В. Данилов «Мой путь к Богу и Католической Церкви»

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

7. Я становлюсь католиком.

Я пытался уже сознательно молиться Богу, усердно читал Евангелие. Но молитва моя была сухой, в ней не было тепла и контакта с Богом не получалось. В сердце я Бога не чувствовал. Почему? Позднее я понял, что это происходило от моей греховности, от грязи, накопившейся в душе.

Как свет не может проходить через закопченное стекло окна, так благодать Божия не приходит в нераскаявшуюся грешную душу. Чтобы почувствовать Бога в молитве, мне нужно было покаяние в грехах за всю мою жизнь. Но мне никто этого не подсказал, и я топтался на месте.

Тем временем, изучая религию, я одновременно очень тосковал о свободе. Вынесенное мне судом наказание казалось бесконечно долгим, и я стал мечтать о побеге. Все побеги из нашего лагеря были неудачны. Я интересовался причинами этих неудач, и высказывал в кругу своих знакомых мнения, что надо сделать для удачного побега. Серьезно я не собирался бежать. Я понимал, что бежать было не в моих силах. Но мечтал и болтал о побеге. В результате органам КГБ стали известны мои разговоры от их секретных сотрудников, оказавшихся среди моих собеседников. КГБ преувеличило значение моих разговоров и меня арестовали, посадили в лагерную тюрьму и обвинили в подготовке группового побега, который я не собирался готовить. И вот пребывание в лагерной тюрьме стало новым мощным толчком в моем дальнейшем религиозном развитии.

Итак, меня обвинили в подготовке группового побега. А это означало, что следствие начнет добиваться от меня выдачи “соучастников” этого побега. И хотя никакой подготовки побега не было, КГБ в те сталинские времена убедить в этом было бы трудно. Я опасался, что не проявлю на допросах стойкости и предам невинных людей, став тем самым негодяем.

Кроме того, мне не хотелось, чтобы меня судили по этому ложному обвинению, так как за групповой побег давали 25 лет заключения, а это означало, что я никогда не выйду на свободу. И вот, будучи не в состоянии своими человеческими силами бороться с ложным обвинением и своей слабостью, я обратился к Богу. Обращение это состояло в молитвах. Молитва занимала около часа времени. Проходила она очень интенсивно. Я лежал на нарах второго этажа, закрывал глаза и старался представить себе Бога, смотрящего на меня. Для лучшего сосредоточения закрытые глаза я прикрывал еще ладонями рук. Установив контакт с Богом умом, я молился, повторяя 10 раз “Отче наш”, 10 раз “Радуйся, Мария”, затем по 10 раз высказывал свои просьбы к Богу и по 10 раз к Деве Марии. Заключал я свою молитву троекратным повторением “Отче наш” и “Радуйся, Мария”.

Если при молитве я терял контакт с Богом, то такая часть бесконтактной с Богом молитвы не засчитывалась и я, восстановив умственный контакт с Богом, молился снова. Каждое слово молитвы я произносил с полным вниманием и пониманием. И так я молился дважды в день, утром и вечером - всего около двух часов. От напряжения для сохранения внимания при таких молитвах часто возникала головная боль. Молиться было очень тяжело. Но ради поставленных перед собой задач я преодолевал волею все трудности. Прошло несколько дней в таких молитвах. И однажды мне приснился сон, представляющий ход будущего следствия. Мне снится, что я на допросе в кабинете следователя. Он стоит за столом, а я сижу у стены на стуле. Следователь зачитывает на меня показания граждан. Я не слышу его голоса, но вижу образы людей, давших на меня показания, и узнаю их. Затем он подходит ко мне, я встал перед ним. Он спрашивает, была ли организация по подготовке побега - я отрицаю. Тогда он ударяет меня по лицу. Я молчу. Он трижды спрашивает меня об этом, я трижды отрицаю, он трижды бьет меня по лицу. Наконец он отходит к столу, я сажусь. Он говорит: “Ну, погоди, ты заговоришь у меня, я позову одного человека”, и с этими словами он выходит из кабинета, оставив дверь открытой, чтобы бывший в коридоре часовой мог за мною наблюдать. Вскоре он возвращается с мужчиной-брюнетом, среднего роста, в мундире цветом темнее зеленого. Мужчина этот стал бегать по кабинету и кричать на меня. Потом во сне следует вроде бы пауза, а затем снится, что у меня очная ставка с одним из моих знакомых по лагерю. И результаты этой очной ставки для меня благоприятны.

Я просыпаюсь. Примерно через час после сна меня вызывают на допрос и в течении 3-х суток с перерывами на допросах происходит почти на 100 процентов все, что приснилось. Следователь, как и во сне, допрашивает меня. Причем люди, чьи образы я видел во сне, оказываются авторами показаний. Следователь подходит ко мне, трижды задает вопросы - те же, что и во сне. Получив от меня отрицательные ответы, трижды ударяет меня по лицу в той же последовательности, что и во сне. Затем он произносит фразу, буквально ту, что мне приснилась, уходит, оставив дверь в кабинет открытой, и возвращается, в отличии от сна, с тремя офицерами, один из которых начальник отдела КГБ в мундире коричневатого цвета. В отличии от сна он не бегает и не кричит на меня, а спокойно выговаривает мне и выписывает ордер на карцер, якобы за сопротивление следствию. Последовавшая затем очная ставка знаменовала окончание дела и переквалификацию моего обвинения в соответствии с моими пожеланиями на другую, более легкую статью с меньшим сроком наказания.

Так были выслушаны и исполнены мои просьбы в молитвах. Я никого не выдал, а дело мое было переквалифицировано на более легкое. Я успокоился и молиться стал меньше, ожидая суда. Признаком передачи дела в суд была дача подследственному на подпись обвинительного заключения. Я ожидал его, но ожидание затягивалось. У меня возникли опасения, как бы переквалификация дела на более легкое не была бы отменена и не возобновилось бы прежнее обвинение. Нечто подобное было с одним из заключенных. Тогда я вновь возобновил интенсивные молитвы к Богу с просьбой об утверждении переквалификации моего дела.

Через пару дней мне снится сон, в котором я как бы спрашивал кого-то, “кончилось ли” (подразумевая окончание моего дела). И в ответ я слышу громкий голос, идущий со всех сторон: “Кончено”. Я проснулся и примерно через час открывается окошко камеры и мне дают ознакомиться с обвинительным заключением. Значит скоро суд.

Состоялся суд, и я вернулся в лагерь. Первая мысль по “освобождении” из тюрьмы в лагерь была: “если Бог так возлюбил меня, что открыл мне будущее и исполнил мои просьбы, то как же я должен отблагодарить и возлюбить Его?”. Я задумался об этом и решил, что благодарность моя к Богу должна выразиться прежде всего в изменении всей моей прежней жизни, в раскаянии за нее и в посвящении себя служению Богу. Но как это сделать? Сделать это можно было лишь посредством выбора себе определенного исповедания веры и присоединения к определенной Церкви. Меня тянуло к католичеству. Но я колебался в принятии его. А вдруг я ошибусь? И я снова стал молиться, прося Бога указать мне выбор исповедания. Конечно, молитвы мои уже не были столь интенсивными, как в тюрьме. И Бог мне выразительно ничего на них не ответил. Но влечение к католичеству у меня возросло еще больше, так что я уже не мог сопротивляться ему. И я решился... принял католическое исповедание веры у жившего со мною в лагере католического священника.

8. На пути христианской жизни.

Священник мне дал методику нравственного очищения. Я дополнил ее своими собственными приемами. Состояла она в следующем: дважды в день, в середине дня и перед сном, я делал испытание совести и результаты его записывал в блокнот. Блокнот был расчерчен: по горизонтали - наименования грехов, а по вертикали - числа месяца. Образовавшиеся пересечением линий клеточки делились диагональю пополам. В каждой половине знаком “минус” отмечалось совершение греха, знаком “плюс” отсутствие греха. Утром, днем и вечером я молился, в общей сложности от 20 до 40 минут, прося Бога о даровании мне добродетелей, противоположных найденным в себе грехам, несовершенствам. Трижды в день, в общей сложности от 10 до 15 минут, я проводил медитацию (размышление с прочувствованием) на тему своих грехов или выработки отвращения к ним. Один раз в день я вычитывал один круг Розария с медитацией о событиях жизни Иисуса Христа и Марии. Кроме этого я ежедневно читал Евангелие, не регламентируя его чтение временем. Сверх всего этого при настроении я молился сколько мне захочется. В случая совершения тяжелого греха я проводил очень суровое покаяние. Я сильно переживал о своих грехах, как оскорблении Богу, столь возлюбившему меня, открывшему мне будущее и исполнившего мои просьбы при моем заключении в лагерной тюрьме. Я считал себя не только ничтожеством, но и негодяем, неблагодарным по отношению к Богу. Мое раскаяние за совершенные мною грехи доходило до того, что я плакал при мысли, что оскорбил своими грехами столь любящего меня Бога. Боль души при этом была столь велика, что даже мое тело участвовало в покаянии. Оно корчилось и извивалось на нарах (когда я каялся лежа) от переполняющих меня раскаяния и скорби.

За тяжелые грехи я наказывал себя постом (полным голоданием, пил только воду) до 2-х суток, и молчальничеством до двух недель. Конечно, дни молчания не были абсолютным молчанием, так как это было невозможно, пребывая среди людей. Но разговор мой с людьми ограничивался только ответами на их вопросы “да” и “нет”.

Молился я обычно лежа под одеялом (утром и вечером), так как большая скученность населения лагеря не позволяла достичь уединения в другом месте, кроме как под одеялом. Днем, когда большинство людей уходило на работу, я подыскивал более уединенное место и молился, не показывая, однако, вида, что я молюсь. Каждой молитве предшествовала душевная подготовка. Я закрывал глаза и представлял, что Бог смотрит на меня, что Бог везде - и в моем сердце тоже. Установив таким образом контакт с Богом, я представлял себе все величие и благость Бога и свое ничтожество в сравнении с Ним и негодяйство, возбуждая тем самым в себе глубочайшее смирение перед Богом, возбуждал надежду на Бога, безграничное доверие к Богу. И лишь придя в такое состояние, я начинал молиться. При молитве я обращал внимание на два момента: на сохранение постоянного контакта ума и сердца с Богом и на понимание слов молитвы. Были моменты утраты внимания ума. Это бывало от усталости, взволнованности, рассеянности. Тогда я старался сохранить при молитве хотя бы сердечный контакт с Богом. Сердце мое как бы прилипало к Богу. Даже когда мои мысли блуждали вдали от темы молитвы, сердцем я оставался в контакте с Богом.

Здесь мне хочется сказать несколько слов о необходимости сочетания верующим смирения перед Богом с надеждою, доверием к Богу. Атеисты часто говорят, что религия, проповедуя смирение, делает человека тем самым человеком слабым.

Во-первых, не следует понимать смирения как пресмыкательства перед людьми. Смирение - это, прежде всего, реальная оценка своих способностей. Ведь в нас нет ничего, чтобы мы не получили от Бога. Даже наша независимость в выборе наших действий существует лишь благодаря данной нам Им свободной воли. И если в сравнении с миллионами звезд космического пространства мы ничтожные пылинки, что хорошо можно почувствовать при созерцании безоблачного ночного неба, то тем более мы ничтожны перед Богом, Творцом этой вселенной.

Во-вторых, если только смиряться, если только унижать себя, свои возможности, то тогда, конечно, человеческая воля будет связана и не может действовать. Но религия учит сочетать смирение перед Богом с надеждою на Его помощь, с доверием к Нему как к лучшему Отцу.

Ведь как бы ни был горд атеист, какую бы он не имел самоуверенность, но в глубине своей души он понимает, что он всего лишь человек и что возможности его очень ограничены. Наоборот, верующий человек сознает, что Бог может все, ибо Он всемогущ. Поэтому, если он надеется на Бога, то эта надежда вселяет в него величайшую отвагу. Но для того, чтобы человеческая душа могла полностью, с большой силою надеяться на Бога, она должна перестать надеяться на себя. Для этого она должна осознать свое ничтожество, то есть смириться. Подобно тому, как нельзя полностью наполнить сосуд вином, не вылив из него предварительно воду, так и душа человеческая не может полностью надеяться на Бога, довериться Ему, пока она хоть сколько-нибудь доверяет себе. Поэтому-то прежде чем человек обращается к Богу, он перестает надеяться на свои силы, то есть смиряется.

И тогда в верующего человека вливается удивительная сила, какой не бывает даже у самого самоуверенного (гордого) атеиста. Сила эта ощущается его душой как уверенность в Божией помощи и отвага переполняет его. И это потому, что он надеется на всемогущего, справедливого и милосердного Бога, а не на ограниченные человеческие силы, пусть даже и очень сильного человека.

Таким образом, не религия делает человека слабым, а атеизм; и не атеизм делает человека сильным, а религия.

Наиболее частой темой медитации была гордость (гордыня). Медитация на тему гордости для выработки смирения была примерно такой: я сопоставлял величие и благость Бога со своим ничтожеством и подлостью. Я старался осознать и глубоко почувствовать, что все в мире создано Богом, и все хорошее от Него. Как контраст с Ним, с Его качествами, я представлял себе свое ничтожество и всю свою подлость (примеры которой можно всегда отыскать). А дальше следовал вывод: что если столь великий и благой Бог унизил Себя, приняв на Себя человеческую природу, чтобы искупить наши грехи и научить нас любви, то как же я, ничтожный и подлый, смею возвышать себя? Не распинаю ли я этим снова Иисуса Христа на кресте?

И от такого глубокого прочувствованного размышления гордость исчезала из моей души. Теперь я не могу точно сказать, через сколько времени от начала работы над собою я стал ощущать первые духовные результаты. Более мелкие достижения появились уже сразу, как например, слезы покаяния, душевная кротость и т.п., но они не отмечались моим умом как нечто особенное, не удивляли меня.

Первое, что удивило меня - это рождение апологетических мыслей. Свое религиозное образование и воспитание я сочетал с проповедью религии другим. Конечно, я еще был малограмотен в религии, тем не менее, мне хотелось рассказывать о ней тем, кто еще менее в ней разбирался. Эта моя проповедь вызывала обмен мнения с неверующими людьми. Вначале я излагал религиозную точку зрения на предмет нашего разговора по памяти, из знаний, полученных от других. Но вот я почувствовал, что мысли для ответа атеистам стали возникать у меня не из памяти, а рождаться от духа, как будто бы внутри меня кто-то сидит и подсказывает мне, что следует отвечать. Я был очень удивлен этим. И объяснил себе эту свою способность как результат крещения Святым Духом.

Следующее новое во мне - это был голос предостережения, услышанный мною в душе. Однажды я с кем-то беседовал и хотел что-то сказать собеседнику, как вдруг ощутил в душе некое духовное чувство: “не говори”. Но я не удержался и сказал. Результат от моей несдержанности был для меня неприятен. В дальнейшем такой голос я стал слышать все чаще, и научился повиноваться ему. Когда я его слушался, то все шло хорошо. Голос этот предупреждал меня не только в разговорах, но и в делах. Так однажды я получил предостережение от этого голоса не идти по лагерю одной из дорог. Я послушался его и сделал хорошо, так как избежал встречи с неприятным мне человеком. Однажды я получил посылку от родных и, следуя с нею в барак, обнаружил потерю одной вещи. Я вернулся, чтобы отыскать ее. Дойдя до перекрестка, я хотел идти прямо, но вдруг почувствовал голос внутри себя: “иди направо”. Я последовал его совету, свернул направо и нашел эту вещь.

Спрашивается, что это за чувство? чей же это “голос”? Я размышлял: этот голос я не могу заставить ни говорить, ни молчать, когда захочу. Следовательно, этот голос не зависит от моей воли, не мне принадлежит. А это означает, что он посылается мне чьей-то волею, кому-то иному принадлежит. Этот голос дает умные советы, значит, владеющий им обладает своим умом. Я вспомнил слова Христа: “Дух дышет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит” (Ин 3,8).

Нечто подобное было со мной. Голос этот - дух, неизвестно откуда приходящий и куда уходящий.

Это переживание доказало мне делом, что вне нас существует мир духов. Позднее священники - католический и православный - объяснили, что голос этот является голосом Ангела-хранителя, имеющегося у каждого человека. Атеисты возразят, что этот голос - обычная интуиция. Но они не правы, так как интуиция зависит от опыта: чем богаче опыт, тем богаче интуиция. Но голос, о котором я говорю, слышат дети и взрослые, мужчины и женщины, то есть люди с разным жизненным опытом и, пожалуй, дети и женщины (то есть люди с меньшим жизненным опытом) бывают к нему более чувствительны. Следовательно, интуицией его назвать нельзя.

Со временем молитва моя к Богу становилась совершеннее. Вначале я молился умом, сердцем же пребывал в контакте с Богом, не более. Но однажды при молитве я почувствовал теплоту в области сердца. Чувство это было ново, но очень приятно. И я старался эту нежную теплоту сохранять как можно дольше. Я заметил, что это чувство нежной теплоты зависит от степени моей нравственной чистоты, смирения и благодарности Богу, а также от воли Божией. Чем более я был чист морально, чем более я смиренен и благодарен Богу, тем чувство это более сильно, хотя были случаи, когда эта теплота приходила и без моей заслуги. С момента возникновения при молитве этого чувства, молиться для меня было наслаждением.

Вскоре я заметил, что хотя я и люблю Бога, но любви к людям, к ближним у меня нет, или очень мало. Я стал много молиться, чтобы Бог помог мне полюбить людей. Я старался быть доброжелательным к людям и даже очень полюбил одного молодого украинца.

Однажды вечером перед сном, лежа в постели, я настраивался на молитву. Я представлял в своем воображении образ полюбившегося мне человека и почувствовал такую нежную теплоту в сердце; затем я представил себе образ Божией Матери по картине Рафаэля “Сикстинская Мадонна” - прилив нежной теплоты в сердце возрос; затем я представил в воображении образ Христа - и волна любви залила мое сердце. На душе было тепло и я молился. Чувство это вначале теплилось в груди наподобие раскаленных углей под пеплом, но вдруг, теплившаяся любовь вспыхнула пламенем, подобно тлеющим углям, облитым бензином. Меня охватило состояние блаженства, невыразимое в словах. Если бы меня спросили, что такое счастье, то я бы сказал, что это и было счастье. Некоторые мои знакомые называли это состояние “небесной радостью”. Душа как бы прильнула к Богу, как бы слилась с Ним и как бы вкушала Его.

Первый раз это состояние было недолгим. При последующих молитвах я старался вновь войти в такое состояние. И оно несколько месяцев посещало меня. Максимальная продолжительность этого состояния у меня была 25 минут. Я пребывал в полном забвении, наслаждаясь вкушением Бога. В это время часто слезы текли из моих глаз, мне хотелось молиться, благодарить и славословить Бога без конца. Я был в полной физической неподвижности и ничего не чувствовал вокруг себя. Но если бы я захотел, то пребывая в этом состоянии мог бы услышать пребывающих в бараке людей, как где-то очень далеко. Душа моя была как бы восхищена к Богу, как бы слилась с Ним в тесном контакте, в невыразимом блаженстве и радости.

Я спросил священников, что это за состояние? Они ответили (и католический, и православный), что это даровая, харизматическая благодать.

Прошло несколько месяцев, и я заметил, что состояние харизматической благодати по длительности становится короче и все менее интенсивно. И наконец, оно перестало приходить ко мне. Но очень долго сохранялось такое ощущение, что оно где-то рядом, как будто бы стоит за дверями и вот откроются двери и оно снова войдет.

Вместо этого состояния в моем сердце осталось постоянное ощущение теплоты, наподобие тлеющих под пламенем углей.

Я отчаянно пытался помешать уходу харизматической благодати, вернуть ее, но не мог. Она ушла навсегда. И в будущем она никогда ко мне не возвращалась.

Моя духовная жизнь с уходом харизматической благодати потускнела. Священники мне объяснили, что не надо огорчаться, так как харизматическая благодать дана была для укрепления и что для христианина присутствие ее не обязательно.

Прошло несколько месяцев. Я вел уже привычный мне религиозный образ жизни. Однажды я сидел на верхних нарах днем. Народа в бараке почти не было, и я читал Евангелие от Луки, восьмую главу о женщине, страдавшей кровоточием (Лк 8, 43-48). Когда я прочитал слова Христа: “вера твоя спасла тебя”, то вдруг великая сила вошла в меня. Я испытал ощущение, похожее на прохождение сквозь тело тока высокого напряжения. Разница лишь в том, что ощущение было духовное, а не физическое, как в случае с электрическим током. Это ощущение великой духовной силы сопровождалось желанием проповедовать Бога. Казалось, что если я начну говорить, то голос мой зазвучит как гром, что глаза мои излучают огонь, и что если бы кого-нибудь толкнул, то он полетел бы и проломил бы стену барака.

Это состояние прошло три этапа. Первый этап характеризовался ощущением огромной силы и длился около 10-12 секунд, и постепенно, как бы волною, сошел с меня. Второй этап длился около 8 секунд, сопровождался меньшим ощущением силы и тоже прекратился плавно. Третий этап длился около 4-5 секунд, был еще меньшей силы и тоже прекратился плавно. Я сидел ошеломленный. Священники мне объяснили, что пережитое мною называется чрезвычайным даром Святого Духа. Подобное состояние было у Урса, героя романа Г. Сенкевича Камо грядеши, когда он с помощью подобной силы, неожиданно сошедшей на него свыше, свернул шею быку на арене римского цирка. Подобное состояние, говорили они, бывает у миссионеров, когда они массами обращают людей к покаянию.

На этом закончились мои особые религиозные переживания. И моя дальнейшая религиозная жизнь проходила уже как у большинства христиан.

Но пережитые мною состояния запомнились мне на всю жизнь и окончательно укрепили меня в христианстве. Если до этих особых переживаний у меня были сомнения о чудесах Христа, описанных в Евангелии, то теперь эти сомнения исчезли. Ибо, думал я, если Бог мог со мною совершать столь необыкновенные деяния, то почему же Он не мог сделать нечто подобное через Христа?

Blog

В. Данилов «Мой путь к Богу и Католической Церкви»