Geum.ru

Я, Лабарна, вельможа посольств табарны Нессы и Хатуссы Тахурваили пишу эти строки. Кто знает

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3
днажды я встретил у городских ворот наследника на большой походной колеснице и в сопровождении нескольких верных слуг. Было прохладное весеннее утро, и по земле ползли синие тени, Я приветствовал его под­нятием руки,

«Я хочу проститься с тобой, Лабарна»—сказал он мне.

«Куда же ты держишь путь, младшее Солнце несситов?»

«Я убегу от моего отца, который замыслил лишать меня престола после смерти».

Такие слухи уже доходили до меня, но я предпочитал на людях помалкивать и ждал развития событий.

«Тахурваили, я еду с тобой»—решительно произнес я.

«Нет, Лабарна, я вряд ли останусь в живых, и тебе не стоит разделять мою судьбу. Мой отец…»

«Нет, Тахурваили. Я делил с тобой твои победы, и я должен разделить твоя поражения»,

Он колебался, пока рыжий возница не дернул его за рукав:

«Уходит время. Табарна вот-вот хватится нас».

Наследник махнул мне рукой, и я вскочил на колесницу. Через время, надобное напиться доброму коню, мы уже выехали за восточные ворота столицы и до ближайшего леса ехали строго на восход, а после глубоким овра­гом пробрались на запад. Весь день без устали мы настегивали коней, и лишь когда они выбились из сил, остановились возле большой пещеры, из которой вытекал чистый родник. Уже смеркалось, и по веткам деревьев расселись на ночлег дневные птицы. Наследник разделил с нами скудную трапезу и подробно рассказал мне о своих намерениях. Он держал путь в один из своих замков близ Соленого озера, где должен был выдержать осаду даже длиной в год. Жрецы Бога-Защитника обещали ему навести порчу на табарну. А там оставалось надеяться на милость богов.

Так я последовал за наследником в одной рубашке и даже не захватает с собой ни одной книги. Гнев табарны отныне должен был обрушиться и на мою голову, но я сделал правильный выбор, не бросив Тахурваили в беде.


Пусть будет табарна здоров!

Да здравствует тавананна!

Да здравствует наследник!

Да здравствует все войско!

Пусть у страны границы

От моря одного

Идут к другому морю!

Табарна пусть живет!

Пусть живёт Табарна!


В первые дни осадного сидения в замке близ Хупишны мы так ничего и не сделали. Сразу же по нашему прибытию разнесся слух о том, что табарна серьезно болен. Жрецы-гадатели истолковали эту болезнь в самом лучшем для Тахурваили виде, т.е. что отец его умрёт в скором времени, и всё царство достанется ему. Целый месяц мы пировали, развлекались с женщинами в огромных деревянных чанах и лишь изредка осматривали укрепления замка.

На тридцать третий день из столицы прибыл раб моего отца, и сказал страже, что он сбежал к своему господину - ко мне с очень важной вестью. Я сидел в своей опочивальне за большим папирусом с египетскими анекдотами, когда стражник привел старого раба в синем плаще. Он не спускал с него глаз, потому что боялся, что рабу ведено прикончить меня. Я сразу же уз­нал в нём своего отца и знаком отпустил стражника. Отец швырнул наземь свои лохмотья и мрачно оскалился:

«Как видишь, мне привычно обличье раба, - никто меня не узнал!»

Я склонил голову и молчал, ожидая его выговора. Он сказал:

"Ты и вообразить себе не можешь, в каком гневе был табарна после вашего отъезда! Я помню его в день битвы при Алишаре, но и тогда его гнев не возгорался так сильно».

«Я чту божественного и Святого Табарну, но я не смог бросить в беде и его наследника»—я поднял взор на отца и спросил—«Здоров ли Табарна?»

Он ответил:

«Поздоровей наследника! Неужто вы не поняли, что слух о его скорей кончине лишь ловушка, в которую вас он рассчитывал заманить. Тахурваили не поехал сразу же в столицу, но все равно дело его проиграно. Замок осаждён тремя тысячами воинов табарны, а у вас всего лишь сотня воинов».

Я сказал:

«Зато замок неприступен, и лишь голод может выгнать нас наружу, но мы не испытываем недостатка в припасах».

Отец ответил:

«Замок будет взят штурмом, даже если поляжет половина войска, но ты можешь спасти свою жизнь. Ты убьешь наследника и уйдешь к нам».

«Нет! Я не предам наследника, даже если меня ожидает отцовское проклятье. Ты заботишься о правильном престолонаследии, но табарна сам же на­рушает его. Согласно новым законам, даже табарна не может безнаказанно поднять руку на наследника – он будет судим панку. И мой долг спасти наследника!»

Хоть мой отец был не жесток, лишь опасение быть пойманным и убитым удержало его кинуться на меня и удушить. Он был взбешен нашим легкомыслием и самоуверенностью. В обличье раба ему удалось выйти из крепости, но тут дозорный, приняв его за беглеца из воинов крепости, поразил стрелой. Тахурваили велел немедленно принести тело убитого и, признав в нем моего отца, пал предо мной и воскликнул:

«О, как ужасна распря внутри государства, когда отец идет на сына, а брат на брата!»

Я протянул ему руку:

«Встань, младшее солнце несситов. Видно судьба так распорядилась. Он пришел сюда за твоей смертью, а нашел свою. Я же храню тебе верность, что бы не случилось».

Действительно, смерть отца не столь потрясла меня, как я ожидал. Воз­можно, потому что я вырос без отца и долго считал его погибшим. Я совершил похоронные обряды, а наследник долго не смел смотреть мне в гла­за, считая себя повинным в этой смерти. Я же сказал ему:

«Не ты ли желал смерти своему отцу, а горюешь о чужом».

Он отвечал:

«Я получил предсказания жрецов о его скорой кончине, но они же предрекли мне, что первым кто прославит меня табарной, будет именно твой отец!»

Я сказал:

«Быть может это и есть верный знак?»


Они приводят осла и гонят его в сторону врага и говорят так:

«Ты, бог Ярри, наслал зло на нашу страну и на ее лагерь, но пусть этот осел заберет это зло и перенесет его в страну врага».


Войско табарны подошло к замку под вечер. Солнце садилось, и по земле ползли недобрые серые тени. Птицы, будто кликая беду, зловеще кричали. Около сотни тяжеловооруженных воинов в бронзовых доспехах шли по склону холма, на котором стояла крепость. Их предводитель, которого никто из нас раньше не знал, выскочил вперед и громко заорал, так, что мы его отчетливо слышали:

«Выдайте нам наследника, недостойного Тахурваили (да отрубят член ему!) и вы будете пощажены!»

По знаку Тахурваили я откликнулся:

«Хорошо! Мы решили сдаться! Наследник связан, и вы войдете в крепость и возьмете его!»

Мой голос был не столь зычен, как голос нашего противника, а он решил, что это признак малодушия и обернулся к воинам, подняв правую руку - позд­равляя их с победой. Они все разом бросились к открытым нами воротам, и один даже перецепился о специально вбитый колышек у самих ворот. И тут же на них обрушилась сверху большая бычья шкура, пропитанная смолой, которая тут же загорелась. Неприятель сначала даже не понял, что произошло, но когда первые десять воинов с воплями покатились по земле, остальные в ужасе отпрянули. Так мы погубили часть их войска, сами не потеряв ни единого че­ловека, А они остались без предводителя, ибо высокий предводитель, столь понадеявшийся на силу своего голоса, был оглушен метким камнем из пращи. Мы тут же втащили его в крепость и заперли ворота - две медные створки, окованные по краям тем сильным металлом, который посылают нам падающие звезды.

Пленник - а его звали Иттара - лишь только пришел в себя и осмотрелся, начал сквернословить, не надеясь уже на пощаду. Тахурваили недолго слушал всё это, а повелел оскопить его и отпустить. Вся дружина ответила на это дружным хохотом. Пленник разъярился еще больше, но удар дубиной по голове прервал поток его ругательств. Через час его вышвырнули из крепости, и мы не помешали трем отважившимся воинам его унести,

Неприятельский отряд стоял в одном пути от нас и совещался. Потом они скрылись в сосновом бору на севере, и более мы их не видели.


«Последние годы воздух стал суше, земля не получает былой влаги, дожди не столь обильны, как прежде. Иссохлась земля, ее былой зеленый цвет сме­нился серым, а то и желтым. Большая пустыня на юге растет и пожирает поля. Боги разгневались на людей и посылают одно испытание за другим, одно несчастье за другим. Будь же милостива к нам ты - Великая Хозяйка Вод - и пошли обильные дожди, чтобы опять наполнились влагой наши реки и озёра, чтобы вновь радовал глаз ковер свежих трав, чтобы тучны были наши овцы и свиньи, и полновесен наш каравай. Уж мы принесем тебе великие жертвы, достойные твоего небесного трона».


Гонец из Хатуссы прибыл поздно ночью. Дозорные издали заслышали топот копыт по каменистой дороге и разбудили Тахурваили. Гонец соскочил с коня у самых ворот и стал кричать, чтобы его немедленно впустили. Мы опасались какого-нибудь подвоха и даже подумали, что ему ведено убить наследника. Тогда я с большим бронзовым чеканом вышел из крепостных ворот и крикнул гон­цу:

«Брось свой кинжал и говори, в чем дело!»

Гонец пал на колени и воскликнул:

«Померкло Солнце страны Хатти! Табарна Телепину покинул мир живых!»

Я опрометью бросился к воротам, ведь моя судьба зависела от того, успею ли я первым известить наследника, что он стал полновластным повелителем страны. И действительно, я первым склонился в глубоком поклоне перед рас­терявшимся от неожиданности Тахурваили:

«Славься, Новое Солнце страны несситов! Твой родитель стал новым бо­гом, и отныне ты - единственным повелитель Хатуссы и Нессы!»

Славословия остальных соратников нового табарны присоединились к моим, и лишь Тахурваили стоял понурый и вовсе не радый произошедшему. На пиру, последовавшем тем же утром, Тахурваили сказал мне:

«Отныне ты становишься Другом Табарны - вторым человеком в государстве после меня. Ты с основной частью дружины отправишься в Хаттусу и всё под­готовишь к моему вступлению на престол. Особо обрати внимание на дворцовые архивы: ничто не должно потеряться или быть украдено».

Я спросил:

«А ты, табарна?»

Он ответил:

«А я тем временем отправлюсь в великое святилище Истануса, дабы вымолить прощение богов, ежели они гневаются на мою сыновнюю непочтительность к отцу».


В давние времена, еще до прихода несситов в Страну Хатти, в восточной ее части близ двух вавилонских рек водились небольшие слоны в холке не более трех-четырех локтей. Подобно исполинам южных стран у них был хобот и бив­ни, но шкура покрывалась в зимнее время негустой серой шерстью. Когда-то их было очень много, их стада бродили по горам и долинам, они успешно обороняли детенышей от хищных львов. Но охота людей делала их стада все реже и реже. Ныне охотники очень редко, раз или два в год приносят с охоты слоновье мясо. Приручить слона трудно, но у первого табарны Анитты была ко­лесница, запряжённая слонами.


Так, на короткое время я стал носить важный титул Друга Табарны. Как вихрь небесный мы примчались в столицу и посреди ночи достигли ее предмес­тий. В столице не наблюдалось никакого порядка: растерянное войско табарны разбрелось по окрестностям, а насельники поселка хапиру даже безнаказанно разграбили два покинутых хозяевами поместья. Уже стало известно, что от­ложился правитель Алишара.

Я первым делом призвал начальника городской стражи и постановил немед­ленно прекратить беспорядки в столице. Потом я распустил слух, что воинам должно быть роздано жалование на три месяца вперед. Они быстро собрались в казармах, а поскольку казна табарны осталась в неприкосновенности, войско было задобрено и перешло на нашу сторону. Трем самым верным сотням копейщиков и лучников я приказал истребить зловредных хапиру или хотя бы изгнать их из Верхней Страны. Приказы я отдавал от имени нового табарны и имени Друга Табарны, которым стал я сам. После я спустился в подвалы Дома Летописей и встретил там жреца Истануса Мурсили, который копался в грудах битых черепков и поломанных досок. Он приветствовал меня печальной улыбкой:

«Почти все записи в этом доме уничтожил новый начальник войск Иттара. Новый табарна оскопил его. И вот его месть - он всё перебил и переломал. Никто не успел помешать ему».

Я в ужасе оглядел разгромленные склады: не уцелело почти ничего из летописей, записей молитв, писем иноземных правителей, которые табарны собира­ли веками.

«Значит, всё погибло, и я не выполнил самого главного приказа нового Табарны? О горе мне!»—воскликнул я.

«Нет»,—и Мурсили долго откашливался прежде чем продолжить.—«Прежний Табарна устроил второй Дом Летописей - тайный, приказал снять копии ее всех самых важных табличек и досок, а смотрителем назначил меня. И ныне почти всё цело. Воздай хвалу богу Истанусу, внушившему Табарне эту счастливую мысль !»

Я пал на колени перед моим учителем и горячо благодарил его и Истануса, а Мурсили продолжал:

"Теперь, когда Тахурваили стал новым Табарной, а ты - Другом Табарны, вы должны отдать должное Истанусу и его служителям. Ведь мы подверглись гонениям в годы правления Телепину».

«Значит, верно, что его отравили?»—дерзнул спросить я.

«Что это меняет?»—пожал плечами жрец.—«Тахурваили сейчас приносит искупительную жертву Истанусу. Он считает себя виновным в смерти отца, и он в этом прав».

После под моим присмотром до вечера носильщики переносили таблички и доски с записями в прежнее здание Дома Летописей, вокруг него я уже уста­новил надежную охрану. Я отдал также приказ поймать живым начальника вой­ска Иттару. Я знал, что новый табарна уготовит ему самую изощренную казнь.

Дома я застал матушку в трауре по погибшему отцу, и ничего не смог сказать ей. Я поел немного острого сыра и лег спать.


На запад от великой реки Хапи и черных земель Кемта простираются рыжие и красноватые пустыни со скудной растительностью. Путь через них очень труден, и был бы невозможен без нескольких оазисов, разбросанных подобно мелким зернам на блюде по пустыне. Там живут немногочисленные племена ливийцев, они покрывают тело татуировкой и бальзамируют своих вождей по­добно фараонам страны Кемт. Ливийцы охотятся на страусов и делают частые набеги на долину Хапи. Их женщины необузданны в любви и носят на ногах множество кожаных колец по числу любезников. Далее на запал вдоль Великого Зелёного моря протянулись высокие горы, поросшие кедрами и соснами. Кафторские мореплаватели рассказывают, будто там произрастает дуб, из коры которого делают небольшие, но очень легкие лодки. Живут там низкорослые люди, похожие на наших колхов, именем машуаши. Они разводят ослов и коз и гостеприимно принимают иноземных мореплавателей. Часты воины машуашей с ливийцами, и воинственные ливийцы постепенно вытесняют машуашей на север. Еще далее северным берег - берег Лацпы совсем близко подходит к южному, а местные племена, родственные машуашам, утверждают, что некогда берега соединялись, и можно было свободно гонять скот там, где сейчас плещутся вол­ны. За этим узким проливом, пробитым будто бы древними фараонами страны Кемт, начинается Море Туманов, которому нет конца. Там встречаются острова забвения, где обитают высокие рыжеволосые люди, одетые в козьи шкуры. Побережье Ливии уходит на юг и на много дней плаванья остается пустынным.


Целую неделю я приводил в порядок архив страны несситов. Мурсили мне помогал, и мы вместе составили обширный перечень табличек и до­сок, позволявший быстро находить нужную запись. Скрытые от дел окружающего мира толстыми стенами Дома Летописей, мы не заметили важных перемен в стране. Тахурваили действительно быстро взошел на престол с соблюдени­ем всех церемонии и обрядов, но до его полновластия еще было далеко. На­чальник войска Иттара убежал в Митанни, а его родичи активно боролись против признания Тахурваили табарной на всеобщем панкусе, должном собраться через месяц. Главы пятидесяти родов, прибывшие в столицу, были вообще против полновластия табарны и желали возвращения к прежним порядкам. Лишь тавананна - мать Тахурваили - Стапария всецело выступала на стороне нового табарны. Ей удалось перетянуть на свою сторону самого могущественного из удельных правителей - Тудхалию. Ему был обещан титул Друга Табарны. Табарна пришёл ко мне в тишь подвалов Дома Летописей и с виноватым видом рассказал о своем решении. Я одобрил его:

«Не будем спешить, мы молоды, а ведь многое может случиться. Тебе надо скорее взойти на престол, а мне и здесь хватит работы»—я кивнул на ящи­ки с табличками.

Табарна кивнул и сказал:

«Однако, ты остаёшься вельможей посольств: собери наших соучеников и займи дворец у Большого Колодца. Также я жалую тебя всеми поместьями твоего отца».

Я изумился:

«Постой, но ведь поместья моего отца - его отчина, и не были пожалованы ему твоим отцом - новым богом несситов».

Он ответил:

«Я вынужден отменить этот порядок, ибо иначе нельзя будет смирить непокорных царьков - я пригрожу им изгнанием из владений».

Намерения Тахурваили меня опечалили, ведь я привык смотреть на наши владения близ Канеса как на вечную собственность рода, а теперь получалось, что я завишу от решения табарны. Впрочем, порядок так и не был изменен: слишком многие землевладельцы пострадали бы от нововведения.


Итак, я осуществил свой давнюю мечту стать вельможей посольств. Отныне все сношения с иноземными державами, прием послов, заключение договоров, объявление войны и мира, ведение разведки в станах неприятеля - все это проходило через меня, и я делал ежемесячные доклады табарне. Я собрал Совет Дома Посольств и назначил главным после себя Аппу, который во время последних событий в столице был легко ранен, но вскоре излечился с помощью каких-то неизвестных нам снадобий Кемта. Аппу находил иноземных купцов, прибывших в страну несситов из дальних стран, беседовал с ними, потом приводит ко мне, а я уж приглашал их ко двору табарны. Их рассказы были столь удивительны и необыкновенны, что я решил написать большую книгу обо всех известных странах мира с описанием их природы, нравов жителей и разных событий, случившихся в их пределах. Несситы хорошо знают Та-Кем, Сирию и Ханаан, Вавилонию и владения Миноса, но что было дальше на юг, запад, восток и север представлялось весьма туманно. Первым делом я попытался начертить облик земли, как если бы бог Солнца вёз меня на своей колеснице, и я видел бы всю землю с высоты неба. Вавилонская карта мира, которую я видел ещё в годы учения, не сохранилась, и многое пришлось рисовать по па­мяти.

Поглощенный всеми этими заботами я и не заметил, как замирилась страна, и Тахурваили стал полновластным табарной, и лишь смерть жреца Мурсили омрачала мои мысли. Он скончался от злой лихорадки будучи семидесяти трех лет от роду. Я не видел до того более старых людей, ведь большинство умирает до тридцати, и лишь немногие достигают полувекового возраста.


Иногда падают с неба красные камни. Они горячи и тверды. Говорят, это боги посылают смертным свой небесный металл, потому что из застывших не­бесных камней опытные кузнецы выковывают очень крепкие мечи и наконечники копий. Небесный металл редок и ценен. Отец мой рассказывал, что некогда основатель Трои Данай обменял на одну меру этого железа сорок мер золота и был очень доволен выгодной сделкой. Железо тугоплавко, но плохо кует­ся. Меч из этого металла разрубает медный шлем и даже бронзовый щит. Поистине, нет зашиты от этого смертоносного металла! У прежнего табарны было три железных меча и железный трон, сидя на котором он принимал присягу верности от непокорных народов. Отсюда и пошла пословица «сел на железный трон» - то есть от кого-либо не стоит ждать снисхождения.


Вскоре пришла весь из страны Кемт: умерла великая правительница Хатшепсут. Она разумно правила своим огромным и богатым государством, не смотря на то, что её сын Тутмос уже давно вырос и тяготился материнской властью. Так продолжалось двадцать лет, и все мы привыкли, что далёкой южной страной управляет женщина с каменным нравом. Впрочем, Хатшепсут была миролюбива и лишь старалась путём договоров и подарков подчинить влиянию Кемта царьков Ханаана. Её смерть меняла многое: честолюбивый сын желал воинской славы, и первой же его жертвой должно было стать Митанни - наш общий с Кемтом враг на юго-восток от нас и северо-восток от Кемта. Митанни вот уже двести лет закрывало нам доступ к торговым путям от Евфрата к Нилу, но теперь, если мощная армия фараона, превосходящая по численности все иные армии, вновь появится на Евфрате, мы сможем без лишних жертв расширить свои границы и разделить извечного врага с Тутмосом.

Все эти соображения я изложил табарне, который согласился со мной и вскоре отправил меня послом в таинственную южную страну Та-Кем, что на языке местных жителей означает «Чёрная земля». Табарна сказал мне:

«Мы никогда ранее не отправляли посольства к Тутмосу, ты будешь первым. Тот народ очень кичлив и считает себя первым на земле, а всех нас – лишь своими данниками. Но мы пойдём на выплату огромных даров, лишь бы колесницы Тутмоса ворвались в пределы Митанни. Ты возьмешь из сокровищницы табарн самые лучшие драгоценные камни и янтарь, что приходит к нам из-за северного моря. Так же следует преподнести стволы сосен и других ценных деревьев, я слыхал – хотя в это трудно поверить – что в их стране не растут деревья. Подольсти Тутмосу – он падок на восхваления».

Я сказал:

«Не забуду также говорить о несправедливостях, чинимых его матушкой».

Табарна одобрил меня:

«Отправляйся в этом же месяце под видом купеческого каравана, везущего древесину в Та-Кем».

Так я впервые покинул пределы страны несситов, отправляясь в неизведанные края.


Наше путешествие в страну Кемт продлилось три месяца, из которых более двух заняла дорога туда и обратно. Обычно купеческие караваны передвигаются медленнее, но мы были обременены лишь несколькими мерами янтаря и шкатулкой с драгоценными камнями и поэтому почти не задерживались в пути. Стволы сосен решили не везти в дар фараону, иначе это удесятерило бы наш караван и вдвое увеличило бы путь в Та-Кем. Под моим началом было тридцать воинов, переводчиков, писцов, один врач, скульптор и жрец бога Грозы. Мы под видом купцов из Трои благополучно миновали Кицувадну, избежали преследования митаннийских воинов близ Кархемиша и вступили в земли мелких сирийских царьков, которые некогда подчинялись Кемту, а при последней женщине-фараоне отпали.

Нашим проводником был пожилой весёлого нрава троянский купец, изъездив­ший за свою бурную жизнь много стран. Его рассказы о необыкновенной стране Кемт, нравах ее жителей раз за разом удивляли нас. Он тут же давал полезные советы, как вести себя, дабы не оскорбить чувств местных жителей. Например, почти у всех египтян в доме живет кошка, почитаемая как священное животное; с нею следует вести себя уважительно и ласково, впрочем, кошки всегда ластились ко мне, еще в годы детства, и я счел это добрым знаком.

По нашей дороге сухие степи сменились пустынями - бескрайними просторами каменистых или песчаных пустошей. Немногочисленные горные речки стекали с розово-фиолетовых гор на горизонте и терялись в песках. Днем солнце жгло неумолимо, какие бы жертвы мы не приносили богу Грозы - дождей почти не случилось. Но прекраснее всего пустыня ночью, когда крупные звезды низко висят над серебрящейся землей, в безмолвии безлюдных просторов слышится лишь вой гиен да крики диких ослов; в этих таинственных местах человек полнее чувствует свое ничтожество и величие богов земли и неба. Мы жались друг к другу у одинокого костра, ожидая появления свирепых хищников или снисхождения с небес какой-нибудь грозной богини. Вой ветра в узких ущельях напоминал вопли великанов, а иногда после захода солнца начинали кричать камни пустыни, - наш проводник сказал, что это от быстрой смены жары на холод. Действительно, после палящей жары полдня ночью наши руки и ноги коченели.

«Жители Та-Кем», - рассказывал проводник,—«от жары смазывают тело оливко­вым маслом, но для нас это противно, и поэтому мы придумали особые одежды, более длинные и просторные, чем наши хеттские рубашки: они днём берегут человека от жары, а ночью - от холода».

В Сирии и Ханаане многочисленные князьки радушно принимали наш караван, стремящийся в страну Кемт. Все они знали о намерении нового фараона начать войны с соседями и желали хоть так изъявить покорность. Жители здешних земель не получали большого достатка от обработки полей и чаще торговали или разводили виноград. Немало и этих краях разбойников, и есть целые разбойничьи государства, чьи жители живут от подобной добычи. Однажды мы едва не попали в засаду, устроенную правителем Галгала, но правитель Иерихона, будучи во вражде с ним, предупредил нас об опасности. В другой раз двое воинов моего отряда по­гибли в схватке с пустынным львом. Львы здесь крупнее наших и светлее мастью.


Мне же, табарне, боги - бог Солнца и бог Грозы - вручили страну и дом мой. И я, табарна, охраню страну свою и дом свой. Ты не приходи в дом мой, и я не приду в твой дом.


Уже много лет минуло с тех пор, когда я впервые увидел страну Кемт. Многое забыто, многое потускнело, как старый бронзовый щит. Но в те дни я был потрясен и раздавлен мощью пирамид, спокойствием величайшей реки в мире - Хапи, резким контрастом черной земли Кемта и угрожающе красной пустыни вокруг. У нас - в стране несситов по последнему счислению семьсот сорок тысяч человек, а со всеми дружественными государствами - едва ли более миллиона. Узкую долину реки, в которой расположен Кемт, населяют, как нам рассказали здешние жрецы, семь миллионов людей, - нет под Солнцем более многолюдной страны! Ведь богатое царство Миноса со всеми колониями не многолюднее нашей страны, в Ахияве - и половины того нет, даже наш извечный враг - Митанни - исчисляет свои народ в два миллиона голов. Этой массе людей под силу воздвигнуть колоссальные гробницы фараонов. Многие из них уже разграблены, но и в уцелевших хранятся неисчислимые сокровища. Сколь скромным оказался наш дар в сравнении с золотыми кладо­выми фараона, впрочем, янтарь здесь ценится весьма высоко, выше, чем привозимый с востока жемчуг, который, как говорят, добывают из раковин полуденных морей. Местные женщины смуглы, пользуются разноцветными кремами и, выбривая голо­ву, носят льняные парики, которые, надо сказать, их немного портят. Постельные рабыни столь неутомимы в искусстве любви, что некоторые из нас - я тоже - желали на обратном пути увезти с собой на родину полюбившихся им «кошек долины Хапи». Вообще народ Кемта удаляет все волосы на теле, и наши бородатые лица и волосатые руки заметно выделялись среди окружающих. Трудно наз­вать более суеверных людей на свете, нежели египтяне. Мы - чтущие Тысячу Бо­гов Хаттусы и Нессы - оказались горделивыми безбожниками рядом с этими людьми, и шагу боящимися ступить без многочисленных заклинаний и обрядов. Пуще всего они боятся сглаза, и даже имена детей остерегаются произносить, а говорят иносказательно: старший сын, младшая дочь. Здесь меня застала двадцать третья годовщина моей жизни: у нас в стране несситов в эти дни выпадает снег и метут метели, здесь же лишь низкое солнце и холодные ветры севера напоминали об этом.


Пусть будет совершено плаванье корабля по великому Зеленому морю, отправ­ляющегося по прекрасному пути в Землю бога. Отчаливание в мире к чужеземной стране Пунт воинов владыки Обеих земель, согласно повелению владыки богов Амона, владыки тронов Обеих земель, находящегося во главе Ипет-сут, чтобы доставить для него чудесные вещи всякой чужеземной страны, так как велика любовь его к его дочери Мааткара, больше, чем к фараонам, которые были прежде. Действительно, не случалось такого при других фараонах, живших в этой земле из­давна.


На третий день по прибытию нашему в столицу фараонов - город Уасет, предстали мы пред ликом фараона. Церемониал приема послов исключительно сложен - ведь фараон - живой бог, каждое движение которого управляет Вселенной. Мы пали ниц, приветствуя фараона - сутулого человека среднего роста. Он появился в обеих коронах - Нижнего и Верхнего Кемта, которые символизируют его власть над обеими частями страны. Человек, сведущий в иноземных делах, должен с первого взгляда определять характер и наклонности иноземного владыки, и я увидел над собой очень самолюбивого, упрямого и вспыльчивого бога. Нас - несситов египтяне именуют «хатти», и это созвучие с именем бывшей фараонши, которая, надо сказать, изображалась на троне как фараон-мужчина, не понравилось Тутмосу. Он спросил нас о нашей стране, о нашем правителе, которого фараон именовал «младшим», потом рассказал о своих военных походах против ливийцев, а мы сообщили фараону все, что знали о государстве Митанни, о его правителе Шуттарне и военных обычаях хурритов. Потом фараон стал о чем-то спорить со своим главным вельможей, - они говорили столь быстро, что наш переводчик не успевал понимать, но говорили они о митаннииском походе. Затем фараон ушел со всеми сложными церемониями, и нам дали понять, что прием закончен,

Главному скульптору Хаттусы, которым сопровождал меня, не понравились ни ваяния Кемта, ни надменность его правителя. Он ворчал весь вечер:

«Кемт - великая страна. Но его правители недружелюбны к иным народам. Так не найти себе союзников. Когда-нибудь все народы объединятся, и никто не спасет эту страну».

«Богатства Кемта»,—продолжал он,—«созданы путем обращения в рабство всего простого народа. Крестьяне здесь работают как рабы на рудниках. Никогда наши простолюдины не согласятся так гнуть спину!»


Пришли властелины Пунта, выразили почтение поклоном, чтобы встретить это войско фараона. Воздали они хвалу владыке богов Амону-Ра, владыке Обеих земель прошедшему чужеземные стираны. Сказали они, прося мира: «Зачем прибыли вы сюда, в эту чужеземную страну, которая неведома людям? Шли ли вы дорогой неба, плыли ли по воде или шли по земле? Как радуется Земля бога, что следовали вы путем Ра, так как что касается фараона Та-Мери, то нет иного пути к его величеству, мы живем дыханием, которое дает он».


После первого торжественного приема у фараона мы полмесяца оказались предоставлены сами себе, и лишь несколько жрецов из разных храмов беседовали с нами, утоляя жажду новых знании о Кемте. Они намеренно ничего не скрывали, видно, желая покорить наши сердца мощью и богатством страны и величием правителя. Лишь о былом нашествии гиксов они молчали на все наши расспросы как каменные зверолюди у основания пирамид, будто мы спрашивали о чем-то постыдном и неприличном. Думаю, египтяне все разом решили забыть столь бесславное время, когда их страна была завоевана нестройными толпами кочевников. От тех времен остались лишь развалины крепостей гиксо в северной части страны, где Великий Хапи растекается на множество рукавов, прежде чем пролиться Великое Зелёное море.

Писцы, бывшие в нашем отряде, успели скопировать много свитков папируса и еще больше нам поднесли в дар. Также я захватил с собой маленькие статуэтки людей или богов, которые местные жители кладут в свои гробницы. Ныне в Кемте не строят пирамид, а предпочитают скальные гробницы. Никто из смертных не говорит и не думает столько о смерти, сколько этим заняты египтяне. Они часами обсуждают внутреннее убранство своих посмертных домов, а каменный гроб, в котором они хоронят своих покойников, - лучший подарок для любого египтянина. В противоположность им у нас встречаются люди, которые наотрез отказываются говорить о смерти из того же суеверия - боязни накликать богиню Смерти.

И все же жители Кемта - один из самых жизнерадостных народов. В их пес­нях звучит радость каждого дня жизни, а любовная лирика изящна, лишена финикийской оргиастичности и троянской сухости. Во многих кварталах столицы - самая почитаемая богиня - Бастет в образе кошки - покровительница сладких женщин и любовных плясок. На пирах знатные дамы появляются в таких открытых нарядах, что невольно путаешь их с обыкновенными танцовщицами. Египтянка, даже самая знатная, всецело подчинена мужу, у которого их может быть несколько, и берет свое лишь на супружеском ложе. Удивителен обычай Кемта, согласно которому наилучшим браком считается брак на родной сестре. Половые органы они уродуют.


Нагружаются корабли весьма тяжело вещами прекрасными чужеземной страны Пунт, всякими прекрасными растениями Земли бога, грудой мирта с деревьев мирры, эбеновым деревом и чистой слоновой костью, зеленым золотом земли Аму, растениями тишепес и хесит, благовониями ихмут, ладаном, черной краской для глаз, павианами, мартышками, собаками, многочисленными шкурами леопардов, местными жителями и их детьми. Никогда не приносилось подобного этому для какого-либо фараона, жившего прежде во времена древности.


Страсть египтян к кошкам заразительна. Кошки всегда любили меня, и это качество располагало ко мне многих местных жителей. Однажды я был приглашен в дом большого военачальника, внимательно изучавшего все мои рассказы о качествах митаннийских войск, его домашняя кошка сразу прильнула мне, но я тогда не знал, можно ли погладить ее или угостить чем-нибудь - это могло показаться святотатством. Военачальник - его звали Сетнахт - выслу­шал мои церемониальные приветствия (египтяне помешаны на церемониях) и уго­стил отличным ужином: мясом антилопы, которых в Кемте разводят множество, очень вкусными ячменными лепешками и вином из ягод ежевики. Сетнахт рассказывал о недавно скончавшееся (он говорил «ставшей бессмертной») фараонше Хатшепсут, которую ныне в Кемте не принято вспоминать добрым словом, - в этом египтяне подражают некоторым из нашим табарн, которые, взойдя на трон, сразу же начинают хаять своих предшественников. Вдали от чужих ушей военачальник стал откровенен и поведал, что верой и правдой служил прежней правительнице и даже руководил памятным походом в чудесную страну Пунт, что располо­жена на юге, за Лазурными водами. Он хорошо знал те страны и тем более разжег мое любопытство. Великий Хапи рождается далеко па юге из двух огромные кувшинов бога Амона-Хапи - толстого бога с женской грудью. Земли к югу от первого порога не столь плодородны и населены как в самом Кемте, но там бывают дожди и исчезают пески пустыни. Страна та именуется Куш, и ее жители отличаются почти черной кожей. У них когда-то были свои правители, но ныне эти земли подвластны владыке Обеих земель. Еще дальше на юг живут многочислен­ные племена нехси - чернокожих людей. Они почти не знают земледелия и живут охотой и собиранием кореньев. Некоторые племена разводят скот и столь почитают молоко, что даже ни единая капля его не может пролиться в огонь. В тех краях царит вечный зной, часты грозы и проливные дожди. Там водятся удивительные звери и птицы: жирафы с большой шеей и пятнами по всему телу, пантеры, одну из которых привезли в Кемт для Хатшепсут, слоны до десяти локтей высоты. Чернокожие народы уродуют себе рты и мочки ушей. В тех частях земли обитают одновременно самые высокие и самые низкие люди на све­те.


Устанавливается и записывается, сообщается количество, общая сумма в миллионах, сотнях тысяч, десятках тысяч, тысячах и сотнях подученных удивительных вещей южных чужеземных стран для Амона, владыки тронов Обеих земель, находящегося во главе Инот-сут.


Прощальный прием фараоном нашего посольства был обставлен еще пышнее. Тутмос восседал на троне из чистого золота (а наши табарны довольствуются резным деревянным или железным!) Он милостиво одарил нас некоторыми удивительными вещами страны Кемт, из коих я до сих нор храню набор бронзовых вра­чебных инструментов. Фараон долго хвастался своими грядущими победами в Ханаане и заверил в нашем лице табарну, что поход к Евфрату состоится будущей осенью, «ибо лето страшно в пустыне»,—как он выразился. Хотя к нам приставили переводчика, я понимал почти все египетские речи и заметал, что переводчик стремится принизить наши просьбы и, наоборот, возвысить снисходящего к ним фараона.

Наутро корабль, набитый дарами Кемта с нами - тридцатью светловолосыми несситами, отплыл вниз но течению на север. Хапи течет строго с юга на се­вер, и египтяне веками полагали, что все реки текут именно так. Велико же было их изумление, когда колесницы фараона достигли вод Евфрата! Для них будто земля и небо поменялись местами. По праву главы посольства я вез для себя очень смуглую наложницу из страны Куш, вечерами она неплохо играла на флейте. Мы проплывали мимо многолюдных деревень, где крестьяне пели много­голосые песни; ударами весел мы отгоняли прожорливых крокодилов, которых в Хапи великое множество и которые в ряде мест почитаются как боги; мы ловили на птичий клей жирных крачек и по ночам удивлялись форме полумесяца, кото­рый в этих краях подобен лодке, скользящей по небесной тверди.

У самого моря Великий Хапи растекается на множество рукавов. Здесь бесчисленные стада скота и виднеются еще развалины крепостей гиксов. Мы опять спрашивали о них, но наши корабельщики вновь ничего не рассказали.


В гневе Телепину одел правый сапог на левую могу, а левый - на правую и тут же исчез. Когда он исчез, жертвенные очаги окутал дым, скот перестал приносить потомство, началась засуха. Боги собрались на пир, но не смогли утолить голод. Тогда решили они найти исчезнувшего бога, и бог Солнца послал орла, но орёл не смог найти Телепину. Бог Грозы также отправился на поиски, но разбил рукоять своего молота о ворота Священного Города Лихцина. Лишь богиня-мать Ханнаханна догадалась послать на поиски маленькую пчелу. Пчела нашла Телепину спящим на поляне и ужалила его. Бог пробудился еще более рассерженным и навлек разрушение на людей, скот и всю страну. Тогда богиня Камрусепа совершила обряд заклятья и смягчила гнев Телепину. Он вернулся, неся с собой плодородие и довольство. Обряд заклятья богини Камрусепы совершается с целью предотвращения зла.


В мое отсутствие моя хурритская наложница Таду-Хеба родила здорового мальчика. Я дал ему имя моего отца - Питхана. Матушка умерла от кровотече­ния, и я остался жить в прежнем доме с тремя наложницами - хеттской, хурритской и кушитской. Они на удивление не ссорились и веселили жизнь мою. Так у моего сына стало три матери. А хлопотную свадьбу на какой-нибудь знатной недотроге со всеми договорами и клятвами я и не думал справлять.

Женолюбивая супруга табарны наконец родила наследника в один день с моим первенцем. Ребёнок получил имя Аллувамна, и по такому случаю во дворце целый месяц не прекращались празднества, хотя рождение случилось в месяц поминальных огней, когда веселиться не принято. Но заключенному мной с фараоном страны Кемт договору табарна послал три тысячи воинов к границе Митанни, дабы отвлечь внимание правителя славного города Вашшуканни от ханаанских рубежей. Лето в этом году случилось весьма жаркое и засушливое - боги об этом еще загодя предупреждали жрецов Кемта. Табарна открыл казенные закрома и снабжал бедняков хлебом, о чем в записи его дел было внесено хвалебное известие. Потом, правда, узнали мы, что многие богатые землевладельцы специально посылали крестьян в столицу выклянчивать зерно, которое потом про­давали втридорога. Как и предсказывала матушка, глаза мои стали видеть все хуже, и чтобы совсем не ослепнуть, я завел писца, а сам читал только при свете дня. Начало неожиданных гроз и дождей табарна отметил обильными пирами. Один из фонтанов наполнен был вином, и все люди столицы прихо­дили славить щедрость табарны. Известие о бьющих струях вина разнеслось по всей земле, и многие правители стали подражать Тахурваили.

Каждый месяц управляющий привозил в столицу плоды земли и скота моих земель. Наш старый замок близ Канеса рождал в моем сердце грусть по безвоз­вратно ушедшей юности. Выгляжу я моложе своих лет, как и многие знатные люди.


И так, записал я все эти слова на табличке, которую даю сыну своему Мурсили. Пусть читает изо дня в день, чтобы запечатлелись заветы мои в сердце его. Если узришь, сын мой, какой-нибудь нечестивый поступок, советуйся с собранием своим, чтобы решать, как быть с провинившимся. А еще спрашивай совета у мудрых старых жриц. Когда же я умру, то обмой тело мое, как пола­гается, прижми потом меня к груди своей, да и похорони.


В один ненастный день в столицу прибыл толстый купец из далекой Сикании, что в Великом Зелёном море за Ахиявой и поведал всему двору табарны о делах царя Миноса. Он сказал:

«Правил на острове Кафтор Астерий. Он под старость лет без памяти полюбил финикиянку, которая и принесла ему трех сыновей – Миноса, Сарпедона и Радаманта. Старший из них и унаследовал трон. Кафторскому флоту нет равных на всех морях, и все народы наших морей – сиканы, сарды, корсы, лигуры пла­тят дань ему. Минос обуздал пиратов и покровительствовал торговле. Но бе­да, одна за другой, обрушивались на этого властителя. Однажды его жена Пасифая родила ужасное чудовище, более сходное с быком, нежели с человеком. Хотя родичи советовали царю тайно бросить царицу и приплод в бездну вод, он не отдалил от себя супругу, а чудовищного человекобыка запер в подвальных покоях своего огромного дворца – Лабиринта».

Табарна Тахурваили спросил:

«Имя царского дворца созвучие с нашим титулом владыки. Не простое ли это созвучье?»

Купец ответил:

«Этого я не знаю».

И продолжал:

«Трудно описать, как рев и мычание первенца омрачало душу Миноса. Но и второй сын царя - Андрогей - погиб. Он выделялся силой и ловкостью на быв­ших семь лет тому назад панафинейских состязаниях, где ахейцы соревнуются меж собой. Тогда царь Афин - Эгей - на охоте коварно умертвил Андрогея. Минос же напал на Афины, разорил город и взял в плен наследника Эгея - Тезея, которого в отместку и бросил в подземелье к чудовищу Кносса. Дочери Миноса - Ариадна и Федра - влюбились в знатного пленника и порешили спасти его, а затем сочетаться с ним сестринским браком, как принято на Крите, ког­да несколько сестер отдаются одному жениху»,

Тут мы зычно расхохотались, а купец отведал сочных фруктов и продолжал:

«Ариадна дала украдкой Тезею путеводную нить, и он смог выбраться из подземелья, убив человекобыка. Ночью афинянин бежал с обеими дочерьми Миноса. Тогда Минос прознал, что знаменитый умелец Крита Дедал, который латает медных стражей, был в заговоре с дочерьми его и умышленно затопил самый крупный корабль у выхода из бухты, чтобы корабли Миноса не смогли преследовать Тезея. Но не тут-то было! Дедал - великий мастер и волшебник сделал себе и своему сыну Игорю крылья, скрепил воском птичьи перья, и они улетели к нам на Сиканию».

Мы и раньше получали известия о сталь знаменитом мастере, но создание крыльев потрясло нас. Не стал ли отныне человек равен богам, которым одним лишь принадлежит небо? Как бы я хотел из подоблачных высот осмотреть землю и увидеть всё то, что скрыто от глаз людских!

Купец отпил хорошего лацпского пива и продолжил:

«Гневу царя не было предела, и Минос, освободивши флот из ловушки, устроенной Дедалом, пустился в погоню. До нашего острова долетел лишь один Дедал. Горько стеная, он рассказал, что сын его подлетел близко к солнцу, и Бог-Солнце своим жаром растопил воск, а сын упал в море...»

Мы испустили скорбный крик, и даже лабарна закрыл лицо руками.

Купец продолжал:

«Наш царь - Кокал искони был данником Кафтора, но все же принял и укрыл у себя столь прославленного мастера. Когда Минос во главе большего флота прибыл в наши пределы, он хитростью выманил Дедала на укрытия. Правитель Кафтора на рынке близ пристани показал народу причудливо завитую раковину. Скво­зь раковину требовалось пропустить тонкую нить, но никто не смог этого сде­лать. И тогда Дедал посоветовал Кокалу притязать нить к муравью. Муравей проделал путь в спирали раковины и выполз с другого конца. Ведь именно так спасся Тезей по совету Дедала. Тогда Минос стал требовать выдать ему Дедала. Кокал пригласил Миноса во дворец, где дочери его умертвили правителя Кафтора, облив при купании кипятком. С тех пор на Кафторе издан закон, запрещающий мужчине и женщине мыться в одной бане. Кокал выдал кафторянам тело Миноса, объяснив случившееся нечаянностью».

Тахурваили сказал мне:

«Есть много на свете вещей, о которых мы ничего не знаем, мир оказался большим и разукрашенным, а мы сидим в своих горах, как пленники. Надо чаще посылать послов и караваны в соседние страны».

Я отвечал:

«Изволь быть осмотрительным, Божественный и Святой Табарна. На море господствуют кафторяне, а сухопутные дороги небезопасны. Месяц назад мы узнали, что разбойники с Кольцевых гор ограбили караван янтаря, что везут к нам с берегов далеких северных морей».

Табарна Тахурваили весь остаток дня был задумчив и печален.


Вурунсему - богиня солнца города Аринны. Она - повелительница стран, и бывает страшна и неумолима в гневе. Она - во всем помощница своего супруга - Бога-Властителя города Нерик. Она помогала табарне Хаттусили Второму в его бит­вах, и табарна посвящал богине свои подвиги и трофеи. Я же посвятил могуще­ственной богине Вурунсему обширную яблоневую рощу, что близ колодца в моем замке, да будут благополучны наши дни и труды!


Фараон сдержал свое обещание, и в назначенный срок сотни колесниц понеслись в пределы Сирии. Не все правители мелких городов, что так радушно встречали наше посольство, с такой же радостью приняли власть правителя страны Кемет, ведь власть Кемта над иноплеменниками ничем не напоминает легкое иго табарн нашей страны, распространенное на многие народы от пределов Тарувиссы до Восточных Гор. Нечестные и чванливые чиновники Кемта собирают огромную дань, а взамен лишь унижают покоренное население, считая египтян богоподобными в сравнении с низостью иноплеменников. Тогда собрались многие правители Сирии и Ханаана, и главным над собой поставили правителя города Кадеш - самого крупного в тех краях. Но большое войско, противостоящее египтя­нам, не отличалось ни единоначалием, ни единомыслием (это урок для нас - несситов - забывать все внутренние свары перед внешним врагом!) А войско фараона тем временем преодолело за десять дней путь от крепости Джара до Га­зы на Зелёном море, а через неделю уже было в центре Ханаана. Враги беспечно ожидали фараона у мощной крепости Мегиддо, надеясь на медлительность и нерешительность правителя Кемт. Прямой путь вел египтян через горы Кармел, но это была лишь узкая тропа. Приближенные Тутмоса советовали ему избрать обходной путь, но фараон, боясь прослыть трусом, провел почти все большое войско над пропастями и в узких теснинах, где не смогли бы разминуться и две колесницы. А сирийские князьки продолжали пировать в Мегиддо. Войско страны Кемт вышло на равнину перед городом и на следующий день дало бои сирий­цам. Эти горе-вояки бежали при первых же звуках труб войска фараона, бросив коней и колесницы. Но торжество Тутмоса было преждевременным. Войско Кемт увлеклось грабежом сирийского стана и не успело ворваться в город вслед за противником. Фараон сел в осаду и довольствовался лишь грабежом окрестностей. Обо всем этом подробно доносили наши шпионы.

А тем временем, пока фараон застрял в ханаанских горах, на нашей границе с митаннийцами продолжались взаимные набеги и мелкие стычки. Расчет нашего табарны на быстрый разгром враждебной нам страны не оправдался.


Я зажег их, мое величество превратило их в развалины, я забрал всех их людей, увезенных пленниками, их скот без числа, а также их вещи, я отобрал у них жито, я вырвал их ячмень, я вырубил все их рощи, все их плодовые дере­вья!


И вновь я был в пути. Вновь дорога стлалась перед моим взором. На сей раз я был по делам торговли и обмена послан табарной на сказочный Кафтор - наибогатейшее государство в мире. Несколько несситских купцов вступили в спор с властями портовой таможни, их товар был конфискован, а сами они посажены в подземелье. Разбирать торгашеские докуки не пристало благородному несситу, однако, я был рад редкой возможности побывать на этом легендарном острове, ибо кафторяне не любят допускать к себе чужеземцев из боязни шпионажа и ущерба своей торговле,

Дорогой проехал я Тарувиссу - родину моей матушки. Этот город многие считают куда как большим и богатейшим, чем он есть на самом деде. Тарувисса как раз замирилась с новыми правителями Кафтора, и некоторые купцы на свой страх, принеся многочисленные жертвы богам моря и северных ветров, пусти­лись в плаванье к Маллии в нынешнее неблагоприятное время, ибо начиналась зима, а зимой тамошние моря особенно бурны и готовят могилу любому судну.

Не удержался и я, и договорился с небогатом купцом-корабельщиком о про­езде в обмен на охрану от морских пиратов корабля моей свитой (на сей раз я ехал лишь с десятью воинами и одним жрецом, который заменял писца и врачевателя).

В пути нас дважды потрепали сильные штормы, хотя мы плыли среди многочис­ленных островов, и каждый вечер ловкие и сильные моряки вытаскивали легкое судно на ближайший берег. Острова большей частью были безлюдны, но на некоторых мелькали одетые в козьи шкуры люди, кое-где жили мирные рыбаки, а несколько островов занимали крепости кафторян. Их воины переговаривались с нашими корабельщиками системой непонятных знаков. Знаки подавал сам владе­лец корабля красной тряпкой на длинном шесте. Зная о тайнописях жрецов страны Кемт, я спросил о том же корабельщика - Херея. Херей сказал:

«Эти знаки действительно столь же таинственны для непосвященных, как и жреческие иероглифы Кемт. Они служат для разговора на большем расстоянии корабельщиков меж собой и с портами. Тайна эта неразгласима и давно уже стала достоянием многих поколении мореплавателей».

Мне очень хотелось выпытать тайну морских сигналов (ведь они могли очень пригодиться и нам - несситам - на войне), но что я мог поделать с этими от­чаянными людьми, которым неведом страх богов и которые всю жизнь проводят меж двух бездн! Зато Херей объяснил мне, как мореплаватели находят дорогу по расположению звёзд. Главными служат им звёзды севера из созвездия Ковша. Наука о звездах у мореплавателей не хуже, чем в Кемте и Вавилонии, но там она больше используется для составления подробного календаря полевых работ или для гороскопов. Согласно же моему гороскопу, серьезная опасность будет подстерегать меня в конце восьмого месяца тридцать третьего года моей жизни, а до тех пор осталось еще не менее четырех лет.


Я - вельможа посольств табарны Тахурваили благородный и верный Лабарна сообщаю Божественному и Святому Табарне Тахурваили о состоянии дел в странах Запада.

Во-первых, могущество Кафторской державы велико, но непрочно, и является во многом плодом легенд и сказок, творимых особым собранием жрецов при столичном храме в Кноссе. Хотя некоторое чудесные известия о Кафторе верны. Так достоверно существование медных стражей (я сам видел их; хотя корабельщик Херей, доставивший наше посольство на Кафтор, утверждает, что это лишь особо высокие - в пять локтей ростом! - люди, закованные в плотные медные доспехи; но я не заметил в них ничего человеческого, - они как статуи богов).

Во-вторых, после смерти великого правителя Кафтора Миноса страна пребывает в большой растерянности, подобно оглушенному дубиной на охоте кабану. Госу­дарством правит совет из семи наиболее богатых людей острова – эта власть именуется здесь властью наилучших. Однако, часть народа, что победнее, желает низвергнуть эту власть и вернуться, как в стародавние времена, к народному собранию, вроде нашего панку. Родственники погибшего царя - его братья с семьями ведут роскошную и праздную жизнь и не желают править страной, так что сторонники единовластия здесь безуспешны. Поговаривают о народных бун­тах и их кровавых подавлениях наёмниками-шерданами.

Третье, богатство кафторян велико, но распределено весьма неравномерно, притом здешние бедняки живут припеваючи в сравнении с нашими, но желают еще большего богатства, а государственные рабы подчиняют народ частыми подачками. К тому же, в этом государстве слишком большую роль играют женщины, и все они какие-то обабившиеся. Так что здесь действовать через женщин куда вернее, чем через мужчин.

Четвертое, большой гористый полуостров к северу от Кафтора - под властью многочисленных правителей, именующих себя базилевсами. Народ тот пришлый и говорит на языке очень отдаленно схожим с нашим. В Афинах правит Тезей - и с ним наследник Ипполит - уже зрелый юноша; в Аргосе народ недавно отобрал власть у базилевса Геланора и отдал ее Данаю (Данай имеет своим символом волка, и, говорят, он сын фараона страны Кемт - деда нынешнего Тутмоса III от экуэшской - то есть данайской – наложницы); Кадм, основавший Фивы, - выходец из Тира филистимского - давно уже переселился дальше на запад, а в осно­ванном им городе стал править его сын Полидор-долгожитель (сын его и наслед­ник Лабдак уже умер, и сейчас в Фивах наследник - Лай - внук Полидора). Все данайцы воинственны, презирают торговлю, ненавидят критян, и у них бытует лю­доедство, особенно на воине.

Все сообщенное мною верно.

Табарна пусть живет! Пусть живет табарна!


Переговорам с властями Кафтора не было конца. Эти люди не желают единолично решать что-либо и более всего полагаются на мнение совета. В совете они го­ворят и часто не по делу. За пятнадцать дней я побывал на трех советах, а участь наших купцов и их товара так и не была решена. Дело передали суду, а суд у критян правится раз в новолуние. Раньше суд правил сам царь Минос, а ныне один из семи правителей по очередности.

Моей каждодневном праздности благоприятствовала жизнь кафторян, беззаботная и обильная. Великолепные дворцы чредуются здесь с тенистыми садами, множество фонтанов смягчает самый сильный зной, а одежды даже самых небогатых людей роскошны. Знатные и богатые кафторяне все дни проводят в пирах, танцах и уве­селениях. Их предки за несколько веков накопили столько богатств, что жизнь народа близка Островам Счастья. Кафторяне считают невежественным человека, не умеющего петь или танцевать, а я безыскусен в обеих этих премудростях. Поч­ти все умеют писать и читать (некогда на Кафторе была письменность, сходная с иероглифами Кемта, а сейчас - слоговое письмо). На всем здесь лежит отпечаток жен­ственности, и даже лестницы в домах пологи, дабы легче взбираться женщине в тяжелом наряде. Мужчины носят затейливые украшения, а наряд женщин потрясает с первого взгляда. Кафторянки славятся тонкой талией, небольшим ростом и огромными грудями, которые они обнажают и дают целовать своим ближним при встрече в знак приветствия. Все кафторяне отлично плавают и часто состязаются в беге, прыжках и метании диска. Часты игры с быком, которого критяне почитают.

На фоне веселящемся молодежи их отцы, помнящие еще времена до Миноса, скаредны и занудны. Они ни о чем другом и не помышляют, кроме торговли и могут часами обсуждать цены товаров, где что сколько стоит, и как выгоднее что-либо купить, а потом продать. Скупые старики ворчат по поводу трат мо­лодежи и предпочитают зарывать богатства в землю, чем пускать в оборот. Они боготворят числа, и в доме каждого критянина можно найти подробную опись всего имущества и его стоимости, чем хозяин будет до тошноты хвалиться даже перед случайным гостем.


Из далеких мест за северным морем, за северными степями приходят тревож­ные вести. По лесам и замерзшим рекам движется от востока необычный и опас­ный народ. Они идут зимой, на лыжах, запряженных в лошадей. Они куют хорошую медь, а из нее делают превосходную бронзу. Их кузнецы надежно хранят секреты мастерства. Они покоряют одно племя за другим. От великой порожистой реки востока, близ которой высятся островерхие скалы, будто столбы, до великой Ра-реки никто не избег этой участи. Они держатся леса, потому что там их ведут многочисленные реки, замерзающие зимой. Они скрывают ото всех свои имена и имя своего народа, ибо опасаются сглаза, а потому все племена называют их просто "кузнецы с востока". Они наделяют всех покорившихся многими бронзовыми изделиями, но своего главного оружия - копий с вильчатым стержнем и кинжалов с бронзовой рукоятью - не дают никому, и никто под стра­хом смерти не может прикоснуться к этому оружию. Их возглавляют жрецы и военные вожди. Они добывают медь на восточных склонах Каменных Гор. Быстрые всадники-гонцы передают вести от одного сруба до другого. Они желают править всем миром и уже идут к нашему Северному морю. Да спасут нас все боги от подобной напасти! Да отвратят от нас нашествие этого злого племени! Ведь народ этот не чтит никаких богов и священным почитает лишь бронзовый меч.


Друзья в Хаттуссе долго смеялись надо мной, когда я по приезду с Кафтора признался, что не попробовал ни одной из хваленых кафторских женщин. А в чем я виноват? Восточные обычаи гостеприимства неведомы этим скупым как хомяки людям. А ведь есть на свете племена, которые во имя священного по­рядка гостеприимства дают гостям своих жен и дочерей, и отказ чужеземца от этого дара будет самым тяжким оскорблением. Рабов и рабынь на Кафторе мало, и рабыни, скорее, выносливы как быки, чем грациозны как лани. Знатные женщины на Кафторе сами выбирают себе мужчину по велению сердца, а я, видно, никому не понравился: сейчас там по нраву рыжеволосые и гладко бритые. Зато среди кафторских мужчин процветает мужеложество, и многие даже не скрывают этого. У нас же сей порок запрещен законами несситов, а они, видно, обделенные женской лаской и покорностью, восполняют, таким образом, потерю. Одним словом, не все то золото, что блестит.


Однажды богиня Ашерту пожелала возлечь рядом с богом Ваалом, буйным Богом Грозы. Но отказался Ваал. И тогда Ашерту разгневалась сильно и так сказа­ла Ваалу:

«Ну подожди! Если ты воспротивился мне, то я трижды тебе воспротивлюсь! И словом тебя оскорблю, и веретеном своим уколю! Подожди, увидишь, как я не­нависть свою утолю!»

Не но нраву пришлись грозному Ваалу речи Ашерту. Решил он пожаловаться богу Элькунирше - мужу гневной Ашерту. И так отвечал Ваалу супруг Ашерту:

«Так и иди с ней спать! Унизишь ты ее теперь!»

И ушел бог Ваал к Ашерту, и сказал он ей так, желая унизить:

«Знай же, что восемьдесят восемь сыновей твоих я убил!»

И услышала Ашерту об унижении таком, и возгоревалась Ашерту, плакальщиц к себе позвала, чтобы семь лет лить с ними слезы по сыновьям своим…


«Лабру» на Кафторе именуют двусторонний топор, который служит эмблемой пра­вителя и от этого слова происходит название главного дворца Кносса - Лабиринта. Будучи на торжественном приеме у нынешних правителей Кафтора я хотел было расспросить о человекобыке, жившем некогда в подземелье Лабиринта, но мои вопросы были встречены молчанием и сдержанным негодованием, ибо то, что служит потехой для иных народов, часто бывает средоточием горечи страны (и у нас, несситов, такое не раз бывало). Я не был приглашен на суд в ближайшее новолуние, где решалась судьба наших купцов, но лишь выслушал приговор правителей. Они порешили купцов отпустить, а товар отобрать в пользу государства. Так, несо­лоно хлебавши, я и покинул эту страну, столь чарующую своими вазами и статуэт­ками издали, но столь огорчительную вблизи.

На обратном пути близ царства Тезея напали на нас морские разбойники-пелазги, но бой меж двух судов оказался для них неудачен: мои воины быстро переби­ли меткими стрелами почти всю команду пиратского корабля, а четверых оставших­ся в живых пленили, дабы увезти к нам в страну Хатти рабами. Несчастлив для моего рода остров Кафтор: мой отец восемь лет провел в рабстве у царя Миноса, я же потерпел неудачное посольство, а на обратном пути едва не попал в такое же рабство. Завещаю детям своим остерегаться западных стран и особенно ковар­ных жителей Кафтора!

Один из пойманных морских разбойников, назвавшийся главарем, стал тут же льстить мне (а говорил он на ужасной смеси из всех языков мира), обещал раскры­ть многие тайны западных морей, будто бы только ему ведомые. Взамен просил сделать рабом самого табарны, а то и поручить постройку большого флота для страны Хатти. На это я сказал:

«Нам несситам флот ни к чему. Мы живем в центре гористой страны и редко видим морские дали, а все торговые дела ведем через троянских и лувийских куп­цов. Но что же ты знаешь о дальних западных морях?»

Он сказал:

«Знаешь ли ты, высокий господин, что некогда великий правитель земли Кемт пробил в незапамятные времена узкий пролив между Великим Зеленым Морем и Морем Туманов?»

Я усмехнулся и сказал:

«И малые дети в нашей стране знают эту историю. А фараона этого звали Дарокрут».