Карпов В. В. Генералиссимус : Историко-док изд
| Вид материала | Книга |
- Методическое письмо по вопросам обучения информатике в начальной школе: информация, 83.48kb.
- Экономика образова-ния и управление: Сборник тезисов док-ладов межвуз науч практ конф.,, 146.8kb.
- Крестьянское движение в тамбовской губернии 1917- 1918, 305.69kb.
- Приложение к № дк 209. Viii-2011, 81.1kb.
- Курс лекций. Учебное пособие / В. Е. Карпов, К. А. Коньков, 68.87kb.
- Тема: генералиссимус и адмирал, 65.37kb.
- Публикации 2009 года монографии, 2755.43kb.
- Правила оформления докладов коткрытию конференции будет издан сборник по материалам, 56.76kb.
- Волосатов В. Д., док экон, 30kb.
- Русский историко-культурный, 227.39kb.
Командующий войсками
Штаб-квартира группы армий “Центр” 8 июля 1941 г.
ПРИКАЗ
Сражение в районе Бепосток — Минск завершено. Войска группы армий сражались с четырьмя русскими армиями, в состав которых входило около 32 стрелковых, 8 танковых дивизий, 6 мотомеханизированных бригад и 3 кавалерийские дивизии. Из них разгромлено: 22 стрелковых дивизии, 7 танковых дивизий, 6 мотомеханизированных бригад, 3 кавалерийские дивизии.
Боевая мощь остальных соединений, которым удалось избежать окружения, также значительно ослаблена. Потери противника в живой силе очень велики.
Подсчет пленных и трофеев к сегодняшнему дню выявил:
287 704 пленных, в том числе несколько командиров корпусов и дивизий, 2585 захваченных или уничтоженных танков, 1449 орудий, 246 самолетов, множество ручного оружия, боеприпасов, транспортных средств, склады продовольствия и горючего.
Наши потери были не выше, чем те, какие готовы понести мужественные войска.
Этим крупным успехом, достигнутым в битве с сильным, отчаянно сражающимся противником, мы обязаны вашей вере и вашему мужеству. Всем войскам и штабам, а также всем транспортным частям и рабочим формированиям группы армий я выражаю признательность за неустанное выполнение своего долга и выдающиеся достижения. Наша особая благодарность нашим товарищам по оружию — военно-воздушным войскам. Сейчас главное — использовать достигнутую победу! Я уверен, что войска группы армий и впредь сделают все от них зависящее: покоя не будет, пока не будет достигнута окончательная победа!
Да здравствует фюрер!
фон Бок, генерал-фельдмаршал
Сталин приказал создать фронт резервных армий, включив в него 29-ю, 30-ю, 28-ю, 24-ю армии и армию Рокоссовского, с задачей: контрударом этих пяти групп по сходящимся направлениям, с активными действиями 16-й и 20-й армий из окружения, разгромить группировку противника южнее Смоленска.
Но эти кровопролитные бои успеха не принесли.
С 8 по 21 августа опять наступали немцы и тоже, при больших потерях, не смогли прорваться на подступы к Москве.
1 сентября Сталин вновь двинул в наступление 30-ю, 19-ю, 16-ю, 20-ю армии Западного фронта Тимошенко, однако и на этот раз успеха не было, только 24-я армия Резервного фронта разгромила группировку противника под Ельней.
10 сентября Сталин приказал перейти к жестокой обороне войскам Западного, Резервного и Брянского фронтов на занимаемых рубежах.
Смоленское сражение происходило на фронте 650 километров и в глубину 250 километров, оно сорвало планы гитлеровского командования на быстрое безостановочное продвижение к Москве. Впервые немецкие войска были вынуждены отказаться от наступления и перейти к обороне. Это дало возможность советскому командованию подготовить оборонительные рубежи на непосредственных подступах к Москве и, в какой-то степени, способствовало будущему успеху в битве за столицу.
В Смоленском сражении советские войска проявили высокое мужество, что Сталин отметил введением почетного гвардейского звания.
Первой гвардейской дивизией стала бывшая сотая стрелковая, которой командовал генерал И. Н. Руссиянов (приказ Сталина № 308 18 сентября 1941 г.)
Надо отдать должное Сталину: в те трудные месяцы он твердо руководил войсками, мобилизуя их на отражение натиска врага в Смоленском сражении и на Московском направлении.
Формирование польской армии
30 июля 1941 года были восстановлены дипломатические отношения с польским правительством, которое находилось в эмиграции в Лондоне. Отношения эти были прерваны в связи с событиями, последовавшими после подписания секретного протокола о разделе сфер влияния между СССР и Германией.
Правда, отношения были восстановлены, но обида у поляков, конечно же, осталась. Да и как не обижаться после оскорбительного официального тезиса о “несуществовании польского государства”, высказанного Молотовым на заседании Верховного Совета 31 октября 1939 года.
Очень омрачали эти отношения трагические события в Катыни, где были расстреляны польские офицеры. (И до сих пор точно не определено, кто совершил это варварство, — немцы или энкэвэдэшники).
Но шла война, Сталин решил объединять усилия ради возрождения Польши и избавления Советской страны от гитлеровского нашествия.
1 августа 1941 года в Москве начались переговоры. Советскую сторону представлял генерал Василевский, польскую — генерал Шишко-Богуш. Они выработали соглашение “О создании польской армии для совместной с войсками СССР и иных союзных держав борьбы против Германии”. Соглашение предусматривало национальный суверенитет польских частей, военную форму польской армии, присягу на верность Польской Республике, оперативное подчинение Верховному Главнокомандованию СССР во время боевых действий и возвращение армии в Польшу после окончания войны.
Командующим армией был назначен генерал-лейтенант Андерс, которого привезли из советского лагеря военнопленных, куда он угодил в 1939 году, командуя бригадой в боях против Красной Армии. Андерс по происхождению из семьи прибалтийских помещиков, окончил в Петербурге Пажеский корпус, академию Генерального штаба, служил в царской, затем в польской армии,
Армия формировалась в порядке призыва и из добровольцев-поляков, проживающих на территории СССР или находившихся в лагерях военнопленных. Вооружение, экипировка, размещение, снабжение продовольствием осуществлялось советской стороной в кредит, с оговоркой, что Польша рассчитается после окончания войны.
Дислокация определялась так: штаб армии в г. Бузулуке, 5-я пехотная дивизия — Татищевский лагерь; 6-я пехотная дивизия — Тоцкий лагерь. Для начала перечислялось 5 миллионов рублей.
Генерал Андерс представил список старшего командного состава с указанием, на какие должности они рекомендуются: три генерала, восемь полковников, восемь подполковников. К сентябрю 1941 года были освобождены из лагерей и призваны 15 127 бывших польских военнослужащих, из которых 1841 офицер. 17 сентября части польской армии приступили к занятиям.
О всех мероприятиях по формированию польской армии регулярно докладывалось Сталину.
В ноябре 1941 года в Москву прибыл глава польского правительства В. Сикорский. Его и генерала Андерса 3 декабря принял Сталин.
С первой же встречи Сикорский повел разговор не об участии польских частей в боях совместно с Красной Армией, а о том, чтобы отобрать польских летчиков и 20—25 тысяч других военнослужащих и отправить их в Англию для пополнения польских частей на Ближнем Востоке.
Сталину не понравилась эта позиция гостя, и он, как бы и в шутку, но и всерьез, сказал:
— Если поляки не хотят здесь воевать, то скажите об этом прямо, — да или нет. Я считаю — где войска формируются, там они должны остаться и принимать участие в боях. Не хотите? Обойдемся без вас. Можем всех отдать, сами справимся. Отвоюем Польшу и вам ее отдадим. Но что на это люди скажут? Как будут к вам относиться после войны? Какие же вы будете освободители родины, если вашими руками англичане будут решать свои интересы на Ближнем Востоке? Совместные боевые действия с нашей армией способствовали бы укреплению советско-польских отношений. Нам жить рядом. Мы соседи. Или вам ближе английские интересы?
— Пусть армия пока остается на вашей территории, — согласился Сикорский, — но надо увеличить ее состав, сформировать еще одну дивизию.
— Хорошо, — согласился Сталин, — можем увеличить армию до семи дивизий, но тогда вы добейтесь, чтобы в снабжении частей участвовали Англия и США. Вы же знаете, как нелегко сейчас приходится нам на фронте.
— В вашей стране, — сказал Сикорский, — еще много поляков, которые находятся в лагерях. Можно было бы за счет их сформировать новые части.
Сикорский подал списки Сталину. В этих списках были фамилии многих офицеров, погибших в Катыни. Таким образом, Сикорский хотел или узнать о их судьбе, или уязвить Сталина (тогда однозначно считалось, что офицеры были расстреляны сотрудниками НКВД).
— Хорошо, мы проверим эти списки, — ответил Сталин. После встречи со Сталиным Сикорский посетил польские части и остался очень доволен их состоянием.
Генерал Андерс на следующий день после встречи с Верховным в беседе с корреспондентом “Правды” сказал:
— Наиболее ярким из моих московских впечатлений были встречи с г-ном Сталиным, Верховным Главнокомандующим Красной Армии и вождем Советского Союза. Эти встречи — крупное событие в моей жизни. Каждая фраза Сталина закончена, каждая мысль ясна и обоснованна. Мы ехали к г-ну Сталину с вопросами, от которых зависела судьба нашего дела. Для меня как для солдата, который хочет драться, это были вопросы жизни. И по мере того как Сталин тихо и спокойно отвечал: “Это будет сделано”, “Это препятствие мы поломаем”, — во мне росла полная уверенность в том, что наше дело победит, что под руководством Сталина советско-польские отношения будут великолепны, а трудности забудутся при общей доброй воле и решимости идти вместе до конца. Мы хотим скорее драться, чтобы скорее вернуться в Польшу, к своим семьям и своим очагам, а потом продолжать путь на запад до победы.
Однако во всей своей последующей работе генерал Андерс делал все, чтобы не допустить участия в боях польских частей вместе с Красной Армией.
Личное горе Сталина
20 июля 1941 года немецкое радио и газета “Фелькишер беобахтер” сообщили о том, что сын Сталина, Яков, находится в плену. Не трудно представить, какой это был удар для Сталина — как отца и как Верховного Главнокомандующего, человека, как говорится, на виду у всего мира. Его, несомненно, потряс не только сам факт пленения и угрозы гибели сына, но и беспокойство — как поведет себя Яков, находясь в руках врага.
О пребывании Якова в плену и о его гибели написано много и еще больше ходит всевозможных слухов.
Я пересказываю некоторые отрывки (в основном документы) из разных публикаций; вместе с другими собранными мною сведениями, они, надеюсь, дадут, наконец, более полное представление о пленении и гибели Якова и помогут читателям избавиться от всевозможных домыслов по этому поводу. К тому же наша разведка выяснила подробности пленения Якова и даже добыла протоколы его допросов в немецком плену.
Вот сокращенная копия протокола первого допроса сына Сталина, который вели в штабе армии генерал Клюге, майор Голтерс и капитан Ройшле 18.07.1941 года. Поскольку допрашивали двое, то некоторые их вопросы поставлены в третьем лице:
— Ваше имя?
— Яков.
— А фамилия?
— Джугашвили.
— Вы являетесь родственником Председателя Совета Народных Комиссаров?
— Я его старший сын.
— Вы говорите по-немецки?
— Я учил немецкий язык 10 лет назад, кое-что помню.
— Ваше звание и в какой части служили?
— Старший лейтенант. Служил в 14-м гаубичном полку 14-й танковой дивизии.
— Как вы попали к нам?
— Я, то есть, собственно, не я, а остатки дивизии, мы были разбиты и окружены.
— Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?
— Не добровольно. Я был вынужден.
— Как обращались с вами наши солдаты?
— Сапоги с меня сняли. В общем, я бы сказал, не плохо...
— Для чего в армии имеются комиссары? Что за задачи они имеют?
— Поднимать боевой дух... они дают политическое воспитание.
— А как относится к этому солдат, командир, офицер?
— Видите ли, если комиссар работает с умом, то его любят и уважают. Но когда он, используя свои права, начинает оказывать на солдата свое давление, то ясно, что тот ведет себя формально, скажем, на собраниях, везде и всюду, но возможно, что в глубине души он его и не уважает.
— Известны вам такие случаи, когда войска отвергали комиссаров?
— Пока что мне это неизвестно.
— Тогда, может быть, ему будет интересно узнать, что здесь у нас, в лагерях для военнопленных солдаты занимают резко отрицательную позицию в отношении комиссаров и нам приходится брать комиссаров под защиту, чтобы их не убили их собственные солдаты.
— Видите ли, все зависит от того, что это за красноармейцы.
— Речь идет о бывших кулаках.
— Кулаки — бывшие богатые крестьяне.
— Разве они недовольны настоящей государственной системой?
— Конечно, они недовольны.
— Почему они ею недовольны?
— Потому что... Послушайте, вы знаете историю партии? Историю России? В общем, кулаки были защитниками царизма и буржуазии.
— Не думает ли он, что кулак защищает свою собственность в бывшей Русской империи, или же немецкий крестьянин защищает теперь свою собственность только потому, что он еще является собственником? У нас в Германии ведь существует частная собственность, а в России она упразднена.
— Да, да, так и есть. Вы забываете, он — это одно, а его дети совсем другое, они воспитаны в совершенно ином духе. В большинстве случаев дети отказываются от таких родителей.
— Считает ли он, что последние годы в Советском Союзе принесли рабочему и крестьянину преимущества по сравнению с тем, что было раньше?
— Безусловно. Спросите их, как было при царизме, спросите их, они вам ответят. В России построили собственную промышленность. Россия ни от кого не зависит. У России есть все свое, может быть, это делалось за счет крестьян, за счет рабочих, и вполне возможно, что часть населения недовольна.
— После того, что вы теперь узнали о немецких солдатах, вы все еще думаете, что имеются какие-либо шансы у Красной Армии оказать такое сопротивление, которое изменило бы ход войны?
— Видите ли, у меня нет таких данных, так что я не могу сказать, имеются ли какие-либо предпосылки. И все же лично я думаю, что борьба еще будет продолжаться.
— Знает ли он, где стоит теперь наша армия? Не именно на этом участке, а на севере и на юге? Знает ли он, что мы уже находимся в Киеве? Как, по его мнению, сложится обстановка, если мы в скором времени войдем в Москву?
— Я знаю, что вы находитесь недалеко от Москвы.
— Он только что сам сказал, что он знает, что мы находимся под Москвой, на подступах к Москве, он ведь должен представить себе, что произойдет, когда Москва будет наша.
— Хорошо, я вам отвечу откровенно: я не могу себе этого представить.
— Как же он считает это возможным?
— Разрешите задать вам контрвопрос? А что, если вы будете окружены?
— Известно ли ему о таких случаях во время войны?
— Видите ли, по-моему, это возможно, т. е. в настоящее время у меня нет никаких данных. Что касается моего мнения по данному вопросу, то были случаи, когда ваши прорвавшиеся корпуса окружались и уничтожались. Такие случаи были.
— Известна ли вам позиция национал-социалистической Германии по отношению к еврейству? Знаете ли вы, что теперешнее красное правительство главным образом состоит из евреев? Выскажется ли когда-нибудь русский народ против евреев?
— Все это ерунда. Болтовня. Они не имеют никакого влияния. Напротив, я лично, если хотите, я могу вам сказать, что русский народ всегда питал ненависть к евреям.
— А почему ненавидят комиссаров и евреев? В тех городах и селах, через которые мы прошли, люди постоянно говорят: евреи — наше несчастье в красной России.
— Что я должен вам ответить? О комиссарах скажу позднее. О евреях же могу только сказать, что они не умеют работать, что евреи и цыгане одинаковы — они не хотят работать. Главное, с их точки зрения, это торговля. Некоторые евреи, живущие у нас, говорят, что в Германии им было бы лучше, потому что там разрешают торговать. Пусть и бьют, но зато разрешают торговать. Быть рабочим или крестьянином еврей у нас не хочет, поэтому их не уважают... Слышали ли вы, что в Советском Союзе имеется Еврейская автономная область со столицей в Биробиджане? Так вот, там не осталось ни одного еврея, и живут в Еврейской автономной области одни русские.
— Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка — Каганович?
— Нет, нет! Все это слухи. Чепуха. Первая жена — грузинка, вторая — русская — Аллилуева. Остальное слухи, чепуха.
— Что сказал отец напоследок, прощаясь с вами 22 июня?
— Иди — воюй!
— Известно ли ему, что мы нашли письма, в которых говорилось, что друзья надеются свидеться вновь этим летом, если не состоится предполагаемая прогулка в Берлин этой осенью?
(Яков читает письмо. В этом письме, представляющем собой переписку двух русских офицеров, имеется следующая фраза:
“Я прохожу испытания как младший лейтенант запаса и хотел бы осенью поехать домой, но это удастся только в том случае, если этой осенью не будет предпринята прогулка в Берлин”. Подпись: Виктор. 11.6—41 г.).
— Что он скажет на это письмо?
— Вы хотите сказать, что из этого письма якобы видно:
положение было таково, что Советский Союз хотел раньше объявить войну, чем напала Германия? Не правда ли, так нужно понимать это письмо?
— Имеются ли основания к этому? Действительно ли были такие намерения?
— Нет, не думаю. Факт остается фактом. Ведь вы первые напали, правда? Не Советский Союз первым напал на Германию, а Германия напала первой! Мне говорят, будто бы есть речь Сталина, в которой говорится, что если Германия не нападет первой, то это сделаем мы. Я никогда не слыхал ничего подобного! Никогда не слыхал!
— Женаты вы или еще холост?
— Да. Я женат.
— Есть ли у вас дети?
— Одна дочь. Ей три года.
— Не хотите ли вы, чтобы мы известили жену, что вы попали в плен?
— Не нужно... Если вы хотите исполнить мою просьбу, то не сообщайте.
— Не думаете ли вы, что семья из-за этого пострадает? Позор для солдата — попасть в плен?
— Мне стыдно! Мне стыдно перед отцом, что я остался жив.
— Но ведь не только перед отцом, но и перед женой!
— Да, и она мне не безразлична. Я ее очень уважаю, очень люблю.
— Убежит ли ваша жена из Москвы вместе с красным правительством? Возьмет ли ее ваш отец вместе с собой?
— Может быть, да. А может быть, нет.
Якову предложили написать записку отцу. Он написал. Записка дошла до Сталина и хранилась в его сейфе. “19.7.41 Дорогой отец!
Я в плену. Здоров. Скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша”.
Дальше судьба сына Сталина сложилась следующим образом. Пленного потребовали направить в Берлин. Его поместили в Просткентский лагерь. Здесь продолжались допросы и попытки разговорить Якова “по душам”, но Джугашвили отвечал коротко или молчал.
Вот что вспоминал капитан Ужинский, находившийся в то время в этом лагере:
“Когда был привезен в лагерь Джугашвили, выглядел он плохо, как будто перенес тяжелую, длительную болезнь. Щеки впалые, цвет лица серый. На нем было советское, но солдатское обмундирование. Яловые сапоги, солдатские брюки, пилотка и большая для его роста серая шинель. Питался он наравне со всеми — одна булка хлеба на 5—6 человек в день, чуть заправленная жиром баланда из брюквы, чай. Иногда на ужин давали картошку в “мундире”. Мучаясь из-за отсутствия табака, Яков нередко менял свою дневную пайку на щепоть махорки.
Несколько раз в месяц его тщательно обыскивали, а в комнату поселили соглядатая... Лагерное начальство разрешило Джугашвили работать в небольшой мастерской, расположенной в нижнем этаже офицерского барака. Здесь человек 6—10 военнопленных делали из кости, дерева и соломы мундштуки, игрушки, шкатулки, шахматы. Вываривая полученные из столовой кости, заключенные готовили себе “доппаек”.
Яков оказался неплохим мастером и за полтора месяца сделал костяные шахматы, которые обменял на картошку унтер-офицеру Кауцману. Позднее эти шахматы за 800 марок купил какой-то немецкий майор”.
В конце апреля 1941 года сравнительно сносное существование Якова было прервано неожиданным приказом снова перевести его в Центральную тюрьму гестапо. А в 41еврале 1943 года, по личному указанию Гиммлера, Яков отправился в печально известный концлагерь Заксенхаузен. Первое время он находился в лагерной тюрьме, затем был переведен в режимный барак зондерлагеря “А”. Эта особая зона была отделена от основного лагеря высокой кирпичной стеной и опоясана колючей проволокой, по которой проходил ток высокого напряжения. Охрану несли эсэсовцы.
После окончания боевых действий в 1945 году в плен к американцам попали несколько гитлеровцев — работников лагеря Заксенхаузен. По просьбе советского командования их передали “СМЕРШУ”. Естественно, наших следователей интересовали их показания и о Джугашвили.
Комендант лагеря штандартенфюрер СС Кайндль рассказал:
“В концлагерь Яков Джугашвили был доставлен из 5 отдела
имперской безопасности Германии доктором Шульце. Часто из Берлина приезжал навещать военнопленного другой гестаповец — криминальный комиссар имперской безопасности
Штрук.
О том, что судьбой Джугашвили был заинтересован лично
Гиммлер было известно многим. Видимо, он хотел использовать сына Сталина в случае сепаратных переговоров с СССР или для обмена захваченных в русский плен видных нацистов”.
Не исключено, что с этой же целью в соседней с Яковом
комнате содержался племянник Молотова Василий Кокорин (как выяснилось позже, этот самозванец лишь выдавал себя за племянника Молотова), а в других комнатах жили племянник Черчилля Том Кучинн, сын премьер-министра Франции капитан Блюм и другие знатные пленники.
14 апреля 1943 года Яков Джугашвили покончил жизнь самоубийством.