустриальная

цивилизация не смогла бы оформиться и надежно функционировать.

 

 

   Таким образом, во всех индустриальных обществах, как в капиталистических,

так  и  в  социалистических,  выросла  хорошо  разработанная   инфосфера   -

коммуникационные  каналы,  посредством  которых  индивидуальные  и  массовые

сообщения могут распределяться столь же эффективно, как товары и сырье.  Эта

инфосфера переплелась с техно-  и  социосферами,  которые  она  обслуживает,

помогая интегрировать  экономическое  производство  с  поведением  отдельных

людей.

   Каждая из этих сфер выполняла ключевую функцию в более крупной системе  и

не могла бы существовать без остальных. Техносфера создавала и  распределяла

материальные  ценности;  социосфера,  вместе  с  тысячами  связанных  с  ней

организаций, распределяла роли отдельных людей  в  системе,  а  инфосфера  -

информацию, необходимую для работы всей системы. Все вместе они образовывали

основную архитектуру общества.

   Таким образом, мы имеем здесь в схематическом виде структуры,  общие  для

всех стран  Второй  волны,  независимо  от  их  культурных  и  климатических

различий, независимо от их этнических и религиозных традиций, независимо  от

того, называют ли они себя капиталистическими или коммунистическими.

   Эти параллельные структуры, являющиеся основными как в Советском Союзе  и

Венгрии, так и в Западной Германии, Франции или Канаде, определяют  границы,

внутри  которых  только  и  могут  проявляться  политические,  социальные  и

культурные различия. Повсюду они возникали после  мучительных  политических,

культурных и экономических сражений между теми, кто пытался сохранить старые

структуры Первой волны, и теми, кто понимал, что  только  новая  цивилизация

сможет решить болезненные проблемы старого мира.

   Вторая волна принесла с  собой  небывалый  рост  человеческих  надежд.  В

первое время мужчины и женщины осмеливались  верить,  что  бедность,  голод,

болезни и тирания могут быть преодолены. Утопические писатели и философы, от

аббата Морелли* и Роберта Оуэна** до Сен-Симона***, Фурье****, Прудона+, Луи

Бланка++, Эдуарда Беллами+++ и пары десятков других, видели в  зарождающейся

индустриальной цивилизации потенциальные возможности для установления  мира,

гармонии,  всеобщей  занятости,  равенства  во  владении  богатством  или  в

возможностях его достижения, конец передаваемых  по  наследству  привилегий,

конец        всех        тех        условий,        которые         казались

неизменны---------------------------------------*  Морелли  -  представитель

французского утопического коммунизма XVIII в.

   ** Оуэн Роберт (1771-1856) - английский социалист-утопист.

   ***  Сен-Симон   Клод   Анри   (1760-1825)   -   французский   мыслитель,

социалист-утопист.

   **** Фурье Шарль (1772-1837) - французский утопист.

   + Прудон Пьер Жозеф (1809-65) - французский теоретик анархизма.

   ++ Бланк Луи (1811-1882) - французский утопист.

   +++ Беллами Эдуард (1850-1898) - американский писатель. ми  и  вечными  в

течение  сотен  тысяч  лет  "примитивного"   существования   и   тысячелетий

сельскохозяйственной цивилизации(34).

   Если сегодня индустриальная цивилизация кажется  нам  чем-то  далеким  от

этой утопии, если  на  самом  деле  она  выглядит  жестокой,  деспотической,

мрачной и безотрадной, опасной в экологическом отношении, склонной к войнам,

психологически репрессивной, мы должны понять, почему  это  так.  Мы  сможем

ответить на этот вопрос только тогда, когда посмотрим  на  гигантский  клин,

который расщепил душу Второй волны на две борющиеся друг с другом части.

 

 

 

   Глава 3

 

   НЕВИДИМЫЙ КЛИН

 

   Вторая волна, как некая  ядерная  цепная  реакция,  резко  расщепила  два

аспекта нашей жизни, которые до сих пор всегда составляли единое целое.  Она

вбила гигантский невидимый клин в нашу экономику, в наши души и даже  в  наш

сексуальный склад.

   На   одном   уровне   индустриальная   революция   создала   замечательно

интегрированную социальную систему со своими особыми технологиями, со своими

собственными социальными институтами и своими  собственными  информационными

каналами, причем все они хорошо подогнаны друг к  другу.  Однако  на  другом

уровне она разрушила лежащее в ее основе единство общества,  создавая  стиль

жизни,  полный  экономической   напряженности,   социальных   конфликтов   и

психологического нездоровья. И только если мы  поймем,  каким  образом  этот

невидимый клин формировал нашу жизнь в эру Второй волны, мы сможем в  полной

мере  оценить  влияние  Третьей  волны,   которая   уже   сегодня   начинает

переделывать нас по-своему.

   Две половинки человеческой жизни, которые разделила Вторая волна,  -  это

производство и потребление. Например, мы привыкли думать о самих себе как  о

производителях или потребителях. Но так было не  всегда.  До  индустриальной

революции  основная  масса  всех  продуктов  питания,   товаров   и   услуг,

создаваемых людьми, потреблялась  самими  производителями,  их  семьями  или

очень тонким слоем элиты, которому удавалось наскрести  избытки  для  своего

собственного использования.

   В большинстве сельскохозяйственных обществ значительную  часть  населения

составляли крестьяне, которые жили  вместе  в  небольших,  полуизолированных

сообществах. Они жили на диете, достаточной,  чтобы  не  умереть  с  голоду,

выращивая ровно столько, сколько нужно, чтобы поддержать собственную жизнь и

хорошо обеспечить своих хозяев. Не имея возможности  долго  хранить  пищевые

продукты, дорог, чтобы отвезти их на далеко расположенный  рынок,  и  хорошо

понимая,  что  любые  излишки,  если  они  появятся,  скорее   всего   будут

конфискованы рабовладельцем или феодалом, они не имели и сильного побуждения

к улучшению технологии или увеличению своего производства(1).

   Конечно,  существовала  торговля.  Мы  знаем,  что  небольшое  количество

отважных торговцев переправляли товары за тысячи миль при помощи  верблюдов,

тележек или лодок. Мы знаем, что вырастали города,  зависящие  от  деревень,

доставлявших им продукты питания. В  1519  г.,  когда  испанцы  появились  в

Мехико, они были поражены, увидев, что тысячи человек  в  Тлателолко  заняты

покупкой  и  продажей  украшений,  драгоценных  металлов,  рабов,  сандалий,

одежды, шоколада, веревок, кож, индюшек, овощей, кроликов, собак и  глиняной

посуды самого разного вида(2). "The Fugger Newsletter", частные  официальные

сообщения для немецких банкиров в XVI и XVII вв., красочно свидетельствуют о

размерах торговли в тот период. Так, письмо из индийского  Кочина  описывает

подробно переживания одного европейского торговца, который  прибыл  на  пяти

судах, чтобы закупить перец для транспортировки его в Европу. Он  объясняет,

что иметь "склад перца - это  хорошее  занятие,  но  оно  требует  огромного

энтузиазма и упорства"(3). Этот торговец  вез  морем  на  европейский  рынок

также гвоздику, мускатный орех, муку, корицу, мэйс и различные лекарственные

средства.

   Тем не менее в масштабах истории вся  эта  коммерция  представляла  собой

лишь ничтожно  малый  элемент,  если  ее  сравнить  с  размерами  продукции,

производимой    сельскохозяйственными    рабами    или    крепостными    для

непосредственного использования ими  самими.  Даже  в  конце  XVI  столетия,

согласно Фернану Броделю*, историческое исследование  которого  в  отношении

этого периода остается непревзойденным, вся средиземноморская область  -  от

Франции и Испании на одном конце и до Турции на другом - снабжала продуктами

питания население, состоящее из 60- 70 млн человек, 90%  которых  занимались

сельским  ---------------------------------------*  Бродель   Фернан   (1902

-1985) - известный французский историк XX в  (На  рус.  яз.  переведена  его

работа "Материальная цивилизация Экономика и капитализм XV-XVIII вв. В 3-х т

M, 1986-1992 ) хозяйством и  производили  лишь  очень  небольшое  количество

товаров на продажу. Как  пишет  Бродель,  "60  или,  может  быть,  70%  всей

продукции Средиземноморья никогда не поступало на рынок"(4). И  если  таково

было положение дел в средиземноморском регионе, то что же  можно  сказать  о

Северной Европе, где каменистая почва и длинные холодные зимы создавали  еще

большие трудности  для  того,  чтобы  крестьяне  могли  получить  какие-либо

излишки на своей земле?

   Понять  Третью  волну  нам  поможет  осознание  того  факта,  что   перед

индустриальной революцией экономика Первой волны состояла из двух  секторов.

В секторе А люди производили  продукты  для  собственного  использования.  В

секторе Б - для торговли или обмена  Сектор  А  был  огромным;  сектор  Б  -

ничтожным.  Поэтому  для  большинства  людей  производство   и   потребление

сливались в единственную  функцию  жизнеобеспечения(5).  Это  единство  было

столь полным, что греки, римляне  и  европейцы  в  средние  века  вообще  не

проводили различия между этими категориями. В их языке даже  не  было  слова

для обозначения такого понятия, как  потребитель.  На  протяжении  всей  эры

Первой  волны  лишь  очень  незначительный  процент  населения  находился  в

зависимости от рынка; большинство людей жило вне его. По словам историка  Р.

Г. Тони, "денежные операции  были  узенькой  каемкой  на  мире  натурального

хозяйства".

   Вторая волна резко  изменила  эту  ситуацию.  Вместо  самодостаточных  по

существу людей и сообществ она впервые в истории создала такую ситуацию, при

которой  подавляющее  количество  всех  продуктов,  товаров  и  услуг  стало

предоставляться для продажи, меновой торговли или обмена. Она  действительно

смела с лица земли товары, производимые для собственного употребления, т. е.

для использования тем, кто их произвел, для его (или ее)  семьи,  и  создала

цивилизацию, в которой почти никто, в том числе и фермер, не является больше

самодостаточным. Каждый человек стал почти полностью зависеть от товаров или

услуг, производимых кем-то другим.

   Коротко  говоря,   индустриализм   разрушил   единство   производства   и

потребления и отделил  производителя  от  потребителя(6).  Единое  хозяйство

Первой волны было преобразовано в расщепленную экономику Второй волны.

 

 

 

   Значение рынка

 

   Последствия этого раскола обнаружились  очень  быстро.  Но  и  теперь  мы

понимаем  их  очень  плохо.   Во-первых,   рыночная   площадь   -   когда-то

малозаметное, периферическое явление - сместилась в самый  центр  жизненного

водоворота.   Хозяйство   стало   "рыночным".   И   это   произошло   и    в

капиталистической, и в социалистической индустриальной экономике.

   Западные  экономисты  предпочитают   думать   о   рынке   как   о   чисто

капиталистическом феномене жизни и часто используют этот термин как  синоним

"экономики свободного предпринимательства". Однако из истории мы знаем,  что

обмен и рыночная площадь возникли раньше и независимо от прибыли. Ибо рынок,

в собственном смысле слова,  это  не  более,  чем  система  обмена,  как  бы

коммутатор,  благодаря  которому  товары  или  услуги,  подобно  сообщениям,

направляются к местам своего назначения. Рынок не является капиталистическим

по своей природе. Такой коммутатор  играет  столь  же  существенную  роль  в

социалистическом  индустриальном  обществе,  сколь   и   в   индустриализме,

ориентированном на получение прибыли.*

   Коротко говоря, как только возникла Вторая  волна  и  целью  производства

стало не использование продукции, а ее обмен, тогда же должен был  появиться

механизм, посредством которого  мог  бы  осуществляться  обмен.  Должен  был

возникнуть рынок. Но рынок не был пассивным. Историк-экономист  Карл  Полани

показал, как рынок, который  в  ранних  обществах  играл  роль,  подчиненную

социальным, религиозным или  культурным  целям,  сам  стал  определять  цели

индустриальных обществ. Большинство людей были буквально всосаны в  денежную

систему.  Коммерческие  ценности   стали   главными,   экономический   рост,

опре---------------------------------------*  Рынок  как  коммутатор  должен

существовать независимо от того, на чем основана торговля, - на деньгах  или

товарообмене. Он должен существовать независимо от того, извлекается из него

прибыль или нет, зависят  ли  цены  от  спроса  и  предложения  или  же  они

определены государством, плановая система  или  нет,  средства  производства

частные или общественные.  Он  должен  существовать  даже  в  гипотетической

экономике   индустриальных   фирм,   в   которых   рабочие   сами   являются

предпринимателями  и  устанавливают  свою  зарплату  на  достаточно  высоком

уровне, чтобы исключить категорию прибыли.

   Этот весьма существенный факт остался незамеченным, и рынок обычно  столь

жестко связывали лишь с одним из его многочисленных вариантов, имея  в  виду

модель,   основанную   на   прибыли   и   частной   собственности,   что   в

общеупотребительном экономическом словаре нет даже  слова,  выражающего  эту

множественность рыночных форм.

   Во всей этой книге понятие  "рынок"  применяется  в  его  полном  родовом

смысле, а  не  в  общепринятом  узкоограничительном  Однако,  независимо  от

семантики, остается один и тот же основной момент: как только  производитель

и потребитель разошлись  друг  с  другом,  необходим  механизм,  выступающий

посредником между ними. Таким механизмом, какова бы ни  была  его  форма,  и

является то, что я называю  рынком.  (Прим.  автора.  )  делаемый  размерами

рынка,   стал   первоочередной   целью   всех   правительств,    будь    они

капиталистическими или социалистическими.

   Рынок оказался склонным к экспансии, самоусиливающимся  учреждением.  Как

начальное разделение труда стимулировало в первую очередь развитие торговли,

так теперь само существование рынка, или коммутатора, стимулирует дальнейшее

разделение  труда  и  приводит  к  резкому  росту  его   производительности.

Самоусиливающийся процесс был приведен в движение.

   Эта взрывоподобная экспансия рынка внесла свой вклад в самый быстрый рост

жизненного уровня, который когда-либо переживал мир.

   Однако обнаружилось, что правительства Второй волны все в большей степени

страдают в своей политике от конфликта нового  вида,  порожденного  расколом

между производством и потреблением. То особое  значение,  которое  марксисты

придавали классовой борьбе, постоянно затемняло более мощный, более глубокий

конфликт, возникший между требованиями производителей (как  рабочих,  так  и

предпринимателей) более высокой заработной платы, прибыли и пенсий, с  одной

стороны, и противоположных требований потребителей (включая сюда  и  тех  же

производителей), стремящихся к низким ценам. Качели  экономической  политики

работали на этой точке опоры.

   Рост движения потребителей в Соединенных  Штатах,  нынешние  восстания  в

Польше  против  утвержденного  правительством  повышения   цен,   бесконечно

бушующие дебаты о ценах и политике в  отношении  доходов  в  Великобритании,

страшная идеологическая борьба в Советском  Союзе  по  вопросу  о  том,  что

должно быть более приоритетным -  тяжелая  промышленность  или  производство

товаров народного потребления, - все это разные стороны глубокого конфликта,

порожденного  расщеплением  между  производством  и  потреблением  в   любом

обществе, капиталистическом или социалистическом. Не только политика,  но  и

культура тоже сформирована этим расщеплением, ибо она создала самую  жадную,

думающую только о деньгах, коммерциализованную  и  расчетливую  цивилизацию,

какой не знала история. Необязательно быть марксистом, чтобы согласиться  со

знаменитым обличением  "Коммунистического  манифеста":  новое  общество  "не

оставило  между  людьми  никакой  другой  связи,  кроме   голого   интереса,

бессердечного чистогана". Личные отношения, семейные связи, любовь,  дружба,

связь  с  соседями  и  земляками,  -  все  пропиталось  духом  коммерческого

своекорыстия.

   Маркс  был  совершенно  прав,  выявляя  эту  дегуманизацию  межличностных

связей; однако он был не прав, приписывая этот процесс капитализму. Конечно,

он писал в то время, когда единственное индустриальное  общество,  доступное

его наблюдению, было капиталистическим по форме. В наши дни, после более чем

50-летнего опыта индустриальных обществ, базирующихся на социализме, или, по

меньшей мере, на государственном социализме, мы знаем,  что  неуемная  жажда

наживы, коммерческая коррупция и  сведение  человеческих  взаимоотношений  к

сугубо   экономическим   категориям   не   являются   монополией    системы,